Глава четвертая. Псалмы: переизбыток духовности

Глава четвертая.

Псалмы: переизбыток духовности

Если для одних людей псалмы стали источником духовного наставления и утешения, то других они изумляли и озадачивали. Эти древние молитвы преисполнены ярости, страсти и тайны.

Джон Могабгаб

Я должен кое в чем признаться. Годами я избегал книгу Псалмов. Я знал, что для многих христиан псалмы — самая любимая часть Библии. Церковь включила эти стихотворения в свою обрядность, и английский язык полон поэтических выражений, заимствованных из книги Псалмов. По сей день псалмы включают как приложение во многие издания Нового Завета, т.е. они входят в самое ядро нашей веры. И все же, как я ни старался, я не испытывал удовольствия при чтении Псалтыря.

Многие мои знакомые прибегали к этой книге как к своего рода домашней аптечке. Если вы чувствуете депрессию — читайте Псалом 37, если плохо со здоровьем — Псалом 120. У меня так никогда не получалось. Словно по чьему–то злому умыслу, я непременно натыкался на такой стих, который не только не улучшал мое состояние, но и усугублял его. Мартин Марти уверял, что более половины псалмов довольно «угрюмы», и я, берясь за эту книгу в мрачном настроении, непременно попадал на самый что ни на есть угрюмый. «Дней лет наших семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь» (Псалом 89:10).

Однако такое отношение к псалмам меня смущало, и как–то летом я решился на эксперимент. Мне предстояло провести июнь в Брекенбридже, штат Колорадо. Этот город расположен на высоте двух миль в Скалистых горах. Там красиво, как на открытке. Я решил, что я буду каждый день подыматься рано поутру, отъезжать от города на несколько миль в пустынные, не тронутые цивилизацией места и там читать по десять псалмов подряд. Я рассчитывал, что восход солнца в горах и великолепный пейзаж, на фоне которого будут происходить мои размышления, сокрушат наконец ту стену, которая вечно препятствовала мне проникнуть в смысл псалмов.

Каждый день я слышал, как птицы приветствуют восход, и видел, как солнце окрашивает снежные пики сперва в розовый, затем в оранжевый и, наконец, в ослепительно белый цвет. Однажды утром я сидел возле озера и смотрел, как трудится семейство бобров, выстраивая целый каскад плотин. В другой раз прямо передо мной прошествовал олень, чьи рога были украшены десятью отростками. Он склонил голову, чтобы напиться из горного ручья. Как хорошо было бы, если б этот опыт изменил мое отношение к книге Псалмов! Я сохранил прекрасные воспоминания от этого отпуска, почувствовал новый прилив благоговения. Но чтение Псалтыря скорее разочаровало, нежели вдохновило меня.

В особенности я терялся оттого, что, верный своему решению, я читал десяток псалмов подряд. Все они противоречили друг другу. За песней, исполненной мрачнейшего отчаяния, следовал псалом парящей радости, словно певцы, составлявшие сборник, пародировали диалектический принцип Гегеля. К примеру, в первый день этих упражнений я воспарил духом при чтении Псалма 8:

Когда взираю я на небеса Твои, —

дело Твоих перстов,

на луну и звезды,

которые Ты поставил,

то что есть человек, что Ты помнишь его,

и сын человеческий, что Ты посещаешь его?

(стихи 4–5)

Луна, серебряный кружок на фоне голубого неба, висела над горным пиком высотой более четырех километров. Той ночью Млечный Путь казался освещенным шоссе, проложенным через все небо. Посреди величия и великолепия этого горного пейзажа я готов был вместе с автором псалма дивиться привилегированной роли человечества в драме творения.

Следующий псалом подхватил эту тему, он восхвалял вечную власть Бога, Его справедливое правление,

Его милосердие к угнетенным и утверждал, что мы всегда можем положиться на Господа. Но вдруг настроение внезапно переменилось. Я уже приближался к завершению утреннего урока, как вдруг наткнулся на потрясающие слова:

Для чего, Господи, стоишь вдали,

скрываешь Себя во время скорби?

(9:22)

От этого вопля автор псалма переходит к гневному описанию нечестивца и требует, чтобы Бог сокрушил «мышцу нечестивому и злому» (9:36). Чувство благоговения, блаженный покой были грубо нарушены. Помимо прочего, я вычитал в комментарии, что Псалмы 8 и 9 могли первоначально составлять один текст, так что противоположные интонации должны были создавать напряжение внутри самого стихотворения.

И дальше, день за днем, я натыкался на такие же вопиющие противоречия. Вместо того чтобы начать свой день в состоянии мирного и спокойного благочестия, я словно летал на американских горках, то погружаясь в бездны отчаяния, то достигая небес хвалой, — и все это в течение одного часа. В сочетании с разреженным горным воздухом и утренней чашкой крепкого кофе все это доводило меня до легкого головокружения, которое не проходило и в течение дня.

После недели таких духовных упражнений я столкнулся с очередной проблемой. Мне показалось, что тексты начинают утомительно повторяться. С какой стати понадобилось включать в Библию все 150 псалмов? Разве 15 не хватило бы, что передать все основные идеи? Я продолжал ежедневно сражаться с десятью псалмами, но, покидая Брекенридж, я любил эту книгу еще меньше, чем прежде. Эксперимент провалился. Как подобает верному представителю евангельской церкви, я возложил вину за неудачу на себя, а не на святую книгу.

Вернувшись на равнину Иллинойса, я попытался взяться за дело с другого конца и принялся систематически изучать эти тексты. Я научился ценить поэтическое мастерство, породившее образный параллелизм иудейских псалмов и акростих. Я научился классифицировать различные виды псалмов: призывы и жалобы, песнь восхождения, царскую песнь и благодарственную песнь. Я познакомился с различными методами разрешения текстологических и прочих трудностей, связанных с псалмами. Приобретя все эти сведения, я смог прочесть псалмы с большим пониманием, но удовольствия от этого так и не получил. После этого я на многие годы оставил Псалтырь. Я решил так: можно найти псалом любого содержания, более того, можно подобрать дюжину псалмов с одним и тем же содержанием — так стоит ли голову себе морочить?