1896 год

1896 год

1/13 января 1896. Понедельник.

Литургию совершали соборне со мною пять японских священников; проповедь об умерщвлении плоти сказал диакон Андрей Метоки. После службы поздравили меня с Новым Годом священнослужащие и некоторые христиане, в том числе Сергий Сёодзи. Затем я поспешил в Посольство, чтобы поспеть к служению молебна, который мы и отслужили с о. Сергием и диаконом Димитрием Константиновичем Львовским при отличном пении посольского хора, состоящего из нескольких наших семинаристов и молодых чиновников Посольства. В Церкви, кроме членов Посольства, был полковник Хорват, железнодорожный строитель, проезжающий на Амур, полковник Вогак, военный наш агент, капитан «Корейца», ныне стоящего в Иокохаме, и несколько офицеров. Полковник Хорват, служивший доселе по железнодорожной части на Аму-Дарье, рассказывал, между прочим, что он пять персов–магометан, из своих рабочих, обратил в христианство, то есть при их желании сделаться христианами принял участие в них, чтобы они были достаточно научены и крещены, тогда как местный священник был весьма безучастен к этому делу. Миссионеров бы нужно в эти наши новые края… Говорил еще полковник Хорват, только что проехавший Америку, как страдало его патриотическое чувство там: везде о России отзываются как о деспотической и полуварварской стране, при расположении даже к России; сами же американцы поражают крайнею своею эгоистичностью и материальностью.

2/14 января 1896. Вторник.

В школах начались обычные занятия. Мы с Павлом Накаем принялись за продолжение перевода Евангелия с одиннадцатой главы Иоанна.

3/15 января 1896. Среда.

Начал ходить на класс практической проповеди (Ринкоо по Осиено Кагами). Собираются оба класса Катихизаторской школы. Класс после обеда с двух до трех часов.

Андрея Сукава, звонаря, отправил с иконой в Кобе. Кто–то из офицеров крейсера «Владимир Мономах» вступает в брак, так посаженный отец, командир крейсера, телеграммой просил икону Спасителя прислать с нарочным для благословения!

4/16 января 1896. Четверг.

Петр Оояма, бывший катихизатор, потом гвардеец, ныне опять, по его просьбе, принят в катихизаторы и назначен в Коморо и Каруйзава для проповеди. Родина его близ Коморо. Отослано содержание за пол–января и за февраль — 12 ен.

О. Симеон Мии просит перевести Семинарию в Кёото. Едва ли осуществимо.

5/17 января 1896. Пятница.

Всенощную пред праздником служил о. Роман Циба; на Литию и Величание выходили со мной еще оо. Сато, Юкава и Осозава. Молящихся было больше, чем в прошлом году, но пели плохо без Львовского, певшего в Посольстве, и Обара, больного.

Регентствовал на правом клиросе Лука Орита; пели у него лучше, чем у Иннокентия Кису, учившегося в Санкт–Петербургской Капелле; несмотря на то, что он был в горе: он только что, пред всенощной, получил отказ от учительницы Раисы Ито, которую сватал; только неделею предупредил его Тимофей Секи, которому Раиса и дала согласие. Бедный Лука уже второй отказ получает: два года тому назад сватался к учительнице Елене Ямада, которая тоже отказала под предлогом, что не думает еще замуж (зато и поддерживала же она сегодня его хор: положительно заливала всех поющих своим великолепным дискантом, уже лет восемь лет составляющим красу правого хора).

6/18 января 1896. Суббота.

Праздник Богоявления.

Литургию и Водоосвящение совершили соборне. Проповедал Петр Исигаме. Молящихся было маловато для такого великого праздника. Было несколько наших матросов с «Корейца».

Сергий Ооцука из Неморо пишет, что катихизатор Феодор Минато почему–то оставляет службу. Уж не потому ли, что назначен Собором, по представлению о. Николая Сакураи, в Кусиро, а до сих пор тот же о. Сакураи находит причины держать его в помощь проповедничеству в Неморо? Написаны тотчас же письма к о. Сакураю и к Минато. Жаль, если этот кроткий человек оставит службу; прежде он был учителем пения, потом сделался катихизатором и до сих пор служил хорошо.

Вечером был Поляновский: совсем в хорошем расположении духа — задумал переменить перо на шпагу; притом же доктор Скриба открыл причину его немощи в недостатке выделки его органами для него белковины…

7/19 января 1896. Воскресенье.

Пришла с Афона великолепная икона: копия Божией Матери Слезоточивой. Не знаю только, где поместить ее в Соборе.

Reverend Jefferys, американский епископальный миссионер из Сендая, принес в подарок вновь переведенный на японский их «Prayer Book»; я ему дал в обмен наш требник на японском. Спрашивал еще он о некоем Оосима, причем показал свою карточку, снятую группою вдвоем с ним. Родом сей из Мориока, где сделался католиком, потом в Сендае перешел в православие, после чего пришел сюда в Катихизаторскую школу — десять лет тому назад; но, пробыв здесь несколько дней, вернулся в Сендай и перешел в атеисты, а затем в буддисты, и был даже бонзой; ныне же желает сделаться епископалом. Так не могу ли я сказать, «что за человек сей Оосима, ибо был он здесь в школе?». Я решительно ничего не мог припомнить о нем, да и как, если был он здесь очень короткое время и десять лет назад? Сказал только, что человек этот, должно быть, очень опытный, перешедши чрез столько вер, и потому не вижу препятствий к принятию его в недра Англиканской Церкви, если он того желает…

8/20 января 1896. Понедельник.

От о. Сакурая пришло известие, что Феодор Минато попросил уволить его от церковной службы для помощи его родственнику в Куросиро по семейным делам; по исполнении сего долга опять воротится–де на службу. Едва ли.

Передан ящик ботанических книг ботанику Макино, профессору здешнего Университета; книги от ботаника, директора Ботанического Сада в Санкт–Петербурге.

Послана денежная помощь (6 ен), по просьбе, Акиле Ивата и без просьбы (3 ены) — Даниилу Хироока, который сам болен, а жена родила; недавно ему послано 5 ен, тоже без просьбы.

Зима, наконец, надумала заявить свои права: сегодня пошел снег, небольшой, правда, но порядочно нахолодивший воздух.

9/21 января 1896. Вторник.

О. Феодор Быстров пишет, с сегодня полученной почтой, что был на свадьбе на Выборгской: сын нашего товарища, покойного о. Стратилатова, женился на дщери нашего товарища о. Ставровского; сын сей — бедный чиновник; сын у Ставровского есть — тоже чиновник. И сетует о. Феодор, что дети наших товарищей пошли по светской службе; у другого сотрудника Миссии, товарища о. Демкина, все сыновья — тоже. И это в Петербурге, где духовные учебные заведения так хорошо устроены! Сколько я знаю, все наши товарищи там, сами духовные отцы, воспитали детей по–светски и вывели на мирскую службу! Хватило же, значит, морозом наше поколение. И ведь, конечно, уверяют, что дети сами обнаружили светские наклонности, тогда как дети в десять–двенадцать лет совершенно во власти родителей, и душой, и телом, не имея ни психической, ни физической возможности определенно выразить свою наклонность по тому или другому служенью.

10/22 января 1896. Среда.

Душевная жизнь слагается из ежедневных, ежечасных, ежеминутных мыслей, чувств, желаний; все это — как малые капли, сливаясь, образуют ручей, реку и море — составляют целостное жизни. И как река, озеро светлы или мутны оттого, что капли в них светлы или мутны, так и жизнь — радостна или печальна, чиста или грязна оттого, что таковы ежеминутные и ежедневные мысли и чувства. Такова и бесконечная будущность будет — счастливая или мучительная, славная или позорная — каковы наши обыденные мысли и чувства, которые дали тот или другой вид, характер, свойства нашей душе. В высшей степени важно беречь себя ежедневно, ежеминутно от всякого загрязнения.

11/23 января 1896. Четверг.

Увеличиваются ли шансы на распространение христианства в Японии? Напротив, уменьшаются. Прежде стоявшие во главе государства, вроде Соесима, Ивакура, были люди умные, но без европейского образования; не веровали, но оставались под сомнением «быть может–де, и со стороны науки вера предписывается». Ныне же универсально образованные начинают пробиваться на вершины, вроде Канеко из Харварда и подобных; эти уже неверы решительные, отрицающие веру во имя «всесветной–де науки». Японцы же такой стадный народ, лишь бы кто с закрученными рогами, да из своих, пошел вперед: толпой повалят за ним.

12/24 января 1896. Пятница.

Из Кореи Спиридон Араи пишет, что они праздник Рождества Христова проводили втроем с Алексеем Като (из Санума) и Иоанном Китадзима; последний за 22 ри нарочно пришел к Спиридону, чтобы встретить вместе молитвой Великий Праздник. Желает очень Спиридон говорить окружающим корейцам о вере, но еще язык недостаточно знает; просит Православное Исповедание на китайском, так как корейцы читают по–китайски.

С Формозы пишет Яков Комабара (родом из Иваядо; был прежде здесь в Катихизаторской школе, но скоро возвратился по болезни глаз; теперь — в военной службе), что проводили они там праздник Рождества Христова очень торжественно. Нашелся там, около него, еще православный христианин, Марк Оогава (из Хакодате), да еще один католик, да протестант–китаец. Соединив силы, они приготовились к празднику, оповестили о нем публичным объявлением, приглашая и язычников. 6–го числа (в наш православный праздник) и собралось верующих и неверующих человек сорок; Яков был главным совершителем молитвословий; Марк помогал ему пением, потом говорили они, вслед за ними и другие верующие, назидания, соответствующие празднуемому событию; в заключение предложено было и угощение собравшимся. Просит Камацубара прислать ему Часослов для употребления на молитвенных собраниях.

Конечно, просящим все будет отправлено, что можно.

И трогательно читать эти письма рассеянных повсюду наших христиан, явно гласящие, что Христово дело деется здесь, что благодать Божия входит в души японцев, о которых иные говорят, что они не способны веровать…

Проповедников бы послать нам в Корею и на Формозу. Но кого? Авось либо, впрочем, и найдутся. Нашелся же для Хацидзёосима. На Соборе нынче будет говорить о сем.

13/25 января 1896. Суббота.

Варнава Симидзу из Хацивоодзи описывает прибытие туда — погостить дома у отца — вернувшегося из России Иоанна Кавамото. Весьма приятно, что Кавамото являет себя благочестивым христианином: встретили его на станции многие, и он в сопровождении их отправился прежде всего в церковный дом, чтобы помолиться и принести Богу благодарение; принял там поздравление от христиан, сам приветствовал их и потом уже отправился к себе, в свой родимый дом.

Описывает потом Варнава свое пятидневное пребывание на праздниках в Гундоо, хвалит ревность христиан, постоянно собиравшихся молиться с ним и слушать его проповеди. Ни одного нет там ослабевшего в вере; все, от мала до велика, ревностные христиане.

Василий Ямада, катихизатор Карасуяма, описывает празднование там Рождества Христова. Все прекрасно. Прискорбно одно: Матфей Тода, бывший катихизатор, совсем помешался; помешательство религиозного характера: представляется ему вознесение Спасителя, явление ангелов и подобное. А недавно один христианин из Карасуяма говорил, что Тода помогает там по проповеди, и я обрадовался, думая, что он поправился.

О. Иов Мидзуяма пишет, что половина христиан Такасимидзу просит убрать оттуда катихизатора Спиридона Оосима: вспыльчив и гневлив. О. Иов, однако, не принял прошения, ибо некем заменить Спиридона, если его взять оттуда; пусть подождут–де Собора и тогда просят другого катихизатора. Пишет еще о. Иов, что церковный дом в Исиномаки спасен от огня чисто Божиим покровительством; все вокруг выгорело, а он остался; в наглядное показание сего о. Иов прислал фотографию церковного дома с нынешнею его окрестностью.

14/26 января 1896. Воскресенье.

Написал о. Симеону Мии в Кёото, чтобы в Квансай искал учеников для заведения Катихизаторской школы в Кёото. Если найдется до десяти, то школу с сентября и откроем. Отсюда будет дан один кандидат для нее. Потом, когда школа привьется, можно и здание для нее построить.

Был молодой бонза Ито, из Кёото, секты Ниси Хонгвандзи; направляется в Россию и Сибирь изучать нашу веру, предварительно будет в Индии и Персии еще знакомиться с магометанством. Посылает его начальство. Какая цель — не говорил он. Вероятно — в том или в другом виде — противодействие христианству. Во всяком случае — легкомыслие.

— Едете изучать нашу веру, но приготовились ли хоть несколько к этому? Познакомились ли с нашею верою здесь по нашим книгам, которых уже множество на языке, понятном для вас? — спрашиваю.

— Нет, нисколько, — отвечает.

Я дал ему переведенную на японский язык Догматику Преосвященного Макария, посоветовав изучить дорогой. Затем дал ему письмо в Кёото к о. Мии, который может снабдить его несколькими практическими наставлениями для путешествия. Обещался дать и несколько рекомендательных писем в Россию, когда он приедет сюда, в Токио, уже для отправления за границу.

15/27 января 1896. Понедельник.

Сегодня, с помощью Божией, кончили перевод Евангелия от Иоанна и принялись за книгу Деяний.

О. Иов Мидзуяма еще два письма прислал, одно за другим; и с ними прошение христиан Такасимидзу — убрать оттуда катихизатора Спиридона Оосима. Жаль сего последнего: один из самых старых катихизаторов, но изменился до крайности и характера несимпатичного; отставить его — все равно, что пустить по миру с большим семейством, переменить не с кем: другие священники никто не желает его к себе; просто девать его некуда. Продиктовано строгое письмо к нему, чтобы он постарался помириться с христианами; к Иову написано, чтобы уладил — до Собора; жаловавшимся христианам, чтобы извинили недостатки своего катихизатора. Если не уладится дело, то придется Спиридона Оосима взять в Токио, а отсюда послать какого–либо юнца в Такасимидзу.

16/28 января 1896. Вторник.

В сегодняшнем номере «The Japan Daily Mail» статья о христианстве в Корее выражает самые светлые надежды для миссионеров. Из восьми провинций этого шестнадцати миллионного государства в шести миссионеры уже действуют. Везде их любезно принимают, слушают. Сам Король недавно выразился, что он желает «видеть гораздо больше христианских учителей в своем государстве». У протестантов (методистов, пресвитериан и баптистов, действующих вместе) там ныне уже 528 корейских христиан и 567 оглашаемых. Миссионеры все — полны радостных надежд, которыми они и кипели на нынешних своих годовых собраниях, которых свидетелем был автор статьи (Cookevill). Статья эта не касается епископалов, у которых тоже успехи, и католиков, у которых — величайшие успехи и тысячи христиан, ибо они там очень давно.

Мы–то что же? А страна соседняя нам! — Но где нам взять миссионеров, которые дождем сыплются у тех? Япония вот десятки лет ждет хоть бы одного, — и нет.

Стефан Камой, катихизатор Кокура, пишет, что при посредстве Николая Мацуи засватал себе невесту, и скоро свадьба. Послана икона и 10 ен помощи.

Его товарищ, Иоанн Фуруяма, катихизаторствующий здесь, в Асакуса, на днях объявил, что тоже женится, а вчера приходила с матерью заявить о себе его невеста, Мария Исии, обучавшаяся пять лет в нашей Женской школе. Помощь тоже дана.

Оба — прекрасно кончившие курс Семинарии. Даст Бог, со временем будут священнослужители.

17/29 января 1896. Среда.

Сегодня утром, во время перевода, заглядывает в комнату Павел Иосида, наш церковный переводчик книг, и просит разговора по экстренному делу. Вышел с ним в другую комнату, но смотрю, — он шатается и дрожит, бледный, как смерть. «Что случилось?» — Спрашиваю. Объясняет путающимся языком, что из–за него одна девица утопилась в канале, причем подает просьбу об отставке от церковной службы. «На случай, — говорит, — если бы что произошло, так чтобы имя Церкви не было замешано и запятнано». Просит также 31 января, в расчетный день, заплатить за него хозяину его квартиры, если за ним окажется какой долг. Словом, завещание делает, как будто сейчас же готовясь умереть.

Оказывается: влюбился он в дочь соседа по прежней квартире. Правда или нет (может, ему только показалось), соседка тоже полюбила его. Мать будто бы заметила это и сетовала хозяину квартиры Иосида: «От–чего–де в таком случае не женится; без сего имя моей дочери будет запятнано». Иосида, подслушав этот разговор, испугался за доброе имя своей возлюбленной и тотчас же перешел на другую квартиру. А она утопилась из–за этого. Прочитал он это во вчерашних газетах.

Нужно заметить, однако, что он с своей возлюбленной не только не имел никакого грешного дела, но даже и никакого разговора, просто только видел ее проходящею мимо его окна.

Странною мне показалась вся эта история, однако раздумывать было некогда: человек прямо в могилу смотрит! Попросил я старика–секретаря Нумабе навести справки в городе, а Иосида поручил Исааку Кимура, его товарищу по переводчеству, живущему здесь же, наказав ему не отпускать от себя Иосида. Целый день Иосида и пробыл в Айайся у Кимура, а Нумабе исследовал в городе. И оказалось: девица действительно утопилась, и красавица, одетая в богатое платье, — все признаки возлюбленной Иосида. Но по другим признакам — не семнадцати лет, а лет двадцати пяти («под мышками у нее выросли волосы», что Нумабе считает верным признаком сего возраста), кажется, беременная, по–видимому, гейся. Утопилась в трех чё от дома, где живет возлюбленная Иосида; народу вчера утром, когда вытащили утопленницу, было тьма–тьмущая — на 10 чё по улице; и при всем том не могли дознаться, кто она? Из чьего дома? Чего не могло бы быть, если бы она была из дома тут же, у места несчастья; обнажив ее, втиснули кое–как в принесенную кадку и отнесли в полицейский участок — пока найдутся ее родные.

Словом, по всем признакам, печаль Павла Иосида о погибели его возлюбленной по меньшей мере преждевременна. Нумабе рассказал все это мне (явившись уже во время вечернего перевода, в восьмом часу), потом Иосида, потом оба — Нумабе и Иосида — явились ко мне; первый — «успокоил–де Иосида», второй — «простите, что наделал даром тревогу», причем весь сиял улыбками. — Кажется мне, однако, что печаль его только что начинается. Едва ли девица в него влюблена; кажется, вся история — дело его воображения, а от сего последнего, если им затронуто сердце, не меньше страдают люди, чем от действительных фактов. Помоги Бог бедному Павлу перенести его душевную болезнь!

18/30 января 1896. Четверг.

Японский праздник, и потому не учились.

Я почти целый день занят был в ризнице.

С половины десятого было отпевание Якова Фукухара, старика, учившегося некогда и в Катихизаторской школе, хотя без пользы для проповеди. Старик был добрый и простой, как дитя; несколько раз исповедался и приобщался. О. Павел Савабе был его духовником. Умер в провинции, недалеко от Токио, но завещал отпевать его в Соборе и похоронить в Токио. Сегодня и отпели его соборне: со мной служили пять священников и прочие; отнесен был на кладбище в Сомеи христианской процессией с преднесением креста и со священнослужащими в облачениях. Упокой, Господи, душу доброго старца!

Окуяма с Хацидзёосима был. Строго наказал ему позаботиться, чтобы не даром год прожил там выпрошенный им катихизатор Яманоуци, чтобы до Собора образовалась там хоть небольшая Церковь, иначе Собор катихизатора туда не отпустит.

Павел Иосида был: цветет улыбками; положил свататься к своей возлюбленной; Нумабе и Кимура будут у него сватами. В добрый час!

Петр Исикава, редактор, приходил; просил позволения хору пропеть несколько песней наших на благодарственном концерте. Просят иностранные миссионеры о сем; очень им нравится наше церковное пение. Концерт будет 15–го февраля нового стиля, в субботу, на Масленой. Зная, что у нас в субботу всенощная, просят в девять часов вечера, когда всенощная кончится. Пусть пропоют; дело доброе — в ту и другую сторону. Димитрий Константинович Львовский не хочет идти, но он наставит Алексея Обара, который тоже отлично управит хором. Могут пропеть «На реках Вавилонских», что они поют претрогательно, «Взбранной» — печального напева, сочинения Якова Димитриевича Тихая, «Достойно», прекрасно переложенное. На большее едва ли будет время, — Участвует в концерте, между прочим, Рафаил Густавович Кёбер; фортепьяно — его часть.

19/31 января 1896. Пятница.

Приходили из «Общества молодых людей» (Сейнен–квай) двое, Мацумура и Нива, просить о том же, о чем вчера Исикава просил: отпустить певчих пропеть 15- го февраля на музыкальном собрании в пользу их общества. Я, конечно, отпустил, наказав сим двоим наперед сообщить регенту, сообразуясь с программой концерта, сколько времени приблизительно полагается для нашего пения, чтобы так и приготовиться. Для удобства наших певчих они предполагают устроить концерт не вечером, а днем, с двух часов, что, конечно, будет лучше для певчих, да и для публики тоже.

Общество это устроено по инициативе американских протестантских миссионеров для влияния на молодежь в христианском духе. Обладает оно уже прекрасными двумя кирпичными зданиями, неподалеку от нашей Миссии, построенными, конечно, на американские деньги. Членов в нем ныне до трехсот; помощь оказывается семнадцати юношам, учащимся в разных школах (платится за квартиру их или дается на пропитание). В зданиях ежедневно вечером даются уроки английского языка, на которые собираются человек сто двадцать; по воскресеньям, с двух часов, бывает христианская проповедь; собирается человек двести, почти все ученики разных школ, до Университета включительно. Мацумура именно главный проповедник. Кроме того, в зданиях вмещается библиотека, где ежедневно всякий желающий может читать книги или газеты. Мацумура и Нива — оба конгрегационалисты; первый — уроженец Акаси, в Банету, и воспитанник Reverend Hepburn’a, второй — уроженец Оосака и воспитанник Протестантского Университета в Кёото (Доосися). Вспоминали мы, между прочим, Ниидзима, основателя сего Университета, близко, хотя кратковременно, знакомого и мне. Просили они сказать на их собрании, в одно из воскресений, лекцию о моих впечатлениях с приезда в Японию доселе, но я отказался, сказав, что мое дело — говорить о вере во Христа и больше ни о чем.

20 января/1 февраля 1896. Суббота.

Петр Такемото пишет восторженное письмо, но наподобие протестантского, — о том, что Священное Писание, при чтении и толковании его, есть меч, проникающий до разделения души и тела, и прочее. Уж не сбил ли его кто с пути? Человек совсем еще не опытный. Увидим.

Игнатий Мацумото, катихизатор Уцономия, был: о. Тит отпустил его на неделю посетить мать, так по пути домой. Говорил, что Церковь в Уцономия совсем устроена, все в мире между собой и с священником; «Советы мои–де (Игнатия) помогли о. Титу помириться со всеми; до того же он был официальным священником, не больше: придет, отслужит и уйдет; теперь он бывает у всех на дому и со всеми ласков, равно как все почтительны и ласковы с ним». Коня вывели с церковного двора, курятники убрали, так что теперь церковный двор и дом чисты. Все это приятно. Одно не хорошо: Церковь не заявляет своего оживления расширением своих пределов.

21 января/2 февраля 1896. Воскресенье.

За литургией был контр–адмирал Степан Осипович Макаров, один из ктиторов Собора. Вчера еще спросил телеграммой из Иокохамы чрез консула князя Лобанова, когда начинается литургия; я ответил — в девять. И он сегодня из Иокохамы приехал еще раньше девяти. После литургии был у меня. Тут же случился некто Хираки, телеграфист, возвратившийся из Кореи; пришел сообщить подробности о Спиридоне Араи, подвизающемся теперь в Корее в изучении тамошнего языка с целью проповедывать христианское учение корейцам, хотя сам — купец. Я перевел речи Хираки Степану Осиповичу, что было началом моей настойчивой просьбы ему — хлопотать в Петербурге об учреждении Духовной Миссии в Корее.

Поехали потом мы с ним завтракать к посланнику Михаилу Александровичу Хитрово, по приглашению. За завтраком и после я не упускал случая говорить на ту же тему. Михаил Александрович пригласил меня и на обед, чтобы провести больше времени с мимолетным гостем Макаровым; не отказался и от сего; за обедом и после разговор был большею частью о необходимости развития заграничной духовной Миссии, и прежде всего о Миссии для Кореи. Степан Осипович вполне сочувствует мне, хотя не дал определенного обещания хлопотать в Петербурге, ибо занят–де другими делами, но, между прочим, взял обещание с Михаила Александровича Хитрово и с полковника Вогака, в этом месяце тоже отправляющихся в Россию, что они вместе с ним, Макаровым, явятся на миссионерском собрании в Петербурге ходатаями за Духовную Миссию для Кореи. Оба — Хитрово и Вогак — выразили полное свое сочувствие делу.

22 января/3 февраля 1896. Понедельник.

Емильян Хигуци и потом Алексей Обара приходили жаловаться, что Женская школа не хочет участвовать в концерте, о котором была речь выше. Я ответил, что принудить не могу. Значит, затеяли дело, не посоветовавшись наперед с ними, без которых нельзя обойтись. Девицы просто стесняются выступить на подмостках, оттого и отказываются; говорят: «Это не церковное дело»; а потому они не считают для себя обязательным преодолеть это стеснение.

Послано 5 ен Иоанну Судзуки, катихизатору в Оцу (Мито), на родины его жены и 3 ены на болезнь его матери; написано, что пока мать будет больна, та же сумма будет высылаться ежемесячно. Бедная женщина — много детей, но ни у кого приюта для матери!

23 января/4 февраля 1896. Вторник.

Вчера вечером было братское собрание (симбокквай) всех мужских школ вместе для приветствия Иоанна Кавамото, вернувшегося от родных и ныне вступающего в должность преподавателя. Говорил он, что собрание было не так оживленно, как бывало прежде, и учителей на нем было меньше. Что ж, ему предложить теперь живить школы, если сумеет. Будет «кочёо».

Утром послал прощальное письмо Степану Осиповичу Макарову, уходящему сегодня из Иокохамы на американском пароходе; послал ему также, по его желанию, рекомендательное письмо к нашему Епископу в Америке, Преосвященному Николаю.

Начинаем окончательно думать о плане для Семинарии; советовался сегодня с о. Павлом Сато, с Павлом Накай и так далее, и разногласий не оберешься. Отдал план места Иоанну Кавамото, чтобы он сделал свои соображения.

24 января/5 февраля 1896. Среда.

Сергий Кувабара, катихизатор Эдзири, пишет, что вещи его погорели на пожаре, бывшем там; о. Матфей посылает его в Какегава потому, что у него ровно никакого дела нет, и не любят его на нынешнем месте; и жалуется о. Матфей, что Кувабара не слушается его, не идет в Какегава; просит и содержание ему не посылать, если не послушается. Очень жаль, что Кувабара оказывается таким плохим.

О. Петр Сасагава пишет про свои семейные обстоятельства и спрашивает, что делать: дочь его Сира восемь лет тому назад была выдана за Петра Кодадзима, но сей, пожив с ней несколько, ушел и до сих пор шляется, не приставая прочно нигде; поведения, словом, плохого. Сира на досуге обучилась акушерству, чтобы на всякий случай быть обеспеченной в жизни, но доселе находится в неопределенном положении; мужа ее зовут в Сендай, не идет; пишут к нему, чтобы он уже заявил, что не имеет отношения к Сире, ибо–де слышно, что он женился на другой, — отвечает, что это неправда и изъявляет притязание на Сиру. Так вот тянется несколько лет. Спрашивает о. Петр, что делать? — Я просил его друга, секретаря Нумабе, найти в Токио Кодадзима, ибо он здесь, удостовериться, что он взял к себе другую женщину, представить мне о сем удостоверение трех свидетелей, тогда о. Петру будет написано, что дочь его свободна выйти за другого. Нумабе почему–то, однако, уклоняется от сего поручения. Но дело решить нужно.

Принесли пятьсот фотокопий блаженного Герасима, Патриарха Иерусалимского. Разошлем по Церквам. Что Патриарх старейшей Церкви приветствует нашу юную Церковь, об этом должны быть извещены все наши христиане, и это не должно забыться долгое время.

О. Павел Сато отправился на остров Хацидзёосима посетить Илью Яманоуци и посмотреть, есть ли надежда на основание там Церкви.

25 января/6 февраля 1896. Четверг.

Поликарп Исии из Осанай, на Эдо, пишет, что проповедь там процветает; есть совсем приготовленные к крещению, есть и новые слушатели.

Стефан Исидзука, бывший катихизатор, потом отставленный за малоуспешность, вновь призван на службу и поставлен в Цицибу; там его желают, и он, как человек поведения хорошего, будет полезен по крайней мере для поддержания в вере ныне имеющихся там христиан. Жалованья ему, как ходзё, 6 ен; он будет в то же время учить там шелководству и тем еще зарабатывать себе хлеб.

Мнения других — это цветы их души; они столь же разнообразны, как разнообразны души; следовать всем в деле, о котором спрашивается мнение, нельзя; вышло бы не пособие делу, а разорение ему. Следует же из всех мнений, поколику они не совсем пустоцветы, извлекать самое лучшее и самое применимое к делу, как пчела из всех разнообразных цветов извлекает только самое лучшее и сладкое — мед, и разве еще — воск для сосуда ему.

26 января/7 февраля 1896. Пятница.

Вот несчастие–то! Кавамото, на которого я рассчитывал для Семинарии, оказывается с дрянным характером — упорным и капризным. На днях еще, когда поручил ему сделать соображения касательно постройки Семинарии, он наговорил мне кучу противоречий, совсем пустых, вроде того, что «японцы любят так», «японцы привыкли так», тогда как я живу в Японии гораздо больше лет, чем сколько ему от роду, и стало быть не нуждаюсь, чтобы он объяснял мне, что любят японцы.

Ныне утром, принесши свой чертеж предполагаемых зданий, изумил меня глупостью своих соображений. Комнаты глубиною в 4 1/2 кен. «Но как же свет, достаточный для чтения, достигнет в глубину комнаты, когда щиты (сёодзи) закрыты?» — спрашиваю. Не отвечает, а начинает молоть вздор. Гимнастику предположил у забора в Женскую школу. «Но это неудобно для Женской школы», — говорю, — «В таком случае перенесите отсюда Женскую школу», — объявляет, точно я имею силу на воздухе поместить ее. Пред зданием для учеников — загораживающая двор клетка — аудитории–де. «Но она здесь совсем мешает», — говорю. — «Для красоты школы так необходимо», — отвечает. На мои спокойные возражения он отвечал с капризливостью упорного ребенка, и когда я все–таки спокойно, как будто не замечая неприличия его речей, попросил его начертить схему предположенной им комнаты для жилья учеников, имея в виду, что он более подробно обдумает дело, он, совсем разгневавшись, оставил план в моих руках и со словами «я иначе не могу» ушел из комнаты.

На целый день это опечалило меня. Итак, все его приготовления к педагогическому служенью: остановка для того в России, поездка к Сергею А. Рачинскому — все это тщетно. Какой же он педагог при таком характере! Даже и порядочности–то настолько, чтобы сдержать себя, нет; это уж принадлежность его низкого происхождения: сын торгаша — из сословия, преимущественно пренебрегаемого в Японии. Много значит, в самом деле, здесь «сизоку» японец, или «хеймин». Вековое благородство крови или неблагородство ее не может тотчас исчезнуть, потерять влияние, сделаться незаметным. Оттого и ныне, Петр Исигаме, например, вековой дворянин, повел бы себя совершенно иначе, даже представляя соображения совсем неосновательные. Кавамото же, Кониси, даже Ивасава — чего от них ожидать, кроме неблагородства, свойственного их низкому происхождению? Жаль, что поздно узнаешь все эти вещи; думаешь — перлы везде обретаются; быть может, везде, только не в японских низких слоях.

27 января/8 февраля 1896. Суббота.

От о. Симеона Мии печальное письмо: в ответ на мое предложение ему собрать учеников для основания Катихизаторской школы в Кёото, пишет, что не идут теперь порядочные люди в наши школы (да и не в наши только, а во все христианские), хороший народ весь без остатка размещается по разным светским, утилитарным и научным заведениям; к нам идут разве оборыши, никуда не годные. Было время, что наши проповедники считались передовыми людьми, теперь они в числе самых отсталых (по способностям к научному образованию). Хотелось бы о. Семену основать там Семинарию, чтобы брать на воспитание мальчиков — с общеобразовательною программою и между прочим только — с религиозною. Цель — собрать лучший элемент; авось–либо из него–де выделится и добрая часть для религиозного служения. Но где же у нас люди и средства для такого предприятия, коли и здесь–то, в Токио, при всем желании, мы до сих пор не могли завести такого учреждения, между тем как здесь сосредоточены все силы Миссии, материальные и духовные? А в плохую школу не пойдут, или окажется в ней такая же дрянь, оборыши, как и ныне. Итак, желание о. Симеона неосуществимо и наводит только грусть.

Игнатий Мацумото, на возвратном пути от матери, рассказал, что Иоанн Катаока, катихизатор в Кисарадзу и Акимото, завел китайско-японскую школу для детей. Это, конечно, мешает проповеди, ибо приковывает к одному месту и отнимает время. Но у него семь человек семьи, а получает он от Миссии 12 ен и 2 ены на квартиру в месяц — как прожить на это? Но отставить его от службы тоже не желательно, хоть маленькая польза для Церкви от него все же есть. Господь с ним!

Сегодня в Женскую школу пришла девочка, над которой когда–то совершилось чудо исцеления, Анна Мацунага из Яманака; теперь ей двенадцать лет; обрадовалась она очень, увидев меня, и я обрадовался ей; щебетала, как птичка. Я призвал Анну Кванно, начальницу школы, и сдал ей маленькую Анну. Доставил ее сюда брат ее Иоанн.

28 января/9 февраля 1896. Воскресенье.

Заговенье перед Масленицей.

Целый день дождь, даже с громом. Впрочем, это не помешало обычному числу христиан быть у обедни, а в три часа совершиться бракосочетанию катихизатора Иоанна Фуруяма с Марией Исии. Совершал о. Семен Юкава; в первый раз сегодня слышал весь перевод сего Таинства; перевод вполне понятный; молитвы ясны, торжественны, иногда трогательны; Апостольское же наставление просто целиком и неизменно должно запечатлеваться на душе венчающихся — так оно важно, величественно и вместе любезно, такую непреложную программу счастливой жизни указывает!

Во время совершения бракосочетания в Церкви был, между прочим, посланник наш — Михаил Александрович Хитрово, приехавший ко мне и не нашедший меня в комнате. Он приезжал попрощаться: чрез две недели едет в Россию. По секрету говорил, что вызывает для управления дипломатической миссией в его отсутствие из Кореи Шпейера.

Мне подумалось, что напрасно обижает своего секретаря Де Воллана. Жаловался он также, что нынешние молодые люди в его посольстве (Козаков, Поляновский и прочие) очень плохи: совсем безучастны к делу; «Французский посланник, — говорил он, — приехал сюда гораздо позже, и между тем вокруг него множество друзей–японцев, завербованных его служащими в посольстве, которые дружатся, стараются войти в интимности с нужными людьми; у меня же совсем нет таких сослуживцев». — «А Поляновский?» — попробовал я возразить, вспомнив, что Зиновий Михайлович беспрестанно повторяет, что очень занят по Посольству и что это его интересует очень. — «Да он какой–то слабенький умом», — ответил Михаил Александрович. Поляновский между тем пишет умные статьи, им дорожит «Новое время», — в чем же «слабость?» Уж не в том ли, что Поляновский хороший христианин?.. Собирается Михаил Александрович привезти с собою из России гораздо лучший штат служащих; дай Бог; только едва ли осуществится. Я тоже вот сколько лет жду из России хороших миссионеров, но их нет. Михаил Александрович мечтательней, то есть счастливее меня.

29 января/10 февраля 1896. Понедельник Масленой Недели.

Завтра японский гражданский праздник «Киген–сецу» (восшествие Дзинму на престол, то есть начало Японского государства); ко всенощной звонили в большой колокол; Женская школа вся пришла и заняла свое место в образцовом порядке; из мужских школ — почти ни одного; я тут же, в алтаре, сделал строгое замечание о. Роману, нынешнему кочёо, и послал его за учениками; пришли, но стали в беспорядке; хорошего ближайшего начальника у них нет; о. Роман — так только, для проформы; надеялся я на Кавамото, но, кажется, совсем тщетно. Не знал я его характера, когда он учился здесь, да и какой характер у мальчика? Способности порядочные — был исправен, бойкости особенной не было, оттого не было случаев бранить его за шалости, — больше что же? А из России все они так почтительно и ласково пишут. И представилось мне — золото человек; но видно — правда, что в тихом омуте черти водятся.

30 января/11 февраля 1896. Вторник Масленой Недели.

Иоанн Кавамото является и говорит:

— По экономическим соображениям я перебираюсь жить в город.

Я ответил:

— Экономические соображения должны бы удержать вас здесь в миссийском доме; ибо здесь вы имеете квартиру, а в городе должны будете платить за нее.

— Но я зато буду получать 30 ен, не 25.

— Вы будете получать в городе 25, как я уже сказал вам прежде: «Пока примете школу, как „кочёо", будете получать 25 ен, принявши — 30». Хотите теперь получать 30, примите школу.

— Я еще не готов на это.

— В таком случае и не получите 30.

— Но все, живя в городе, получают.

— На всех не было экстренных издержек, как на вас, по вашему приготовлению к педагогической должности.

Хотел он что–то говорить про свои семейные обстоятельства — приход Павла Накай для перевода, ибо было шесть часов, помешал. Семейные обстоятельства я его знаю. Как прежде дом его был мелкого торгаша, так и теперь. Возмутительная жадность к русским деньгам и отсутствие всякого усердия к служению Церкви; какую–нибудь одну ену или две, переходом в город выиграть случая не упускает, а в Церкви до сих пор при богослужениях хоть бы раз побыл; и это специально готовящийся к заведыванию учениками!

Была днем Агафья Мори, вдова о. Никиты, лечащаяся от умопомешательства; отпущена была доктором на день из госпиталя. Слава Богу, кажется скоро совсем будет здорова; благодарила за детей и так разумно вела себя. Приходила с Анной, дочерью о. Павла Сато.

Обедню служили сегодня три священника. На молебен и я выходил.

После обедни Павел Накай принес купленный им перевод Евангелия от Матфея и Марка католический; переводили с Вульгаты четыре патера с японским ученым, потом два патера другие исправляли перевод, который, однако, почти то же, что протестантский — простонародный. Замечательна, однако, уступка Католической Миссии общественному мнению: против своей воли Священное Писание переводят; запорошивают его сокращенным содержанием в начале каждой главы, параллельными местами в самом тексте, объяснительными заметками после каждой главы, а все же переводят; только жаль, — плоховато; нам позаимствоваться нечем. А как бы хотелось позаимствоваться с какого–нибудь хорошего перевода! Сегодня вечером, например, шло труднейшее место: Деян. 10 гл. 34 ст. и дальше. Все переводы — не только японско–китайские, но и иностранные — врозь; и мы с Накаем плохо перевели, особенно ст. 36–39; вижу, что плохо, а что поделаешь, когда и сам в точности не уяснишь отношение мыслей и слов, а тут еще грамматика совсем противоположная подлиннику.

31 января/12 февраля 1896. Среда Масленой Недели.

Сегодня закончены занятия до начала Второй Недели Великого Поста по школам и у нас по переводу; кончили мы сегодня вечером одиннадцатой главой Деяний.

Днем опять приходил этот нахал Кавамото проситься в город по своим экономическим соображениям. Сказано ему строго, что он здесь, пока примет школу, для того, чтобы предварительно присмотреться к ученикам, а также и им показать себя, что, уйдя в город, он не может этого делать. Но так как он на каждое мое слово возражал и не слушал никаких резонов, все ломил свою «экономию», то я, наконец, просто прогнал его.

Приходил Петр Исигаме просить денег на пирушку им, академистам, пишущим в «Синкай», с членами Айайся, издающими «Сейкёо Симпоо», для скрепления взаимных дружеских отношений. Дал я 10 ен. Говорит:

— Мало.

— Приложите от себя по несколько.

— Пойду посоветуюсь с товарищами.

Вернулся: никто не хочет дать ни гроша в складчину для собственного же удовольствия. Все бы им только на новые и новые русские деньги жить, и печататься (почти без всякой пользы, ибо ленятся хорошо писать), и даже пировать!

Павел Иосида приходил сказать, что ему отказали в сватовстве на его возлюбленной. Говорят родители: «Мы не можем выдать ее прежде старшей сестры, которая еще не замужем».

— И это Кимура слышал от самих родителей? — спрашиваю.

— Нет, это говорил хозяин квартиры, где я прежде жил; чрез него шло дело, — пояснил он.

Значит, искусно успокоили его. Родители едва ли и знают что. Иосида и сам до сих пор не знает, кто родители; какого звания, состояния, даже где живут; он видел только ежедневно проходившую мимо его квартиры нарядно одетую и красивую ученицу, заключив, что она живет тут же, около него и прочее. Во всяком случае Иосида, по–видимому, поправляется, смотрит бодрее и говорит, что прилежно займется переводом.

1/13 февраля 1896. Четверг Масленой недели.

Павел Сибанай, из Оота, пишет, что четверо из его слушателей уже крещены, есть и дальнейшие слушатели, но жалуется на своего предместника Исайю Мидзусима: уехал он, не заплативши за квартиру за двенадцатый месяц; когда Сибанай написал ему, чтобы выслал плату, Мидзусима очень рассердился, потребовав у него все книги, даже те, за которые Сибанай будто бы заплатил ему и так далее. Христианин из Оота тоже пишет много дурного про Мидзусима; между прочим, что он от Миссии получал на квартиру 3 ены, а за квартиру платил только две, что ленился, ссорился и тому подобное. Мидзусима в самом деле был плохим катихизатором в Оота, но пора бы уже дрязгам из–за него там прекратиться. Написано Павлу Сибанай в этом смысле.

Стефан Мацуока, из Фукуока на Киусиу, пишет болтливое письмо, в котором между прочим извещает о следующей своей глупости: чтобы добыть слушателей, он 120 своих визитных карточек разослал к разным лицам в городе, но не простых карточек, а с отпечатанными на обороте 23–30 стихами 11–й главы Евангелия Матфея, то есть с проклятиями тем, кто не станет его слушать. Слушателей, разумеется, тоже ни одного не приобрел этим.

Павел Окамура, из Коци, пишет, как всегда, бесплодное письмо — никогда у него нет слушателей и никогда от него радостных известий, несмотря на то, что он самый старый и опытный наш катихизатор. Нового только, что Кирилл Огасавара, учившийся некогда здесь в Семинарии, открыл там школу русского языка. Много научит! Но как же желательно теперь японцам изучать русский язык! И все это в чаянии денежных выгод, с открытием Сибирской железной дороги.

Иоанн Судзуки пишет восторженную благодарность за 5 ен для жены и 3 для матери. Как мало нужно, подумаешь, чтобы сделать человека счастливым, хоть на несколько минут. Пишет еще, что наш богач — христианин Саймару — построил помещение для Церкви, но назначил за него плату, в месяц 4 ены, тогда как прежде за церковный дом платилось 1 1/2 ены. Поистине японское христианство!

Сегодня в первый раз в нынешнюю зиму выпал снег. Утром вид был совсем зимний, к вечеру снег почти везде стаял.

За всенощной был Иоанн Кавамото. Приятно. Видно, подействовало мое замечание, что он, «готовясь в педагоги, и в Церковь никогда не показывается».

2/14 февраля 1896. Пятница Масленой недели.

Сретение.

За литургией весьма мало было христиан из города.

После литургии отправился в Посольство по полученному от посланника приглашению на блины. Михаил Александрович в записке упоминал, что есть о чем поговорить.

Действительно, событие не малой важности: 11–го числа (нового стиля) февраля корейский Король вместе с сыном–наследником «убежал» из дворца в Русское посольство, где ныне и находится и откуда издает повеления, уже стоившие голов нескольким министрам, приверженцам Японии, державшим его в плену во дворце. По японским газетам («Дзидзи» и другим), Король мстит за Королеву и политического в его поступке ничего нет. Вообще японская пресса, по первому известию, относится к делу весьма осторожно. Но народное возбуждение тем не менее последует; показанием служит то, что со вчерашнего вечера уже усилили полицейскую охрану вокруг русских здесь; у нас, в Духовной Миссии, двое одетых в партикулярное платье полицейских ходят внутри, двое в своей форме стерегут снаружи. В Сеуле в Посольство послан десант с «Корнилова» в десять человек при пяти офицерах, одной пушке. Должно быть, недавно отправившийся туда посланником Шпейер действует там решительно. Рассказывал он (в вагоне, когда мы случились вместе едущими из Токио в Иокохаму несколько недель назад), что он, будучи секретарем Посольства в Персии и во время отлучки Посланника Бюцова исправляя за него должность, два раза грозил Шаху вызовом русского войска, — раз, кажется, и вызвал несколько, — и дело всегда кончалось полным успехом, за которое он получил благодарность. Вероятно, и ныне подобный риск. Только чем кончится, Бог весть.

Послал архитектору Кондеру записку, прося его to see on account of the plan for seminary. В моих мыслях план готов; посмотрим, не скажет ли что нового Кондер; во всяком случае Семинария в нынешнем году должна быть построена.

Бывший некогда хорошим катихизатором, потом возмутившийся против церковной власти, в 1884 году, за что отставленный, Андрей Яцуки просится опять на службу Церкви — «многие братья–де побуждают его к этому». Отказано ласковым, но решительным отказом. Куда ему в катихизаторы, когда он в тюрьме сидел за мошенничество! Огонь, воды и медные трубы прошел этот Яцки, оставивши церковную службу. А ведь каким был когда–то усердным! И всему виновата гордость. Похвалили братия — он и вообразил о себе, и пошел…

3/15 февраля 1896. Суббота Масленой недели.