1895 год

1895 год

14/26 мая 1895. Воскресенье.

В нынешнем году предполагается Собор в Сендае. Но о. Петр Сасагава прислал такое соображение касательно расходов, что на одну пищу и квартиру собравшихся за восемь дней пошло бы 450 ен, то есть вдвое больше того, что я полагал самым большим на сей предмет. Притом же теперь катихизаторы нужны на своих местах для поддержания христиан во время нападения на них язычников из–за России, вмешивающейся в дело войны Японии с Китаем не в пользу первой. Итак, положено в нынешнем году отменить Собор катихизаторов, а собрать только священников из всей Церкви для решения дел, подлежащих Собору. Сегодня и разослано по всем Церквам оповещение о сем. В первый раз Собор отменяется. В будущем году обещан общий Собор для всей Церкви — здесь, в Токио.

Сегодня Анна Кванно, начальница Женской школы, вернулась из Оосака, от сына. Рассказывала, между прочим, что Оосакская Церковь в расстройстве из–за о. Оно и его жены, подозреваемой всеми в нечистой жизни; ныне ее приревновали к катихизатору Василию Таде, недавно поселившемуся с семейством в церковном доме, что совсем уже выходит из пределов вероломности — Таде и женат, и не молод, и катихизатор. Притом же все недовольны слишком большим важничаньем о. Оно (вероятно, и ненамеренным, а по природному характеру); «точно Бог», — писал мне кто–то в анонимных письмах, — «с ним и говорят только издали, как с лицом высокого ранга», — говорила сегодня Анна. Во всяком случае следовало бы о. Оно переменить, коли уж дошло до того, что и в Церковь почти не ходят из–за него, но кем — не знаю.

Павел Накаи сейчас, вечером, принес отпечатанный первый лист Требника, в две краски. Печать очень порядочная.

Все дни ныне полицейские и переодетые, и в своем платье охраняют Миссию; должно быть, опасность существует от фанатиков, озлобленных тем, что Россия не дала Японии взять у Китая часть Манчжурии.

15/27 мая 1895. Понедельник.

Один из редакторов газеты «Дзию Симбун», дальний родственник священника Павла Сато, предлагает быть полезным православию за денежную субсидию. Отвечено, что православию неприлично за деньги покупать рекомендации или похвалы, а пусть бы редактор сделался христианином, тогда он писал бы о православии по убеждению; тогда бы, если он беден, Церковь могла бы и помогать ему в содержании на том основании, на каком содержит других, служащих ей. И посоветовано было, чрез секретаря Нумабе, чрез которого о. Сато передал мне письмо редактора и совет свой купить его, — о. Сато обратить в христианскую веру своего родственника. Но ответил сей закоренелый лентяй церковный, чрез Нумабе же, что «если бы редактор сделался христианином, то ему было бы неудобно писать благоприятно о христианстве».

Из церковных писем, прочитанных сегодня, Акила Хирота, катихизатор Сидзуока, и Варнава Имамура, катихизатор Канума, просят быть осторожным, чтобы не убили в этот период раздражения против России.

Вечером с Накаем переводили Пасхалии для Требника.

16/28 мая 1895. Вторник.

Был поселенец из Хацидзёосима, просил катихизатора туда. Говорит: там есть только кумирня Дзёодосиу, но влияния ее на народ нет; недавно являлся проповедник «Тенрикёо» — его не приняли; христианских проповедников ни одного нет. Нравы народа добрые, простые, неиспорченные; школы есть, но все лучшие люди острова думают, что необходимо христианство. Все эти рассказы Окуяма возбудили непременное намерение дать ему тотчас же проповедника. И обещан Петр Мисима. Он теперь не на службе, по гордости и капризливости; но просил недавно, чрез приходившую для того сюда жену, взять его опять в проповедники. Поведения он хорошего, учение знает; учен достаточно и опытен в обращении с людьми; был учителем в школах, а Окуяма особенно хлопочет, чтобы катихизатор, кроме проповеди, имел вечернюю школу. Отправился с женой, которая будет сдерживать порывы его гневливости и гордости. Итак, послал ему ныне письмо в Мито, чтобы немедленно прибыл сюда познакомиться и сговориться с Окуяма; если они понравятся друг другу, и Мисима пообещает служить усердно, то и с Богом!

Пароходы туда ходят в два месяца раз. Окуяма обещает всякое содействие проповеднику, также квартиру ему; насчет же содержания, как и подобает японцу, всячески изворачивается, хотя первоначально и промолвился, что будет содержать проповедника. Дадим Мисима десять ен в месяц.

Хацидзёосима — остров, куда ссылали благородных преступников в царствование Токугава.

17/29 мая 1895. Среда.

Послал о. Сергию Страгородскому в Афины письмо с зовом сюда — и для писательства, ибо нужно убедить Японию в истинности православия, можно и научно развивать обличительное богословие для пользы Русской Церкви. После прочтении его статьи в Богословском Вестнике об «Оправдании» неспокойно было на сердце, не холодно ли я ему ответил прошлым письмом на его повторяющиеся желания служить здесь.

Не без провидения Божия, что ныне министром внутренних дел здесь барон Номура, в глазах которого нет злейших врагов Отечества, как Цуда Санзо, ранившего нашего Наследника, и Кояма Тоётаро, ранившего Лихунчжана. Беспощадно он запрещает газеты за злоречие против иностранцев из опасения, чтобы не разожжена была ненависть против иностранцев до появления фанатиков вроде Цуда и Кояма. Ему мы обязаны и за полицейскую охрану.

18/30 мая 1895. Четверг.

Сегодня возвращается в Токио Император, уехавший в Хиросима 13 сентября нового стиля прошедшего года, чтобы быть ближе к театру военных действий. В городе сделаны великолепные приготовления к встрече: построены грандиозные триумфальные ворота около здания Парламента, еще две арки у станции железной дороги и недалеко от Дворца.

Все школы в городе не учились, наши семинаристы еще давно просили денег на флаг; и сегодня с флагом «сингакко» стояли на пути Императора к дворцу; Катихизаторская школа и Певческая были там же. Христиане также с флагом «сейкёо синто» стояли на пути. Женская школа не выходила, ибо опасно от многолюдства; других женских школ, равно как и маленьких школ, не было; и при всем том, слышно, раненных от многолюдства не избежали. Начиная с двух часов стала слышна пушечная пальба, а потом треск ракет не прекращался до вечера, а с вечера треск и блеск фейерверка до одиннадцати часов, по крайней мере.

Неумолкающий крик «Банзай» провожал Императора от станции до Дворца; народ стоял сплошною массою вплоть по всей этой дороге.

19/31 мая 1895. Пятница.

День месячного расчета. Анна Кванно, по обычаю, явилась первою со счетами. Почти весь месяц она была в отсутствии — ездила к сыну в Оосака и на выставку в Кёото; вместо нее заведовали расходами по Женской школе Елисавета Котама и Евфимия Ито; месячный расход на разное разом упал с 46 и 47 ен, меньше чего в этом году не бывал, на 30 ен; на пищу вышло также меньше, чем прежде; явился знак, что старуха крадет; это я и прежде думал по многим признакам; ныне новое подтверждение. А что будешь делать? Поймать весьма трудно: статей расхода бесчисленное множество, и все такие мелочные, — поди догадайся, где прибавлено лишнее, а в лавке бы поверить, наверное, соврут в ее же пользу. Совсем бы отстранить ее от школы — тоже нельзя: так хорошо управляет школою, такой образцовый порядок ведет, так любит девочек и так матерински заботится о них — и они так любят ее, что такой образцовой начальницы поискать! Если бы идти на открытое, то я уже лучше согласился бы 25 ен в месяц давать ей жалованья вместо нынешних пяти ен, чем лишиться ее; но этого тоже нельзя, тогда нужно бы надбавить и другим, чего средства не позволяют. Так уж пусть идет как идет. Сказать бы ей: «Анна, не крадь», — куда! Заречется и заклянется, что невинна, — знаю я ее — больше двадцати лет правим мы с нею Женскою школой.

От Петра Мисима сначала утром получено было письмо, что христиане города Мито просят его для них (то есть письмо было от христиан, но махинация Мисима), потом и сам он явился и понес такую околесицу о Хацидзёосима, что уши вянули: «это–де Содом и Гоморра, разврат всеобщий, так что, когда он заехал туда на день — на два, то было в диво, что не развратничает; все лгуны воры и прочие». Видя, что он просто не хочет туда, я послал за Окуяма, чтобы они увиделись и поговорили здесь же, при мне. — Давид Фудзисава привел Окуяма, — и начали говорить: Мисима важно расспрашивал, Окуяма хитро отвечал. Наконец, на вопрос Мисима: «Где же жить там проповеднику?» Окуяма рассердился и возразил, что «отдавший себя проповеди не должен бы и задавать такие вопросы». — «Впрочем, жить есть, — отличнейшее помещение»; — постарался Окуяма тотчас же замять свое раздражение. Но я, видя, что добра из разговора не выйдет, пошел и спросил первого ученика ныне в Катихизаторской школе, Яманоуци, — «не отправится ли он проповедником на Хацидзёосима?» Тотчас же он изъявил желание, и я привел его в комнату и предложил Окуяма выбрать из двух: Мисима и Яманоуци. Окуяма тут расчувствовался и открыл себя: был–де двадцать лет в тюрьме и прочее, — одним словом, из помилованных преступников, но ныне хлопочет о благосостоянии жителей Хацидзёосима — о водопроводе и о катихизаторе, за тем–де и прибыл ныне с острова. Результат откровенности был тот, что и Мисима согласился, но я не хотел брать слова назад и предложил Окуяма больше столковаться с Мисима и Яманоуци, и по взаимному соглашению решать, кто поедет. Часа три толковал он — сначала с Мисима, потом с Яманоуци, потом пришел просить последнего, который тоже согласился вполне; он и обещан. В две недели, до отхода парохода на остров, Яманоуци закончит свои занятия по школе и приготовится к пути. Двух недель всего не будет доставать ему до окончании курса; тем не менее обещано ему девять ен тингин, как первому ученику. Обещаны книги, изданные Миссией, по одному экземпляру для чтения и сколько нужно для слушателей учения и для преподавания Закона Божия в Ягакко. Яманоуци должен пробыть там не менее трех лет, пока воспитаются здесь, в Катихизаторской школе выбранные им для сего. Устрой, Господь, все во благо!

Сегодня был въезд в Токио Императрицы, после отлучки в Хиросима. Наша Женская школа выходила встречать, и ей дано было по дороге отличное место, полиция поставила ее у самой линии следования процессии, так что девочки наши смогли сделать реверанс Императрице своей в самом виду у ней. Народу было почти также много, как вчера.

20 мая/1 июня 1895. Суббота.

Утром, до шести часов, Петр Мисима заявился, и сказано ему, что на Хацидзёосима поедет Илья Яманоуци, что он, впрочем, вчера еще знал. Мисима пустил, что Окуяма — разбойник (с оружием грабивший) на всю жизнь определен был на каторгу и только что помилован после двадцатилетней каторги, что вчера вечером, ночуя у Павла Хиронако, узнал все это, что Хиронако отказался от поездки фотографом на Хацидзёосима и в смущении, что рекомендовал такого человека, — тем не менее я не мог ничего сделать, как дать Мисима одну ену на дорогу обратно в Мито, сказав, что о месте служения его будет рассуждено, когда соберутся священники на Собор. Хотел было он взять содержание на шестой месяц, обещанное вследствие слезной просьбы его жены, но я побоялся, что он с ним останется здесь и все растратит, а после месяц нечем будет жить, и потому содержание это — шесть ен, отослано сего дня в Мито на имя его жены.

Захворал дизентерией катихизатор на Сикоку Иоанн Иноуе; очень жаль будет, если помрет, — человек способный и усердный.

Завтра Великий праздник Сошествия Святого Духа, но на всенощной весьма мало было христиан; без учащихся Собор почти совсем был пуст; и устали же мои бедные девочки и мальчики, поя такую трудную службу, как сегодняшняя, особенно такие трудные ирмосы! — Господи, скоро это проснется японский народ и массами двинется к Свету Божию? Добрый он народ, слова нет; много нравственности в нем, без чего, верно, бы так, как пошли хананеи, ниневитяне, перуанцы, мексиканцы; «естественное законное творимое» хранило его доселе, но пора бы уже ему открыть глаза, узреть хранившего его Бога и поклониться ему!

21 мая/7 июня 1895 года. Воскресенье.

День Святого Духа.

Богослужение совершил я с о. Романом Циба и Ф. Осозава. О. Павел Сато говорил очередную проповедь. На вечерню облачался и он; на вечерне священнослужащие также стояли с цветами в руках. Во время службы смущал меня диакон С. Кугимия своей невнимательностью или забывчивостью. Молящихся было довольно много; но, как всегда в воскресенье, немалое число язычников увеличивало людность. Пред Обеднею совершено крещение человек восьми, и потому причастников было очень много; с детьми считая.

За Обедней появился новый богомолец — Игнатий, сын Якова Димитриевича Тихая, приехавший в отпуск к матери; обучается в мореходных классах в Херсоне, а прежде учился в Духовном училище в Одессе; ныне ему уже семнадцать лет; по–японски забыл все.

Яманоуци даны книги для Хацидзёосима, не весь запас, каким может снабдить Миссия, а необходимое для начала преподавания вероучения — человекам тридцати слушателей и тридцати ученикам. Прочее все, что нужно, обещано выслать по его письму чрез два месяца, если понадобится. Сомнительно, чтобы были большие успехи. В епископальном журнальце напечатано, что и оттуда собираются на проповедь в Хацидзёосима. Должно быть, Окуяма и у них, а может, и у других, клянчил так же настойчиво, как у нас, в видах пригнать больший прилив мудрости к своему берегу.

Раздосадовал учитель Андрей Минамото, академист, леностию по проверке ученических сочинений: на дрянном сочинении — 5, на яснейшем по мыслям и умнейшем (Саваде, в Катихизаторской школе) — 2, с отметкой «не ясно», и выговором за это. Сделал ему строгое замечание и отдал перечитать и поправить свои отметки.

22 мая/3 июня 1895. Понедельник.

Святая Троица.

Перед обедней был из Коодзимаци о. Павел Савабе спросить о деньгах, подписанных на «Адмирале Корнилове» на утварь для его Церкви. Я ему показал деньги — 130 ен, сданные мне о. Стефаном, священником крейсера, и сказал, что за эти деньги, быть может, уже идет сюда прибор сосудов, выписанный о. Стефаном из Владивостока. Потом убеждал о. Павла найти для Церкви в Коодзимаци более удобное место, чем нынешнее, и купить его; христиане его прихода должны это сделать и имеют средства сделать, там есть богачи — Моисей Хамано, нынешний член Парламента, и приобретший известность в Токио капиталист, Моисей Тодороги — тоже очень богатый старик, Павел Хирума, немало и других состоятельных. Если будет приобретена удобная под Церковь земля, то построить Церковь помогут русские, с военных наших судов — как ныне же вон дают деньги приобрести хорошую утварь; можно и в России попросить помощи. О. Павел ушел одушевленный, но не знаю, хватит ли его одушевления на исполнение предпринимаемого, а мог бы он сделать эту великую услугу Тоокейской Церкви!

За литургией мало было молящихся, почти одни учащиеся. Был, между прочим, Окуяма с Хацидзёосима. После службы заходил ко мне вместе с Ильей Яманоуци. По–видимому, в восхищении от службы и тронут ею; разговор все возвращался к тому, что очень благодарен, что дают катихизатора, и обещался всячески содействовать основанию Церкви в тех местах. Говорил, что Павел Кикуци на Огасаварадзима — первый капиталист ныне, владеет самыми большими там сахарными плантациями, даже одним целым островом, «приобретение которого ему стоило двух писем к губернатору только, но который стоит семь тысяч ен».

Был, в продолжение дня, некто Smart, миссионер из банды бишопа Корфа в Корее; учится здесь японскому языку, чтобы проповедовать в Корее японцам, живущим там по торговым и другим делам; второй раз он уже у меня; человек крайне добрый, но крайне недалекий, как англичанин, авторитетно судит о всем и всех; нужно сдерживать улыбку при иных его суждениях, но и то важно, что на все отзывается и все ему не чуждо; этим и сильна Англия — солидарность всех своих членов, духовных и светских, во всех своих интересах, светских и духовных.

Епископальный миссионер Armine King, один из лучших у них, пожертвовавший когда–то десять долларов на постройку нашего Собора, письмом спрашивал; «переведены ли у нас Правила четырех первых Вселенских Соборов?» Еще, «где можно купить недавно отпечатанный наш Служебник?» Я ему послал в подарок обе книги: «Служебник» и «Книгу Правил»; он трогательным письмом благодарил.

23 мая/4 июня 1895. Вторник.

По сегодняшним газетам: «Майници симбун»: «В храме (у нас) на престол упало письмо, содержание его неизвестно; но после него полиция и переодетая, и в свой форме строго охраняет внутренность и внешность Миссии». «Цихоо симбун»: «Ежегодно в пятом месяце в Сендае (sic) производился большой Собор Японской Православной (Греческой) Церкви, на который отправлялся Епископ Николай; но ныне из подлежащего ведомства (соно судзиёри) ему сделан был намек, чтобы воздержался от путешествия, — и потому Собор отменен». Ложь мешается с истиною: в Соборе у нас, действительно, подсунуто было на аналой, под икону, угрожающее письмо; но полиция еще прежде стала охранять Миссию. В Сендае действительно отменен собор, но больше по неудобству производить там Собор, и он был там в первый раз ныне проектирован; прежде же никогда не был, и не в пятом, а в седьмом месяце Миссия всегда производила Собор в Токио, или в Оосака.

Интересны следующие данные, опубликованные сегодня: за всю, более чем полугодовую, войну с Китаем во всех сражениях убито японцев: 623 человека, смертельно ранено 172, всего погибло от битв: 795. Не смертельно ранено: 2981. Умерло воинов от холеры 1323, от других болезней 1166, всего: 2489.

24 мая/5 июня 1895. Среда.

Из некоторых провинциальных Церквей (как из Оото, в Амита, из Мияко, в Миягикен) жалуются, что начавшие слушать учение перестают, смущенные вмешательством России в дела Японии с Китаем. Христиане нигде не смущаются, по крайней мере, об этом не слышно; от священников есть сообщения и о крещениях.

В сегодняшнем номере «Japan Mail» приводятся из японских газет вчера прописанные толки, с прибавлением, что «по уличным–де толкам ныне очень уменьшилось число богомольцев в Суругадайском Соборе», кажется, и это неправда; в Собор ходят по–прежнему.

Был секретарь Пекинского посольства Штейн, едущий в секретари Корейского посольства. Бранит корейцев на чем свет стоит — ни к чему–де негодный народ, продажный, без всякой любви к Отечеству и прочее; как бранил Путята, бранит Вогак — наши военные агенты, и бранят, кажется, все.

25 мая/6 июня 1895. Четверг.

Был американец Carrothers, двадцать три года тому назад Reverend, ныне светский. Тогда мы с ним почти только и были миссионеры на Цукидзи; он перевел плохенькую Священную Историю, я покупал ее для своих слушателей; у него сгорел дом; он походил кругом пепелища, посвистал и вскорости же его общество построило ему дом еще лучше. Потерял потом я его из вида, когда я перебрался на Суругадай; и вдруг сегодня является — в усах, с видом совсем светского человека. Оказывается, что давно бросил миссионерскую службу; был учителем английского языка у японцев; ныне, по–видимому, отказали ему от места, и он собирается ехать в Корею искать там учительской должности и вместе «служить видам русской дипломатии»; «Я не расположен к японцам и нахожу, что Корея лучше зависит от России» и так далее, словом, просил к рекомендации к корейской нашей дипломатии. Я отказал, сказав, что в дипломатию отнюдь не мешаюсь и не мое то дело.

Доктор философии Рафаил Густавович Кёбер, профессор в здешнем университете, вот уж уроков пять на фортепьяно дал нашим молодым учительницам Женской школы. Сам он ученик Николая Григорьевича Рубинштейна; значит, наилучший учитель, какого только можно найти. Преподает gratis [2]. Православный и верующий, попросил сегодня крестика, так как свой потерял, и икону Божией Матери; я его благословил и иконою Спасителя.

26 мая/7 июня 1895. Пятница.

Был американский бишоп Mac Kim, с одним из своих миссионеров Reverend Francis. Последнего я принял за путешественника; он же, оказывается, уже был у меня и в Японии живет шесть лет. Впрочем, их так много, что всех не запомнишь и не припомнишь.

Mac Kim едет в Америку на свой епископальный Собор и на отдых. Отдал он мне поклон от бишопа Hale, сочувственника соединенью Церквей. Я с своей стороны просил кланяться ему и рассказал, что имел уже корреспонденцию с Холем, но бросил ее, видя бесплодность. Прислал он мне брошюр о сношениях с Восточною Церковью; везде в сих брошюрах любовь и любовь — любовь Патриархов к епископалам, любовь сих обратно и так далее; но фактического сближения — ни на йоту. Одно пустословие; кто же из христиан скажет «я ненавижу», а не «люблю»; ведь и к язычнику нельзя обратить другого слова. Итак, бесполезно и переписываться в сем смысле, почему я с Холем и прекратил переписку, не имея времени на бесполезное. При сем показал Mac Kim’y пачку брошюр, полученных от Холя, исчерченных моими заметками при чтении.

И внушал ему на митинге их сильно говорить о соединении Церквей, причем прямо представлять необходимость отбросить все, что у них несогласно с догматами Православной Церкви. Мы не можем в догматах уступить ни на йоту; и тщетны были бы все старания их соединиться с нами, если они не решатся исправить догматическую часть своего учения. От англичан трудно еще ожидать сей уступки по причине британской гордости (причем Mac Kim улыбнулся, a Francis рассмеялся); но американцы не столь горды и гораздо смелее. Итак, пусть американцы решительно приступают к делу. Наш Святейший Синод будет весьма рад, с отеческою любовью примет; но, говорю, нужно прямо явиться с уступками в главном, с готовностью принять прямо и ясно все то, что исповедовала Неразделенная Христова Церковь первые десять веков (и что ныне с буквальной точностью исповедует русская Церковь). Во всем не догматическом вы можете остаться при том, что имеете, — например можете удержать музыку при богослужении, нынешнее устройство храмов (без алтаря), свое время празднования Пасхи; но, например, безусловно принять 7 таинств. Едва я это выговорил, как Mac Kim возразил, что «7 таинств они принимают, только делают различия между таинствами необходимыми для всех и не необходимыми; таинства Крещения и Причащения необходимы всем для Спасения, а например, таинство брака — не необходимо, — вы же сами не женаты». — «Ладно», — возразил я, — «а например, ваше дитя умрет крестившись, но не приобщившись — разве оно погибло? Где же необходимость двух–то для всех?» — «Но… но» — запнулся было он; — «Но это показывает», — заключил я, — «что споры будут бесконечные и соглашение никогда не состоится, если вы прямо и ясно, без всяких расчленений на важное и неважное, чего не знала Древняя Православная Церковь и не знает нынешняя, не примете и 7 таинств, и все другое догматическое, в чем различаетесь с нами»… — «Вы не принимаете нашу иерархию», — говорил, между прочим, он. — «Еще бы, коли вы и сами сомневаетесь в ней»… Как видно, это самый больной вопрос у них; все они заговаривают об этом. — Дал ему Служебник на японском (ибо спросил, где можно купить его), золотообрезный бишопу, простой Франсису; дал еще первому перевод Служебника на английский Робертсона (которого у меня семь экземпляров), второму — Пространный Катихизис на английском (каковая книга у бишопа, по словам его, есть); дал еще обоим по Катихизису на японском. Чрез Мае Kim’а послал золотообрезный служебник на японском бишопу На1е’ю. — Хвалил Mac Kim нашего священника в Сендае, значит — о. Петра Сасагава, человека по бездеятельности совсем похожего на мертвеца, которого забыли похоронить; такие, знать — им, протестантам, на руку.

27 мая/8 июня 1895. Суббота.

Утром, в шестом часу, до обедни, я освятил кроплением святой воды с пением Тропаря «Во Иордане» нижнюю часть здания библиотеки, совсем готовую для принятия книг, напечатанных Миссиею. Вчера мы с Давидом Фудзисава, заведующим книжным складом, определили порядок укладки книг, начиная с Богослужебных книг и Священного писания до брошюр здешнего сочинения вроде «Православн[?]» о. Павла Сато. Сегодня начали переносить книги в новую кладовую для них. Слава Богу, хоть это сделано!

В принесенном сегодня месячном японском журнале «The Sun», июньской книжке, прочитал статью академиста нашего, кандидата Киевской Духовной Академии Даниила Кониси, и часа два был в состоянии человека, нанюхавшегося чего–нибудь мерзкого. Статья «Характеристика русских». По Кониси: «Русский народ — флегматического темперамента», поэтому из Патрологии Чистовича и других он взял только дрянные черты сего темперамента и приложил их к русским; и вышло, что русский народ — тупой разумением, вялый волею, ленивый, не любящий ничего, кроме покоя, — до того, что даже руки не поднимет вытащить мухи из рюмки водки, а глотает водку прямо с мухой; ругается напропалую русский народ, не только простой, но и всякий другой, так что ругательность — неотъемлемая черта русского народа; есть и доброта у русских, но это больше от лени; неподвижность этого народа — от лени. Когда вышел из Индии, тогда было у него и свободолюбие — доказательство чего «вече»; но русский климат (по Боклю) переродил народ, сделав его флегматическим рабом и прочее…

И вот результат моего старания — сделать из посылаемых в Академии связующее звено между русским и японским народом! Совершенно наоборот — отталкивающими орудиями между двумя народами они сделались. Ибо, прочитавши статью Кониси, кто же из японцев не почувствует презрения к русским и желания быть подальше от них. Впрочем, и то: почувствуют это люди по мерке Кониси; но поумнее, пожалуй, и призадумаются: «Как же такой глупый, слабый, ленивый народ создал государство, пред одним словом которого хоть бы теперь Япония отступает из завоеванной Манчжурии. И русскому государству только тысяча лет, а Японии более двух тысяч, — сравнить же их ныне — кто больше и сильнее?..» И этот Кониси воспитан и пропитан весь благодеяниями России, и таким мерзостным словоизвержением платит ей за это! На счет Миссии воспитался здесь в Семинарии; не стоил по успехам отправления в Академию, но надул: подставил своего родственника — богача Нозаки, который, действительно, лично мне сказал, что отправляет его на свой счет и будет содержать в Академии — все ложь! Я написал в Синод, что один едет в Академию на свой счет, и должен был за это платиться своими боками: более двух тысяч рублей стоит мне лично этот хулитель России, потому что после совестно было просить Синод принять его на счет, — совестно за Японию, пришлось бы выставить надувательство японца.

«Благодарность есть свойство возвышенных душ» — это так; благодарности от японцев я не жду, ибо достаточно уже учен ими в сем роде; но душу мутит, что Отечество мое поносят и без нужды и даже во вред себе поносят; разве же подобные статьи не напускают тумана в глаза своим японцам? Вероятно, и Цуда Санзо воспитан был вот такими статьями до нанесения более раны несмываемого позора своему Отечеству, чем раны нашему Наследнику, ныне благополучно царствующему нашему возлюбленному Императору.

28 мая/9 июня 1895. Воскресенье.

Вопреки уличным толкам (о которых недавно говорила Japan Mail), в Соборе нисколько не меньше народа при богослужении, чем всегда. Только отсутствие деревенских посетителей теперь заметно, ибо по деревням везде время пыльных сельских работ.

Офицеры с «Крейсера», бывшие ныне в Соборе и потом заходившие ко мне, говорили, что война совсем была близка: уже отдано было нашей эскадре приказание — в случае отказа японцев возвратить Китаю полуостров Лаотан, идти из Чефу в Талиенван и напасть на японские транспортные и военные суда. Слава Богу, гроза миновала!

После Обедни заходил Иоанн Исида, сын судьи–христианина в Сидзуока, бывший прежде в нашей Причетнической школе; сияет от радости: картина его на выставке в Кёото отличилась: Император купил ее, и только ее и еще одну; обе — из недавнего военного быта; Иоаннова изображает двух солдат, одного стреляющего, другого заряжающего ружье; масляными красками; в четыре фута вышины.

29 мая/10 июня 1895. Понедельник.

Из провинций продолжают извещать, что вмешательство России отбило слушателей: так сегодня Хиромаци из Эдзири и Есида пишет, что все начавшие слушать учение перестали и только приходят браниться и поносить христианство и Россию; впрочем, от такого плохого катихизатора, как Хиромаци, лучшего письма в такое время и ждать нельзя.

Были: капитан «Крейсера» — проститься — уходит из Иокохамы, и капитан «Разбойника» Иван Константинович Григорович — пришел на стоянку вместо «Крейсера». На «Разбойнике» пришел контр–адмирал Степан Осипович Макаров, благожелатель Миссии, выхлопотавший пять лет тому назад, чрез Великого Князя Александра Михайловича из Миссионерского Общества четырнадцать тысяч рублей на окончание постройки Собора. Макаров уехал тотчас же в Миякосита на воды лечиться, ходит на костылях, на одну ногу ступать не может. Я написал ему письмо туда.

Капитаны тоже говорили, что война у нас с Японией совсем была близка: уже суда выкрасились в серый боевой цвет и приведены были в полное боевое положение, причем команды работали, по словам Григоровича, с полным одушевлением; Адмирал С. П. Тыртов показал себя очень распорядительным. Наша эскадра состояла из 23 (кажется, если не больше) судов, с тремя адмиралами — Алексеевым и Макаровым, кроме Тыртова, из которых Макаров уже приобретший себе боевую известность, как командир «Константина», в последнюю Турецкую войну пугавший турок в Черном море. Японцам пришлось бы иметь сражения посерьезней тех, которые они до сих пор видели. Теперь–то я понимаю серьезность вопроса посланника месяц тому назад: «В случае войны, уеду ли я в Россию или останусь здесь?» Я ответил, что останусь и, конечно, остался бы, чтобы беречь мою бедную паству, насколько можно.

30 мая/11 июня 1895. Вторник.

Mr. Carrothers написал корреспонденцию в «Japan Daily Mail», сегодня напечатанную, под заглавием: «The Greek Church in Japan» [3], в которой опровергает ложные слухи, будто христиане наши отчуждаются от Церкви из–за вмешательства России в дела Японии, будто в Сендае в нынешнем году отменен наш Собор из–за того, что мне опасно поехать туда и прочее. В конце письма он заметил, что хорошо бы газетам не печатать возбуждающих неприязненных толков. К этому придрался редактор и написал горячую передовую статью против русских газет, ныне опрокинувшихся на Англию за ее устранение от участия с Россиею, Германиею и Франциею в требовании, чтобы Япония возвратила Китаю Лаотан.

В русских газетах напечатано, что в нынешнем году двадцатипятилетие учреждения Японской Миссии. Посланник спрашивает, когда именно. Я показал о. Сергию синодскую бумагу, из которой видно, что в апреле 1870 года было решение. Стало быть, уж поздно. Стоит праздновать, так! Поменьше занимались бы у нас юбилеями, побольше делали, лучше было бы.

31 мая/12 июня 1895. Среда.

Утром Окуяма с Хацидзёосима приходил прощаться и приводил племянника. Заверяет, что Илья Яманоуци непременно найдет там добрую почву для проповеди; Яманоуци, бывший здесь же, с своей стороны заверял, что всего себя отдаст делу проповеди. Дай Бог, чтобы слова и надежды обоих оправдались.

Вечером товарищи Яманоуци, ученики старшего курса Катихизаторской школы справляли сообецу–квай; младший курс тоже участвовал; дано было им на кваси, — и целый вечер ораторствовали и рукоплескали друг другу в классной комнате, внизу.

Вечером Павел Накай приходил с советом пожертвовать ен сто, и никак не меньше пятидесяти, на семейства убитых на войне в сбор пожертвований, которым заведует Великая Княгиня Комацу. Я сказал, что ен двадцать пять, пожалуй, пожертвую, больше не в состоянии; полезно–де будет для улучшения мнения о русских, ныне столь ненавистных японцам за вмешательство в дела ее с Китаем; но вместе и смешно будет — закупает–де ласку. 25 ен, впрочем, можно дать собственно из–за сострадания к несчастным семьям, лишившимся кормильцев. Накай посоветуется с другими о сем.

С архитектором Кондером, бывшем сегодня по постройке (библиотеки), осмотрели трещины в Соборе. После большого землетрясения в прошедшем июне трещин не обнаружилось, но после следующих, хоть не столь сильных, несколько, хоть не больших еще, явилось, именно: в ризнице, по обе стороны колокольни. Колокольня своей тяжестью расшатала оба крыла. Следовало бы, заметил Mr. Conder, верхнюю часть ее сделать деревянною, чтобы было легче, — тогда бы трещин не было. Да, опыт учит, — а до того мы впотьмах, оттого и трещины. Есть еще в сводах, посередине, трещины, но такие малые, что я их не вижу, а видят Кавамура и Кондер.

1/13 июня 1895. Четверг.

Утром Илья Яманоуци отпущен, с Богом, на проповедь на Хацидзёосима. Дано ему свидетельство об окончании здесь курса в Катихизаторской школе, на случай придирки, имеет ли он право учить; благословлен образом Спасителя в серебряной оправе (большая икона у него уложена с книгами); дано на два месяца содержание — по девять ен в месяц, как первому ученику, дано на дорогу пять ен; снабжен приличными наставлениями — беречься дурных людей, которых много на ссыльном острове, проповедовать не словом только учение Христово, а и делом, и прочее. Отправился с добрым одушевлением. Помоги ему, Господи!

Почти все книги, напечатанные Миссией, перенесли в новую кладовую — нижний этаж библиотечного здания; и оказывается, кладовая мало не наполненною. Книги не идут в продажу, как ни объявляй и не расхваливай их! Нужно вперед печатать не больше 500 экземпляров; до сих пор мы печатали до тысячи, и никак не меньше 700.

Павел Накай приходил: советовался насчет вчерашнего предложения пожертвовать; все находят, что мне пожертвовать нельзя меньше ста ен; я сам то же думаю, но так как такой большой суммы не могу, то лучше совсем не жертвовать.

2/14 июня 1895. Пятница.

Был Яков Кавамото из Каннари, родственник покойника о. Иоанна Кавамото. Говорил, что христианство перешло от них в Эбидзима, 2 ри, и уже три дома там христианских; просят, чтобы селение их присоединено было к округу проповеди Ильи Накагава, — это и будет сделано на Соборе; ныне же послал книги и образки тамошним христианам. Говорил Яков, что хозяин дома, где живет катихизатор Илья Накагава, с тех пор, как стал слушать учение, перестал подвергаться припадкам умопомешательства; это его очень одушевило, и усердие его к вере Христовой продолжает возрастать; значит, ухватился за руку Небесного Отца и укрепляется Его благостию и силою. Дай Бог, чтобы не выпустил этой руки — иначе последнее может быть горше первых. Наказывал Якову и чрез него Илье — внушать это слушателю.

Была Мария Касукабе, бывшая ученица Женской школы, в прошлом году по болезни не окончившая курс, вернувшаяся домой в Какегава. Родители послали ее в Симоса обучаться шелководству. Хозяин заведения и товарки (человек 80) сначала гнали ее за веру, бранили, не хотели даже учить ее делу. Но храброго характера она и хорошо знающая вероучение, притом же усердная христианка; и от матери получила наставление при отправлении: «Учи там вере»; поэтому повела спор так разумно и являло такое доброе поведение, что теперь уже сделана старшею над двадцатью товарками и за веру ее уже не бранят, а, напротив, внимательно слушают ее и просят говорить о вере. Снабдил ее всеми книгами, какие даются в напутствие в жизнь выпускным из школы после экзамена; это поможет ей еще лучше просвещать желающих слушать учение Христово.

Поздно вечером Павел Накай принес отпечатанный лист Требника, еще — лист корректуры, где в 7–й песне погребения младенцев, в 3–м тропаре вместо «агаме хомерару» значилось только «хомерару», — «не нужно ли прибавить ,,агаме“?» — спрашивает; заглянул я в оригинал: «Как же, разумеется, нужно». И выходит: хоть сто раз перечитывай, а недосмотров не избежать. Errare humanum est [4] — одно и утешение. Но затем у Накай расцвела улыбка: «Передумал». — «О чем?» — «Есть у о. Павла Сато 5 ен, запоздалые пожертвования христиан на войну; не знает, куда деть; из Женского Благотворительного Общества (Сейкёо Фудзин кёо–дзоцу квай) нашего могут дать 2 ены; итого 7 ен есть; не прибавите ли?

Завтра последнее число взноса в сбор княгини Комацу». — «23 ены прибавлю, — пусть будет круглая цифра — 30 ен». И, вынувши деньги, отдал ему. Накай с цветущей улыбкой ушел. Завтра представлено будет пожертвование инспектрисой «Православного Женского Духовного Училища на Суругадай» и главною в «Православном Благотворительном Обществе» Елисаветою Котама.

3/15 июня 1895. Суббота.

Утром толковал Обара, Кису и их товарищам, чтобы играли что–нибудь серьезное, а не вечную гамму, на скрипке и фортепиано. Начали втроем на скрипках, что похоже на концерт, но сейчас же и бросили и пошли опять пилить гамму. И могут уж играть что–нибудь похожее на музыку — но лень, или неспособность, не знаю, что держит их всех вон лет десять на одном и том же месте; утомляют себя и сами же себе наводят апатию. И скуку этой вечной своей гаммою и самыми элементарными упражнениями на нее.

А намеревался я уже внизу построить здание для певческой, и в нем залу для концертов — для своих, да и чужие могли бы слушать. С бездарностями недалеко уедешь.

Пришел ящик с иконами из Троицко–Сергиевой Лавры: 3000 икон Спасителя, домовых, в семь вершков, и 24700 икон разных малых размеров, почти все Богоматери; всего на 1536 рублей. На много лет хватит этого запаса, только нужно бы домовые иконы Богоматери, тоже семь вершков. В ящике с иконами оказалась еще посылка от о. Александра Сахарова, лаврского иеромонаха, моего старого знакомого: серебряная кружка, четки, альбомчики видов Лавры, Москвы, Санкт–Петербурга и Киева и письмо, в котором, между прочим, извещается, что о. Моисей, двадцать лет назад бывший здесь и уехавший отсюда и, после службы в Александро–Невской Лавре, бывший настоятелем, в сане архимандрита, монастырей — сначала в Саратовском, иноком, Вятской епархии, ныне помещен в число братии в Софроньевской пустыни Вятской епархии. Вот что значит невоспитанность и невыдержка; способности богатейшие и развитие достаточное — кончил курс Семинарии; но капризливость, своенравие, упорство, гордость не умеет обуздать и исправить наше воспитание — оттого и никуда не годен человек.

4/16 июня 1895. Воскресенье.

После Обедни зашел ко мне сержант Семен Накацука, сын Иова, показывающего Собор, только что вернувшийся из Китая, в изношенном платье, в котором был все время на войне и участвовал во многих битвах; во все время пять пуль касалось его платья, одна засела в нем, но Бог миловал от ран; на сабле зазубрины от рубки по неприятелям при близких схватках; лицо обветренное и загорелое; словом, один из героев прошедшей войны.

Никита Сугамура, недавно оставивший катихизаторскую службу, чтобы учиться медицине, приходил опять проситься на службу; говорит: «Нечем содержаться во время учения», а вернее, поздно уже учиться — двадцать пять лет ему; содержать же его отец может, если содержал вот уже несколько месяцев; он сын врача из Каназава. Сказал ему, что, когда соберутся священники на Собор, предложу им о нем; вероятно, не будут иметь ничего против, ибо он оставил службу не по дурным причинам. Просится он еще служить катихизатором здесь, в Токио, чтобы продолжать самому усовершенствоваться в богословских знаниях; об этом пусть сам просит Тоокейских священников; если кто возьмет его в число своих катихизаторов, я не буду против.

5/17 июня 1895. Понедельник.

Американский bishop Me Kim и Reverend Francis прислали три книжки: в японском переводе катихизис, догматику и нравственное учение — учебники ихние в здешней их семинарии на Цукидзи.

Просмотрел оглавление догматики; конечно, пробелы, — нет о Священном Предании, о призывании святых и прочего, извращения, например, брак считается естественным таинством, а не благодатным, пресуществление не признается и прочее, запутанность в изложении, например учение о благодати излагается после таинств, но почти все прочее — совсем православное.

И возгорелось у меня сильное желание внушить Мак Киму — на ихнем митинге в Америке настаивать на изыскании средств к приведению двух Церквей в единение. Нетрудно это, мне кажется; но нужно поступать практически, а не зря, как они это до сих пор делали: пришлют посла в Санкт–Петербург, к Святейшему Синоду: «Давайте, мол, соединяться». Что мог отвечать на это Святейший Синод, как не молчанием? Легко сказать — «соединяться», когда Святейший Синод и вся Русская Церковь не знают, что за люди, каких верований и правил. — А пусть бы американские епископалы поступили хоть вот так: избрали бы даровитых и усердных молодых людей десять или больше, со специальным назначением изучить русский язык и перевести на английский все лучшие наши догматические и другие вероучительные сочинения, в то же время самим глубоко изучить все наше православное учение; пусть бы попросили у Святейшего Синода профессора для обучения их русскому языку и вероучения, с назначением ему $2000 жалованья; пусть бы таким образом основали специальную школу или общество — в Сан–Франциско под надзором Преосвященного Николая Алеутского; лет в десять появилась бы на английском языке вся наша лучшая богословская литература, необходимая для ознакомления американцев с нашей Церковью.

В то же время переведены были бы и обратно с английского на русский символические епископальные книги, при помощи которых Священный Синод и все, кому ведать надлежит в России, узнали бы в точности епископальное учение (хоть у нас его довольно близко знают из сравнительных Богословий). Тогда бы американские епископалы узнали прямо и ясно, что им нужно принять, или отбросить, или исправить, чтобы Православная Церковь могла принять их в общение. Если гордость не будет обладать ими столько, сколько обладает английскими их собратьями, то они согласятся на единение в догматах с нами, в каком предмете мы не можем уступить им ни на йоту; обрядовые же разницы затем будут улажены любовью Святейшего Синода, а равно и Восточных Патриархов.

Или же пусть бы своих молодых людей, предварительно приготовленных по общему образованию и по русскому языку, присылали в наши духовные академии. Во всяком случае им этот шаг к сближению легче, чем нам; хоть бы часть вот этих людей и средств, что ныне в Японии, употребили на означенное дело — для Японии урона не было бы, а новое великое дело началось бы.

6/18 июня 1895. Вторник.