Восприятие материалов о Русской Церкви деятелями парижской эмиграции
Восприятие материалов о Русской Церкви деятелями парижской эмиграции
В сопроводительном письме А. П. Вельмину к присланным им материалам о гонениях на Церковь Г. А. Косткевич просил опубликовать эти материалы 19 марта 1930 г., в день, назначенный для всемирных молитв о Русской Церкви, причем опубликовать их сразу во всех странах и издать на основании этого материала отдельную брошюру. Он также просил ознакомить с переданными им документами П. Н. Милюкова, митрополита Антония (Храповицкого), Ватикан, архиепископа Кентерберийского, члена Консервативной партии Англии Киндерслея и «комитет по борьбе с советской антирелигиозной пропагандой, который существует в Англии…»[343].
Косткевич разрешал делать любые редакционные поправки и сокращения, за исключением двух моментов – он просил сохранить обозначенную в материалах оценку деятельности митрополита Сергия и обозначить все «Москва III 1930»[344].
Первое как раз и вызывало протест.
А. П. Вельмин предлагал использовать весь богатый фактический материал записок, но при этом устранить из них «несомненно чрезвычайно субъективную и слишком уже примитивную оценку всех последних шагов и мероприятий Митр[ополита] Сергия»[345]. Эту «субъективную» оценку он приписывает исключительно личным чертам своего знакомого, который, обладая большим мужеством, глубокой преданностью своему делу, вместе с тем имеет большую «самонадеянность и переоценку удельного веса своей личности и своей работы, что невольно отражается на его суждениях и делаемых им оценках»[346].
Эти качества он и его друзья видели и раньше, но оправдывали их молодостью Косткевича, думая, что «та ответственная и серьезная работа, которую ему пришлось в таком юном возрасте выполнять», «вскружили несколько ему голову и невольно внушили ему несколько преувеличенное представление о себе»[347].
В тот же день, когда было получено письмо от киевского знакомого, 14 апреля 1930 г., Вельмин пишет ответное, которое в копии пересылает Б. А. Евреинову. Он пишет:
«Очень тяжелое чувство произвело на меня Ваше отношение к митрополиту Сергию, Ваше резкое осуждение его, доходящее даже до того, что Вы постоянно называете его предателем и даже сравниваете его с Иудой. Вы меня простите и не обижайтесь на меня, но, по-моему, это слишком примитивное и поверхностное отношение к тому чрезвычайно сложному и тяжелому положению, в каком находится м[итрополит] Сергий. Из посылаемых мною Вам вместе с этим письмом газетных вырезок Вы увидите, что та часть русской эмиграции, к которой принадлежу и я, иначе смотрит на все это и видит в м[итрополите] Сергии только последовательного продолжателя церковной тактики Патриарха Тихона и митр[ополита] Петра. А так соблазнившее многих и здесь «интервью» его тоже расценивается нами, да и некоторыми иностранцами, как Вы увидите из газетных вырезок, не так трагично и прямолинейно, как Вами. Ведь вот Вы теперь не щадите слов, чтобы осудить и заклеймить м[итрополита] Сергия; а вспомните, как осуждали многие и Патриарха Тихона за его “признание” советской власти, за его знаменитое “письмо”, давшее ему возможность выйти из тюрьмы. А что тогда писала о Патр[иархе] Тихоне известная часть эмиграции! Почти то же, что сейчас Вы пишете о м[итрополите] Сергии»[348].
Он упрекает своего корреспондента, что тот «смеет» говорить от имени всей Церкви, в субъективности, пристрастности в оценках.
Возникла парадоксальная ситуация. Сообщения о положении Русской Церкви, в которых так нуждалась эмиграция, оказались неприемлемыми, «вредными» и немыслимыми для опубликования.
Анатолий Петрович решается все же переслать материал с копиями письма Г. А. Косткевича и своего ответа Б. А. Евреинову и через него П. Н. Милюкову с пожеланием устранить субъективную, по его мнению, оценку всех последних шагов и мероприятий митрополита Сергия. Получив пакет, Б. А. Евреинов в письме от 23 апреля 1930 г. выразил согласие с точкой зрения Вельмина. «В планах Вашего корреспондента много несбыточного, – осторожно писал он. – Но все же это весьма умный и нужный корреспондент»[349].
На основании полученных материалов Евреинов сделал доклад на закрытом заседании пражских эмигрантских деятелей с участием специально приглашенных лиц, интересующихся церковными вопросами. Материалы произвели ошеломляющее впечатление[350]. Однако полемику с митрополитом Сергием Борис Алексеевич не стал обнародовать.
В письме Вельмину Б. А. Евреинов высказал идею составить на основании присланных материалов брошюру и перевести ее на ряд иностранных языков. Однако, как он писал Милюкову 14 мая 1930 г., «острая полемика с митр[ополитом] Сергием должна быть из такой брошюры исключена»[351]. С целью издания брошюры документы в копиях были переданы им представителю чехословацкого Министерства иностранных дел З. И. Завазалу, занимавшемуся вопросами русской эмиграции. Завазал поддержал идею чешского издания брошюры, обещал переговорить на эту тему с Президентом Чехословакии Э. Бенешем.
Предполагалось, что вводную статью напишет В. В. Зеньковский, материалы приведет в систему известный писатель по церковным вопросам И. А. Лаговский, издание брошюры осуществит YMCA, по всей вероятности, сразу на нескольких языках, причем будет выслан гонорар. Копию материалов должен был получить и архиепископ Кентерберийский. А. П. Вельмин одобрил план издания статьи-брошюры на русском и иностранных языках, причем было оговорено, что готовить брошюру в целом будет проф. Лосский.
П. Н. Милюков, получив материал, признал его «очень важным» и обещал часть его использовать в «Последних новостях» в ближайшее время. Интересно, что он выступил оппонентом Б. А. Евреинова и А. П. Вельмина в вопросе о цензурировании критических материалов в адрес митрополита Сергия. Павел Николаевич решил напечатать все без сокращений, правда, посоветовавшись предварительно с митрополитом Евлогием.
По мнению Милюкова, объективное восприятие деятельности митрополита будет обеспечено опубликованием «Письма к Смидовичу» («Памятной записки» митрополита Сергия).
«Памятная записка» П. Г. Смидовичу была важным документом, представляющим церковную ситуацию и деятельность митрополита Сергия как возглавителя Церкви в существенно ином ракурсе, чем все остальные документы. М. Е. Губонин писал: «Для будущего историка Церкви этот документ явится чрезвычайно важным в смысле оценки истинного положения дел в те годы (особенно п. 21[352]), а также для определения степени правдивости ответов Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия при двух интервью, данных им представителям своей (советской) и зарубежной печати 2 (15) февраля и 5 (18) февраля 1930 г. Судить о действительном смысле и значении Декларации можно только при сопоставлении этих двух документов митрополита Сергия»[353]. Введение «Памятной записки» в блок документов действительно сильно повлияло на восприятие присланных документов.
П. Н. Милюков писал Б. А. Евреинову:
«Тенденцию против Сергия мы, по-моему, не имеем права замазывать. Личность Сергия (подчеркнуто в письме Евреинова. – О. К.) после сведений в очерке с 1925 г. (имеется в виду «Обзор церковных событий…». – О. К.) действительно выходит умаленной, но политическая позиция его, по-моему, как раз оправдывается его прошением к Смидовичу, там не пустяки, как говорят авторы “Ответа”, а самая суть дела, и если бы он добился удовлетворительного ответа (чему я не верю), то его позиция была бы с лихвой оправдана…»[354].
П. Н. Милюков поместил присланные материалы в своей газете «Последние новости». В числе опубликованных документов были: «Ответ Русской Православной Церкви», «Обзор главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 г. до наших дней», а также документы: «Записка о правовом положении Церкви в России» и «Памятная записка митрополита Нижегородского Сергия о нуждах Православной Патриаршей Церкви в СССР», некоторые материалы подверглись сокращению[355].
После публикации «Обзора главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 г. до наших дней» в «Последних ведомостях» следовало редакционное послесловие: «Сегодня мы кончаем печатать полученную нами из России церковную “информацию”. Последнее слово сознательно заключено в кавычки, потому что то, что нами получено, не является информацией в точном смысле слова. В материале более чем достаточно полемического задора и тенденциозных выводов, и необходимо признать, что полемика авторов “информации” с митрополитом Сергием очень искусно переплетена с церковными событиями…»[356] Так, редакция «Последних новостей» во главе с Милюковым смягчала резкость суждений русского корреспондента.
«Обзор» был перепечатан в 1931 г. в издававшемся в Париже журнале русских католиков «Благовест». В качестве автора статьи был указан русский католический священник А. Дейбнер. В этом виде «Обзор» попал в Россию. М. Е. Губонин включил статью в свой сборник «Акты Святейшего Тихона…»[357].
Статья стала называться «Русские иерархи под игом безбожников», а прежнее название стало подзаголовком. Все архиереи собирались «под иго» без различия их расхождений.
Большие изменения претерпел и самый текст «Обзора…».
Сверка рукописного варианта статьи, хранящегося в архивном фонде «Евреинов» со статьей в «Благовесте» показала, что статья подверглась стилистической правке. Кроме этого, были внесены небольшие изменения, свидетельствовавшие, что католический священник действительно приложил руку к этому документу. Так, вместо «Православная Церковь» автор пишет «Греко-Российская Церковь», вместо «ксендз» – «католический священник латинского обряда».
Но это мелочи по сравнению с большой и последовательно проведенной правкой принципиального характера. Изменения претерпели многие фрагменты, в которых говорилось о вмешательстве органов власти в дела Церкви, упоминалось ОГПУ, раскрывались провокационные замыслы чекистов. Значительному сокращению подверглась информация о митрополите Кирилле Казанском, митрополите Петре Крутицком. Были исключены резкие выражения, касающиеся митрополита Сергия. Взамен автор цитирует известные за границей материалы, отсутствовавшие в оригинале. Изменен фрагмент, касающийся доклада епископа Василия (Беляева) митрополиту Сергию, который, прожив два месяца, с 1 августа по 23 сентября, в поселке Хэ с митрополитом Петром, по возвращении, 29 октября 1927 г., сделал доклад митрополиту Сергию. В публикации Дейбнера исключен весьма обширный фрагмент, посвященный оценке предшествовавшей деятельности и личности митрополита Сергия, вырезан кусок о важнейших событиях 1929 г. – посланиях митрополита Кирилла митрополиту Сергию; переданных при помощи епископа Дамаскина словах митрополита Петра с осуждением деятельности митрополита Сергия и его Синода и т. д.[358]
Вместо этого Дейбнер помещает цитату одного из документов с рассуждениями о легализации Русской Церкви и обширный фрагмент о синодальном управлении, к теме статьи не относящийся.
Кем же был мнимый автор статьи А. Дейбнер?
В эмиграции известен Александр Иванович Дейбнер (1899–1946), сын известного русского католика, убитого в ссылке в России. Александр, как и отец его, был католиком. Принял монашество в 1919 г. с именем Спиридон. В 1926 г. рукоположен во пресвитера. В 1928–1930 гг. служил настоятелем церкви византийского обряда в Ницце. В 1930 г. перешел в православие, в юрисдикцию митрополита Евлогия. На богослужении, где совершалось присоединение к православию, присутствовали протоиерей Сергий Булгаков, Н. А. Бердяев и др.[359]
Как писал митрополит Евлогий, «некоторое время Шарлеруа обслуживал о. Дейбнер, перебежчик, то ли от нас к католикам, то от католиков к нам обратно, но я быстро оттуда его взял и назначил протоиерея Д. Владыкова (Харьковской епархии), священника-миссионера»[360]. Возможно, именно в этот период А. Дейбнер поставил свою подпись под статьей Косткевича.
Прошло немногим более года, и о. Спиридон вернулся в католичество[361]. Будучи секретарем епископа д’Эрбиньи, был заподозрен в шпионаже в пользу СССР. Его обвиняли в аресте католических священников в СССР. Другие это отрицали, считая вымыслом[362]. Личность была явно крайне неуравновешенная, способная стать игрушкой в руках любых хозяев. Изъятие и замена слов, фальсификация документа с определенной тенденцией могли быть продиктованы стремлением скрыть некоторые вещи, обнаженные автором «Обзора…». Другими словами, нет ли и здесь «руки ОГПУ»?
Тем не менее и в урезанном виде статья содержала богатый фактический материал. М. Е. Губонин постоянно пользовался фактами из этой статьи, тем самым давая ей высокую оценку. Публикацию он предварил следующими словами: «В целях оказания помощи читателю, желающему вникнуть в самую суть сложных и трагических событий, отображаемых нижеследующими документами, считаем полезным предпослать последним в качестве некоего предисловия или схемы, расшифровывающей в кратком изложении их внутреннюю сущность и взаимосвязь, – статью-обзор католического автора (священника), заимствованную нами из одного зарубежного издания, правда тенденциозно настроенного против Русской Церкви и нашей страны, но прекрасно осведомленного во всех тонкостях и хитросплетениях современного бытия нашей Церкви». Еще до опубликования «Актов…» Лев Регельсон, работавший с материалами из архива М. Е. Губонина, напечатал в сборнике «Трагедия Русской Церкви»[363] многие материалы со ссылкой на статью А. Дейбнера. Таким образом, Дейбнер стал широко известным в кругу церковных историков, присвоив славу никому не ведомого исповедника.
«Ответ Русской Православной Церкви» имел редакционное предисловие, где говорилось:
«Все полученное является документами первостепенной важности, т. к. в них сообщаются факты, до сих пор бывшие малоизвестными или совершенно неизвестными в эмиграции. К сожалению, редакция далеко не все сможет напечатать и ввиду обширности присланного, и ввиду специфических современных русских условий. Авторы записок являются противниками того пути, по которому идет м[итрополит] Сергий. И в России, значит, как и в эмиграции, существуют два течения. Так это и должно быть»[364].
Напряженность в отношениях между митрополитом Антонием и митрополитом Евлогием зрела уже несколько лет. Причиной были разногласия в вопросах о возглавлении Церкви за рубежом, о вовлечении Церкви в политику, о разграничении полномочий между митрополитами. Отношение к декларации усугубило размежевание.
Отметим выступления парижских эмигрантов в печати в поддержку митрополита Сергия. Так, в статье М. Курдюмова[365] «Митрополит Сергий и русская эмиграция» говорилось:
«Перед каждым русским иерархом во всей своей мучительной остроте вставал вопрос о защите и спасении Церкви, оказавшейся между молотом советских атак и наковальней пассивной и боязливо озирающейся паствы. <…> Чтобы выполнить свою поистине святую и подвижническую роль исповедника-миссионера в безбожном государстве, митрополит Сергий обязан подчиниться обязательным для всех законам СССР. Если он восстает против этих законов, его служение окажется абсолютно невыполнимым и невозможным ни в коей мере»… «Он перед Богом и своей первосвятительской совестью не берет на себя тяжкого греха ради человеческих похвал себе отдать церковь “на поток и разграбление” уже до последнего основания, до гашения последней лампады. <…> Боясь запятнать наши белые одежды “свободных эмигрантов” запекшейся кровью сердца русского первосвятителя, мы малодушно отвращаемся от него и в своей суетной слепоте не видим той правды, которой служит безбоязненный и великий в своем подвиге митрополит Сергий»[366].
В другом номере анонимный автор пишет:
«Нужны не катакомбы, а открытая церковь – пусть гонимая и ограбленная, но явная. Русскому народу нужен его сельский храм, куда он может в праздник пойти. Нужен еще батюшка, его крестящий, венчающий и отпевающий, псаломщик, хор певчих, нужна открытая, свободная молитва». «На эту великую народную нужду и отвечает путь, избранный и указанный покойным патриархом Тихоном и в данное время принятый митрополитом Сергием»[367].
После выхода материалов о положении Русской Церкви в газете «Последние новости» епископ Вениамин (Федченков) направил в редакцию статью под названием «Разные пути (письмо в редакцию)»[368].
В ней он выразил точку зрения ряда парижских деятелей. По его словам, единомышленники просили его откликнуться в печати на опубликованные Милюковым документы. Он писал: «Давно отойдя от политической жизни, после прочтения документов о Митрополите Сергии («Ответа» и «Записки») я ощутил потребность высказаться: молчать стало тяжко. Тяжко – и потому, что сущность дела освещается не только неправильно, но вызовет и дурные последствия, вредные и душам, и жизни. Но еще более горько стало от того, что чрезвычайно болезненно ударили по лицу отца. Для нас, подчиняющихся Московской Патриархии, Митрополит Сергий есть фактический возглавитель страждущей Церкви, общий отец наш. А для меня лично он еще не только бывший мой ректор по Академии, но и близкий начальник по первым шагам моей службы в течение двух лет, когда я был личным секретарем у него, как Финляндского Архиепископа. Живя это время общею с ним жизнью домочадца, я не только мог близко знать своего Владыку, но и любил его».
Считая молчание на «поносные документы» «отказом от сыновнего долга, грехом равнодушия к публично оскорбляемому отцу», епископ высказал свои мысли и чувства по поводу опубликованных статей.
Первым материалом, который он прочел, была «Памятная записка». Епископа Вениамина поразил тон этой «Записки» – «простой, открытый серьезный, деловой». В «смиренно-кротком» духе этого документа, обращенного к представителю власти, епископ Вениамин увидел дух христианской любви и мудрости, Дух Божий, дух Православной Церкви. Этот стиль резко контрастировал с тоном автора «Ответа…», по словам епископа, «не мирным», «не любовным», раздраженным, безжалостным. В этом епископ Вениамин увидел главное доказательство неправоты авторов критических материалов. Такое настроение, считал Владыка Вениамин, «нельзя назвать действием духа благодати».
Он писал: «…мы не можем и не желаем присоединиться к обвинителям» и остаемся с митрополитом Сергием, с его «правдой Божией»
Главная причина «раздраженного» тона противников митрополита Сергия, по мнению епископа, такова: авторы «Ответа», не будучи церковно-ответственными за последствия своих действий, ревнуют, но ревнуют «не по разуму» (Рим. 10, 2).
Эмиграция, считает епископ, после появления статей, направленных против митрополита Сергия, «еще более поняла истинность пути митрополита Сергия»: «казалось бы, новые документы могли рассчитывать не только на большое действия их, но даже и на углубление разделения. Между тем, благодарение Богу, эмиграция (за исключениями) чутким сердцем решила перешагнуть через новый соблазн! И осталась спокойной. Слава Богу!»
Статья епископа Вениамина – один из наиболее эмоциональных откликов в защиту митрополита Сергия в ответ на присланные из России материалы.
Митрополит Евлогий (Георгиевский) за участие в молении, устроенном по инициативе архиепископа Кентерберийского в Вестминстерском аббатстве и храмах Лондона, был по указу от 10 июня 1930 г. отстранен митрополитом Сергием от управления русскими церквами в Западной Европе, однако все же отношение к митрополиту Сергию у эмигрантского Парижа радикальным образом не изменилось. Интервью митрополита Сергия, были встречены без осуждения.
В газете «Сегодня» публикуется архипастырское послание митрополита Евлогия, в котором говорится:
«Содержание этой беседы… настолько противоречит печальной действительности, так расходится даже с официальными данными самой советской прессы, что не остается никаких сомнений в ее советской фальсификации. Именно в том, что это плод нового измышления Советской власти в ее борьбе с церковью и вообще религией. <…> высказывания… или искажены советскими редакторами, или же насильственно продиктованы агентами советской власти… Нам никогда не понять всей тяжести Креста, лежащего на наших братьях и, особенно, на плечах нашей церковной иерархии в Советской России!»[369]
Эта позиция кардинально отличалась от духа выступлений карловацкого духовенства, которое, как уже говорилось, во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) в резких тонах высказалось против новой церковной политики митрополита Сергия.
Но не только в Сремских Карловцах не встретили с пониманием церковную политику Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в начале 1930-х гг. Рижская газета «Сегодня» отозвалась на публикации «Последних ведомостей», в частности на «Ответ Православной Церкви», статьей известного журналиста М. И. Ганфмана, который писал:
«…как выясняется теперь, и среди загнанного и измученного духовенства России имеются смелые и мужественные деятели, которые при самых ужасных условиях решили дать свои соответствующие истине ответы на вопросы, кот[орые] были предложены митрополиту Сергию, и противопоставить их казенной советской версии. Это было сделано группой правосл[авного] духовенства, почти немедленно после того как появилось пресловутой интервью»[370].
Думается, что эта точка зрения отражала взгляды большинства непредвзятых читателей эмигрантской прессы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.