ГЛАВА LXII Воскресение

ГЛАВА LXII

Воскресение

Мала, слаба, безнадежна, презрением, уничижением и отчаянием убита была Христова церковь в день Его смерти. Она состояла из очень небольшого количества робких последователей, из которых отважнейший с клятвою отрекся от Господа, и наиболее любимый покинул и убежал в час печали. Уделом их была нищета, и всякого рода лишения без надежд впереди. Для них закрыта была синагога, у них отнято всякое оружие. На своем ли языке заговорят они, их выдаст тотчас смешанное наречие; заговорят ли на вообще принятом греческом, — он был в презрении у иудеев, как жалкий провинциальный говор.

Они были так слабы и так незначительны, что предсказание для них будущности даже самсой ничтожной галилейской секты показалось бы за пристрастие[836]. Каким же образом эти темные люди восторжествовали над страшным ослеплением чувственной мифологии, овладели царями и их войсками и учение их прошло из края в край всю вселенную?

Какая власть могла такое крайнее бессилие обратить в величайшую силу? На это существует один ответ: воскресение из мертвых, которое было причиной всех этих великих переворотов. Если мы сравним унизительную, по-видимому, катастрофу, которой окончилось земное дело Иисуса с Божественными прерогативами, которых Он требовал для Себя, не несмотря на страдание и стыд, но именно глядя на эти муки и унижение; то никогда не дойдем до возможности примирения причин с выводами, если не допустим настолько же верного, как и страсти Христовы, посредствующего обстоятельства, которое бы своею славою дало новый вид Его страданиям.

Солнце было на краю горизонта, и приближалась суббота, — великий день[837], особенно блестящий и торжественный праздник: одним словом, суббота и Пасха. Иудеи предпринимали все меры, чтобы предупреждать обрядовое осквернение такого священного дня и заботились, чтобы тотчас после смерти жертвы были убраны, — тела их были сняты с крестов. Но они не принимали на себя труда хоронить их, оставляя на волю друзей и родных убирать преступников в их безымянные гробницы. Тело Иисусово не осталось на кресте последним, потому что человек, которого нельзя было не уважить, добился позволения Пилата действовать в этом случае, как ему заблагорассудится.

Иосиф из Аримафеи (как назван у евангелистов или город Рама в колене Вениаминовом, или Рамафаим в колене Ефремовом, но известно, что не Рамлех в колене Дановом), человек богатый, твердого характера, безукоризненной жизни, один из почетных членов синедриона, который до настоящей минуты, по робости нрава и слабости веры, не решался открыто объявить себя сторонником Иисуса, однако же не принял участия в приговоре синедриона, — теперь в скорби и негодовании осмелился обратиться с просьбою к Пилату, хотя подобные просьбы, как видно из жизни св. мученика Порфирия, стоили нередко жизни самих просителей[838]. Поздно было заявлять верования в Иисуса, как в пророка, но Иосиф хотел по крайней мере выразить свою преданность к Нему, как к мученику и жертве ненависти и злоумышления. Отбросив в сторону тайну и осторожность, он явился к Пилату вечером в день распятия, когда на голгофском кресте тяготело уже только безжизненное тело; и просил выдать ему тело У мершего. Хотя римляне[839] оставляли распятых ими невольников на съедение псам и хищным птицам, однако же Пилат не нашел никакого затруднения уважить более человечный и почтенный обычай иудеев, который требовал погребения умерших даже и в выходящих из ряду обыкновенных случаях[840]; тем более что нарушение этого обычая, по удостоверению еврейских летописцев, вызывало всегда неприятности и возмущения. При этом последнем условии предположение о подкупе Пилата падает само собою[841]. Пилат был чрезвычайно удивлен скорой смертью Иисусовой и, пославши за сотником, спросил, прошло ли достаточно времени, чтобы отличить смерть от беспамятства или обморока: таково, по-видимому, значение 44 ст. 15 гл. Евангелия от Марка. Удостоверившись вполне, он отдал тело на попечение «почтенного советника». Не теряя ни минуты, Иосиф приобрел кусок тонкого полотна (у св. Марка — плащаницу, у св. Иоанна — пелены[842]) и снял тело с креста. Сила примера пробудила одинаковое чувство в душе честного, но робкого Никодима. Если он, — что вполне вероятно, — с Никодимом Бен Горион, упоминаемым в Талмуде, представляет одно и то же лицо, то должен быть человеком с громаднейшим состоянием и, хотя он в течение жизни Иисуса старался держать себя далеко в стороне, но в вечер Его смерти сердце его наполнилось состраданием и упреками совести и он поспешил к кресту и погребению с жертвами, которые показывали истинно царскую щедрость. Вера, которая некогда требовала защиты тьмы, осветилась лучами заходящего солнца и обратилась наконец в яркий полдень доверия. Благодаря горячей, живой скорби и состраданию этих двух благородных и богатых учеников — тот, кто умер как злодей, был погребен как Царь. Ему назначили гроб с злодеями, но Он погребен у богатого[843]. Тонкое полотно, принесенное Иосифом, было обильно умащено ста литрами мирры и алоэ, которые доставлены Никодимом. Таким образом, истерзанное тело, — божественночеловеческий дух которого отлетел в тишину субботнего покоя, в рай Божий, — перенесено было в любимую им мирную могилу.

Рядом с Голгофой или, — как видно из слов евангелиста Иоанна[844], — на том месте, где Иисус распят, был сад, принадлежавший Иосифу Аримафейскому, который в ограде изготовил себе новую гробницу в каменной скале с целью быть похороненным близ пределов святого города. В гробницу ту еще никто никогда не был положен, но, несмотря на благоговение иудеев к их высеченным из скал гробам и мелочность, при которой они боялись всякого соприкосновения с трупом, Иосиф ни на минуту не задумался отдать для тела Иисусова последний дом, приготовленный им собственно для себя. Но надо было спешить с приготовлениями, потому что солнце сади лось и начиналась суббота. Исполнено было все, что должно. Голова Иисуса повязана белым платом: тело омыто, покрыто благоуханными кореньями, обернуто в тонкое полотно, которое в несколько рядов закрыло Его раны, и наконец положено с благоговейным почтением в нишу скалы. С пособием нескольких человек, придвинули они голаль, или большой камень, к горизонтальному отверстию гробницы: но едва только исполнили все это, как солнце село и начался рассвет новой субботы как имеют обыкновение выражаться иудеи, несмотря на то, что, собственно говоря, в это время наступает ночь.

Мария Магдалина и Мария, матерь Иакова и Иоссии, сидели в саду, чтобы хорошенько заметить местоположение гробницы; другие галилейские женщины сделали то же и все поспешили домой, чтобы, приготовя свежих благоуханных кореньев, прежде чем начнется суббота, возвратиться рано утром в воскресенье и докончить начатое Иосифом и Никодимом умащение тела Иисусова. В покое проводили враги эту ужасную субботу, которая для разбитых сердец всех любивших Иисуса была субботой скорби и отчаяния.

Но нельзя сказать и того, чтобы враги оставались без всякого дела. Тяжелые предчувствия виновной совести даже по смерти Иисуса на кресте не давали им покоя. В злобных умах своих они припомнили распространявшиеся в народе предсказания о Его воскресении, — о знамении пророка Ионы, которое, как Он говорил, одно только и дастся им, — великое выражение о разорении храма, который Он хотел в три дня воздвигнуть. Все эти страхи, как бы написанные огненными буквами на стене среди мглы отжившей и колеблющейся веры, читались мечтательными взорами беспокойного преступления. Высказавши свои опасения относительно того, что ученики могут украсть тело и будет последний обман хуже первого, они просили Пилата до окончания третьего дня приставить к гробнице стражу. Коротко и надменно было дозволение Пилата делать, что хотят, и вечером же, как только была спразднована великая пасхальная суббота, — прислана была стража для запечатания голаля и охраны гробницы.

Прошла ночь. Прежде чем самый ранний рассвет посеребрил на востоке темноту этого первого великого дня, нетерпеливая любовь женщин, томившихся при кресте, привела их на гробницу[845]. Принося с собою драгоценные благоухания, но не зная ничего о страже и печати и с робостью совершая печальный путь свой среди потемок, они спрашивали одна другую: кто отвалит нам камень от двери гроба? Эти наиболее преданные женщины были две Марии, а затем пришли Саломия и Иоанна. Затруднявшее их обстоятельство окончилось само собою. В то же самое время или немного после стало известно, что сделалось великое землетрясение, ибо ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба. Когда же они подошли к гробнице, то увидали ангела в белой одежде, который повелел им возвратиться к апостолам и сказать, — в особенности Петру, — что Христос, согласно своего обещания, воскрес из мертвых и пойдет пред ними, как пастырь, в любимую ими родную Галилею. Они поспешили возвратиться и, в смятении от восторга и ужаса, не рассказали о том никому, кроме учеников, да и для этих последних слова их прозвучали несбыточной сказкой. Однако же Мария Магдалина, получившая, по-видимому, отдельное, чрезвычайное внушение, поспешила к Петру и Иоанну, — которые как только услыхали поразительную новость, тотчас же бросились удостовериться в случившемся своими глазами. Иоанн предупредил своего благородного товарища, но, пришедши к гробу прежде, остановился и с немым удивлением смотрел на открытую гробницу. Гробница была пуста, и льняные пелены лежали сложенные в порядке каждая на своем месте. Подошел и Петр и с обычной стремительностью, не обращая внимания на обрядовое осквернение, в припадке любви и изумления, бросился внутрь гробницы. Иоанн последовал за ним, увидел и уверовал. Таким образом, двое апостолов принесли несомненную новость своим удивленным братьям. Несмотря на страх, скорбь и темное понимание, — которое, по их собственным словам, не могло уяснить для них преподанных им истин, — в них родилась трепетная надежда, обратившаяся вскоре в твердое убеждение, что Христос воскрес из мертвых. Что в это время гробница Христова была пуста, — что тело Иисусово не было унесено Его врагами, — что отсутствие Его привело учеников в глубокое изумление, смешанное с грустью и смущением, — что они из последующих доказательств видели подтверждение Его воскресения, — что за истину этого верования они во всякое время готовы были умереть, — что это верование произвело глубокую и полную перемену в их характере, сделавши робких отважными и слабых несокрушимыми, — что они не были способны к сознательной лжи, которая, кроме того не могла бы никогда победить неверия и возродить нравственность мира, — что на этом веровании основано празднование первого дня каждой недели и все великое здание христианской церкви, — это такие обстоятельства, которые хотя и неохотно и с большим трудом, но не может не признать самый отчаянный, но честный скептик.

Но до сего времени Его не видал еще ничей взор. Этого великого почета первая удостоена была Мария Магдалина, — которая возлюбила Его больше всех за то, что ей больше было прощено, и из которой, — теперь с огненной как пламень и яркой как кристалл душою, — некогда Он изгнал семь бесов[846].

Здесь место заметить, что конец Евангелия св. Марка[847] признан каноническим, но пропущен в списках Синайском и Ватиканском, а так же в армянском переводе. В парижском манускрипте он во многом изменен, а в некоторых других отмечен звездочками. Св. Евсевий и блаженный Иероним свидетельствуют, что этих стихов не было ни в одном из греческих манускриптов. Но так как в этих стихах нет ничего такого, чтобы не было сказано у других евангелистов в более пространном виде, то при объяснении явлений Христовых после Его воскресения мы будем следовать указаниям трех остальных евангелистов.

1. Видение ангелов не успокоило волнения Марии и ее тревог, которые она испытывала, когда, возвратившись к гробнице, убедилась, что не может оказать последних услуг распятому Господу. Ни белые одежды, ни сладостные голоса ангелов не могли изгнать из этой любящей души тяжкой скорби, которая угнетала ее от одного представления, что унесли Господа ее и не знает, где положили Его. Погрузившись в эти печальные мысли, она обратилась назад, и вот! Иисус Сам стоит перед ней, — но не в том виде, как она Его знала. Нечто духовное, нечто неземное виделось в этом воскресшем и прославленном теле. Одежда или другие какие-нибудь признаки представили было ее воображению, что это садовник и — в приятной надежде, что он объяснит тайну опустения и посещения ангелами гробницы, — она воскликнула с отчаянием, — отворачиваясь вероятно от него, чтобы скрыть свои слезы: Господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его.

Но Иисус говорит ей: Мария!

Одно слово, произнесенное благостным голосом, проникло глубоко в ее сердце. Обратившись к Иисусу и стараясь, по-видимому, уловить Его ноги или края одежды Его, она воскликнула на природном ей арамейском наречии: Раввуни! И на этом слове речь ее прервалась от восторга и восхищения. Иисус кротко остановил ее увлечение. Не прикасайся ко Мне, — сказал Он ей, — ибо Я еще не взошел к Отцу Моему, а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему. Пораженная благоговейным ужасом, она поспешила повиноваться. Эту торжественную весть повторила она апостолам и, в течение множества веков торжественно звучат, производя неизгладимое впечатление в сердцах тех, которые слышат их, эти слова Марии: я видела Господа моего!

2. Свидетельство ее не осталось без подтверждения[848]. Иисус встретил других женщин и сказал им: радуйтесь! С страхом и волнением обняли они Его ноги. Не бойтесь, ободрил их Иисус: подите возвестите братьям моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня.

Бесполезно было стражам стоять у опустелой гробницы. Вследствие ли страха за последствия и ужасов, которые им пришлось видеть, или от других причин, но они побежали к членам синедриона, которые дали им тайные наставления. Для этих ожесточенных сердец не было никакого дела до удостоверения и исследования. Ложь служила для них единственным прибежищем. Они тотчас же попытались потушить все дело, внушивши солдатам, что они должно быть спали, а в это время ученики украли тело Иисусово[849]. Но подобная сказка была слишком гнусна для того, чтобы заслужить доверие, слишком смешна для того, чтобы получить общеизвестность. Если бы эта молва распространилась, ничто бы не спасло стражников, предполагая их даже римлянами, от неприятностей и наказания. Саддукеи подкупили этих людей, ради общего интереса, сохранить все в тайне и молчании. Клевету свою они распространили гораздо позднее. Через шесть недель по воскресении великое событие стало непоколебимым верованием каждого христианина; через несколько лет после воскресения очевидные исторические доказательства и многочисленные свидетельства, подкрепленные особым видением[850], убедили глубокий и благородный ум фарисейского Зилота и преследователя христиан, по имени Савла. Саддукейская же выдумка осталась посмертным и подпольным шепотом, который рассеивал гнусную ложь, направленную для противодействия очевидной истине. Св. Матфей говорит, что когда он писал Евангелие, эта ложная мысль была достаточно распространена между иудеями. Она принималась ими за достоверную в течение столетий и принадлежит к тем богохульным нелепостям, которые повторял двенадцать веков спустя Тольдоф Иесу.

3. В третий раз[851] Иисус явился Петру. Подробности этого явления неизвестны и не открыты, потому что вероятно относились прямо и непосредственно к личности апостола; но обстоятельство явления подтверждается ясным свидетельством св. Луки и св. Павла.

4. На тот же самый день четвертое явление Господа[852] сопровождалось достопримечательными обстоятельствами. Двое из Его учеников были на пути в селение, называемое Елмаус (в переводе — теплые источники). Местность эта в настоящее время неизвестна: это не может быть Амвас, нынешний Никополис, который отстоит на 160 стадий, или около 303 верст от Иерусалима; Кулониефг, о котором упоминает Иосиф[853], подходил бы гораздо ближе, но ничто, кроме ничтожного намека, не подтверждает этой догадки. Эммаус, о котором говорится в Евангелии, находился верстах в десяти от Иерусалима, и апостолы шли с печальным сердцем, разговаривая между собой об удивительных событиях последних двух дней. Присоединившийся к ним Странник спросил их о причине грусти и скорбных слов. Они остановились, окинули незнакомца подозрительным и неприязненным взглядом, а один из двух, по имени Клеопа, сказал ему с некоторым оттенком удивления: Неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в сии дни? О чем? спросил их Странник. Тогда они рассказали Ему, каким образом все их самые лучшие надежды, что Иисус был великий пророк, который должен спасти свой народ, погребены в землю, и как все Его дивные перед Богом и народом дела окончились, два дня тому назад, постыдным распятием. Они описали чувства удивления, с которыми они на третий день слышали извещение женщин о видении ими ангелов и достоверное свидетельство некоторых из братьев, что гробница пуста. Но, прибавил говоривший с некоторым недоверием и грустью, Его не видели.

Упрекнув тупость их понимания и недостаток любви, Странник доказал им, что в течение всего Ветхого Завета, начиная с Моисея, существовали пророчества о страданиях, а с тем вместе и о славе Христовой. В таких высоких разговорах они приблизились к Эммаусу. Странник предполагал было идти далее, но убежденный апостолами остаться, как только сели за стол, преломил и благословил хлеб. Внезапно глаза их открылись и, несмотря на измененный вид, они узнали, что с ними был Господь Иисус Христос. Но как только узнали, то Его мгновенно не стало. Не горели ли в нас сердца, сказали они один другому, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писания? Вставши в тот же час, они возвратились в Иерусалим с необыкновенной и радостной вестью. Там застали они не недоверчивых слушателей, а таких, которые приняли святое извещение с восторгом, говоря, что Господь истинно воскрес и явился Симону.

5. В пятый раз[854] после вечно памятного дня Пасхи, Иисус сам свидетельствовал о Себе ученикам своим. Десятеро из них сидели вместе с запертыми дверями, вследствие страха от иудеев. Когда они толковали между собой и рассуждали о счастливом событии, Иисус стал пред ними и произнес: Мир вам! Необыкновенный вид сияющего небесной славой тела, великая мысль о воскресении из мертвых, привели их в смущение и ужас. Господь присутствовал с ними телесно, но в измененном виде, а потому они вообразили, что пред ними стоит дух. Что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? сказал Иисус. Посмотрите на руки Мои и ноги Мои; это Я сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И сказав сие, показал им руки и ноги. А когда радость, изумление, недоверие все еще боролись в их сердцах, Он спросил, нет ли у них чего есть, и для полнейшего их удостоверения съел в их присутствии кусок печеной рыбы. Затем Он прибавил: Мир вам! Как послал Меня Отец, так Я посылаю вас. Сказав сие дунул и говорит им: приимите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся.

6. Один из апостолов, Фома-близнец, был во время предыдущего явления в отсутствии[855]. Характерными его качествами, как мы уже видели, были беспредельная преданность и меланхоличность. Известие о воскресении Спасителя казалось ему слишком приятным, для того чтобы быть истинным. Напрасно другие ученики уверяли его: мы видели Господа. К счастью для нас, хотя нельзя сказать, чтобы к большому счастью для него, св. Фома объявил решительно, что не убедится ничем, если не увидит на руках Его ран от гвоздей и не вложит руки своей в ребра Его. Прошла неделя, а высказанные с верой сомнения огорченного апостола оставались неудовлетворенными. После осьми дней одиннадцать апостолов собрались вместе и заперли изнутри двери. К ним явился Иисус, милостиво и торжественно благословил их, призвал св. Фому, повелел ему подать пальцы, вложить в раны от гвоздей, а затем собственноручно удостовериться в ране от копья между ребрами и быть не неверующим, но верующим. Господь мой и Бог мой, воскликнул Фома, в полном убеждении. Иисус же ответствовал: ты поверил, потому что увидел Меня, блаженны невидевшие и уверовавшие.

7. Последующее явление Христово[856] было в присутствии семи апостолов, — Симона, Фомы, Нафанаила, сыновей Зеведеевых и двух других (вероятно, Филиппа и Андрея), имена которых не обозначены, — на озере Галилейском. Так как явления Иисусовы на время прекратились, то прежде чем апостолы возвратились снова в Иерусалим на праздник пятидесятницы, для получения обещанного наития Св. Духа, Симон сказал, что решился в эти дни заняться своим прежним ремеслом рыболова. Общей кассы уже не было, — средства для существования истощились, и это занятие представлялось единственным путем для честного заработка содержания. Другие предположили присоединиться к нему. Закинув сети ночью, — самое лучшее время для рыбной ловли, — они увидали, что труд их был напрасен. На раннем рассвете, при утреннем сумраке, увидели они человека, которого узнать не могли. Голос спрашивал их, поймали ли они что-нибудь. Нет, — отвечали они. Закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете, — сказал им тот же голос. Они исполнили сказанное и едва могли вытащить сеть от множества попавшей в нее рыбы. Это обстоятельство с непреодолимой силой пробудило в них воспоминание о прежних днях. Это Господь, — проговорил тихо Иоанн Петру. В одно мгновение пылкий энтузиаст завернулся в рыбачью одежду, бросился в море, чтобы переплыть около 45 сажень, отделявших его от Иисуса, и припасть к ногам Его. Гораздо позднее прибыли другие на судне, влача едва только неразрывавшуюся сеть с 153 рыбами. На берегу разложен был костер, невдалеке от которого лежало немного хлеба; на горячей золе испечено было несколько рыб, — вид, который можно очень часто встретить и теперь на берегах Галилейского озера. Неизвестный, стоявший в стороне, повелел им принести несколько из пойманных рыб. В одну минуту Симон бросился к берегу и сильной рукой вытащил сеть. Хотя и лицо, и голос Иисуса совершенно изменились, однако же апостолы узнали своего Господа, но из благоговейного почтения не смели предложить Ему вопроса. Прийдите обедайте, — сказал им Иисус и разделил между ними хлеб и рыбу.

В молчании окончилась счастливая трапеза, после которой Иисус спросил одаренного настолько же слабостями, насколько высокими качествами апостола: Симон (еще не пришло время восстановить для него имя Петра), — Симон Ионии, любишь ли ты Меня больше, чем они?

Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя, — отвечал Петр.

Паси агнцев моих, — продолжал Иисус.

Чувствителен был для Петра этот кроткий упрек: больше, чем они. Он привел ему на память его заносчивость, когда он высказал некогда с такой уверенностью среди братьев: если и все соблазнятся о Тебе; я никогда не соблазнюсь. Падение научило его смирению, поэтому он не изъявил уже притязаний на более высокую степень своей привязанности. Последующий вопрос Иисуса напомнил ему вновь его самоуверенность, но уже без высказанного прежде упрека, потому что Иисус сказал:

Симон Ионин! любишь ли ты Меня?

На смиренный как прежде и повторенный в тех же самых выражениях ответ апостола: Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя, Иисус высказал: паси овец Моих!

Но трижды отрекся Симон, поэтому трижды должен был подтвердить свое исповедание веры и, спустя немного времени, Спаситель снова обратился к нему с вопросом: Симон Ионин, любишь ли Меня?

С грустью и глубоким смирением Симон воскликнул: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Паси овец моих, или: паси любимых овец Моих, (как сказано в Александрийском, Ватиканском и Парижском манускриптах), произнес Иисус, а затем торжественно прибавил: истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам, и ходил, куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки твои и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь.

Апостол понял глубокое значение этих слов. Он знал, что они намекают на будущие годы его служения, на его будущее мученичество, но был уже не «Симон», а «Петр». Сердце его стало твердо, как скала; он готов был на смерть, чтобы только повиноваться голосу, который сказал ему: следуй за Мною. Во время разговора он приблизился к Иисусу и стоял на несколько шагов впереди своих собратов. Оглянувшись назад, он увидел Иоанна, — всегдашнего своего товарища и любимого Иисусом ученика, — который тихо подходил к нему. Указывая на него, он спросил: Господи! а он что? Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, отвечал Иисус, — что тебе до того? ты иди за Мною. Ответ этот, хотя и остановил дух безрассудной пытливости Петра, который не осмелился расспрашивать более, но ввел первоначальную церковь в недоразумение, что Иоанн не должен умереть до второго Христова пришествия. Апостолы исправили ошибку, приведя подлинником слова воскресшего Спасителя. Мы незнаем, как умер св. Иоанн, но известно, что он пережил всех своих братьев-апостолов и окончательное истребление своего народа, которое, сделавши невозможным точное послушание установлением ветхозаветным и открыв для мира беспрепятственный путь к учреждению Нового Завета и не земного царства, было больше чем всякое другое событие мировой истории сходно со вторым пришествием Христа Спасителя.

8. При этом же, может быть, случае Иисус сказал своим ученикам, что желает видеть на горе в Галилее в последний раз всех, кто знает и любит Его[857]. Неизвестно, избран ли был для этого Фавор, или Гора Блаженств, но более пятисот последователей собралось к известному времени с одиннадцатью апостолами и получило от Иисуса последнюю заповедь учить и крестить всех народов и последнее обещание, что Он пребудет с ними до конца мира. Двадцать лет спустя упоминая об этом событии, св. апостол Павел сообщает замечательное обстоятельство, что большая часть очевидцев доныне в живых, а некоторые и почили[858].

9. Девятое явление Иисуса[859] не рассказано в Евангелии и известно только из намека на него апостола Петра. Я первоначально преподал вам, — пишет он в послании к коринфеям, — что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати, потом явился более нежели пятистам братий в одно время… потом явился Иакову. Подробности последнего явления не известны.

10. После распятия прошло сорок дней. В течение этого времени Иисус девять раз являлся видимым образом для человеческого взора, мог быть осязаем человеческими руками, — хотя тело Его не было уже телом обыкновенным и не подчинялось природным законам, жизнь Его не была жизнью человеческою. Наступило время окончиться видимому Его на земле присутствию, пока возвратится со славою судить мир[860]. Встретив апостолов в Иерусалиме и поведши их по направлению к Вифании, Он повелел им пребывать в Святом городе, пока получат Св. Духа. Отложив в сторону пытливые расспросы их о временах и летах, Он повелел им свидетельствовать о Нем всему миру. Это последнее прощание происходило, должно быть, на какой-нибудь из окружающих селение горе. Восшедши на нее, Он поднял руки, благословил учеников и стал отделяться от них и возноситься на небо. Облако скрыло Его у них из виду.

Это облако стало между ними и Его видимым присутствием, между нами и облеченным в славу Искупителем, который седит теперь одесную Отца. Но взор веры может проникнуть сквозь него; фимиам истинной молитвы может стать превыше его; с него нисходит роса благословения. Хотя Иисус удалился от нас, но в наитии Св. Духа оставил нам ближайшее свое присутствие, теснейшие и более благостные объятия, нежели те, которыми мы пользовались бы, если бы жили с Ним в Его прежнем ломе в Назарете, или плавали с Ним в небольшом челноке по кристальным водам Геннисарета. Во всякое время, а тем более когда стоим коленопреклоненными на молитве, — мы можем быть ближе к Нему, чем любимый ученик, голова которого покоилась на Его груди. Слово Божие к нам близко: оно и в устах и в сердцах наших. Пусть громкие крики войны колеблют мир; пусть настойчивые клики жадности и удовольствия заглушают кроткий призыв Его: следуй за Мною; пусть, после двух тысяч лет существования христианства, недоверчивый ропот нетерпеливого скептицизма старается поставить веру в такое положение, что ей затруднительно будет повторить без оскорбления исповедания, следствием которого было возрождение мира: но уши, внявшие хотя единожды этому голосу слова Божия, не находят звуков, которые были бы для них приятнее. Печальнее всего то, что даже в христианской Англии слышится дерзость некоторых богохульных языков, которые осмеливаются насмехаться над деяниями Иисуса. Но тайна Господня открыта тем, которые боятся Его: Сам Он докажет завет свой. Он говорит всякому, кто хочет слушать; обещает быть с нами всегда до конца мира и не пройдет мимо ни одно слово Его. Тридцать только лет продолжалась безвестная жизнь Его на земле; три только смутных года с большими перерывами проповедовал Он Евангелие Царствия Божия: но пройдут века, пройдет земля с небесами, которые ныне существуют, а каждый из Его истинных и верных сынов найдет мир, надежду и прощение в Его имени Эммануил, что означает:

С НАМИ БОГ

Данный текст является ознакомительным фрагментом.