Приложения к главе 25-й

Приложения к главе 25-й

Исповедь (По работам о. Александра Ельчанинова)

Обычно люди, неопытные в духовной жизни, не видят множественности своих грехов. «Ничего особенного», «как у всех», «только мелкие грехи — не украл, не убил» — таково обычно начало исповеди у многих.

А самолюбие, неперенесение укоров, черствость, человекоугодие, слабость веры и любви, малодушие, духовная леность — разве это не важные грехи? Разве мы можем утверждать, что достаточно любим Бога, что вера наша действенна и горяча? Что каждого человека мы любим, как брата во Христе? Что мы достигли кротости, безгневия, смирения?

Если же нет, то в чем заключается наше христианство? Чем объяснить нашу самоуверенность на исповеди, как не «окамененным нечувствием», как не «мертвостью» сердечной, душевной смертью, телесную предваряющей?

Почему св. отцы, оставившие нам покаянные молитвы, считали себя первыми из грешников и с искренней убежденностью взывали к Иисусу Сладчайшему: «Никто не согрешил на земли от века, якоже согреших аз окаянный и блудный», — а мы убеждены, что у нас все благополучно.

Чем ярче свет Христов озаряет сердца, тем яснее сознаются все недостатки, язвы и раны. И, наоборот, люди, погруженные в мрак греховный, ничего не видят в своем сердце; а если и видят, то не ужасаются, так как им не с чем сравнить.

Поэтому прямой путь к познанию своих грехов, это — приближение к свету и молитва об этом свете, который есть суд миру и всему «мирскому» в нас самих(Ин. 3, 19). А пока нет такой близости ко Христу, при которой покаянное чувство является нашим обычным состоянием, надо, готовясь к исповеди, проверять свою совесть — по заповедям, по некоторым молитвам (например, 3-я вечерняя, 4-я перед Св. Причащением), по некоторым местам Евангелия и посланий(напр., Мф. 5 гл.; Рим. 12 гл.; Еф. 4 гл.; Иак., особенно 3 гл.).

Разбираясь в своей душе, надо постараться различать основные грехи от производных, симптомы — от более глубоко лежащих причин.

Например, очень важны рассеянность на молитве, дремота и невнимание в церкви, отсутствие интереса к чтению Священного Писания. Но не происходят ли эти грехи от маловерия и слабой любви к Богу? Нужно отметить в себе своеволие, непослушание, самооправдание, нетерпение укоров, неуступчивость, упрямство; но еще важнее открыть их связь с самолюбием и гордостью.

Если мы замечаем в себе стремление к обществу, словоохотливость, смехословие, усиленную заботу о своей наружности и не только своей, но своих близких, то надо внимательно исследовать, не является ли это формой «многообразного тщеславия».

Если мы слишком принимаем к сердцу житейские неудачи, тяжело переносим разлуку, неутешно скорбим об отшедших, то, кроме силы и глубины наших чувств, не свидетельствует ли все это также о неверии в Промысл Божий?

Есть еще одно вспомогательное средство, ведущее нас к познанию своих грехов, — вспомнить, в чем обычно обвиняют нас другие люди, враги наши, а особенно бок о бок с нами живущие, близкие; почти всегда их обвинения, укоры, нападки имеют основания. Можно даже, победив самолюбие, прямо спросить их об этом — со стороны виднее.

Необходимо еще перед исповедью просить прощения у всех, перед кем виновен, идти к исповеди с неотягощенной совестью.

При таком испытании сердца нужно следить, чтобы не впасть в чрезмерную мнительность и мелочную подозрительность ко всякому движению сердца; ставши на этот путь, можно потерять чувство важного и неважного, запутаться в мелочах.

В таких случаях надо временно оставить испытание своей души и молитвой и доброделанием упростить и прояснить свою душу.

Дело не в том, чтобы возможно полно вспомнить и даже записать свои грехи, а в том, чтобы достигнуть такого состояния сосредоточенности, серьезности и молитвы, при которых, как при свете, становятся ясны наши грехи. Но знать свои грехи — это еще не значит каяться в них. Правда, Господь принимает исповедание — искреннее, добросовестное, когда оно и не сопровождается сильным чувством раскаяния.

Все же «сокрушение сердца» — скорбь о своих грехах — есть важнейшее из всего, что мы можем принести на исповедь.

Но что же делать, если «ни слез, ниже покаяния имеем, ниже умиления»? Что же делать, если «иссохшее греховным пламенем» наше сердце не орошается живительными водами слез? Что, если «немощь душевная и плоти неможение» так велики, что мы не способны на искреннее покаяние?

Это все-таки не причина откладывать исповедь — Бог может коснуться нашего сердца и в течение самой исповеди: само исповедание, наименование наших грехов может смягчить наше сердце, утончить духовное зрение, обострить покаянное чувство. Больше же всего к преодолению нашей духовной вялости служит приготовление к исповеди — пост, который, истощая наше тело, нарушает гибельное для духовной жизни наше телесное благополучие и благодушие. Для того же служат молитва, ночные мысли о смерти, чтение Евангелия, житий святых, творений св. отцов, усиленная борьба с собой, упражнение в добрых делах.

Наше бесчувствие на исповеди большей частью имеет своим корнем отсутствие страха Божия и скрытое неверие. Сюда и должны быть направлены наши усилия.

Главное — добиться искреннего покаяния, если возможно — слез, при которых не нужны подробности, но для выявления которых часто нужен подробный и конкретный рассказ.

Вот почему так важны слезы на исповеди — они размягчают наше окаменение, потрясают нас «от верху до ног», упрощают, дают благодательное самозабвение, устраняют главное препятствие к покаянию — нашу «самость». Гордые и самолюбивые не плачут. Раз заплакал, значит — смягчился, смирился.

Вот почему после этих слез — кротость, безгневие, умягченность, умиленность, мир в душе у тех, кому Господь послал «радостотворный плач» (творящий радость). Не нужно стыдиться слез на исповеди, нужно дать им свободно литься, омывая наши скверны. «Тучи ми подаждь слез в посте каждый день, яко да восплачу и омыю скверну, яже от сластей, и явлюся Тебе очищен» (1-я седмица Великого поста, понедельник вечера).

Третий момент исповеди — словесное исповедание грехов. Не нужно ждать вопросов, надо самому сделать усилие; исповедь есть подвиг и самопринуждение. Говорить надо точно, не затемняя неприглядность греха общими выражениями (напр., «грешен против 7-й заповеди»). Очень трудно, исповедуясь, избегнуть соблазна самооправдания, попыток объяснить духовнику «смягчающие обстоятельства», ссылок на третьих лиц, введших нас в грех. Все это признаки самолюбия, отсутствия глубокого покаяния, продолжающегося коснения в грехе.

Исповедь не есть беседа о своих недостатках, сомнениях, не есть осведомление духовника о себе и менее всего — «благочестивый обычай». Исповедь — горячее покаяние сердца, жажда очищения, идущая от ощущения святыни, умирание для греха и оживление для святости. Замечаю часто в исповедующихся желание безболезненно для себя пройти через исповедь — или отделываются общими фразами, или говорят о мелочах, умалчивая о том, что действительно должно бы тяготить совесть. Тут есть и ложный стыд перед духовником, и вообще нерешительность, как перед каждым важным действием, и особенно — малодушный страх всерьез начать ворошить свою жизнь, полную мелких и привычных слабостей. Настоящая же исповедь как благое потрясение души страшит своей решительностью, необходимостью что-то переменить или даже просто хоть задуматься над собой.

Иногда на исповеди ссылаются на слабую память, не Дающую будто возможности вспомнить грехи. Действительно, часто бывает, что ты легко забываешь свои грехопадения, но происходит ли это только от слабой памяти? В исповеди слабая память — не оправдание; забывчивость — от невнимания, несерьезности, черствости, нечувствительности ко греху. Грех, тяготящий совесть, не забудется. Ведь, например, случаи, особенно больно задевшие наше самолюбие, или, наоборот, польстившие нашему тщеславию, наши удачи, похвалы в наш адрес помним долгие годы. Все, что производит на нас впечатление, мы долго и отчетливо помним, и если мы забываем наши грехи, то не значит ли это, что мы просто не придаем им серьезного значения?

Знак совершившегося покаяния — чувство легкости, чистоты, неизъяснимой радости, когда грех кажется так же труден и невозможен, как только что далека была эта радость.

Раскаяние наше не будет полным, если мы, каясь, не утвердимся внутренне в решимости не возвращаться к исповеданному греху.

Но, говорят, что как это возможно? Как я могу обещать себе и своему духовнику, что я не повторю своего греха? Не будет ли ближе к истине как раз обратное — уверенность, что грех повторится? Ведь опытом своим всякий знает, что через некоторое время неизбежно возвращаешься к тем же грехам. Наблюдая за собой из года в год, не замечаешь никакого улучшения, «подпрыгнешь и опять остаешься на том же месте».

Было бы ужасно, если бы это было так. К счастью, это не так. Не бывает случая, чтобы при наличии доброго желания исправиться последовательные исповеди и Святое Причастие не произвели бы в душе благодетельных перемен.

Но дело в том, что прежде всего мы не судьи самим себе. Человек не может правильно судить о себе, стал ли он хуже или лучше, так как и он, судящий, и то, что он судит, — величины меняющиеся.

Возросшая строгость к себе, усилившаяся зрячесть духовная, обостренный страх греха могут дать иллюзию, что грехи умножились и усилились, — они остались те же, может быть, даже ослабели, но мы их раньше так не замечали.

Кроме того, Бог по особому промышлению Своему часто закрывает нам глаза на наши успехи, чтобы защитить нас от злейших грехов — тщеславия и гордости. Часто бывает, что грех-то остался, но частые исповеди и причащение Святых Таин расшатали и ослабили его корни. Да сама борьба с грехом, страдания о своих грехах — разве не приобретение?

«Не устрашайся, — говорит Иоанн Лествичник, — хотя бы ты падал каждый день, и не отходи от путей Божиих. Стой мужественно, и ангел, тебя охраняющий, почтит твое терпение».

Если же нет этого чувства облегчения, возрождения, надо иметь силы вернуться опять к исповеди, до конца освободить свою душу от нечистоты, слезами омыть ее от черноты и скверны. Стремящийся к этому всегда достигнет тою, чего ищет.

Только не будем приписывать себе свои успехи, рассчитывать на свои силы, надеяться на свои усилия — это значило бы погибнуть и погубить все приобретенное.

«Рассеяный мой ум собери, Господи, и оледеневшее сердце мое очисти яко Петру, дай мне покаяние, яко мытарю — воздыхание и якоже блуднице — слезы».

Советы архиепископа Арсения (Чудовского) о подготовке к исповеди

Мы приходим на исповедь с намерением получить прощение грехов от Господа Бога через священника. Так знай же, что исповедь твоя бывает пуста, бездельна, недействительна и даже оскорбительна для Господа, если ты идешь на исповедь без всякой подготовки, не испытав своей совести, по стыду или другой причине скрываешь свои грехи, исповедуешься без сокрушения и умиления, формально, холодно, механически, не имея твердого намерения вперед исправиться.

Часто подходят к исповеди не приготовившись. А что значит приготовиться? Испытать усердно свою совесть, вызвать в памяти и восчувствовать сердцем свои согрешения, решиться все их, без всякой утайки, поведать духовнику, в них покаяться, и не только покаяться, но и впредь их избегать. А так как часто память нам изменяет, то хорошо делают те, которые на бумагу заносят воспомянутые грехи. А о тех грехах, которых ты при всем своем желании не можешь вспомнить, не беспокойся, что они тебе не простятся. Ты только имей искреннюю решимость во всем покаяться и со слезами проси Господа простить тебе все твои грехи, которые помнишь и которые не помнишь.

На исповеди говори все, что тебя беспокоит, что у тебя болит, не стесняйся поэтому лишний раз сказать и о своих прежних грехах. Это хорошо, это будет свидетельствовать, что ты постоянно ходишь с чувством своего окаянства и препобеждаешь всякий стыд от обнаружения своих греховных язв.

Есть так называемые неисповеданные грехи, с которыми многие живут в течение многих лет, а может быть, и всей своей жизни. Хочется иной раз их открыть духовнику, да уж слишком стыдно о них говорить, так и проходит год за годом, а между тем они постоянно тяготят душу и готовят ей вечное осуждение. Иные из этих людей бывают счастливы: приходит время, Господь посылает им духовника, отверзает уста и сердца этих нераскаянных грешников, и они исповедуют все свои согрешения. Нарыв, таким образом, прорывается, и эти люди получают духовное облегчение и как бы выздоровление. Однако как надо бояться нераскаянных грехов!

Неисповеданные грехи — это как бы наш долг, который постоянно нами чувствуется, постоянно нас тяготит. И на что лучше, как с долгом расплатиться, — спокойно тогда на душе; то же и с грехами — этими духовными долгами нашими: исповедуешь их перед духовником, и на сердце легко-легко станет.

Покаяние на исповеди есть победа над самим собой, есть победный трофей, так что покаявшийся достоин всякого уважения и чести.

Подготовка к исповеди

(по 1-й части «Откровенных рассказов странника»)

В качестве образца для определения своего внутреннего духовного состояния и для обнаружения своих грехов на исповеди может быть взята и «Исповедь внутреннего человека, ведущая ко смирению», приводимая во 2-й части «Рассказов странника о благодатном действии молитвы Иисусовой», которая цитируется ниже (в несколько сокращенном виде).

Следует, конечно, оговориться, что все нижеперечисленные грехи, погрешения и слабости души могут проявляться не у всякого человека или могут проявляться в различной степени.

Кроме того, нормы воздержания, также как степени развития добродетелей, строго индивидуальны, и у каждого христианина должна быть своя мера в воздержании или проявлении добродетели, зависящая от степени перерождения «душевного» и «внешнего» человека в «духовного» и «внутреннего».

Вспомним, что «все доброе становится недобрым, перейдя известную черту» (о. Валентин Свенцицкий).

Помня об этих оговорках, пусть читающий углубится в нижеизложенное и каждый возьмет из него то, что найдет отзвук в его разуме, совести и сердце.

* * *

«Внимательно обращая взор мой на самого себя и наблюдая свое внутреннее состояние, я опытно уверился, что я не люблю Бога, не имею любви к ближним, не верю ничему религиозному и преисполнен гордости и сластолюбия…

1. Я не люблю Бога. Ибо если бы я любил Его, то непрестанно размышлял бы о Нем с сердечным удовольствием. Напротив, я гораздо чаще и гораздо охотнее размышляю о житейском, а помышление о Боге составляет Для меня труд и сухость. Если бы я любил Его, то собеседование с Ним через молитву питало бы меня, наслаждало и влекло к непрерывному общению с Ним.

Но, напротив, при занятии молитвою я чувствую труд… расслабляюсь леностью и готов с охотою заняться чем-нибудь маловажным, только бы сократить или перестать молиться. В пустых занятиях время мое летит бесприметно, а при занятии Богом, при поставлении себя в Его присутствии каждый час мне кажется годом.

Кто кого любит, тот в продолжение дня беспрестанно о нем мыслит, воображает его, заботится о нем, и при всех занятиях любимый друг его не выходит из его мыслей.

А я в продолжение дня едва ли отделяю и один час, чтобы глубоко погрузиться в размышление о Боге…

В беседах о предметах суетных, о предметах, низких для духа, я бодр, я чувствую удовольствие, а при рассуждении о Боге я сух, скучлив и ленив…

Поучение в законе Господнем не производит на меня впечатления, не питает души моей, и я это почитаю несущественным занятием христианина, которым я должен заниматься разве только на досуге…

2. Я не имею любви к ближним. Ибо не только не могу решиться для блага ближнего положить душу мою (по Евангелию), но даже и не жертвую частью моего блага и спокойствия для блага ближнего.

Если бы я его любил, по евангельской заповеди, как самого себя, то несчастье его поражало бы и меня; благополучие его приводило бы и меня в радость.

Но, напротив, я с любопытством выслушиваю повести о несчастьях ближнего, не сокрушаясь о нем, а бываю равнодушным, или, что еще хуже, нахожу как бы удовольствие в его несчастьях и плохие поступки брата моего не покрываю любовью, но с осуждением их разглашаю.

Благосостояние, честь и счастье его не восхищают меня, как собственные, но возбуждают во мне скорее зависть или презрение.

3. Я не верю ничему религиозному— ни бессмертию, ни Евангелию. Если бы я был твердо убежден и несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная с возмездием за дела земные, то я всегда бы думал об этом.

Самая мысль о смерти ужасала бы меня, и я провождал бы эту жизнь как пришелец, готовящийся вступить в свое отечество. Напротив, я и не думаю о вечности.

Если бы Святое Евангелие как слово Божие было с верою принято в мое сердце, то я всегда занимался бы изучением его и смотрел бы на него с глубоким благоговением.

Премудрость, благость и любовь, в нем сокрытые, приводили бы меня в восхищение, я питался бы ими, как ежедневною пищею, и сердечно влекся бы к исполнению его правил.

Но если я изредка и читаю или слушаю слово Божие, то чувствую сухость, невнимательность и охотно готов заменить чтением светским.

4. Я исполнен гордости и чувственного себялюбия. Видя в себе доброе, желаю поставить его на вид, или превозношусь им перед другими, или внутренне любуюсь собою. Хотя и показываю наружное смирение, но приписываю все своим силам и почитаю себя выше других или, по крайней мере, не худшим.

Если замечу в себе порок, стараюсь извинить его, покрыть личиною необходимости. Сержусь на не уважающих меня, почитаю их неумеющими ценить людей. Дарованиями тщеславлюсь. Если я стремлюсь к чему-либо доброму, то имею целью или похвалу, или светское утешение.

Словом, я непременно творю из себя собственного кумира, которому я совершаю непрерывное служение, ища во всем услаждений чувственных и пищи для сластолюбивых моих страстей и похотений».

* * *

К перечисленным порокам души человеческой можно добавить еще ряд нижеприведенных признаков, по которым христианин может проверить свое духовное состояние и степень своей отчужденности от Бога.1) Чувствуем ли мы себя в Духе Божием с ощущением на душе любви, радости, мира и т. п.(Гал. 5, 25), или, наоборот, мы чаще всего раздражены, унываем, досадуем, враждуем и т. д.?

2) Как употребляем мы те излишки материальных средств, которые остаются свободными после удовлетворения насущных, минимальных потребностей в скромном размере? Идут ли эти избытки на предметы роскоши, комфорта, изысканную пищу, наряды (сверх скромного платья) и т. п., или эти избытки идут, по заповеди Божией, на помощь Церкви, бедным и нуждающимся?

3) Как употребляем мы свободное от труда время — на развлечения, хождение в гости, чтение легкой литературы, или на молитву, исповедь, богослужение, духовное чтение, духовные беседы?

4) И, наконец, — и это самое важное — отображаем ли мы в какой-то мере Божии свойства и прежде всего Христову любовь, кротость и смирение? Видим ли мы бездну своих грехов и прегрешений? Замечаем ли жалкое состояние своего черствого и эгоистического сердца, которым владеют страсти и пристрастия?

Пользуясь этими признаками, каждый может заметить опасность своего состояния.

Общая исповедь

Как известно, в настоящее время в Церкви практикуется не только отдельная, но и так называемая «общая» исповедь, при которой священник отпускает грехи, не выслушивая их от кающихся.

Замена отдельной исповеди общей вызвана тем, что теперь священник часто не имеет возможности принять исповедание от всех желающих. Однако таковая замена, безусловно, крайне нежелательна, и не всем и не всегда можно участвовать в общей исповеди и после нее идти к Причастию.

При общей исповеди кающемуся не приходится открывать грязи своих духовных одеяний, не приходится стыдиться за них перед священником и не будут задеты его гордость, самолюбие и тщеславие. Таким образом, не будет того наказания за грех, которое в дополнение к нашему раскаянию снискало бы нам милость Божию.

Во-вторых, общая исповедь таит ту опасность, что к причастию подойдет такой грешник, который при отдельной исповеди не был бы допущен священником к Святой Чаше.

Многие серьезные грехи требуют серьезного и длительного покаяния, и тогда священник запрещает причастие на определенный срок и накладывает епитимию (покаянные молитвы, поклоны, воздержание в чем-либо). В других случаях священник должен получить от кающегося обещание не повторять более греха и только тогда допустить к причастию.

Поэтому к общей исповеди нельзя приступать тем, кто долго — несколько лет или много месяцев — не был на отдельной исповеди, и тем, кто имеет или смертный грех, или такой грех, который сильно задевает и мучает его совесть.

В таких случаях исповедник должен после всех прочих участников исповеди подойти к священнику и сказать ему те грехи, которые лежат на его совести.

Можно считать допустимым (по нужде) участие в общей исповеди лишь тех, кто исповедуется и причащается достаточно часто, проверяет себя по временам на отдельной исповеди и уверен в том, что те грехи, которые он скажет на исповеди, не послужат поводом к запрещению для него причастия.

При этом необходимо также, чтобы мы участвовали в общей исповеди или у своего духовного отца, или у священника, хорошо нас знающего.

Исповедь у старца Зосимы

О возможности в некоторых случаях глухой (т. е. без слов) исповеди, о том, как к ней надо готовиться, говорит следующий рассказ из жизнеописания старца Зосимы из Троице-Сергиевой Лавры. Был случай с двумя дамами. Идут они в келью к старцу, и одна всю дорогу кается в своих грехах: «Господи, как я грешна, вот то-то и то не так сделала, того-то осудила, прости же Ты меня, Господи…» И сердце ее и ум как бы припадают к стопам Господа. «Прости, Господи, и дай силы больше так не оскорблять Тебя». Все грехи она старалась вспомнить и все каялась и каялась по дороге.

Другая же спокойно шла к старцу: «Приду, поисповедуюсь, "Во всем грешна" скажу, завтра причащусь». И затем она думает, какую бы мне материю купить на платье моей дочурке, и какой бы фасончик ей выбрать, чтобы шло к ее личику, и тому подобные мирские мысли занимали сердце и ум второй дамы.

Обе вместе пошли в келью батюшки Зосимы. Обращаясь к первой, старец сказал:

— Становись на колени, я сейчас отпущу тебе грехи.

— Как батюшка, да ведь я вам еще не сказала?

— Не надо говорить, их ты все время Господу говорила, всю дорогу молилась Ему, так что я сейчас разрешу тебя, а завтра благословляю причаститься. А ты, — обратился он к другой даме, — ты иди, купи на платье своей дочери материи, выбери фасон, сшей, что задумала. А когда душа твоя придет к покаянию, приходи на исповедь. А сейчас я тебя исповедовать не стану.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.