IV ГНОСЕОЛОГИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IV ГНОСЕОЛОГИЯ

Но есть на небесах Бог, открывающий тайны.

Книга пророка Даниила 2:28

Приобретайте себе друзей богатством неправедным.

Евангелие от Луки 16:9

У кого-то из читателей — несмотря на то, что, дабы не вводить некоторых из них в искушение, мы всячески избегали комментариев по поводу источника знания, обязывающего нас излагать все сие на бумаге — на языке вертится содержащий изрядную долю сарказма вопрос: а кто вообще дал право автору высказывать свои мнения о Священном Писании и давать свои истолкования его, и не бес ли продиктовал сии слова и мысли? Иной „выражаясь более сдержанно, памятуя заповедь «не суди, да не судим будешь», осторожно спросит, не страшно ли было высказывать мысли, столь явно противные канонам всех ныне существующих христианских конфессий, и помнит ли автор о том, что называется «страх Господень»?

Вопрос о нашей правомочности в изъяснении Писания мы не считаем заслуживающим слишком пространного ответа. Повторим лишь вслед за Павлом: «На личность ли смотрите? Кто уверен в себе, что он Христов, тот сам по себе суди, что, как он Христов, так и мы Христовы.» (2 Кор 10:7). Мы уж не говорим о том, что в раннем христианстве существовал перешедший из иудаизма обычай, согласно которому каждый правоспособный член общества имел право изъяснять слово Божие, и в той мере, в коей мы стремимся к истокам истины, мы и считаем себя в праве истолковывать и изъяснять слово Божие так, как оно открывается нам.

Что же касается того, что слово Божие открывается нам не так, как предшествовавшим нам, толкуется нами не так, как толковалось оно всеми существующими церквами, то вновь вослед Павлу спросим у представителей любой только себя считающей непорочной церкви: «Разве от вас вышло слово Божие? Или до вас одних достигло?» (1 Кор 14:36), далее же мы скажем еще: «мы не смеем сопоставлять или сравнивать себя с теми, которые сами себя выставляют: они измеряют себя самими собою и сравнивают себя с собою неразумно. А мы не без меры хвалиться будем, но по мере удела, который назначил нам Бог в такую меру, чтобы достигнуть и до вас. Ибо мы не напрягаем себя, как [предшествующие] не достигшие до вас, потому что достигли и до вас благовествованием Христовым. Мы не без меры хвалимся, не чужими трудами, но надеемся, с возрастанием веры вашей, с избытком увеличить в вас удел наш, так чтобы и далее вас проповедывать Евангелие, а не хвалиться готовым в чужом уделе.» (2 Кор 10:12-16), дабы кто и о нас не сказал так, как у Иисуса Сирахова: «Уста многоречивых рассказывают чужое.» (Сир 21:28).

Вопрос же того, кто открывает нам сокровенное и вопросы, связанные со страхом Божиим заслуживают особого изучения. Нижеследующие рассуждения носят, конечно, общий характер, и то, что они объясняют в нашей книге, есть только частный случай всеобщего принципа. Начать, видимо, следует с самого важного: «Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем.» (Мф 12:31,32; Мк 3:29; Лк 12:10). Речь, конечно же, не идет о ком-то, кто будет в тайне ли, публично ли хулить Духа в буквальном смысле слова, ибо этот человек, кроме глупости своей, ничего продемонстрировать не сможет. Дух же не станет хуже от облеченной в слова хулы: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает.» (Гал 6:7).

Но согласитесь, что возвести хулу на Духа или на Отца можно, и не прибегая к хулению как к таковому, — например, признавая дары Духа Святаго за дары диавола. Вот от чего остерегает заповедь о хуле на Духа! Вот ее истинный смысл! «Духа не угашайте, пророчества не уничижайте», — говорит Апостол Павел (1 Фес 5:19,20), и, предупреждая о необходимости отличать темное от гласа Духа, он продолжает: «Все испытывайте, хорошего держитесь.» (1 Фес 5:21).

С этим положением в теснейшей связи находится еще два отрывка: «Когда вы видите облако, поднимающееся с запада, тотчас говорите: дождь будет, и бывает так; и когда дует южный ветер, говорите зной будет, и бывает. Лицемеры! лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаете? Зачем же вы и по самим себе не судите, чему быть должно?» (Лк 12:54-57); «как говорит Дух Святый, ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших.» (Евр 3:7,8). К этому главному, заключающему в разумении заповеди о хуле на Духа Святого, прилагается очень многое Как вам понравится, например, такое: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает. А сомневающийся... осуждается, потому что не по вере; а все, что не по вере, грех.» (Рим 14:22,23). Это высказывание сразу обрастает огромным количеством перекрестных ссылок: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия.» (Лк 9:62); «Не обращайтесь назад. Вспоминайте жену Логову.» (Лк 17:31,32); или так: «Возлюбленные! если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу.» (1 Ин 3:21).

Это, конечно, совсем не единичный случай, когда Писание говорит о дерзновении. Не пожалеем места и времени, дабы взглянуть на контексты, в каких появляется сие понятие:

«Мне [Павлу]... дана благодать сия — благовествовать... богатство Христово,.. дабы ныне соделалась известною... многоразличимая премудрость Божия, по предвечному определению, которое Он [Бог] исполнил во Христе Иисусе, Господе нашем, в Котором [Христе] мы имеем дерзновение и надежный доступ через веру в Него [Бога].» (Еф 3:10-12); «дабы мне дано было слово — устами моими открыто с дерзновением возвещать тайну благовествования, для которого я исполняю посольство в узах, дабы я смело проповедывал, как мне должно.» (Еф 6:19,20);

«При всяком дерзновении, и ныне, как и всегда возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью.» (Флп 1:20);

«Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением.» (2 Кор 3:12);

«Христос — как Сын в доме Его [Бога]; дом же Его — мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твердо сохраним до конца.» (Евр 3:6);

«Да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи.» (Евр 4:16);

«Итак, дети, пребывайте в Нем [Сыне], чтобы когда Он явится, иметь нам дерзновение и не постыдиться пред Ним в пришествии Его.» (1 Ин2:28);

«И вот какое дерзновение мы имеем к Нему [Сыну Божию], что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас. А когда мы знаем, что Он слушает нас во всем, чего бы мы ни просили, — знаем и то, что получаем просимое от Него.» (1 Ин 5:14,15).

Можно привести много и других примеров (Деян 2:29; 4:31; 13:46; 28:31; 1 ТимЗ:13; Фил8). Исам словарь Иисуса в передаче Матфея и Луки весьма характерен: «Дерзай, чадо!..» (Мф 9:2); «Дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя.» (Мф 9:22; Лк 8:48).

В этом, собственно, и заключается ответ на вопросы тех, кто апеллировал к страху Господню. Кстати, словосочетания «страх Божий» и «страх Господень» вообще ни разу не встречаются в Евангелиях, а всего в Новом Завете такие сочетания можно найти только в пяти случаях (Деян 9:31; Рим 3:18; 2 Кор 5:11; 7:1; Еф5:21). Если мы сравним частоту употребления сих слов с Ветхим Заветом, то увидим разительнейшее отличие, — там только эти словосочетания, без учета иных фраз о богобоязни, встречаются круглым счетом пятьдесят раз. Если же произвести подобное сравнение в отношении слова «любовь», то мы получим противоположное соотношение — около тридцати раз в Ветхом и более ста двадцати в Новом Завете. Ничего удивительного в том нет, ибо основой закона Моисеева, данного Иудеям «по жестокосердию их», был страх, основой же учения Иисуса стала любовь, а никак не страх. И сие подчеркивается Новым Заветом во многих местах. Приведем один из этих фрагментов, где еще раз встретимся с дерзновением: «Любовь до того совершенства достигает в нас, что мы имеем дерзновение в день суда, потому что поступаем в мире сем, как Он. В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.» (1Ин4:17,18). Обратив внимание на слово «мучение», не упустим в связи со страхом и такого: «Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка. Чем меньше надежды внутри, тем больше представляется неизвестность причины, производящей мучение.» (Прем 17:11,12).

Иисус учит отвержению страха: «Да не смущается сердце ваше и да не устрашается.» (Ин 14:27), и именно в этом контексте говорит: «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам все, что Я говорил вам.» (Ин 14:26). Из сего ясно, что люди не вместили всего, чему учил Иисус, что им есть о чем напомнить. На ветхозаветном языке нужно было бы сказать, что сие напоминание и научение придет лишь к понимающему то, что, «если будешь призывать знание и взывать к разуму; если будешь искать его, как серебра, и отыскивать его, как сокровище: то уразумеешь [что есть] страх Господень и найдешь познание о Боге. Ибо Господь дает мудрость; из уст Его - знание и разум» (Прит 2:3-6). Обратим внимание с какими условиями связано уразумение смысла страха Господня. Да, Господь дает мудрость; из уст Его — знание и разум. «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, - и дастся ему.» (Иак 1:5).

А вот, какой совет дает Игнатий Антиохийский: «Проси большего разумения, нежели какое имеешь... Молись, чтобы тебе открыто было сокровенное, дабы не иметь ни в чем недостатка.» (Полик 1,2). В очередной раз отмечая неразрывную связь разумения и сознания, стоит отметить, что желание обрести нечто — неотъемлемо от предварительного осознания в себе отсутствия этого нечто, а поэтому сокровенное не открывается тому, кто считает себя уже все уразумевшим, но тому, кто, сознавая свое несовершенство, стремится к большему разумению.

Взглянем в этой связи на известные слова нагорной проповеди: «Блаженны жаждущие и алчущие правды, ибо они насытятся.» (Мф 5:6). А теперь отдадим себе отчет, что обратное утверждение заключается в истине: тот, кто считает себя уже насыщенным, обладающим всей истиной, никогда не будет алкать и не получит правды, не будет иметь своей доли в обетованном Иисусом блаженстве, — как здесь не вспомнить притчу о первых и последних на пиру (Лк 14:7-11).

В словах Иоаннова Евангелия об Утешителе, Духе Святом (Ин 14:26), и заключен ответ читателю, имеющему сомнение в отношении источника того разумения, которое мы излагаем на сих страницах. И по мере обретения большего разумения, нежели какое имеем, по мере открытия нам сокровенного, и, дабы напомнить тем, кто считает, что верно уразумел учение Христа, а посему не ищет большего разумения сам, — дабы напомнить то, что говорил Иисус, мы и не имеем права дать сердцу своему устрашиться и смутиться. Ибо такое устрашение и смущение было бы равно утешению Духа Святаго. Дерзнем еще повторить вслед за Павлом: «Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа, не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя, но способность наша от Бога. Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит.» (2 Кор 3:4-6).

В отношении же разумения открывшегося нам, будет нелишне пояснить, что мы ни в коей мере не хотели сказать, будто настоящее откровение, данное нам, явилось в виде готового текста, и что нам сознательно ли, бессознательно ли оставалось лишь перенести готовые слова на бумагу, как кто мог бы подумать. Таковое механистическое понимание откровения примитивно, и если бы все было так просто, то и самому Павлу не пришлось бы говорить: «Хотя я и невежда в слове, но не в познании.» (2 Кор 11:6). На самом же деле речь идет о неких неизреченных словах (ср. 2 Кор 12:4), кои удается услышать. Итак, мы не способны были помыслить что от себя, «но есть на небесах Бог, открывающий тайны.» (Дан 2:28). А далее же дело за способностью передать сии неизреченные тайны, потому таковая их передача несовершенна, то есть и не совсем верна. Но, как сказал Апостол Павел, «если верность Божия возвышается моею неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить, как грешника?» (Рим 3:7).

Что же скажем? Неужели же вовсе забудем о страхе Божием? Никак! Но для правильного понимания смысла его, не пожалеем места для притчи о некоем человеке, «который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тотчас отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; точно так же и получивший два таланта приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчета. И, подойдя, получивший пять талантов принес другие пять талантов и говорит: господин! пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел также и получивший два таланта и сказал: господин! два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них. Господин его сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего. Подошел и получивший один талант и сказал: господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал, и, убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое. Господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов. Сказав сие, [Иисус] возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит!» (Мф 25:14-30).

Надо ли еще толковать о рабе, получившем свыше дар, и угасившем его, сокрывшем свой талант в земле? Надо ли еще обращать внимание на мотивировку этого лукавого раба — «убоявшись»?! Надо ли еще напоминать, что «от всякого, кому много дано, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут.» (Лк 12:48) ? Не исполнить того, что тебе вверено — вот в чем заключается страх Господень, страх Божий, — вот чего надобно бояться, и, боясь, иметь дерзновение к Богу. Последнее наше открытие совсем в другом свете выставляет принцип так называемого «недеяния», подразумевающий в нашем понимании именно зарывание своего таланта в землю со всеми последствиями, из сего вытекающими, вплоть до тьмы внешней, плача и скрежета зубов. Как бы ответом на последнюю притчу или ее продолжением, моралью, являются слова все того же Игнатия Антиохийского: «Взносом вашим пусть будут дела ваши, чтобы после получить вам следующую вам прибыль.» (Полик 6). Во всяком случае он говорит тем же самым языком. Обратим в этой связи внимание на сии слова: «Жатвы много, а делателей мало; итак молите Господа жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою.» (Мф 9:37,38; Лк 10:2). Наши рассуждения о наказании за превратно истолкованный страх Господень не будут полны без блестящей формулы Откровения Иоанна: «Побеждающий наследует все, и буду ему Богом и он будет мне сыном. Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою.» (Отк 21:7,8). Заслуживает внимания не просто вид наказания за боязливость, и даже не то, с кем в одной компании оказываются в итоге боязливые, но то, что они достойны наказания прежде всех — прежде убийц, любодеев и идолослужителей. Вот уж, воистину — имеющий уши, да слышит!!!

2

Коль скоро мы привели слова Павла, что «все, что не по вере, грех» (Рим 14:23), мы должны более ясно высказаться и по поводу самого смысла, вкладываемого в понятие веры. Для этого ответим для себя на вопросы касательно символов веры традиционного христианства, предварительно вспомнив, что «если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.» (Мф 17:20). Итак...

Достаточно ли верить, что Единый Бог Отец, Вседержитель сотворил небо и землю всем видимым и невидимым? Достаточно ли верить, что Иисус Христос есть Господь Единый, Сын Божий Единородный, рожденный от Отца прежде сего века, несотворенный и единосущный Отцу, ради людей и их спасения сошел с небес и воплотился от Духа Святаго и девы Марии и вочеловечился? Достаточно ли верить, что Он распят за нас при Понтийском Пилате, страдав и будучи погребен, воскрес в третий день? Достаточно ли верить, что Он взошел на небеса и сел одесную Отца и вновь придет со славою судить живых и мертвых? Достаточно ли верить, что Царствию Его не будет конца?

Очевидно, что при Иисусовом критерии веры, — «Если будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет...» (Мф 17:20), — сказанного не достаточно для того даже, чтобы поколебать кисейную занавеску, а об остальном мы не станем и заикаться. Но что нужно прибавить к той вере? Достаточно ли будет веры в непорочное зачатие Иисуса или же, как это принято католичеством, необходимо верить и в непорочное зачатие Марии также? Или, быть может, ключом к тому, чтобы сотворить больше, чем Иисус (ср. Ин 14:12) является вера в Пресвятую Троицу, таинственнейшим образом ни разу не упомянутую не только в Библии, но и вообще в раннехристианской литературе вплоть до середины второго века, а в нынешнем ее понимании так и до четвертого века? Однако горы, несмотря на все потуги в вере, продолжают стоять на месте. Так, быть может, надо прибавить и еще что-нибудь? Благо придумать мы сможем что угодно!

Давайте прибавим веру в заступничество и чудотворение икон, к примеру, Николая Чудотворца. А нет, так измыслим, что Святый Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, а заодно будем верить и в непогрешимость Римского папы. Достаточно ли будет этого? К сожалению для многих, и на этот вопрос мы вынуждены будем ответить отрицательно, — во всяком случае землетрясений, вызванных массовым передвижением гор верующими в заступничество святого Николая или верующими в чью-либо непогрешимость опасаться не приходится.

Заметил ли читатель два печальных следствия, коими сопровождался описанный нами процесс? Первое заключается в том, что, чем больше мы будем к вере прибавлять, видя бессилие ее, тем больше будем разделяться: сперва по вопросу папской непогрешимости, затем в связи с исхождением Духа от Сына, затем по вопросу того, сколькими перстами должно осенять себя крестным знамением. В итоге не придется удивляться обилию вер, считающих себя единственно истинными. Второй фактор состоит в том, что, чем больше мы прибавляем, тем более вопиет Иисусова формула: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом.» (Лк 16:10). Зачем же прибавлять все больше и больше, вместо того, чтобы отыскать то малое?

Одним словом, вопрос о том малом, в чем по слову Иисуса нужно быть верным, остается с новозаветных времен открытым, о чем и свидетельствует пространность и множество символа веры никейских отцов.

«Кому уподоблю род сей?

Он подобен детям, которые сидят на улице

и, обращаясь к своим товарищам, говорят:

мы играли вам на свирели, и вы не плясали;

мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали.»

(Мф 11:16,17):

Иначе говоря, то, во что они предлагают верить — сомнительно. Проще — они предлагают верить в то, что верить нужно именно в то, чему учат они. Но они не могут дать нам знания того, во что нужно верить. Вопрос верности в малом неизбежно приводит нас к проблеме неведения или даже невежества о предмете веры. И что же тут удивительного? еще Павел говорил о людях развращенных умом, невеждах в вере (2 Тим 3:8). Вот как вера, оказывается, связана с ведением, со знанием.

Надо знать, во что верить!

В послании к Тимофею Апостол Павел произносит слова, из которых мы можем вынести весьма многое в разных аспектах, Павел говорит о священных писаниях, «которые могут умудрить тебя во спасение верою во Христа Иисуса» (2 Тим 3:15). Лишь слепец не увидит в этих словах смысла, подразумевающего познания из Писания мудрости, которая и приведет к истинной, спасительной вере во Иисуса Христа. Как видим и тут познание с верой оказались не существующими одно отдельно от другого понятиями. Заметим мимоходом, хотя это стоило сделать раньше: Писание умудряет, а не упрощает, и уж тем более не делает юродивым.

Взглянем теперь, что говорит о существе вопроса веры это самое Писание, через какие понятия определена вера там. И вот, у Павла находим такое слово, такое определение: «Вера {же} есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом.» (Евр 11:1). О чем он говорит? что такое невидимое? и как связывается сие невидимое с верой в других текстах? Ответ находим у Павла же: «невидимое Его [Бога], вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы.» (Рим 1:20); а «мы смотрим не на видимое, но на невидимое, ибо видимое временно, а невидимое вечно.» (2 Кор 4:18). Невидимое как первооснова и первопричина видимого и уверенность в этом невидимом составляют таким образом неотъемлемый аспект веры. Говоря о ней, мы неизбежно обращаемся к понятию невидимого, и потому приведем еще одно высказывание: «Верою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое.» (Евр 11:3). Так, может быть, ключом является именно это — «верою познаем»? Тем более, что это слово встречается в иной известнейшей формуле: «познаете истину, и истина сделает вас свободными.» (Ин 8:32).

Сей есть первый аспект Павлова определения веры, причем аспект достаточно прозрачный, но, как же быть со вторым, с тем, что вера есть осуществление ожидаемого, ведь горы ну никак не хотят переходить с места на место? Это уже тяжелее перенести тому, кто считает себя обладающим до такой степени универсальной верой, что к ней уже не нужно прилагать познания, в особенности же тяжело это тому, кто не просто считает себя верующим, но именно этой-то своей немощной верой думает спастись. Но не будем торопиться.

3

Познание и вера... Как часто противопоставлялись эти понятия, а на поверку выходит, что познание, ведение, есть неотъемлемая часть учения, первооснова веры, и что вера в свою очередь есть инструмент познания, слова, корнем коего является по-гречески тот же гносис (gnosis). Шокирующий вывод, не правда ли? А, между тем, сей вывод находится в прямой связи с тем, о чем идет речь в четырнадцатой главе послания Павла к Римлянам, с Цитаты из которого мы и начали наше изложение понятия веры, а также в двух главах первого послания к Коринфянам. В них теснейшим образом переплетаются вопросы веры и познания, хотя и на языке символов. Познание, как было нами показано, сокрыто в этих эпистолах символом пищи.

Добавим, что, хотя главной темой для нас является вопрос о связи веры с познанием, мы не можем гнушаться и этических вопросов, которые Павел почел возможным излагать именно в связи с познанием. Для нас это совсем не удивительно, ибо вера, как будет видно, связывается с сознанием, которое мы определили как меру познания человеком добра и зла, а сей вопрос уже очевидно этический. Итак, взглянем на основные стихи этой части Писания (Рим 14). Для удобства приведем сей фрагмент с канонической разбивкой:

1 Немощного в вере принимайте без споров о мнениях. 2 Ибо иной уверен, что можно есть все, а немощный ест овощи. 3 Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его. 4 Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его.5 Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне равно. Всякий [поступай] по удостоверению своего ума. 6 Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает; Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога, и кто не ест, для Господа не ест, и благодарит Бога.7 Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; 8 а живем ли — для Господа живем; умираем ли — для Господа умираем; и потому, живем ли или умираем — всегда Господни. 9 Ибо Христос для того и умер, и воскрес, и ожил, чтобы владычествовать и над мертвыми и над живыми. 10 А ты что осуждаешь брата твоего? Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов.' Ибо написано: живу Я, говорит Господь, предо Мною преклонится всякое колено, и всякий язык будет исповедывать Бога. 12 Итак каждый из нас за себя даст отчет Богу. 13 Не станем же более судить друг друга, а лучше судите о том, как бы не подавать брату случая к преткновению или соблазну. м Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто. 15 Если же за пищу огорчается брат твой, то ты уже не по любви поступаешь. Не губи твоею пищею того, за кого Христос умер. 16 Да не хулится ваше доброе. 17 Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе. 18 Кто сим служит Христу, тот угоден Богу, и [достоин] одобрения от людей. 19 Итак будем искать того, что служит к миру и ко взаимному назиданию. 20 Ради пищи не разрушай дела Божия. Все чисто, но худо человеку, который ест на соблазн. 21 Лучше не есть мяса, не пить вина и не [делать] ничего [такого], отчего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает. 22 Ты имеешь веру? имей ее сам в себе, пред Богом. Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает. 23 А сомневающийся, если ест, осуждается, потому что не по вере; а все, что не по вере, грех.

Воспользуемся полученным нами в предыдущей главе ключом для перевода данного фрагмента с языка символов.

Из того, что откровение, то есть данное человеку Духом Святым знание, имеет своим символом вино, ясно, что все иные виды пищи означают то, что человек потребляет, познавая сие «обычным» образом: от учителей, из книг. В отношении такого способа познания возникает та проблема, что мы ничего не знаем об истинности источника чужого знания. Но не будем пока никого подозревать в преднамеренной лжи.

1. Не вступайте в споры (о мнениях) с тем, кто по уровню своего сознания не готов еще вместить совершенное. Напомним читателю три выдержки, находящиеся в прямой связи с сим много раз описанным нами положением: «Глупых же состязаний и родословий, и споров и распрей о законе удаляйся, ибо они бесполезны и суетны.» (Тит 3:9); «а если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая, ни Церкви Божий.» (1 Кор 11:16); «До чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу жить.» (Флп 3:16). Тут вновь надо вспомнить то, что вся книга наша стремится донести до читателя тот принцип, что познание истины возможно на различных уровнях в зависимости от уровня сознания ищущего. Споры между людьми разного уровня тщетны. Ну, например, бессмыслен спор о мнении существования или несуществования Бога, бессмыслен спор о богодухновенности Писания. Потому атеиста мы воспримем «без споров о мнениях». Без споров о мнениях воспримем мы и тех, кто премудрости Соломона и Иисуса сына Сирахова предпочитает миллионные тиражи сомни тельных домыслов.

Казалось бы, с этим стихом все предельно ясно и можно пере ходить к следующему, однако стоит обратить внимание на то, с кем именно не советует Павел вступать в споры о мнениях: с немощным в вере. Как раз немощь в вере-то и препятствует возможности вместить идеи, отличные от привычных, а не несовершенство в познании. Впрочем, оказывается, что разница между немощным в вере и несовершенным в познании не так уж и велика. Если же мы вспомним, что верою должно познавать, то сам собой родится вопрос: о какой степени познания можно говорить при скудости и немощи веры?

К положительным суждениям о взаимоотношениях ведения и веры, кои до некоторой степени непросты, можно прибавить и суждения отрицательные, и они-то оказываются просты до предела, до синонимизма, ибо неведение и неверие ничем и не отличаются друг от друга, почему и Павел ставит их рядом, даже о себе говоря, что он некогда поступал «по неведению, в неверии.» (1 Тим 1:13).

И еще. Павел говорит о немощных в вере. Раз так, то, безусловно, есть и сильные в вере, к которым тема приятия без споров о мнениях не относится. Сие свидетельствует о том, что, очевидно, должно пересмотреть общепринятый взгляд на веру как на некое дискретное состояние — либо она есть, либо нет. Ибо, на самом деле, есть вовсе бессильные в вере, есть немощные и есть в разной степени сильные в вере. Вера же может непрерывно возрастать, подобно тому, как можно возрастать в познании Бога (Кол 1:10). Если же не так, что бы значили тогда слова Апостола Павла: «надеемся, с возрастанием веры вашей, с избытком увеличить в вас удел наш.» (2 Кор 10:15)?

Но, коль скоро вера может, не оставаясь ограниченной рамками лишь двух ясно различимых состояний, возрастать, на что уповает Павел в отношении слушающих его, то позволительно задать вопрос: до каких пределов возможен сей рост? Ответ без больших усилий находит внимательный читатель, — тот, кто не просто имеет глаза и уши, но знает, для чего они даны ему. Потому что Апостол Павел черным по белому пишет: «Если я... знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять...» (1 Кор 13:2). Из сего короткого придаточного предложения видящий и слышащий вынесет достаточно: во-первых, можно иметь всю веру, но можно и лишь некую часть ее; во-вторых, обладание всей верой дает возможность по свидетельству Павла «и горы переставлять», что может послужить простым критерием для того, кто считает веру дискретной категорией, одновременно обольщая себя иллюзией обладания ею всею, и, наконец, в-третьих, обращает на себя внимание, что Павел вновь ставит рядом веру и познание.

Сделать вывод о том, что вера, подобно любви и познанию, имеет непрерывный спектр состояний, а не просто определяется как либо есть, либо нет, было нетрудно. Однако сей вывод обязывает нас ответить на весьма неожиданный вопрос: коль скоро веры может быть больше или меньше, то какова же мера той веры, которой спасается человек? Ведь Апостол Павел пишет: «Мы признаем, что человек оправдывается верою.» (Рим 3:28), «получая оправдание даром, по благодати Его [Божией].» (Рим 3:24). Одним словом, сколько надо иметь веры, чтобы получить оправдание, спастись верою? По сравнению с этой проблемой даже Иаков со своим: «и бесы веруют, и трепещут» (Иак 2:19) уходит на второй план. И, если оправдание связано со столькими вопросами, то как же спастись?

Напомним читателю: «Они же [ученики] чрезвычайно изумлялись и говорили между собою: кто же может спастись? Иисус, воззрев на них, говорит: человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу.» (Мк 10:26,27; Мф 19:25,26, Лк 18:26,27). Не здесь ли надо искать разрешения нашей новой проблемы? Сей вопрос представляет из себя предмет настолько далеко уводящего нас от главной темы исследования, что отложим его до времени, когда мы сможем серьезно взяться за него, и вернем наши взоры к Павлу.

2. А Павел как раз объясняет разницу между крепким в вере и немощным. И состоит различие в том, что иной уверен в своей способности принять, вместить знание любой степени совершенства, а другой способен познать лишь не очень сложное. Но тут для нас важно положение корней: быть уверенным — иметь веру, и вкушать пищу, то есть на символическом языке опять-таки познавать.

3. Кто совершен в познании, не презирай того, кто в познании несовершен. И кто несовершен в познании, не почитай еретиком того, кто познает совершеннее, познает неясное для тебя, ибо совершенное угодно Богу. Смысл сих слов ясен, однако искушение к осуждению тех, кто способен изучить непонятное для других так велико, что Павел просто вынужден оставить на время тему пиши и истолковывать этические принципы.

4. С первого взгляда может показаться, что этот и последующие стихи просто повторяют заповедь «не суди, да не судим будешь». Однако такое понимание этих стихов весьма неполно. Мы же, со своей стороны, подчеркнем, что независимо от того стоит ли раб, падает ли, — он будет восставлен в конце концов. Вся глубина этой мудрости откроется нам лишь в последующих главах.

5. Прежде всего бросается в глаза согласие сего стиха с иными словами: «Итак никто да не осуждает вас за пищу, или питие, или за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботу... Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом... Итак, если вы со Христом умерли для стихий мира, то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений: «Не прикасайся», «не вкушай», «не дотрагивайся» {[того] что все истлевает от употребления}, — по заповедям и учению человеческому. Это имеет только вид мудрости в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти.» (Кол 2:16,20-23). Вот последнее-то как раз и составляет неизбежный итог веры, не имеющей ничего общего с познанием, — скажем просто: веры фанатической.

В последующих главах мы еще будем возвращаться к этой теме, которая поднимается Павлом в стихе о различении дня ото дня и к более развернутому исследованию отрывка из послания к Колоссянам. По сути же речь, конечно, идет не о способности отличать церковные праздники от будней, но все о том же различении добра от зла. И в этом деле роль человека заключается не в том, чтобы порицать и наказывать дурное в других, а в том, чтобы различать худое и доброе в себе и соизмерять по удостоверению своего ума свои деяния в отношении различения добра и зла.

6-11. Последнюю мысль Павел и повторяет на разные лады, подчеркивая, что все происходящее с человеком находится в руке Божией: «Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению.» (Фил 2:13); «Бог один и тот же, производящий все во всех.» (1 Кор 12:6). Проявления благоволения Божия не могут вызвать у читателя сомнении, но ведь есть проявления и изволения которое уже не всякий сочтет благом: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это.» (Ис 45:7); «Господь сильный посылает бедствия, — и кто отвратит их?» (3 Езд 16:8), — на это наилучшим образом обращают внимание Амос и Иеремия: «Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы?» (Ам 3:6); «Кто это говорит: «и то бывает, чему Господь не повелел быть» ? Не от уст ли Всевышнего происходит бедствие и благополучие ? » (Плач 3:37,38). Последнее свидетельствует, что ни сам человек творить зла не может, ни человеку не может быть причинено зло без ведома Божия, а когда случается зло, то о том написано так: «Предал их Бог в похотях сердец их нечистоте,., предал их Бог постыдным страстям,., предал их Бог превратному уму...» (Рим 1:24, 26, 28). Раз так, то, судя брата своего, человек претендует на первенствующую праведность своего суда по сравнению с судом Божиим. Вспомним: «Неизвинителен ты, всякий человек, судящий [другого], ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя [другого], делаешь то же. А мы знаем, что поистине есть суд Божий на делающих такие дела.» (Рим 2:1,2). Человеку не позволено судить о внешнем, сие есть нарушение заповеди, и жалобы на внешнее суетны и бесплодны: «Зачем сетует человек живущий? всякий сетуй на грехи свои. Испытаем и исследуем пути свои...» (Плач 3:39,40).

12-13. Еще одно повторение этой основополагающей мысли, которая удерживает нас у этической линии повествования. Сия мысль настолько проста, что кажется ненужным вновь и вновь разжевывать сию пищу, но это приходится делать, ибо более чем часто праведность выливается в осуждения внешнего, чем и оскверняется внутреннее. Поэтому повторим еще раз: умение различать добро и зло или уровень сознания не тогда высок, когда умеешь применять его для осуждении брата своего, но тогда, когда он помогает не подавать соблазна брату и удерживать его от преткновения. И за это-то каждый и даст ответ Богу.

14. «Я знаю и уверен...» Да, Павел не позволяет слишком далеко уходить от темы взаимоотношений познания и веры, и он не случайно вновь ставит рядом слова, столько противопоставлявшиеся друг другу. Что же связано для Павла в равной степени и с познанием, и с верой? — А вот, что: Нет в познании высшего ничего нечистого, кроме как для того, кто, почитая иначе, веря в противное, хулит Духа. Этот стих сразу освежает и такие слова: «Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть.» (Тит 1:15), — после этой фразы мы предоставляем читателю решать, что осквернено у тех, кто отвергает познание, в тщетной попытке спастись одной лишь слепой, фанатической верой.

15. Если же несовершенный (в познании) брат не может воспринять твоего более совершенного познания высшего, то, давая ему свое, ты нехорошо поступаешь, ибо он может ложно понять изучаемое тобой и может соблазниться твоим знанием. Спрячь знание сие и потребляй его тайно. И не губи твердой пищей чрева младенца, который еще не в состоянии переварить .совершенного, но должен питаться молоком или хоть овощами. Основа учения — любовь. А знание приходит потом, как сказано: «Кто любит Бога, тому дано знание от Него.» (1 Кор 8:3).

16. Береги совершенное от поругания, дабы не соделать лишнего греха пред тем, кто будучи не в состоянии вместить совершенное, может соблазниться о знании твоем. И дело не только в том, что сказано: «Не давайте святыни псам, и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.» (Мф 7:6), хотя и об этом нельзя забывать, а в том, что твое знание может стать для немощного (в вере) брата соблазном к осуждению тебя и твоего доброго.

17-19. Каждый, вкушающий даже самую чистую и совершенную пишу, ни в коем случае не должен забывать, что Царствие Божие, познание Бога, не могут быть достигнуты за счет лишь одного усердия человека в изучении учений. Да и откровения, если их получение зависит от одного лишь желания человека, не могут заслуживать большого доверия. Однако, даже откровения Святаго Духа бывает недостаточно, ибо оно может в свою очередь нуждаться в истолковании. Разве редки случаи, когда пророки не понимали Божественных откровений? Всем сим Павел говорит о том, что познание без мира и праведности и радости стоит мало. Но и этих дел будет недостаточно для достижения познания Бога, ибо мы должны помнить, что не потому можем познать Бога, что сами хотим того, но лишь в той мере, в какой Он Сам Себя хочет нам открыть.

20. Ради познания не разрушай основ учения. Все высшее свято, но худо человеку, для которого совершенное познание становится поводом для ложного его понимания по причине невозможности вместить его.

21. Лучше не давать несовершенному в познании, немощному в вере, высшего знания, божественного откровения или чего-либо подобного, ибо для него они могут послужить причиной греха, вреда или гибели. Ибо твердая пища свойственна лишь совершенным, тем, кто обладает развитым сознанием, то есть тем, у которых «чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр5:14).

22. Храни тайну в себе, держи ее пред Богом. И блажен тот, кто не осуждает себя в своем познании, в том, что избирает.

Интересно отметить и то, что тема пятого стиха, объединенная с главной идеей стиха настоящего: «Всякий поступай по удостоверению своего ума.»; и «Блажен тот, кто не осуждает себя в том, что избирает», — является вариацией на тему фрагментов книги Иисуса Сирахова: «Без рассуждения не делай ничего, и когда сделаешь, не раскаивайся; Во всяком деле верь душе твоей.» (Сир 32:21,24); «Держись совета сердца твоего; ибо нет никого для тебя вернее его. Душа человека иногда более скажет, нежели семь наблюдателей, сидящих на высоком месте для наблюдения.» (Сир 37:17,18).

23. Тот же, кто имеет сомнение в высшей истине, совершенном познании, тот сам себя осуждает, сомневаясь, колеблясь в вере своей, ибо вера несовместима с недоверием к Богу. Вернемся еще раз к Иакову: «Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему. Но да просит с верою, нимало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях своих.» (Иак 1:5-8). Лучшее, что можно добавить к сказанному, это слова «Пастыря» Ерма: «Когда сомневающийся предается какому-нибудь делу и не получает в нем успеха по причине своего сомнения, то печаль входит в сердце такого человека, и опечаливает Духа Святого, и изгоняет его... Ибо Дух Божий, данный в это тело, не терпит печали.» (11.10:2). Впрочем, не вообще печали, ибо «печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть.» (2 Кор 7:10).

В заключение истолкования сего фрагмента подчеркнем на всякий случай, что пища в данном контексте — образ высшего, совершенного, истинного, божественного знания, а не знание, полученное кем-то из иного источника, ибо знание этого рода шифруется на языке библейских иносказаний иными символами. Мы должны предупредить читателя, что наше нынешнее истолкование этого рода пищи, а мы будем говорить об идоложертвенных яствах, носит предварительный характер и не будет полным до тех пор, пока мы не осознаем полностью всей глубины опасности идолов и идолопоклонства.

4

Обращаясь к теме идоложертвенного и иного рода нечистой пищи, мы считаем нужным заметить, что мы ни в коем случае не можем разделить мнения тех, кто привык думать, что мол, разъясняя вопрос идоложертвенного в послании к Коринфянам, Апостол Павел просто дает буквальные указания жителям города, на торговой площади которого часто продавалась пища, принесенная в жертву ложным богам. Те, кто придерживается такого примитивного взгляда, по сути утверждают, что богодухновенная проповедь Павла преходяща и суетна, ибо из их рассуждений с очевидностью следует, что слова Апостола уже отжили свое и не имеют в наше время никакой иной ценности, кроме чисто исторической. Отстаивая наше мнение в полемике с обладателями такой точки зрения, мы не имеем права не напомнить читателю в очередной раз, что «чисто слово Господа» (2 Цар 22:31); «всякое слово Бога чисто» (Прит 30:5).

Итак, всякое слово Бога чисто и вечно, оно не может быть суетно и преходяще, а если так и кажется кому-то, то это не свидетельствует ни о чем другом, как о том, что этот кто-то просто заблуждается. К дальнейшим нашим рассуждениям присовокупим другие слова Павла: «Все Писание богодухновенно.» (2 Тим 3:16), - а это означает, что — мы в десятый раз повторяем эту прописную истину — помимо буквального смысла существует в Писании и высший, духовный смысл. Так вот, о нем-то мы и прилагаем столь много заботы в анализе указаний Павла об идоложертвенных яствах и иного рода нечистой пищи, о которой идет речь в Писании.

Хотя мы и упомянули об идолах и идолопоклонстве, логика нашего повествования требует рассмотрения в первую очередь иных видов нечистой пищи. Говоря о запретной пище, нельзя оставить без внимания две выдержки из Деяний, где речь идет о том, чтобы христиане «хранили себя от идоложертвенного, от крови, от удавленины и от блуда.» (Деян 21:25; 15:20). Коль скоро в настоящей главе идет речь о пище, то оставим блуд в качестве материала будущих исследований, и зададим вопрос: образами чего являются такие разновидности нечистой пищи? И в чем смысл такого запрета?

Начав с крови, мы должны сразу сказать, что корни подобных запретов восходят к самым древним Писаниям, к первой книге Моисеевой: «плоти с душею ее, с кровью ее, не ешьте.» (Быт 9:4). Запрет на потребление в пищу крови основывается на том, что «душа тела в крови; ...душа всякого тела есть кровь его.» (Лев 17:11,14).

В поисках ответа на вопрос о запрете потребления крови в пищу мы не имеем права обойти и заповедь Иисусову — призыв противоположный: «пейте... ибо сие есть Кровь Моя...» (Мф 26:27,28; Мк 14:23,24). Но, как мы уже выяснили, Кровь Христова обращается в вино, что символизирует откровение Духом Святым. Любая же другая кровь подпадает под запрет на потребление в пищу, ибо она связана с таким откровением, источником которого могут быть любые духи, но никак не Дух Святый, а такие духи названы Священным Писанием нечистыми духами, бесами.

Философский аспект откровения, даваемого бесами, равно как и продажи души диаволу, достаточно освещен мировой литературой, чтобы и нам останавливаться на этом вопросе. Приведем лишь один пример. Итальянский скрипач и композитор XVIII века Джузеппе Тартини не скрывал, что видел сон, в котором он заключил с диаволом договор, подобный тому, что был заключен с доктором Фаустом, и протянул диаволу скрипку, на которой тот сыграл композитору удивительную по красоте сонату. Проснувшись, скрипач первым делом взялся за инструмент и попытался воспроизвести слышанную от диавола музыку. Но тщетно. И все же написанная по мотивам слышанного во сне соната, впоследствии и названная соответственно — «Дьявольская трель», является, по всеобщему признанию, лучшим произведением Тартини.