Сопричастность

Сопричастность

Другая характерная черта мученичества, коренным образом отличающая его от простого насилия, — это обязательное присутствие в нем сопричастности и соучастия, того, что Чарльз Уильяме называл «берущей на себя любовью» (substituted love), «взаимозаменяемостью» (coinherence) или «путем замены» («the way of exchange»)[ [223]]. «Я разделю с тобой всякое бремя», — обедает Юлии Христос и говорит об «испепеляющем огне сострадания». Мы соучаствуем в страданиях «Человека других», протомученика Христа всякий раз, когда соединяемся в любви с Его страстями, а в них — с болью всего человечества. Ибо, как сказано в «Книге нищих духом», любовь «переживает страдания других как собственное страдание, и не одно, а все». [ [224]] Страдание становится созидательным, а смерть — мученической, только если все это ради другого.

Мотив предстательства, соучастия в страдании — один из ключевых в «Хасидских преданиях» Мартина Бубера. В них мы читаем о том, что один из самых почитаемых цадиков, равви Зуся, «все грехи, которые он распознавал в людях, считал своими собственными и обвинял в них самого себя». Столь велико было его чувство слиянности с другими, что однажды в сострадании к нераскаянному грешнику, он «сложил со своей души все достигнутые ею степени, пока она не опустилась до уровня души просителя, и сплел корень его души с корнем своей». А о равви Мойше Лейбе, которого два с половиной года терзали невыносимые боли, рассказывали: «Он все больше и больше убеждался в том, что страдает ради Израиля, и потому его боль, хоть и не становилась слабее, но преображалась»[ [225]].

Принять страдания других как собственные, «сложить с души все достигнутые ею степени», чтобы сойти к последнему грешнику и сплести корни его души с корнями своей, страдать ради Ветхого и Нового Израиля — именно это делает Христос; мученики способны следовать этим путем лишь потому, что верят: с ними и в них страдает Спаситель. Воспользовавшись предложенным о. Александром Ельчаниновым «критерием вселенской церковности», можно сказать, что мученик — квинтэссенция церковного человека: «… болит ли один член — страдает все тело — о Церкви (1 Кор 12, 26), а если мы этого не чувствуем, значит, мы не в Церкви»[ [226]].

Воплощением такой сопричастности становится заступническая молитва мученика. «Отче, прости им», — предстательствует распятый Христос (Лк 23, 34). Когда римские воины пришли, чтобы арестовать св. Поликарпа, он попросил разрешения помолиться и «два часа пребывал в непрестанной молитве, поминая по имени всех, когда–либо встреченных им, старых и молодых, знатных и никому не известных и всю Вселенскую Церковь во всем мире… «[ [227]] Новомученик Иоанн Трапезундский, обезглавленный в 1650 году, идя к месту казни, «просил прощения у всех, кого встречал по пути, юных и старых»[ [228]]; другой новомученик — Иаков Артский (он был повешен в 15–м) перед казнью попросил сопровождавших его «преклонить колени и помолиться Христу обо всем мире и всей Церкви»[ [229]]. Со смертью мученика его заступничество не прекращается, но в общении святых охватывает весь мир и обретает значительно большую силу.

Иногда солидарность выражается в непосредственной «замене», как это видно на примере матери Марии Скобцовой. Подобную «замену» совершает живший в III веке мученик Никифор, о житии которого писала мать Мария. Длившаяся почти всю жизнь его дружба со священником Саприкием в одночасье распалась из–за пустяковой ссоры, и, несмотря на все усилия Никифора, Саприкий упорно отказывался от примирения. Когда же начались очередные гонения, Саприкий отступил от веры; «Никифор же, отвергнутый и поруганный другом, принял мученическую смерть вместо него и ради него». [ [230]] Тем же «путем замены», хотя и несколько иначе, прошла монахиня Елена Мантурова, согласившаяся по благословению св. Серафима Саровского умереть вместо своего больного брата Михаила, который еще не закончил всех дел на земле. Михаил поправился, а Елена заболела и вскоре скончалась[ [231]].

Такая солидарность, взаимная сопричастность составляет одну из главнейших черт добровольного мученичества монашеской жизни. Живя в общине, братия делит друг с другом не только труды, молитвы и все «имение», но призвана к тому, чтобы явить общность бытия на более глубоком уровне. По признанию св. Симеона Нового Богослова, он «с горючими слезами и всей душой» просил Бога о том, чтобы его братья были вместе с ним в раю — или пусть он будет в аду вместе с ними: «Духовно привязанный к ним чистейшей любовью во Святом Духе, он не хотел для себя Царства Небесного, если бы это означало, что он будет отделен от своих братии»[ [232]].

Соединенный общим путем со своими братьями, монашествующий (совсем как равви Зуся) берет на себя их вину и соучаствует в их покаянии. В «Достопамятных сказаниях» можно найти немало подобных сюжетов.

«Два брата, монахи, пришли в соседний город, чтобы там продать работу свою целого года, и остановились в гостинице. По продаже рукоделия один пошел закупить нужное для них, а другой остался в гостинице и по наущению дьявола впал в любодеяние. Уходивший брат, возвратясь, сказал оставшемуся: «Вот, мы запаслись всем нужным, возвратимся в келию». Другой брат отвечал: «Я не могу возвратиться». Когда же брат стал упрашивать его, чтобы он возвратился, /… /, этот исповедал ему грех свой. Я, сказал он, когда ты ушел от меня, впал в любодеяние, и потому не хочу возвратиться. Брат, желая приобрести и спасти душу брата, сказал ему с клятвою: «И я, отлучившись от тебя, подобным образом впал в любодеяние; однако воротимся в келию и предадимся покаянию. Богу все возможно: возможно Ему даровать прощение за покаяние наше… " Они возвратились в келию свою… Потом пришли ко святым отцам, пали к стопам их, стеня и воздыхая, проливая обильные слезы, исповедали им падение, которому подверглись. Святые старцы наставили их на делание покаяния и дали заповеди, которые они исполнили тщательно. Несогрешивший брат приносил покаяние, как бы сам согрешил, за согрешившего, по великой любви, которую имел к нему. Господь призрел на подвиг любви: открыл святым отцам тайну, и что за любовь того, кто не согрешил, а подверг себя труду покаяния для спасения брата, даровано прощение и согрешившему. Вот что означает «полагать душу свою за брата». [ [233]] Для нас особенно значима последняя фраза, поскольку именно она говорит о том, что мученичество немыслимо без сопричастности.

Живший в IX веке св. Иоанникий Великий идет еще дальше — он принимает на себя не только покаяние, но и искушения ближних. Встретив однажды совсем юную монахиню, обуреваемую «плотскими похотями», св. Иоанникий зазвал ее к себе и велел положить руку ему на шею. Когда девушка сделала так, как он просил, святой стал молиться о том, чтобы мучительное искушение оставило монахиню и перешло на него. Так монахиня освободилась от терзавшей ее похоти и вернулась к своей обычной жизни; но ужасное искушение мучило теп ерь святого. Этот сюжет также упоминается в связи с матерью Марией[ [234]].

Мысль о том, что христианин способен, в самом прямом и неискаженном смысле этих слов, «нести бремена» искушений и страхов другого, составляет центральную идею романа Чарльза Уильямса «Сошествие во ад». Полина Анструзер обретает свободу, только позволив Питеру Стенхоупу взвалить на себя груз ее тайного гнева; с другой стороны, Лоуренс Вентворт, отказавшись от «пути замены», опускается все ниже и ниже, в полное одиночество ада.

«Ношение бремен» составляет существенную сторону духовничества, как оно понимается в православной монашеской традиции. Для св. Иоанна Лествичника или св. Симеона Нового Богослова, равно как и для русских старцев XIX века, духовник — не просто «советчик» или «наставник», изрекающий отвлеченные истины с безопасного расстояния, и не тот, кто произносит формулу «отпущения грехов» в узко–юридическом смысле этого понятия, но также и главным образом, ходатай или anadochos, который предстоит за своих духовных чад, соединяется с ними в любви, берет на себя всю тяжесть их вины, гнева и ответствует за них на Страшном Суде[ [235]]. Недаром св. Варсануфий Газский уверял своих учеников: «Я забочусь о вас больше, чем вы сами заботитесь о себе… Господи, приведи моих чад вместе со мной в Твое Царство — или вычеркни меня из Твоей книги… Я заслонил вас своими крылами и несу ваши бремена и ваши обиды… Каждый из вас, как сидящий под сенью древа… Я был бы рад положить жизнь за вас». [ [236]] Духовный отец — икона Христа Доброго Пастыря — призван «полагать жизнь за овец» (Ин 10, 11)[ [237]]. Духовное отцовство — то же мученичество.