Церковь
Церковь
До сих пор, касаясь церковно-ритуального закона, мы не ставили себе вопроса о значении Церкви для народной религиозности. Что экклезиология не стоит в центре его богословия, это совершенно ясно. Но если бы мы предположили, что роль Церкви для народа исчерпывается хранением Христова закона, которым он спасается, то мы совершили бы большую ошибку. Церковь сама по себе является религиозной ценностью, которую народ живо и сильно чувствует, даже не умея назвать ее. Эту последнюю оговорку делаем потому, что слово "церковь" никогда не употребляется в стихах в богословском смысле, но всегда в конкретном смысле храма.
Действительно, вещественная церковь, т.е. храм, является особым средоточием божественной энергии, разлитой в мире, которая спасает или нет, - вопрос трудный, но которая приковывает и восхищает религиозное внимание народа.
Божьи церкви - это краса земли, подобная солнцу на небе:
Цим мати земля да изукрашенная? ...
Изукрашена земля Божьими церквами,
Божьими церквами, соньчем праведныем. (5, 162)
Устраивая русскую землю, Егорий думает прежде всего о строительстве храмов из диких ее лесов, на ее горах:
Я на вас, горы, буду строиться,
Буду строить церкви соборныя и богомольныя.
Я из вас, леса... (Вар. , 106-107)
Для язычников обратиться в «крещеную» веру значит прежде всего строить храмы. Егорий спрашивает своего мучителя царя Демьянища:
Ты поверуешь ли веру христианскую,
Ты построишь ли во своем граде три церкви соборныя? (Вар., 405){171}
Построения трех церквей - мы видели, во чье имя, - он требует и от родителей освобожденной им девицы.
Звон колоколов - величайшая радость и утешение для живущих на «вольном» свете. Заключенному в подземном погребе,
Не слыхать Егорью звона колокольного,
Не слыхать Егорью пения церковного. (I, 424)
Мы видели, что Окиян-море освящается церковью святого Климента, поднимающейся из его вод, как русская земля - домом Богородицы. Но всем церквам мать - «Сионская» церковь в Иерусалиме, гробница Христова.
Если до сих пор мы рассматривали церковный устав и обряд, литургическую молитву с точки зрения обязательного закона, то теперь надо спросить себя, какое внутреннее значение имеет для народа храм и все совершающееся в нем.
В храмах хранятся великие святыни: Евангелие, крест, нередко мощи святых. В храмах святые сами живут в своих иконах: на престоле сама Богородица. Но есть нечто, в чем народ видит самое интимное и прекрасное воплощение святости Церкви, - это некоторый комплекс чувственных впечатлений, скорее слуховых и обонятельных, чем зрительных.
Спасающаяся девяносто лет в пустыне девица тоскует:
Да не слыхала я, красна девчонка,
И я звону Божьего. (I, 720)
В некоторых стихах об Алексее кончина святого возвещается чудесным колокольным звоном:
От Свята Духа звоны зазвонились. (Адр. , 307)
Церковное пение народ называет ангельским и херувимским и по образу его представляет музыку рая. Но более всего присутствие Святого Духа им ощущается в церковных запахах, то есть в ладане{172}. Если, как мы видели, Святой Дух проявляется и в запахах природы (кипарисе), то тем более в фимиаме кадильном. Так, во всех стихах об Алексее его кончина возвещается благоуханием:
Тимьяном{173} и ладаном запахло
По всему по городу по Риму. (I,107)
Если к запаху ладана и колокольному звону присоединить огонь свечей и вкус церковных трапез - просфор и кутей, то мы получаем настоящий ангельский пир, чувственный и божественный одновременно, которым народ наслаждается в храме. Так заупокойный стих изображает церковное поминание:
При обеднях и при заутренях,
При церквах - при Божьих домах,
За ясными свячами, за гласными звонами,
За евством херувимским,
За браными скатертями, за солодкими куцьями,
За мягкими проскурками, за пахучим ладуном. (Вар. , 211)
Сильными, ударными ритмами изображается церковное торжество в стихе о Егории и Лисавете.
Спущайте гласы колокольные,
Подымайте иконы местныя,
Служите молебны честные... (I, 524)
Одного мы не находим в центре этого божественного торжества: Св. Евхаристии{174}, значение которой остается сокрытым{175} под покровом всей этой литургической красоты. Народ помнит, однако, об этом таинстве в связи с другим, покаянием, и приписывает им обоим не только обрядовое значение. Как обряд, они обязательно в «великом говенье». Но святость Алексея выражается между прочими его аскетическими подвигами и в том, что он
Кушал на неделе по просвирке,
Во всякой неделе исповедался,
Святым тайнам приобщался,
Чудныим крестом благословлялся. (I, 107)
Просвирка и крест, обрамляя «говение», конечно, умаляют его сакраментальное и мистическое значение. Но народ помнит одно: связанное с ним освобождение от грехов. Вероятно, отсюда рождается частый эпитет Евхаристии: «вольное причастие», - вольное, т.е. освобождающее. Если прощение это не абсолютно (ибо на Страшном Суде грехи все-таки спросятся), то уклонение от таинства покаяния (и причащения) увеличивает ответственность{176}. Так, в перечне грехов «грешная душа» прибавляет после каждого:
В эвтих во грехах Богу не каялася,
или:
И отцу духовному не сказывала,
и один раз даже:
Бескорыстный грех себе получивала. (Вар. , 146)
Особенно страшна смерть без покаяния и без напутствия Св. Даров:
Померла душа без покаяния,
Без того ли без попа без духовного.
Провалилася душа в преисподний ад. (Вар. , 147)
Отсюда значение «духовных попов», их право на уважение. Отношение певца к духовенству двойственное. Архангел Михаил на Страшном Суде требует послушания пастырям церковным:
У вас были церкви соборныя...
При церквах попы были - священники,
Пастыри ваши, поучители:
Для чего попов-отцов не слушались? (5, 239)
Среди грехов упоминается и такой:
Отца духовного в дом не водили. (5, 243)
Или даже:
Попов и дьяков ни во что чли. (5, 124)
В согласии с этим идеалом в чуде Димитрия Солунского освобожденные полоняночки обращаются к священнику в тоне глубокого уважения:
Батюшка, священник, отец духовный! (I, 594)
Но вместе с тем певец далеко не считает духовных лиц святыми. В социальных инвективах их место среди богачей и насильников: в стихе о Вознесении «пастыри и власти» вместе с князьями, боярами и торговыми гостями отнимут у нищих «гору золотую». Один перечень адских мук прямо с них и начинается:
Иным будет грешникам,
Иереям - священникам,
и уже за ними следуют «судии неправедные» (5, 179). Не случайно и в стихах о страстях Господних певец так легко именует христианскими именами иудейских священников среди распинателей Христа:
Перед всеми иереи и июдеи{177}... (4,190)
И Иуда обращается к своим нанимателям:
Вы духовны архиереи. (4,196)
Очевидно, певец легко мыслит трагедию Голгофы в христианской обстановке. Но тем не менее он разумно отделяет жизнь и нравственность священника от его сакраментальной и учительной власти.
Мы сказали, что духовные стихи не знают имени Церкви в богословском смысле слова. Как же называют они христианский мир, священное общество с его таинствами, канонами и иерархией? Есть у певца слово, которое удовлетворяет признакам понятия Церкви по его внутреннему звучанию, не имея ничего церковного по форме и по происхождению. Это слово Русь, «святая Русь». Национальное имя народа сливается для певца с пределами христианского мира и, следовательно, с пределами Церкви. Весьма интересно выяснить феноменологию понятия «святая Русь» - тем более, что это имя впервые встречается для нас, в литературе, в XIX веке - под очевидным влиянием духовного народного стиха{178}.
Прежде всего, Русь для певца имеет не только национальное, но и вселенское значение. Действительно, нет страны, во всяком случае христианской страны, которая не была бы для него «русской землей». На Руси происходит мучение Егория царем Демьянищем, почему и освобожденный герой возвращается на «святую Русь»:
Не бывать Егорью на Святой Руси... (Вар ., 97)
Выходил Егорий на Святую Русь. (I, 425)
И Федор Тирянин (в одном из вариантов) идет «очистить землю святу-русскую» (I, 544, сл.), хотя отец его, царь Константин Самойлович, царствует в граде Константинове или в Иерусалиме, в «турецкой земле».
«По святой Руси» скитается и Богородица во время распятия (4, 243). Вообще Палестина, как святая земля, называется преимущественно русской:
Посылает Ирод-царь посланников
По всей земле святорусской. (Вар ., 47)
Русский царь приводится в связь с Иерусалимом, как со своим городом, в одном варианте стиха о Голубиной книге:
Потому Иерусалим-город городам мать,
Потому этая церковь над церквами мать,
А наш белый царь над царями царь. (Вар., 23)
И, наконец, даже рай создался на русской земле, как поется в «Плаче Адама»:
Прекрасное солнце
В раю осветило
Свято-русскую землю, (6, 304)
Имена светской политической географии перебиваются с географией религиозной, по которой Русь там, где истинная вера.
Конечно, эта идеальная Русь имеет определенный исторический центр в Москве. Единственность православного царя превращается в его превосходство над всеми другими царями:
Белый царь - над царями царь.
Но, как мы видели, это первенство его покоится исключительно на православии его веры:
Он и верует веру крещеную...
Он стоит за дом Богородицы.
Правда, из этого проистекают национальные, политические последствия - его Восточная Империя:
Ему орды все приклонилися. (I, 271)
И даже больше - ему дана власть над всем миром:
Надо всей землей, над вселенною, (I, 288)
что возвращает нас снова к понятию вселенской Церкви.
Однако это полное слияние Церкви и государства в народном сознании, при котором эпитет «святая» (вар.: «светлая»), прилагаемый к русской земле, по существу относится к христианской Церкви, не соблазняет певца на идеализацию русского царства. Оно для него отнюдь не является государством Правды. Напротив, то торжество Кривды на земле, которое составляет основной фон социальной философии певца, рисуется им в чертах, заимствованных из русского общественного строя. Певец не хочет отрывать своей аллегории от конкретной исторической действительности:
И то было у нас на сырой земле,
На сырой земле, на святой Руси. (I, 273)
И даже при всем религиозном значении белого царя певец не смущается прилагать титул его сана к безбожному гонителю:
Я не верую к сатане и ко дьяволу,
И ко тебе, царище самодержавнище. (I, 428)
* * *
Ритуальный закон Церкви глубоко укоренен в религиозном сознании народа. Но мы уже видели, что его церковность было бы несправедливо сводить к ритуализму. И мистическая эстетика культа не исчерпывает его церковной глубины. Самая острота его моральной совести не позволила бы ему утонуть ни в эстетическом магизме, ни в натурализме родовой религии. Покаяние для него не только обряд, связанный с сакраментальными последствиями, но и глубокое нравственное переживание. Об этом свидетельствует внутренняя потребность, выражающаяся хотя бы в покаянии матери-земле. Но особенную религиозную зрелость певец обнаруживает в таком религиозном акте по преимуществу, как молитва. Мы говорим здесь не о молитве уставной (поклонах) и не о молитве-прошении о внешних благах, с которыми обращаются к святым и к Богородице. Певец знает и высшие формы молитвы - души потрясенной и изливающейся перед Богом. Он находит разные выражения для разных типов молитвы.
Когда молится чистый отрок, его молитва сравнивается с голубиным взлетом Св. Духа:
От того от Осипова от моленья,
Яко голубь, дух на небо возлегает. (I, 162)
Но пустынник, трудившийся в пустыне, -
Жестко он молился - со слезами. (6, 160)
Василий Великий изображается на иконах не старцем, а средовеком, чернобородым мужем. Его покаянная молитва принимает особенно бурные, жестокие формы. Это восточный аналог иконографическому блаженному Иерониму{179}:
Доходит Василий до Божьей до церкви,
И руки и ноги о каменья ошибает,
Буйную голову до крови проломает...
Молитву творит, яко гром гремит. (6, 111)
Такая страстная, дерзновенно-упорная молитва не может не дойти до неба:
Доходная твоя, Василий, до Господа молитва
И до Матери Пресвятой Богородицы
Наипаче всех святых на иконе[54].
И, наконец, певец знает о мистической молитве, которая для православного Востока связана с молитвой Иисусовой{180}. Об Иисусовой молитве мы не раз читаем в стихах. Так, о матери Егория:
Стоит София Премудрая
На святых молитвах на Исусовых. (I, 405)
И Богородица внушает пономарю, желающему узнать святого Алексея:
Твори ты Иисусову молитву,
Святой тебе сам объявится. (I, 103)
Правда, все эти формы высокой, «доходной до Бога молитвы» связаны чаще всего с подвигом святых, но взяты-то они, несомненно, из опыта собственной молитвенной жизни народа.