НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА

НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫЕ СЛОВА

1

Как может дзэн, школа «прямого указания», обладать хоть одной дхармой, которую можно было бы проповедовать людям?[123] Согласно учению нашей школы, все, что вам надо сделать, это обратиться к своему изначальному лицу, к тому лицу, которое вы обрели, когда вышли из чрева вашей матери. Посмотрите на себя! Чего вам не хватает, если вы можете видеть и слышать среди разнообразных обстоятельств вашей обычной жизни? У вас совершенно все в порядке уже сейчас, притом, что вы таковы, как вы есть. Но если вы позволили возникнуть в своем сознании хоть малейшей мысли или намерению сделать что-то, то вы уже заблуждаетесь. Когда вы смотрите и слышите, вы суть Нерожденное [сознание будды]. Когда вы не смотрите и не слышите, вы суть Неумирающее. Эта изначальная нерожденность и неумираемость простирается за пределы прошлого и настоящего, превосходя своей яркостью даже солнце и луну. Она постоянно наличествует во всем сущем и охватывает собой небо и землю. Она находится вне сфер иллюзии и просветления, будучи совершенно отстраненной как от просветленного, так и от непросветленного. В Нерожденном каждая вещь [в отдельности] и все вещи [в целом] изначально истинны и освещены чудесной всеосвещающей мудростью, благодаря которой вы всегда, где бы вы ни находились, пребываете в состоянии ничем не ограниченной свободы. Полная непостижимость и совершенная добродетель (благая сила) Нерожденного всегда находится в сознании любого из вас — Нерожденное нельзя найти где-то еще. Люди говорят об изначальном сознании Будд и патриархов, но между сознанием Будд и патриархов и вашим сознанием нет различия толщиной даже в волос. Несмотря на это, вы испытываете желание порождать мысли, искать что-то вне себя, искать состояние Будды, искать Дхарму, искать знание, искать освобождение. Вы сами создаете себе препятствия, которые мешают вам и не дают вам пребывать в вашем изначальном сознании.

Некий древний Будда сказал:

— Яджнядатта достиг просветления в тот момент, когда прекратил свой безумный поиск.[124]

Поэтому даже если вы обрели понимание всех сутр, проповедованных Буддой, постигли все тайны дзэнских коанов и смогли уверенно продемонстрировать свое понимание, когда вы внимательно посмотрите вокруг себя, вы увидите, что все это всего лишь пыль, покрывающая вас как липкая грязь. Когда настанет ваш последний час, когда рассеются четыре составляющих [ваше тело] элемента, вы не сможете воспользоваться ничем из этого. Поэтому гораздо лучше посмотреть вглубь себя, постичь свою суть и действовать непосредственно и без задержки, используя животворящую, изначальную энергию Нерожденного. Как вы думаете, какие искусные средства применяют Будды и патриархи, приходящие в этот мир?[125] Они просто вырывают гвозди [привязанностей] и ломают клетки [иллюзий], дабы вы были свободны и не испытывали привязанностей. Слушая меня, вы можете подумать, что вы уже поняли смысл того, что я только что сказал. Вы можете воображать, что вы действительно верите в это. Но поскольку ваша уверенность еще далека от совершенства, вы позволяете другим вводить вас в заблуждение и живете как бесплотные духи, льнете к деревьям и пригибаетесь к траве, теряете свой путь под ясным безоблачным небом, теряете свою свободу и подчиняетесь кому-то. Разве это не достойно сожаления?

2

Из глаз мастера исходил свет, который освещал людей и проникал прямо в сердца тех, кто представал перед ним. Он совершенно точно узнавал о них все, прежде чем они успевали сказать или сделать что-нибудь. Он был подобен светлому зеркалу. «Если к нему приходил варвар, являлся варвар. Если к нему приходил китаец, являлся китаец».[126] Однажды, когда он был в храме Кориндзи в Эдо, к нему подошел и поклонился некий монах.

— Как ты практикуешь Дхарму? — спросил Банкэй. Монах высказал ему свое понимание.

— Твои слова и твое понимание не совпадают, — сказал Банкэй. — То, что ты говоришь, обгоняет летящего дракона, но то, что ты есть, не поспевает за хромой черепахой. Перед тем, как прийти сюда, ты обсудил те слова, которые ты сказал мне, с более продвинутым учеником, думая, что тебе удастся провести этого старого монаха. Но когда ты приходишь к учителю, который обладает истинным Оком Дхармы, ты не можешь утаить от него даже то, что тебе удалось спрятать от самого солнца.

Монах встал, поклонился Банкэю и с благодарностью принял его учение.

3

Во время одной из своих проповедей мастер сказал: — Мое нынешнее состояние находится за пределами понимания самих Будд и патриархов.

Сосредоточенность Банкэя при выполнении повседневных дел была выше человеческого понимания. Иногда, когда он был чем-то занят, монахи, прислуживающие ему, думали, что он пренебрегает выполнением того, что он должен сделать, или делает что-то вовсе противоположное. Они просто не могли объяснить его намерения. Однако позже они обнаруживали истинное значение и смысл этих поступков.

4

Мастер постоянно использовал в своем учении слово «Нерожденное», и те, кто приходили к нему, получали от него пользу в соответствии со своими способностями. Это подобно тому, как рыбы и моллюски, черепахи и киты, которые населяют необъятный океан, могут пить столько воды, сколько им нужно, не испытывая в ней недостатка.

5

Мастер сказал:

— Есть одно дзэнское высказывание, которое описывает суть учения нашей школы: «Если есть различие толщиной хоть в волос, то вы так же далеки от истины, как небо от земли».[127] Если во время дзэнского диалога-поединка два сознания двигаются без какого-либо разделения, то это подобно двум зеркалам, отражающим друг друга. Все сущее являет себя в своей истинной таковости, поэтому все вещи/дхармы совершенно истинны. Над вами нет ничего, за что можно было бы ухватиться, а под вами нет ничего, на что можно было бы опереться. Вы живете в состоянии своего изначального совершенства, нерожденного и неумирающего, и погружены в самадхи абсолютной свободы, в котором ничто, даже каменные стены, не может остановить вас. Вы должны осознать, что только ваши предвзятые взгляды и предубеждения являются для вас препятствием, и что «пребывание в бездействии» есть пребывание в темной, кишащей духами пещере. Это относится и к словам, которые я сейчас произношу. Вы совершаете непоправимую ошибку, если ищете в них какой-то смысл. Если я даю вам слово объяснения, и вы привязываетесь к нему, то вы сбиваетесь с пути. Лучше всего не позволять себе останавливаться или пребывать где бы то ни было. Слова и фразы, которые я произношу, крики, которые я издаю, и удары посохом, которые я наношу вам, — все это несъедобные железные гвозди. Вам не удастся их прожевать.

6

Мастер неоднократно сокрушался о том, сколь много пагубных обычаев установилось в его время в дзэнских монастырях и храмах. Его учение всегда было прямым и непосредственным и определялось только конкретной ситуацией. Он не допускал неразборчивого использования посоха и крика, не позволял ученикам заниматься литературным времяпрепровождением, устраивать стилизованные дзэнские диалоги и выставлять напоказ прочие проявления «дзэнской активности». Кроме этого, он принял обет не применять в своем учении цитаты из буддийских сутр и дзэнских писаний. Отвечая на вопросы тех, кто приходил к нему, каковы бы ни были их интеллектуальные способности, он всегда использовал обычный язык повседневной жизни. В то время практика дзэн описывалась китайскими терминами и высказываниями буддийских патриархов прошлого. Но мастер Банкэй заставлял своих учеников спонтанно и естественно проникать до костей и костного мозга,[128] обращаясь к ним на неформальном, разговорном японском языке, который они сами использовали в своей повседневной жизни.

7

Что касалось наставления учеников, находившихся под его началом, мастер не устанавливал каких-либо правил и предписаний, которые они были бы обязаны соблюдать, но тем не менее в его храмах всегда была спокойная и уважительная атмосфера, являющая собой пример воплощения принципа: «не управлять, но и не иметь беспорядка; делать то, что необходимо, не получая на то приказа».

8

Некий мирянин спросил:

— Разве то, что Вы говорите о «Нерожденном», не похоже на наставление, которое дал Махакатьяяне мирянин Вималакирти?[129]

— Скажи мне, что ты имеешь в виду, — ответил Банкэй.

— В соответствии с сутрой, Вималакирти сказал: «Махакатьяяна, ты не должен использовать деятельность сознания для того, чтобы проповедовать о неизменной реальности вещей/дхарм. Все сущее изначально нерожденно и неумирающе; вот в чем заключается смысл непостоянства и страдания».

— Вималакирти сказал эти слова для наставления Махакатьяяны, — сказал Банкэй. — Мое учение предназначается для того, чтобы заставить людей проникнуть за пределы слов.

9

Некий наставник эзотерического буддизма школы Сингон пришел к мастеру и сказал:

— Принцип Нерожденного в медитации нашей школы на букве А содержит два аспекта, аспект «устранения иллюзии» и аспект «актуализации истины». Не попадает ли Ваше учение во вторую категорию?[130]

— Подойди поближе, — ответил Банкэй.

Наставник подошел поближе.

Банкэй прокричал:

— А это какой аспект!?

Наставник оцепенел.

Один монах в собрании высунул язык от удивления.

10

Некий монах сказал Банкэю:

— При чтении историй о выдающихся мастерах дзэн прошлого можно заметить, что в зависимости от сложившейся ситуации они использовали много разных слов для обучения своих учеников. Вы же используете только одно слово «Нерожденное». Не кажется ли вам, что это является препятствием для практики Дхармы?

— Разве ты не читал о Гутэе? — сказал Банкэй. — Когда кто-нибудь задавал ему какой-то вопрос, он просто поднимал вверх палец. Он говорил: «Я постиг дзэн одного пальца Тэнрю. Я могу пользоваться им на протяжении всей своей жизни и учение мастера дзэн Банкэя и не исчерпать его».[131] Он просто поднимал свой палец и молчал. Как может то, что невозможно исчерпать за всю жизнь, быть препятствием для практики Дхармы? Дзэн одного пальца Гутэя — это не единственный пример. Крик Риндзая, посох Токусана, «Не испытывай иллюзий!» Муго, «Основной иероглиф» Дзуйгана — все это примеры Великих Дел, олицетворяемых каждым настоящим мастером дзэн.[132] Не то чтобы слово «Нерожденное» отсутствовало в буддийских сутрах и дзэнских писаниях, его можно в них встретить. Но кто со времен первых Будд и патриархов, за исключением этого старого монаха, использовал только одно слово для наставления своих учеников?

Монах почтительно поблагодарил Банкэя и впоследствии прилежно следовал учению мастера.

11

Мастер сказал:

— Учитель дзэн не может помочь другим людям, если сам он не обладает всепрозревающим Оком Дхармы. Если его Око Дхармы совершенно, то он может узнать все про любого человека, едва только глянув на его лицо. Он может узнать все про него, всего лишь услышав его голос за стенами храма. Око Дхармы подобно светлому зеркалу, которое полностью и совершенно отчетливо отражает все, что предстает перед ним, отражает и прекрасное, и безобразное. Каждое слово такого мастера, каждое его действие поражает привязанности его учеников как острый меч, разбивает их оковы и вводит их в сферу чудесной свободы и благословенной радости. Если наставник не может этого, то чем же он может помочь людям? Именно в этом совершенном владении Оком Дхармы наша школа превосходит все другие школы буддизма. Мы называем его «Драгоценным Оком Истиной Дхармы», «Особым Учением помимо Писаний», «Наследством Будд и патриархов». Посмотрите на Будд и патриархов, появившихся в этом мире. Они могли отличить черное от белого быстрее, чем летит искра. Они постигали основы [Учения] со скоростью молнии. Неужели Око Дхармы таких людей было хоть в чем-то несовершенно? Однако дзэнские наставники нашего времени ошибочно считают ловкость ученика в обращении со словами и письменными знаками основным критерием, по которому они судят о том, постиг ли он суть дзэн. Они дают свидетельство-инка тому, кто быстр и остроумен при обмене ударами в дзэнском диалоге-поединке. Это заковывает ученика в тяжелые кандалы. Такие наставники не только сами ошибаются, но и других вводят в заблуждение. Вам не удастся найти человека, который был бы способен предстать перед кем-нибудь и узнать его суть, прежде чем он успеет вымолвить хоть одно слово или совершить какое-то действие. Таких учителей больше нет. Как жаль!

12

Ныне мастер обращает людей к своему учению о Нерожденном, не прилагая к этому никаких усилий. На протяжении последних трехсот лет учителя и ученики привязывались к своей практике, искали странного и необычного, не уделяя внимания действенности того, что они делают. Ученикам было очень сложно научиться чему-то, следуя наставлениям таких учителей.

Раньше, когда Банкэй давал наставления в дзэн приходившим к нему людям, он выслушивал их вопросы и вовлекал их в диалог-поединок, но их ответы не могли сравниться с ответами мастера. Многие из них доходили до подножия горы, а затем отступали назад. Потом ученики, желавшие побеседовать с мастером, собирались в больших количествах — они были подобны грозовым тучам. Они вверяли себя мастеру еще прежде чем успевали увидеть его лицо, а когда они представали перед ним, они опустошали свое сознание и принимали его учение, находясь в состоянии совершенной отстраненности от своего «я». Поэтому теперь мастеру не приходится прилагать больших усилий [для их обучения].

13

Мастер никогда не пытался привлечь к себе внимание этого мира. Он держался на удалении от наделенных властью и богатством и воздерживался от поддерживания близких отношений с членами императорской семьи и представителями аристократии. Однажды, когда Банкэй проезжал через провинцию Этидзэн, даймё этой провинции, господин Мацудайра, услышал что-то о Банкэе и пришел посетить мастера на постоялом дворе, где он остановился. Однако когда он вошел в комнату, Банкэй не встал поприветствовать его; мастер также не снял свой головной убор во время беседы. И все же его обращение было очень теплым и уважительным. Когда господин Мацудайра вернулся в свои владения, он сказал своим вассалам:

— Мастер Банкэй, несомненно, не обычный наставник. Он не снял своего головного убора во время нашей беседы, и все же я не почувствовал ни малейшего намека на неуважение. Такое спокойствие и уверенность вряд ли были бы возможны, если бы его постижение не было полным и совершенным.

Банкэй обходился так со всеми людьми высокого положения. Его слова были достойными и уважительными, его поведение было благородным и утонченным, но он никогда не вел себя так в угоду этому миру.

14

С того времени когда Банкэй вступил в храм Рюмондзи и начал учить как основатель храма и его первый настоятель, братья Сасаки, которые были членами семьи богатых купцов-судовладельцев, обеспечивали ему необходимую финансовую поддержку; все здания храма были построены на их пожертвования, из этого же источника покрывались и расходы на содержание храма.[133] Сколько бы людей ни собиралось в храме, братья Сасаки обеспечивали их всех достаточным количеством еды. В залах дзэндо всегда находилось не менее семи сотен монахов, а во время проведения летнего затвора в третьем году Гэнроку (1690) на нем присутствовали тринадцать сотен монахов — ни в одном из залов нельзя было найти свободного места.

15

Когда Банкэй только приступил к распространению своего учения, братья Сасаки просили его о том, чтобы он разрешил им стать его прихожанами. Мастер отказывал им, но они просили его очень настойчиво:

— Даже если бы наше семейное дело расстроилось, даже если бы все принадлежащие нам магазины и склады товаров опустели, даже если бы нам пришлось нищенствовать, то и тогда мы не перестали бы защищать и охранять крепость Дхармы уважаемого мастера.

В конце концов Банкэй уступил их просьбам. Впоследствии, когда бы монастырю ни потребовались какие-то средства, он приказывал братьям Сасаки предоставить их. Мастер ни разу не советовался с ними о чем-либо и не давал им никаких объяснений. Было ли это проявлением сострадания мастера, который отказался признавать различия между учениками, остающимися в миру, и монахами, находящимися в монастыре? Или он поступил так потому, что братья Сасаки уже обладали зрелым пониманием Дхармы Будды?

16

Однажды, когда мастер был в храме Фумондзи на острове Хирадо, к нему пришел настоятель храма Кодайдзи из Нагасаки.[134] После краткой беседы этот наставник сказал:

— Ваше учение ясно и понятно. Необходимо без промедления пресечь в корне все страсти и иллюзии, не вовлекаясь в [какую-либо] практику. Но что же Вы тогда скажете о той истории про мастера дзэн по имени Тёкэй, который износил семь подушечек для сидения, занимаясь дзадзэн?[135]

— Ты неверно прочел повествующие о нем записи, — сказал Банкэй. — Тёкэй обучался у многих мастеров в течение двенадцати лет, его учителями были Рэйун, Сэппо, и Гэнся — вот когда он износил те семь подушечек для сидения. Но все это не привело его к пониманию. Затем, подняв однажды занавес, он внезапно достиг просветления и сочинил следующее стихотворение: «Теперь все по-другому! Все по-другому! Я поднял занавес и увидел весь мир. Если кто-нибудь попросит меня объяснить, что я увидел, я дам ему по губам своей мухогонкой». Я думаю, что тебе следует повнимательней перечитать этот отрывок.

Настоятель смог только кивнуть своей головой от удивления.

17

Когэн, высокопоставленный наставник школы Сингон и настоятель храма Ниннадзи в Киото,[136] навестил Банкэя в храме Дзидзодзи в Ямасина. После обмена приветствиями, Когэн сказал:

— Я являюсь наследником эзотерических учений школы Сингон, но мне все никак не удается постичь их основной смысл. Так, например, в одной из глав «Дайнити-сутры»[137] сказано: «Познай источник своего собственного сознания в реальности таковости». Я потратил много времени и усилий, пытаясь постичь свое собственное сознание, но все мои усилия ни к чему не привели. Читая дзэнские писания, я был глубоко впечатлен теми жесткими, бескомпромиссными методами, которые используют учителя дзэн для того, чтобы привести своих учеников к истине. Я хочу, чтобы Вы испытали свои искусные средства на мне.

— Одна лишь только тонкая пелена [иллюзий] отделяет тебя от источника твоего сознания, — сказал Банкэй, — но если [между вами] есть различие хоть в волос толщиной, то ты удален от него не меньше, чем небо от земли.

Когэн молчал.

— Так что же препятствует тебе прямо сейчас! — сказал Банкэй.

Когэн кивнул головой, затем почтительно поклонился. Впоследствии он часто приходил в Дзидзодзи.

18

Мастер школы Сото-дзэн Тэнкэй навестил Банкэя в храме Кориндзи в Эдо.[138] После обмена приветствиями Тэнкэй сказал:

— Несколько лет назад, когда Вы остановились в моем храме в Симада, я не сумел постичь истинное значение Вашего учения. Только совсем недавно, обретя больше опыта и понимания, я осознал, как я тогда ошибался. Мастер, теперь я испытываю глубочайшее уважение к Вашим Великим Деяниям.

Тэнкэй держал в своей руке веер. Он поднял его вверх.

— Что Вы видите, мастер? Я вижу веер.

Банкэй просто покачал головой.

— С почтением принимаю Ваше наставление, Сказал Тэнкэй.

19

Когда Банкэю было тридцать с чем-то лет, он часто приходил в деревню Икаруга в своей родной провинции Харима. Несмотря на то что обитатели деревни любили и уважали его, монах Дзякуа, настоятель расположенного в этой деревне храма школы Тэндай Буссё-ин, отказывался принять его, считая, что этот молодой монах недостоин его внимания. Только настойчивые просьбы жителей деревни заставили его в конце концов смилостивиться и снизойти до встречи с Банкэем.

Дзякуа начал с того, что небрежно задал Банкэю несколько вопросов. Банкэй ответил на них очень быстро и с такой легкостью, что это слегка обеспокоило Дзякуа. Он припомнил все, что только знал об учении Будды. Снова и снова пытался он найти брешь в познаниях Банкэя, однако по истечении некоторого времени у него уже не осталось больше вопросов.

Тогда он подумал: «Теперь я со всей определенностью понимаю, почему мастер Сайте, основатель нашей школы,[139] установил в главном храме на вершине горы Хиэй три учения: Тэндай, эзотерическое учение и дзэн».[140]

С тех пор Дзякуа стал относиться к Банкэю с большим уважением и часто навещал его. Несколько лет спустя ему прислали приглашение из Киото провести цикл лекций по сутрам в храме Энрякудзи, главном храме школы Тэндай на горе Хиэй. Он принял это приглашение и отправился в храм Рюмондзи в провинции Хамада, чтобы увидеться с Банкэем. Когда он рассказал ему, что произошло, Банкэй поднял в воздух палец и спросил:

— Дзяри![141] Сможете ли Вы проповедовать по этой сутре?

Дзякуа остолбенел. Капли холодного пота выступили по его телу. В тот же день он послал в Энрякудзи извещение о том, что отменяет свою поездку. Затем он отказался от своего положения монаха школы Тэндай, и, облачившись в одежды дзэнского монаха, стал учеником Банкэя. Он посвящал себя практике с неослабевающим усердием. Люди прозвали его «рогатым тигром дзэнского леса». Этот монах, известный под именем Сорю Сэнгаку, стал одним из наследников Дхармы Банкэя, но умер он прежде мастера.

20

Однажды, когда Банкэй находился в храме Гёкурюдзи в провинции Мино,[142] к нему пришел мастер школы Сото-дзэн по имени Юйэ.[143] Банкэй тепло принял его и приказал монахам приготовить для него отдельные покои. Вместо того чтобы подождать, пока Юйэ придет к нему, он сам пошел в гостевые покои, чтобы побеседовать с ним. Когда монахи увидели, что Банкэй зашел в комнату, они тихонько подошли к двери, чтобы услышать, о чем будут говорить два мастера, однако Банкэй обнаружил это и приказал своим приближенным отогнать их. Когда Банкэй вернулся в свои покои, он сказал:

— Это дзэнский мастер обладает обширными знаниями, но вот и конец им.

Кто-то сказал:

— Отныне Юйэ не будет наполнять свои проповеди множеством необязательных слов.

В ходе беседы Юйэ сказал Банкэю:

— Духовное сознание пробудилось во мне, когда мне было семнадцать или восемнадцать лет. Я посвящал все свое время занятиям дзадзэн, не делая перерывов даже на сон и отдых. Я продолжал в таком духе в течение тридцати лет. Я делал это для того, чтобы остановить мои иллюзорные мысли. Последние несколько лет мне удается поддерживать свое сознание немного более чистым. Но какой практикой занимались Вы, что позволяет Вам освобождать людей так, как Вы это делаете с теми, кто приходит к Вам? Скажите мне об этом, пожалуйста, поскольку это окажет мне совершенно неоценимую помощь.

— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое сознание тоже было омрачено иллюзорными мыслями. Затем я внезапно постиг истину, что все сущее изначально пусто и спокойно, и с тех пор я перестал метаться и выбирать, и мое сознание стало совершенно чистым.

Юйэ преисполнился к Банкэю самого искреннего восхищения и уважения. Он подумал: «Все достойные мастера дзэн прошлого стали учителями людей, достигнув совершенства своего Ока Дхармы. Этот старый монах прорвался к просветлению, и теперь он обладает точно таким же всепрозревающим Оком. Он может прямо прозревать сердца людей и все узнавать о них с одного взгляда».

21

Перед тем как принять обеты и стать буддийским монахом, мастер школы Обаку-дзэн Сингэцу посетил Банкэя в храме Кориндзи в Эдо.

— Как ты практикуешь Дхарму?

— В течение многих лет я читаю «Сутру Лотоса», — сказал Сингэцу.

— Кто читает сутру? — спросил Банкэй.

— Тот, кто произносит слова, — сказал Сингэцу.

— Кто произносит слова? — спросил Банкэй.

— Глаза по горизонтали, нос по вертикали, — сказал Сингэцу.

— Этим ты меня не проведешь, ты, сладкоречивый обманщик! — воскликнул Банкэй. — Сейчас же отвечай мне: «Кто произносит слова?»

Сингэцу колебался.

— Если бы наставники нашей школы не обладали всепрозревающим Оком Дхармы, они никогда не смогли бы стать учителями людей и небожителей, — сказал Банкэй. — Обладаешь ли ты этим Оком?

— Я думаю, что я, насколько это возможно, обладаю этим Оком, — сказал Сингэцу.

— Хорошо, — сказал Банкэй. Можешь ли ты оценить понимание каждого из людей, присутствующих в этом собрании?

— Но ведь здесь никого нет, — сказал Сингэцу, оглядываясь вокруг себя.

— Каждый человек, сидящий здесь, обладает своими отличительными качествами, — сказал Банкэй. Разве ты не можешь оценить их?

— А Вы? — ответил Сингэцу.

— Если бы я не мог этого, то я прошел бы мимо тебя, не обратив на тебя никакого внимания, — сказал Банкэй.

Сингэцу от удивления даже рот открыл.

— Ни в Китае, ни в этой стране нет ни одного наставника, который мог бы опровергнуть Ваше учение, — сказал Сингэцу. Мне, несомненно, очень повезло, что я принял участие в столь проникновенной беседе.

— Никто кроме этого старого монаха не указал бы тебе на твои ошибки, — сказал Банкэй. — Отныне будь прилежней и твои усилия будут вознаграждены.

Сингэцу никогда не забывал слов мастера и часто приходил в Кориндзи увидеться с ним.

22

В Хамада, родной деревне Банкэя, жил некий бедный крестьянин по имени Хатироэмон. Хатироэмон жил среди грязи и пыли этого мира и регулярно приходил к Банкэю слушать его учение. Так как он был человеком весьма эксцентричного поведения, другие жители деревни обращались с ним как с сумасшедшим и обходили его стороной. Они с недоумением смотрели на его близкие отношения с Банкэем и на те из ряда вон выходящие вещи, которые они делали вместе. Однажды, когда Банкэй уходил из деревни, он встретил по пути Хатироэмона.

— Куда это Вы собираетесь, мастер? — сказал Хатироэмон.

— К тебе домой, — ответил Банкэй.

— Захватили ли Вы с собой свое лекарство?[144] — спросил Хатироэмон.

— Конечно захватил, — ответил Банкэй.

— Я хочу, чтобы Вы заплатили мне за это лекарство, — сказал Хатироэмон, протягивая свою руку. Банкэй плюнул ему на ладонь. Оба они затряслись от смеха.

Все их беседы были более-менее похожи на эту. Никто не понимал, к чему они это делают.

Хатироэмон умер на руках у Банкэя. Последние его слова были таковы:

— Я умираю прямо в самом центре поля битвы Дхармы. Есть ли Вам что сказать мне, мастер?

— Скажу только, что ты должен повергнуть грозного противника, — сказал Банкэй.

— Позволите ли Вы мне сделать это?

— Нет ничего, что я бы не позволил, — сказал Банкэй.

— О, муж мой! — запричитала жена Хатироэмона, вытирая слезы со своего лица. — Ты Будда. Почему же ты не спас меня от моего неведения до того, как ты оставил меня?

— Все мое тело, говорю я или молчу, пребываю ли я в движении или в покое, есть совершенное проявление истины, — ответил Хатироэмон. — Я никогда не переставал открывать тебе основы сознания. Почему же ты этого не понимала?

23

Однажды, после того как Банкэй закончил проповедь в храме Кориндзи, некий самурай, гордившийся своим умением в боевых искусствах, подошел к мастеру.

— Я много лет тренировался в искусстве ведения поединка, — сказал он. — С тех пор как я овладел этим искусством, мои руки двигаются в совершенном согласии с моим сознанием. Теперь, если я столкнусь с противником, мой меч снесет ему голову прежде чем он успеет поднять свое оружие. Это подобно тому Оку Дхармы, которым Вы обладаете.

— Ты говоришь, что в своем искусстве ты достиг совершенства, — сказал Банкэй. — Нанеси мне удар!

Самурай заколебался.

— Мой удар ты уже пропустил, — сказал Банкэй. От удивления самурай даже открыл рот.

— Я поражен, — вздохнул он. — Ваш удар быстрее молнии. Голова моя покатилась к Вашим ногам. Пожалуйста, мастер, научите меня основам Вашего дзэн.

С каждым последующим приходом в Кориндзи уважение этого самурая к Банкэю возрастало. Когда Банкэй пребывал в Эдо, множество самураев приходили встретиться с ним. Все они сталкивались с его мощным натиском и становились его преданными последователями.

24

Однажды, после проповеди, проведенной Банкэем в храме Нёходзи, несколько самураев столпились вокруг мастера, с тем чтобы порасспросить его о Дхарме.

— Мы верим всему, что Вы сказали нам, — заявили эти самураи. — Но есть еще кое-что, о чем мы хотели бы спросить Вас. Мы изучаем искусство владения мечом и к настоящему времени уже постигли основной принцип этого искусства. Однако мы не можем полностью применить это понимание на практике. Все еще существует разрыв между теорией и практикой.

— В таком случае, — сказал Банкэй, — вы еще не постигли принцип. Истинный принцип находится за пределами всех принципов и практики. Это совершенное взаимопереплетение принципа и действия, духа искусства и его техники — совершенное взаимопроникновение всего сущего.

Но это не убедило самураев. Они продолжали спорить о теории и практике, и о том, существует ли между ними разделение.

Затем один из них сказал:

— Я понимаю то, что Вы говорите, мастер, но я слышал, что Вы сами иногда используете посох для наставления своих учеников и что Вы никогда не бьете тех из них, кто проявляет выдающиеся способности.

— Тот, кто сказал тебе это, ошибался, — сказал Банкэй. — Ты не прав. В руках истинного учителя посох всегда бьет туда, куда надо. Никто не избежит посоха этого старого монаха!

Самураи замерли в немом изумлении.

25

У Банкэя было обычно пять-семь монахов, которые служили ему помощниками. Однажды он сказал им:

— Предположим, что вы невиновны, но кто-то начал распространять слухи о том, что вы совершили какой-то проступок. Каким будет состояние вашего сознания? Как вы считаете, сможете ли вы оставаться в Нерожденном сознании будды, отстраненном от мысли, пытаясь отстоять свою честь?

— Как же мы сможем в таком случае оставаться в состоянии несознания? — ответили все помощники Банкэя.

— Когда я был молод, — сказал Банкэй, — мое стремление к [обретению] Пути Будды не оставляло места для прочих мыслей. Я посвящал себя этому поиску с однонаправленной решимостью, не принимая во внимание свою жизнь и здоровье. Если бы в то время злонамеренные слухи о моем якобы недостойном поведении распространились бы по всей стране, я все равно продолжал бы вести свою практику без единой мысли о чем-либо ином.

— Такое поведение превыше наших сил, — сказали помощники с восхищением.

— Пусть даже дурная слава обо мне достигла бы ушей правительственных чиновников и меня заточили бы в тюрьму, мое стремление к Пути Будды не исчезло бы у меня ни на мгновение. Даже если бы меня приговорили к смерти и мне не суждено было избежать меча палача, мое сознание по-прежнему не поколебалось бы и не породило бы даже одной мысли о страхе.

Один из монахов-помощников сказал: — Должно быть, среди нас есть кто-то, чье сознание отклонилось от Пути, иначе мастер не стал бы говорить нам все это.

26

Банкэй всегда учил своих монахов о сознании будды. Однажды он сказал:

— Это сознание изначально Нерожденно, оно безошибочно распознает красивое и уродливое, не порождая при этом ни одной мысли. Это подобно тому, когда кто-либо из вас, встретив кого-то, сразу же понимает, незнакомец это или его старый друг. Вы не прибегаете ни к одной мысли, но тем не менее вы знаете это с безошибочной ясностью — это чудо изначального сознания. Один из монахов сказал:

— Совершенно верно, я сразу же узнаю, является ли этот человек моим другом или нет, но при этом в моем сознании по-прежнему продолжают возникать мысли. Почему?

Банкэй промолчал. Затем, возвысив голос, он крикнул:

— Изначально в нем нет мыслей!

— А я уверен, что мысли в нем есть!

— Прокричал монах в ответ.

Не отвечая на это, Банкэй громко вздохнул:

— Пфуу… пфуу.

Монах сел с весьма глупым видом, смутившись и потеряв свою уверенность.

Несколькими днями позже он испытал сатори и пришел к Банкэю. Банкэй просто улыбнулся.

27

На девяностодневный затвор, проводившийся в храме Рюмондзи зимой третьего года Гэнроку (1690), собралось более тысячи человек. Все беспокоились из-за такого множества людей.

— Мы должны установить для них четкие правила поведения и соответствующие запреты. Для того чтобы держать их под контролем, придется их наказывать и устрашать.

Однако когда пришло назначенное время, все было совершенно достойно и шло без каких-либо неприятностей, все хорошо себя вели и не испытывали нужды в каких-то правилах. В том, как Банкэй обращался с людьми, приходившими получить его наставления, тоже не было какой-то четкой схемы. Мастер часто восходил на трон Дхармы и проповедовал. В одной из своих проповедей он сказал:

— Очень важно, чтобы все вы, присутствующие на этом великом собрании, не затмевали свою изначальную нерожденность. Нерожденное подобно горящему огню: если вы приблизитесь к нему, оно согреет вас своим теплом. Я возвещаю вам о нем, но я не могу исчерпать его. Я пользуюсь им, но я не могу уменьшить его. Учителя дзэн болтают своими языками и щелкают зубами, чтобы удивить и поразить своих учеников. Но все, что им удается сделать, это бросить им в глаза горсть пыли и ввести их в заблуждение. Я никогда не сделаю этого с вами.

Великое множество людей толпилось перед мастером и внимало его учению, и все их сомнения и неопределенности таяли, как лед на солнце.

28

Некий мирянин сказал:

— Мое сознание преисполнено мудростью Будды, но она так глубоко скрыта в нем, что мне не удается воспользоваться этой мудростью. Что мне делать?

— Выступи вперед, — сказал Банкэй. Мирянин начал приближаться к мастеру.

— Ты замечательно хорошо пользуешься этой мудростью!

Мирянин склонил свою голову в глубоком поклоне благодарности.

29

Некий монах подошел к Банкэю, поклонился, а затем издал громкий крик:

— Кхат! Это Будда! — сказал он. Банкэй ударил его.

— Ты понимаешь? — сказал мастер.

— Это Будда! — повторил монах.

— Ты всего лишь хочешь нацепить на себя какое-то имя, — сказал Банкэй, оттолкнув его.

30

Когда Банкэй обращался к своим ученикам, он обычно говорил им:

— Основополагающая реальность всего сущего есть изначальная таковость, простая и ясная, не омраченная разделениями «я». Это состояние таковости есть суть изначального сознания, чье знание мгновенно и совершенно чисто.

Однажды во время очередной проповеди некий монах сказал:

— Если это изначальное сознание обладает такой врожденной духовной основой, то чистое знание не должно занимать даже одного мгновения.

— Но это совершенно ясно, — ответил Банкэй.

— Почему Вы говорите, что это и так ясно? — спросил монах. — Я не понимаю.

— Ты уже знаешь, что чистое знание не занимает даже одного мгновения, и что в нем нет разделения, — так что же тебе непонятно?

32

Некий монах спросил:

— Вы всегда учите людей тому, что небеса и ад, миры голодных духов, животных, сражающихся демонов и все прочие сферы бытия существуют только в сознании. Но в сутре, проповеданной Буддой, сказано: «Страна счастья, созданная Амидой, находится за тысячу миллионов земель Будды на Западе».[145] Мог ли Будда говорить неистинные вещи?

— Кто зафиксировал направление? — спросил Банкэй.

33

Некий монах спросил:

— Как может «изначальная чистота и ясность внезапно проявить себя в горах, реках и земле?»[146]

— Чьи горы и реки ты имеешь в виду? — спросил Банкэй.

Монах не смог ответить.

34

Некий монах спросил:

— Мастер, Вы говорите, что ад существует в нашем сознании и не является чем-то отличным от того места, где мы находимся. Но в сутрах сказано, что гора Сумеру находится во вполне определенном месте, а ад располагается на расстоянии многих тысяч йоджан под землей.[147] Неужели эти высказывания неистинны?

— Человек, совершивший преступление в провинции Муцу, будет подвергнут наказанию в Муцу, — сказал Банкэй.

— Да, — ответил монах.

— Человек, совершивший преступление в провинции Сацума, будет подвергнут наказанию в Сацума.

— Да, — сказал монах.

— В том, что касается этого преступника, обстоятельства совершенно одинаковы и в том, и в другом месте.

Монах опять согласился.

— Почему же он сидит там, где он находится, ожидая наказания? — спросил Банкэй.

— Из-за своей порочности, из-за чего же еще? — ответил монах.

— Что является причиной его порочности? — спросил Банкэй.

— Конечно же, его омраченное сознание, — ответил монах.

— Так как же ты можешь тогда говорить, что ад происходит не из сознания? — сказал Банкэй. Монах поклонился.

35

Во время проведения великого затвора 1690 года среди присутствовавших на затворе монахов находился мастер школы Сото-дзэн по имени Гэккэй. Его разместили в храме Тикурин-кэн,[148] предназначенном для уважаемых наставников. Гэккэй отправился в покои настоятеля побеседовать с Банкэем.

— Мое око [Дхармы] такое же, как твое, — сказал он.

Банкэй с шумом выдохнул воздух. Гэккэй ударил его.

— Мне еще два или три, — сказал Банкэй.

— Что это ты говоришь о двух или трех? — спросил Гэккэй.

— Я запутал тебя этими словами и забросил тебя в долину Двойных Гор,[149] — сказал Банкэй, громко рассмеявшись.

Гэккэй поклонился и вернулся в покои для гостей. Там он рассказал другим мастерам дзэн о том, что случилось с ним в покоях Банкэя. Услышав все это, они задрожали от страха.

36

Когда ему было тридцать лет, Банкэй вернулся домой из Нагасаки.[150] К тому времени имя Банкэя было уже широко известно по всей стране. Множество учеников приходило в Хамада в поисках его учения, но он отказывался разговаривать с ними и по прошествии некоторого времени они уходили, так и не встретившись с ним. Люди попытались пристыдить Банкэя. Они сказали ему, что он должен принять учеников и даровать им свое учение.

— Я знаю, что такое сострадание, — улыбнулся Банкэй. — Принять учеников и учить их не так уж и сложно. Но это может привести их к бессмысленным рассуждениям. Когда придет время и сложится подходящая ситуация, они станут Буддами и патриархами, услышав лишь одно слово или увидев тень.

И, действительно, впоследствии Банкэй принял множество самых разных учеников. Их преданность Банкэю и его учению была сильной и непоколебимой. Даже те, кто приходили к нему, вооружившись своими предвзятыми взглядами и предубеждениями, с тем чтобы помериться с мастером силой, встретив его и услышав одно или несколько слов его наставлений, принимали его учение прямо в свое сердце.

38

Помощникам Банкэя было легко прислуживать мастеру. Когда я спросил об этом Ицудзана,[151] он сказал

— Кто-то из древних сказал, что прислуживать великому мужу легко, но угодить ему чрезвычайно сложно.[152] Это действительно так. Я служил мастеру в течение многих лет. Я всегда находился рядом с ним. Мы были как рыба и вода, не замечая присутствия друг друга. Мне это никогда не причиняло неудобств; но все же я никогда не мог понять, доволен мной мастер или нет. Он был тем, кого надо уважать и к кому надо прислушиваться. Но с ним никогда не было возможно допустить хоть малейшую фамильярность или вольность.

Он также сказал мне:

— Мастер говорил, что «очень повезло тем людям, которые имеют возможность общаться с настоящим буддийским учителем. Не важно, что они говорят или делают, пребывают ли они в действии или в покое, они все больше и больше проникают в глубину просветленного сознания мастера». Когда я был молодым монахом и еще не достиг своей самореализации, я сомневался в этих словах. Позже я осознал, что они были истинны.

39

У мастера не было какого-то зафиксированного, четкого распорядка дня. Однажды, уже после смерти мастера, в храм Дзидзодзи в Ямасина к мастеру дзэн Ицудзану пришел мастер дзэн Когэцу.[153] Когэцу много расспрашивал его о повседневных делах Банкэя.

— В жизни мастера нельзя было выделить какую-то четкую схему действий, — сказал Ицудзан. — Он совершенно не делал ничего необычного — он просто пребывал в состоянии будзи.[154] Но когда он реагировал на различные обстоятельства во время бесед со своими учениками, границы его возможностей обозначить было просто невозможно. Такого не видел никто прежде, даже среди древних мастеров.

Когэн вздохнул от восхищения.

40

Однажды, когда ему было тридцать с чем-то лет, Банкэй отправился в город Канадзава, что находится в провинции Kara, с тем чтобы посетить дзэнский мастера Тэссина в храме Тэнтоку-ин.[155] Он пробыл в Тэнтоку-ин несколько дней. Как-то вечером Тэссин сказал:

— Помнишь ли ты тот наш разговор, произошедший тогда, когда мы учились у Дося? Я хотел бы вернуться к нему и провести его еще раз.

— Я вижу, что живая черепаха по-прежнему метет своим хвостом в грязи,[156] — сказал с улыбкой Банкэй.

Тэссин рассмеялся.

41

Некий монах по имени Сокан пришел побеседовать с мастером. Обменявшись с ним несколькими фразами, Банкэй сказал:

— Ты работаешь над тем, что возникает после появления Будды Ёнё.[157] То, чему я учу вас, предшествует [разделению на] до и после. Ты никак не сможешь проявить это в мысли.

Услышав это, ученик Банкэя Сотэй[158] внезапно крикнул:

— Мой огромный долг Будде и патриархам уже выплачен!

— Наблюдатель получил большую часть, — заметил Банкэй.

(Сэцугай Сотэй стал одним из ведущих учеников Банкэя. Впоследствии ему был присужден почетный титул Дзэндзи Мё-о.)

42

— Почему некто, изначально будучи Буддой, становится живым существом? — спросил некий монах.

— Это ошибка его родителей, — сказал Банкэй. Монах ничего не понял.

Другой монах, сидевший поблизости, тоже был запутан ответом Банкэя. После смерти Банкэя он спросил об этом мастера Ицудзана.

— О, это замечательный ответ, — сказал Ицудзан. В нем содержатся все три основных дзэнских высказывания.[159]

Монах по-прежнему не мог ничего понять.

43

Однажды помощники Банкэя Согаку, Сюин и Сонин сидели рядом с мастером.

— Являются ли пятьдесят две стадии пути бодхисаттвы четко отделенными одна от другой?[160] — спросил Сонин.

— А как же может быть по-другому? — ответил Согаку.

Сюин ничего не сказал, но кивнул головой в согласии. Они обратились к Банкэю.

— Люди, которые читают сутры, запутываются в их паутине, — сказал Банкэй.

44

Мирянин Гэссо (князь Като Ясуоки) преподнес Банкэю сладкую дыню.[161]

— Эта дыня так велика, что она охватывает собой небо и землю, — сказал он. — И где же Вы вонзите в нее свои зубы?

— Я верну тебе косточки, — ответил Банкэй. Гэссо громко захохотал.

45

Однажды, когда Банкэй был в храме Кориндзи в Эдо, его посетил монах Сэйдзан Эрё из города Сэндай и мастер дзэн Дайдо из провинции Мино. Они остались в храме на несколько дней для бесед с мастером, и, наконец, у них не осталось больше вопросов. После этого они посетили мастера дзэн Рокуона из храма Тодзэндзи в Эдо.[162]

— Я слышал, что вы были у Банкэя. Это правда? — спросил их Рокуон.

— Да, — ответили они.

— Из-за чего это вы к нему явились? — спросил Рокуон.

— Из-за дела великой важности, — сказал Эрё.

— Да он ведь ничего не знает об этом [Великом] Деле, — заявил Рокуон, желая преуменьшить достоинства Банкэя.

— Вы считаете, что не было никакого смысла к нему ходить? — сказал Эрё.

— Это не имеет никакого значения, — сказал Рокуон, повысив голос. — Го, чему учит Банкэй, это полная чушь!

— Тогда у меня есть для Вас несколько вопросов, — сказал Эрё. — Как вы думаете, сможете ли Вы на них ответить?

— Продолжай, — сказал Рокуон. — Я хочу услышать эти вопросы.

Эрё задал Рокуону несколько вопросов и, услышав его ответы, сказал:

— Ничего другого Вы не можете сказать? Это не совсем то, что я хотел узнать.

— А что же ответил вам Банкэй? — сказал Рокуон.

— Мы задали ему более двух дюжин вопросов, — сказал Эре. — Его ответы были совершенно свободными и спонтанными — он отвечал без промедления, как колокол отвечает звуком на удар. Мастер Банкэй превосходит наше время. Он великий мастер дзэн, подобный великим мужам, жившим прежде Пятого Патриарха.[163]

— Я так долго пребывал в неведении относительно Банкэя, — удивленно сказал Рокуон. После этого случая он послал к Банкэю двух своих учеников, Собаи и Сэнри.[164] Они приняли участие в проникновенной беседе с мастером и вернулись к своему учителю, глубоко убежденные в истинности слов Эрё.

Ученик Банкэя Соэн по природе своей был человеком очень постоянным и надежным. Его поведение было безупречным. На поле боя Дхармы он был стойким и настойчивым воином. Однако Банкэй считал необходимым часто предупреждать его, чтобы он не допускал вольностей в выражении своего мнения. Его просто нельзя было удержать, особенно во время обсуждения Дхармы. Поскольку он, невзирая на все предупреждения Банкэя, продолжал вести себя таким образом, Банкэй приказал ему покинуть храм. После неоднократных просьб простить его и заверений в том, что он сожалеет о своем неподобающем поведении, Соэну было позволено вновь присоединиться к общине. Но вскоре старые привычки опять проявились и Банкэй снова выставил его за ворота. Так продолжалось несколько раз. В то время люди не могли понять, почему Банкэй все это делает, но я думаю, что он делал это из сострадания к Соэну; он пытался показать ему, как должен вести себя ученик, стремящийся к обретению Пути Будды.

Во время проведения великого зимнего затвора в Рюмондзи в 1690 году Соэн тяжело заболел. Когда Банкэй пришел навестить его в Эндзюдо (зал для больных монахов), Соэн был уже при смерти. Склонившись над его подушкой, Банкэй сказал:

Соэн, каждый день жизни должен быть прожит для спасения других.

Соэн кивнул головой в согласии. Вскоре он умер. Никто не смог измерить истинное значение слов утешения, сказанных Банкэем.

Однажды, когда Банкэю было тридцать с чем-то лет, он остановился в храме Санюдзи, расположенном в городе Окаяма в провинции Биттю.[165] Даймё этой провинции, господин Икэда, был ревностным приверженцем учения Ван Ян-мина.[166] Его увлечение этим неоконфуцианским философом в конце концов привело его к тому, что он приказал изгнать из провинции буддийских монахов и разрушить их храмы. Дзэнские наставники, оставшиеся в провинции, чтобы продолжать обучение своих учеников, противостояли самураям, которые приходили изгнать их, обрушивали на них бурные потоки дзэнской риторики и тем прогоняли их прочь.

Несколько этих самураев-неоконфуцианцев пришли в храм Санюдзи, чтобы допросить Банкэя.

— Вы, приверженцы дзэн, устраиваете себе такие вот убежища, — сказал один из них. — Вы затворяетесь в них и поворачиваетесь спиной к миру. Когда у вас заканчиваются разумные доводы и слова, вы бьете людей своими посохами и кричите на них. Эти ваши храмы стали прибежищем упрямых паразитов-обманщиков.

— Когда у конфуцианцев заканчиваются разумные доводы и слова, что они делают? — спросил Банкэй.