В. А. Жуковский. Стихотворения
В. А. Жуковский. Стихотворения
Василий Андреевич Жуковский (1783 — 1852) видел исток своей поэтической деятельности и вообще поэзии христианской эпохи в животворной, деятельной скорби, которая «есть неотъемлемое свойство души, бессмертной по своей природе, божественной по своему происхождению, но падшей и носящей в себе, явно или тайно, грустное чувство сего падения, соединенное, однако, с чувством возможности вступить в первобытное свое величие». Поэт редко обращается к образам или мотивам Священного Писания, но дух Евангелия присущ всему его творчеству, составляет ее незримую и ощутимую нравственную основу, воздействует на его художественную манеру. Нетрудно узнать существенные черты поэзии Жуковского в той характеристике, которую поэт относит к романтической поэзии в целом: «...христианство открыло нам глубину нашей души, увлекло нас в духовное созерцание, соединило с миром внешним мир таинственный, усилило в нас все душевное — это отразилось в жизни действительной; страсти сделались глубже, геройство сделалось рыцарством, любовь самоотвержением; все получило характер какой-то духовности.»
Печ. по кн.: В. А. Жуковский. Избранное. М., 1986.
«Лалла Рук». Стихотворение написано в 1821 г., впервые опубликовано в 1827 г., но сразу же приобрело широкую известность; Пушкин вспоминает его и цитирует (стих «Гений чистой красоты») в стихотворении 1825 г. «К ***» («Я помню чудное мгновенье...»). История стихотворения известна детально. Жуковский присутствовал в 1821 г. в Берлине на празднике, устроенном прусским королем Фридрихом для своей дочери принцессы Шарлотты — супруги великого князя Николая Павловича, будущего императора. В России Шарлотта именовалась Александрой Федоровной. Жуковский учил ее русской словесности. На празднике были поставлены «живые картины» по мотивам поэмы английского поэта Томаса Мура (1779 — 1852) «Лалла Рук». Шарлотта исполняла в спектакле роль героини — индийской принцессы. Стихотворение, как это свойственно лирике, изображает не праздник и спектакль, но выражает размышления и душевные движения поэта; от конкретного впечатления оно ведет в область переживаний и размышлений, широко охватывающих жизнь.
«9 марта 1823 года». Стихотворение написано в марте 1823 г. под впечатлением последнего свидания поэта и затем известия о смерти (18 марта 1823 г.) Марии Протасовой (племянницы Жуковского по отцу), которую поэт любил нежно и самоотверженно; эта любовь отразилась так или иначе во всем его творчестве.
«Суд Божий над епископом». Баллада, представляющая собою перевод одноименной баллады английского поэта Роберта Саути (1774 — 1843). В основе баллады — средневековое предание о епископе Гаттоне, который проявил свою жадность и жестокость во время голода 914г. и был за это наказан. Стихотворение наследует традицию разоблачения фальшивого благочестия (см. выше басню Крылова «Добрая лисица»).
В. А. ЖУКОВСКИЙ
Лалла Рук
Милый сон, души пленитель, Гость прекрасный с вышины, Благодатный посетитель Поднебесной стороны, Я тобою насладился На минуту, но вполне: Добрым вестником явился Здесь небесного ты мне.
Мнил я быть в обетованной Той земле, где вечный мир; Мнил я зреть благоуханный Безмятежный Кашемир; Видел я: торжествовали Праздник розы и весны И пришелицу встречали Из далекой стороны.
И блистая и пленяя — Словно ангел неземной — Непорочность молодая Появилась предо мной; Светлый завес покрывала Отенял ее черты, И застенчиво склоняла Взор умильный с высоты.
Все — и робкая стыдливость Под сиянием венца, И младенческая живость, И величие лица, И в чертах глубокость чувства С безмятежной тишиной — Все в ней было без искусства Неописанной красой!
Я смотрел — а призрак мимо (Увлекая душу вслед) Пролетал невозвратимо; Я за ним — его уж нет! Посетил, как упованье; Жизнь минуту озарил; И оставил лишь преданье, Что когда-то в жизни был!
Ах! не с нами обитает Гений чистый красоты; Лишь порой он навещает Нас с небесной высоты; Он поспешен, как мечтанье. Как воздушный утра сон; Но в святом воспоминанье Неразлучен с сердцем он!
Он лишь в чистые мгновенья Бытия бывает к нам И приносит откровенья, Благотворные сердцам; Чтоб о небе сердце знало В темной области земной, Нам туда сквозь покрывало Он дает взглянуть порой;
И во всем, что здесь прекрасно, Что наш мир животворит, Убедительно и ясно Он с душою говорит; А когда нас покидает, В дар любви у нас в виду В нашем небе зажигает Он прощальную звезду.
1821
19 марта 1823
Ты предо мною Стояла тихо. Твой взор унылый Был полон чувства. Он мне напомнил О милом прошлом... Он был последний На здешнем свете.
Ты удалилась, Как тихий ангел; Твоя могила, Как рай, спокойна! Там все земные Воспоминанья, Там все святые О небе мысли.
Звезды небес, Тихая ночь!..
1823
Суд Божий над епископом
Были и лето и осень дождливы; Были потоплены пажити, нивы; Хлеб на полях не созрел и пропал; Сделался голод, народ умирал.
Но у епископа, милостью Неба, Полны амбары огромные хлеба; Жито сберег прошлогоднее он: Был осторожен епископ Гаттон.
Рвутся толпой и голодный и нищий В двери епископа, требуя пищи; Скуп и жесток был епископ Гаттон: Общей бедою не тронулся он.
Слушать их вопли ему надоело; Вот он решился на страшное дело: Бедных из ближних и дальных сторон, Слышно, скликает епископ Гаттон.
«Дожили мы до нежданного чуда: Вынул епископ добро из-под спуда; Бедных к себе на пирушку зовет», — Так говорил изумленный народ.
К сроку собралися званные гости, Бледные, чахлые, кожа да кости; Старый огромный сарай отворен, В нем угостит их епископ Гаттон.
Вот уж столпились под кровлей сарая Все пришлецы из окружного края... Как же их принял епископ Гаттон? Был им сарай и с гостями сожжен.
Глядя епископ на пепел пожарный, Думает: «Будут мне все благодарны; Разом избавил я шуткой моей Край наш голодный от жадных мышей
В замок епископ к себе возвратился, Ужинать сел, пировал, веселился, Спал, как невинный, и снов не видал... Правда! но боле с тех пор он не спал.
Утром он входит в покой, где висели Предков портреты, и видит, что съели Мыши его живописный портрет, Так, что холстины и признака нет.
Он обомлел; он от страха чуть дышит... Вдруг он чудесную ведомость слышит: «Наша округа мышами полна, В житницах съеден весь хлеб до зерна».
Вот и другое в ушах загремело: «Бог на тебя за вчерашнее дело! Крепкий твой замок, епископ Гаттон, Мыши со всех осаждают сторон».
Ход был до Рейна от замка подземной; В страхе епископ дорогою темной , К берегу выйти из замка спешит: «В Рейнской башне спасусь», — говорит.
Башня из рейнских вод подымалась; Издали острым утесом казалась, Грозно из пены торчащим, она; Стены кругом ограждала волна.
В легкую лодку епископ садится; К башне причалил, дверь запер и мчится Вверх по гранитным крутым ступеням; В страхе один затворился он там.
Стены из стали казалися слиты, Были решетками окна забить , Ставни чугунные, каменный свод, Дверью железною запертый вход.
Узник не знает, куда приютиться; На пол, зажмурив глаза, он ложится... Вдруг он испуган стенаньем глухим: Вспыхнули ярко два глаза над ним.
Смотрит он... кошка сидит и мяучит; Голос тот грешника давит и мучит; Мечется кошка; невесело ей: Чует она приближенье мышей.
Пал на колени епископ и криком Бога зовет в исступлении диком. Воет преступник... а мыши плывут... Ближе и ближе... доплыли... ползут.
Вот уж ему в расстоянии близком Слышно, как лезут с роптаньем и писком; Слышно, как стену их лапки скребут; Слышно, как камень их зубы грызут.
Вдруг ворвались неизбежные звери; Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери, Спереди, сзади, с боков, с высоты... Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы об камни они навострили, Грешнику в кости их жадно впустили, Весь по суставам раздернут был он... Так был наказан епископ Гаттон.
1831