Пятница третья
Пятница третья
БАЛАГАНЩИК. Драгоценная публика! Как вы поняли, мы повествуем вам о временах древних, когда не все было так, как нынче: сами слова могли означать иное, нежели теперь. Когда-то «Петр» было просто словом, означавшим «камень». Так прозвал Иисус ученика своего, за твердость веры. Или, например – «фарисеи». Это слово было уважительным. Фарисеи почитались в народе как люди образованные и праведные. Из них происходили раввины – учителя Закона Моисеева. Но пришел Иисус из Назарета и обвинил фарисеев в двуличии и косности, ибо поучают, но не делают сами; поучают же правилам тягчайшим, коим числа нет, хотя одно только и нужно человеку: любовь к Создателю и созданиям Его. Знал Назарянин, что его огненная истина не прожжет толщу учености фарисейской, и потому окружил себя людьми невежественными – рыбаками галилейскими. И мог ли ученый фарисей Савл принять за пророка того, кто окружен невеждами? Никак! Ибо для фарисея невежество есть грех, а тот, кто водится с грешниками – сам грешник и пророком быть не может. Пятница Третья! (Уходит).
Декорация та же. Входит Лука. Заглядывает в палатку.
ЛУКА. Весь день его ищу! Отчего я с ним так ношусь? Отчего все носятся с Савлом? Даже Мария… До того ли ей теперь! Нет, и она беспокоится о Савле!
Входит Никодим.
Здравствуй, равви! Тебе, конечно, тоже нужен Савл. Я не застаю его уже в третий раз.
НИКОДИМ. Какая досада! Гамлиэль желает видеть его срочно и просил меня зайти к нему. А я тороплюсь: нужно засветло поспеть в Вифанию.
Входит Савл; заметив Никодима, пятится, делает знак Луке молчать и уходит, незамеченный Никодимом.
ЛУКА. Я дождусь Савла. Я передам ему желание высокочтимого Гамлиэля.
НИКОДИМ. Благодарю тебя, Лука. Я поспешу, чтоб не пришлось погонять моего ослика.
ЛУКА. Ты решил провести субботу в Вифании, со старым другом?
НИКОДИМ. Да, я заночую у Симона.
ЛУКА. Могу ли я просить тебя навестить сестер покойного Лазаря?
НИКОДИМ. Конечно! Признаюсь тебе, я и сам хотел… Гм! Не скажешь ли мне, Лука – ты ведь был на похоронах Лазаря… плакала ли Мария?
ЛУКА. Не пролила ни слезинки.
НИКОДИМ. (С внезапным волнением). Как странно!.. Она не любила названного брата?
ЛУКА. Мария любила Лазаря совсем не так, как обычно любят братьев.
НИКОДИМ. Вот оно что!.. Но может ли женщина совсем не выказать своего горя?!
ЛУКА. Мария – женщина необыкновенная.
НИКОДИМ. Да-да, необыкновенная, слишком необыкновенная, удивительная…
ЛУКА. Ты так взволнован, равви! Похоже, Мария сказала о тебе слова не пустые.
НИКОДИМ. Мария говорила обо мне?!
ЛУКА. Да, она сказала, что ты только кажешься старым, но сила твоего сердца велика и не растрачена… Поверишь ли, весь день после похорон Мария говорила о чем угодно, только не о Лазаре. Она вела себя так, будто ничего не произошло. Только чу?дные глаза ее как-то остановились, словно она к чему-то все время прислушивалась. Я не утерпел и спросил ее, отчего она даже не поминает об умершем?
НИКОДИМ. И она сказала тебе?
ЛУКА. Она сказала, что ей не нужно говорить о нем, потому что она все время слышит в себе его голос. И его голос называет ее там своей женой.
НИКОДИМ. Господь Всемилостивый, пощади разум этой несчастной женщины!
ЛУКА. Мне она не показалась безумной. Показалась только еще более прекрасной…
НИКОДИМ. Возможно ли это!
ЛУКА. Значит, Мария поранила и твое сердце, равви?
НИКОДИМ. Нет, нет, Лука! То есть, конечно… но… не подумай дурного, здесь не то! Я объясню… Это все – Рахиль, моя жена… Ты прав, встреча с Марией всколыхнула мое сердце. Во мне за минуту будто буря пронеслась, будто теплый ливень обрушился на засохшее поле и оживил его. В тот вечер я пришел домой и вдруг увидел мою Рахиль совсем по-другому, как не видел давно уже… Может быть, стыдно мне, старику, говорить такое, но тебе, врачевателю, открою: любовь и желание в ту ночь овладели мной, и жена моя отвечала мне. И с того дня этот огонь не покидает нас. Мы счастливы! Вот только Рахиль все тревожится, ей наговорили… Видишь ли, она стала бояться, не ведьминские ли это чары. Она спросила, не касалась ли меня женщина, и я рассказал ей о Марии. Не суди строго мою Рахиль, Лука… Есть поверье, что ведьма не может плакать. И вот, Рахиль, услыхав о смерти Лазаря, уговорила меня навестить Симона, чтобы я мог увидеть, плачет ли Мария по своем брате. Вот так, Лука…
ЛУКА. Мм-да-а! В Иудее так любят говорить о колдовстве!.. Скажи, равви: терновый куст, беседующий с Моисеем, это – колдовство или нет?
НИКОДИМ. С Моисеем из горящего куста говорил Бог, а для Бога нет невозможного!
ЛУКА. Пусть так! Но если говорящие кусты – не колдовство, почему же твоя ожившая молодость – непременно колдовство? Мария – женщина, конечно, весьма необычная, но мне бы не пришло в голову, что она – ведьма. Я бы скорей предположил, что она – языческая богиня… если, конечно, ты, равви, готов признать разницу.
НИКОДИМ. Быть может, я не вполне понимаю тебя, Лука…
ЛУКА. Ты знаешь историю Изиды и Озириса?
НИКОДИМ. Понаслышке. В фарисейских школах не поощряется египетская ученость.
ЛУКА. Видишь ли, Лазарь умер загадочно. Не открывая глаз, он сказал: «Вижу тебя, друг мой Иисус!». Потом он попросил Марию обнять его, шепнул ей что-то и испустил дух.
НИКОДИМ. Он не подозвал родную сестру?
ЛУКА. Нет. Но удивительно было другое. Я помогал сестрам пеленать труп и увидел чудо: Лазарь умер с затвердевшей мужской статью! И затвердение осталось!
НИКОДИМ. Возможно ли такое?!
ЛУКА. Ты сам сказал: нет невозможного для Бога. Но ведь тогда и человеку все возможно с Божьей помощью! Я верю, что Озирис был человеком, но так сильно желал стать богом, что стал им. Я верю, что Изида была женщиной, но, полюбив Озириса, стала богиней. Любовь дала ей крылья, и они понесли ее над Нилом: так сильно желала она собрать рассеченное тело Озириса. Убийца раскидал куски его по всей реке. Изида нашла их все и соединила волшебным составом. Не хватало лишь одной части: в песке Нила навсегда затерялся фаллос Озириса. И знаешь, что сделала Изида?
НИКОДИМ. Она вырезала детородный орган из дерева и прирастила к мертвому телу. Затем она зачала от трупа и родила Озириса заново. Но к чему эта чудовищная басня?
ЛУКА. В этой чудовищной, невозможной истории скрыта некая возможность… Может быть, надежда.… Знаешь, почему Мария не плакала? Она верит, что Лазарь вернется.
НИКОДИМ. Бедняжка!
ЛУКА. Скажу тебе больше: ее мысли все время заняты им: она верит, что помогает ему.
НИКОДИМ. Значит, все-таки, рассудок ее пострадал!
ЛУКА. Так что же ты скажешь Рахили, Никодим?
НИКОДИМ. (Со вздохом). Я скажу Рахили, что Мария плачет; это успокоит ее. Я скажу моей Рахили, что ведьма не может любить так, как любит Мария. И еще я скажу жене моей Рахили, что люблю ее, мою Рахиль, всем сердцем, но что любовь моя под зноем лет стала высохшим цветком, который кто-то вдруг полил живою водой. Прощай, Лука, ослик мой застоялся, и солнце уже совсем низко. (Уходит).
ЛУКА. Прощай, Никодим.
Входит Савл.
И что заставляет тебя прятаться от твоих учителей? Что на этот раз?
САВЛ. Я ухожу, Лука! Прямо сейчас! Я покидаю Иерусалим!..
ЛУКА. Жаль.
САВЛ. Единственное, чего жаль мне, Лука, так это – расстаться с тобой!
ЛУКА. Ты разлюбил Иерусалим?
САВЛ. Я люблю Иерусалим. Я дышу им. Но в Тар-се живет девушка, которая дышит только мной. И она хочет умереть, потому что меня нет рядом с ней… Это так просто, Лука! Я все понял, когда Мария сказала о Лазаре: «Мне бы только быть подле него, и ничего мне не нужно больше».
ЛУКА. Погоди… А где ты слышал эти слова Марии?
САВЛ. Я должен просить у тебя прощения, Лука…
ЛУКА. За что?.. Ты подсматривал?!!
САВЛ. Нечаянно. Я видел вас с Марией там, под оливами, на пути в Вифанию…
ЛУКА. Зачем?
САВЛ. Мне так хотелось ее видеть! Я воображал себя праведником, Лука, а оказался обыкновенным грешником. Знаешь, от ее прикосновений во мне будто огонь запылал! В ее руках – огонь, Лука!
ЛУКА. Она вся – огонь…
САВЛ. Не говори мне этого!.. Когда вы с ней ушли, на меня напало безумие: я не мог ни о чем думать, кроме как о ее руках, которые меня обнимали, о ее губах, которые меня целовали. Теперь это прошло: я молился, и Господь не дал греху завладеть мной.
ЛУКА. М-да-а!.. А я-то не мог взять в толк: что это Мария так печется о твоих сердечных делах, когда ее собственные – хуже некуда?
САВЛ. Она говорила с тобой обо мне?!
ЛУКА. Она сказала: «Ему лучше вернуться к своей девочке, иначе не будет ему покоя».
САВЛ. Вот видишь!.. Мария – удивительная женщина… Наверное, она очень добра…
ЛУКА. Это я уже сегодня слышал.
САВЛ. Лука, она поняла меня лучше, чем я сам! Я был дурак! Я хотел учить народ, я хотел спасать народ! Какой народ?! Я не могу спасти одну-единственную девушку!
ЛУКА. И ты отправляешься в такую даль, даже не попытавшись узнать, что с ней?
САВЛ. Я пытался, вчера.
ЛУКА. Но вчера был не твой день!
САВЛ. И все же я постарался. Видение получилось смутным, но оно было! В сером тумане я увидел очертания Юнии. Она двигалась, она жива!
ЛУКА. Это хорошо – и что она жива, и что ты трудишься над своим даром! Твои пятницы – не более, чем привычка, к чему-то привязанная! Ты можешь и не знать, к чему.
Проходит и уходит Стражник, возглашая: «Канун Субботы! Канун Субботы!»
Это может быть любой пустяк!.. Да вот – хоть бы этот стражник.
САВЛ. Ты смеешься! ЛУКА. Ничуть! Стражник проходит в одно и то же время. При этом, заметь, в канун Субботы повязка на его голове – не белая, как во все дни, а голубая, праздничная!
САВЛ. Ну и что? ЛУКА. Представь, что перед самым первым твоим озарением ты видел храмового стражника в голубой повязке. Ты мог не обратить на это внимания, но тайная, скрытая от тебя область твоего разума случайно связала эти два события воедино, вот и все!
САВЛ. Что, «все»? ЛУКА. А то, что после того ты уже не в силах напрячь свои способности, пока не увидишь голубой кидар на голове стражника!
САВЛ. Я буду скучать по тебе, Лука, по твоему острому уму!
ЛУКА. Приятно слышать. Но мы заболтались. Ты ведь… торопишься?
САВЛ. Я надеюсь за два дня добраться до Яффы и сесть на корабль. Если повезет с ветром, через неделю я буду в Тарсе.
ЛУКА. Тебе – на север, а ветер как раз – оттуда. Можно проплавать и месяц. Стоит ли бежать на ночь глядя? Яффская дорога – не лучшее место для ночных прогулок.
САВЛ. Я не могу ждать! Если я не застану ее в живых, я не прощу себе задержки. Если Господь дает мне случай спасти хотя бы одного человека, смею ли я медлить?
ЛУКА. Я шел к тебе с просьбой…
САВЛ. Для тебя я сделаю все, если… если это не слишком меня задержит, прости, Лука!
ЛУКА. Мне нужно, чтобы ты кое-что увидел для меня. Сегодня – твой день.
САВЛ. Хорошо. Что мне увидеть? Марию?
ЛУКА. Почти угадал. Но сначала я прошу тебя увидеть Юнию. Я настаиваю – как друг.
САВЛ. Хорошо! (Сосредоточивается).
Сцена темнеет. Видение: Юния, неподвижно лежащая на ложе, с закрытыми глазами.
Я вижу ее. Кажется, она спит…
Из тьмы возникает Плакальщица и приближается к Юнии.
Опять – эта тень!
ЛУКА. Что за тень?
САВЛ. Я уже видел ее… будто женщина, вся в черном… Но что она делает?!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. (Поет).
Если пойду я долиною смертной тени,
Не убоюсь зла, потому что со мною Ты:
Твой жезл и Твой посох меня успокоят.
САВЛ. Господи! Она оплакивает Юнию! О, я несчастный!!
В видении появляется Андроник, оглядывает Юнию и Плакальщицу.
АНДРОНИК. (Плакальщице). Кто ты? И что делаешь?
ПЛАКАЛЬЩИЦА. (Всхлипывая). Разве ты не видишь? Я – плакальщица. Я оплакиваю бедную страдалицу. Уже ничто не связывает ее с этим жестоким миром!
АНДРОНИК. Но эта девица еще не умерла!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Ее измученная душа уже покидает тело, это пристанище скорби!
АНДРОНИК. Я знаю тебя! Иди прочь!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. Меня нельзя прогнать. Я – везде. И нужно знать имя того, кого прогоняешь. А у меня нет имени: я – плакальщица.
АНДРОНИК. У тебя есть имя: Тьма Безысходная!
ПЛАКАЛЬЩИЦА. И как ты меня прогонишь?
АНДРОНИК. Тебя и прогонять не нужно. Тебя просто нет!
Плакальщица растворяется во тьме. Андроник наклоняется к Юнии, берет ее за руку.
Господи, какой дивный лик Ты сотворил! Не попусти смерти разрушить до времени чудесное создание Твое, юное и невинное!.. Именем Иисуса Назарянина, Сына Воды и Огня, встань! Встань!
Юния открывает глаза и поднимается на ложе.
ЮНИЯ. Кто ты? Я не знаю тебя!
АНДРОНИК. Мое имя – Андроник. Всего три дня, как я в Тарсе. Я вылечил здесь одного человека, который уже не мог ходить. Об этом пошли слухи, а сегодня мне сказали, что по соседству умирает, неведомо от чего, девица, молодая и невинная. А я вижу, что ты и прекрасна, что не видел я прежде такой прекрасной девицы… Твои родные плакали и просили, чтобы я вернул тебя им. Они поверили, что я могу это сделать, и я смог.
ЮНИЯ. Ты – врач?
АНДРОНИК. Нет, я – посланный.
ЮНИЯ. Куда посланный?! Кем ты послан?!
АНДРОНИК. Если ты захочешь пойти со мной, я приведу тебя к тому, кто послал меня.
ЮНИЯ. Как могу я с тобой пойти? Ты – человек мне чужой.
АНДРОНИК. О, как бы я хотел стать тебе не чужим, чтоб ты позволила взять тебя за руку и отвести!
ЮНИЯ. (Высвобождая свою руку из руки Андроника). Ты вернул мне жизнь, которая была мне не нужна, и, значит, она принадлежит тебе. Но моей руки ты должен просить не у родителей моих, а прежде – у человека, носящего иудейское имя Савл и римское имя Павел. Тебе придется отыскать его в Иерусалиме и испросить его согласия.
АНДРОНИК. Я отправлюсь теперь же!
Савл, в ужасе, отгоняет от себя видение. Видение исчезает, сцена светлеет.
ЛУКА. Ну что? Что ты видел? Перестань махать руками! Что с Юнией? Она умерла?
САВЛ. Юния… собирается замуж.
ЛУКА. Неплохая новость!
САВЛ. Что?!
ЛУКА. Ее намерение подсказывает мне, что она жива!.. И кто жених?
САВЛ. Некто Андроник. Он направляется в Иерусалим просить у меня ее руки!
ЛУКА. Выходит, тебе не надо плыть в Тарс. А то вы разминетесь.
САВЛ. Лука, ты что-нибудь знаешь об Иисусе Назарянине?
ЛУКА. Что именно хочешь знать ты?
САВЛ. Значит, ты знаешь о нем много?!
ЛУКА. Не слишком. Но что тебе до него?
САВЛ. Я без конца слышу это имя. Оно то и дело врывается в мою жизнь!
ЛУКА. А не хочешь по порядку? Ты словно сам с собой разговариваешь. Будь добр, сделай усилие, чтоб я тебя понял!
САВЛ. Послушай, Лука: трибун Луций, твой приятель, почитает Иисуса Назарянина за живого бога, потому что тот вылечил его сына! Мой учитель Гамлиэль, утверждает, что Иисус Назарянин – развратитель народа, которого нужно найти и схватить, как разбойника! А моя Юния отдает себя в жены заклинателю, который излечил ее от лихорадки именем Иисуса Назарянина! Он меня преследует! Словно он меня знает и чего-то хочет от меня! А я даже не видел его никогда!
ЛУКА. Ты видел его.
САВЛ. Как?! Где?!
ЛУКА. Вспомни то видение, которое было тебе непонятно: по ту сторону Масличной Горы, в селе Вифания, высокий человек поднимается по склону и говорит: «Здравствуй, Лазарь, вот – Мария, пусть она будет тебе сестрой».
САВЛ. Так это был он?! Высокий человек с волосами до плеч?!
ЛУКА. В том нет сомнения.
САВЛ. Но как ты объяснишь, что перед тем Юния сказала мне: «Савл, взгляни на гору»?!
ЛУКА. Возможно, тебе показалось, что это сказала она? Она ведь не зовет тебя Савлом!
САВЛ. Ты меня пугаешь… По-твоему, это он говорил со мной голосом Юнии?!
ЛУКА. Я просил тебя дать мне время разобраться, и сейчас я шел к тебе с этим.
САВЛ. Говори! ЛУКА. Мне все не давало покоя это «путешествие туда и обратно», которое Назарянин предложил Лазарю. Случай привел меня в дом Лазаря. Представь, я не нашел в нем никакой болезни. Он отказывался от пищи, но умер не от голода, а потому что хотел умереть. Он сам мне об этом сказал – чтоб я не пытался его врачевать.
САВЛ. Разве человек может быть властен над смертью?
ЛУКА. И я спросил его о том же! Он отвечал: «Это – смотря какой человек». И добавил, что говорит не о себе, но что есть у него друг, имеющий такую власть!
САВЛ. Иисус Назарянин!
ЛУКА. Слушай дальше. Я тщетно выпытывал у Лазаря, почему он хочет умереть. А потом спросил его, почему он никогда не позволяет Марии оставаться с ним наедине, зачем он так жесток с ней, которая так любит его? И тут он мне и говорит: «Я люблю Марию так, что мне мало прожить с нею жизнь: я хочу разделить с нею вечность. Я хочу научиться, как это сделать. Я ухожу, чтобы приготовить нам с нею брачный чертог».
САВЛ. Брачный чертог?!. И он не показался тебе безумцем?!
ЛУКА. Скорей мудрецом. Мудрость принимает вид безумия, когда не может все объяснить немудрым. Лазарь знаком с греческой философией…
САВЛ. Но Лука! вспомни про корзину с рыбой и про тряпицу с заклинанием от духа тления! Может ли мудрец, философ, содеять такое?!
ЛУКА. Мне тоже это сначала показалось наивным. Но подумай: ведь если причина Вселенной есть Вселенский Дух, то и каждая вещь должна иметь причиной некий дух. Отчего же не быть и такому духу, от которого происходит тление? А дух может говорить с духом! Человек может договориться с духом, поскольку он сам – дух!
САВЛ. Вечно ты отшучиваешься, Лука…
ЛУКА. Погоди, это – не все. Перед смертью Лазарь обнял Марию и что-то шепнул ей. После погребения она не удержалась и сказала мне. Он шепнул ей: «По наступлении субботы, на закате солнца, мы соединимся с тобой»!
САВЛ. Господи! И что это по-твоему значит?
ЛУКА. Одно из двух: либо сегодня умрет Мария, либо…
САВЛ. Либо что?!
ЛУКА. Оставим догадки: попробуй увидеть все сам! Солнце садится.
САВЛ. Увидеть что?!
ЛУКА. То, что вот-вот может случиться по ту сторону горы! Это и есть моя главная к тебе просьба. Поспеши, солнце заходит. Видишь там, на склоне горы, ослика, ползущего по дороге? Это – Никодим. Может быть, и он застанет что-нибудь удивительное.
Входит Гамлиэль со свитком в руке.
ГАМЛИЭЛЬ. Прежде ты всегда сам находил меня, Савл, а теперь старый учитель должен разыскивать своего ученика! Никодим виделся с тобой?
САВЛ. Нет, равви, он передал мне через Луку, что я нужен тебе.
ГАМЛИЭЛЬ. Однако ж ты не спешишь ко мне: ты, видно, очень занят!
САВЛ. Я хотел прежде разузнать что-нибудь; я помню, чего от меня ждут по пятницам.
ЛУКА. Пожалуй, я пойду: вряд ли теперь ты разузнаешь что-нибудь для меня, Савл…
САВЛ. Я сделаю это, Лука, обязательно сделаю!
ЛУКА. Что ж… не упусти время. (Кланяется Гамлиэлю и уходит).
ГАМЛИЭЛЬ. Не слишком ли ты дружен с этим греком?
САВЛ. Я видел от него только доброе, равви!
ГАМЛИЭЛЬ. Ну хорошо, хорошо! Ты должен потрудиться, Савл, Суббота близится!
САВЛ. Именно это я хотел сделать сейчас.
ГАМЛИЭЛЬ. Есть предположение, что Иисус Назарянин с учениками движется к Иерусалиму со стороны Иордана. Очень возможно, что он заночует в Вифании. Тебе ведь кое-кто известен из дома покойного Лазаря, не так ли?
САВЛ. Да.
ГАМЛИЭЛЬ. Стало быть, ты можешь увидеть происходящее в этом доме. Тебе неизвестно лицо самого лжепророка, но у меня есть для тебя подсказка. Неделю назад судьба столкнула тебя с человеком из пригорода по имени Иуда, сын Симо?нов. Он – ученик Назарянина и не отлучается от него ни на шаг. Если ты его увидишь, это будет означать, что где-то рядом – тот, кого мы ищем.
САВЛ. Если Иисуса Назарянина схватят, что с ним сделают?
ГАМЛИЭЛЬ. Его подвесят на столбе. Его вина заслуживает смерти. Его распнут.
САВЛ. Совет Старейшин может казнить?
ГАМЛИЭЛЬ. Зачем? Его передадут римлянам как бунтовщика, и римляне его распнут.
САВЛ. Распнут… Солнце садится. (Закрывает лицо руками).
Сцена темнеет. Видение: Марфа – у самого входа в погребальную пещеру; чуть поодаль Иосиф, Симон, Иуда, Петр, Иоанн и Мария; мужчины зажимают носы.
ГАМЛИЭЛЬ. Что ты видишь?
САВЛ. Я вижу много людей. Они толпятся перед погребальной пещерой. Они отвалили от нее камень и зажимают носы от зловония! Я вижу сестер Лазаря, и его соседа, и…
ГАМЛИЭЛЬ. И?!.
САВЛ. И еще кого-то…
ГАМЛИЭЛЬ. Будь внимателен!
Слышен шум, крики со стороны рынка.
САВЛ. Какой-то шум… сюда идут! Скроемся в палатке, равви, иначе мне помешают.
Савл и Гамлиэль скрываются в палатке. Поочередно пробегают и убегают Димон, Плацид и Барбула. Напротив Марфы, по другую сторону входа в пещеру, возникает Плакальщица, плачет.
МАРФА. (Заплакав тоже и обращаясь внутрь пещеры). К чему тревожить усопшего, Учитель? Четвертый уж день, как брат мой Лазарь – в гробу, вон как смердит!
ПЕТР. (Иуде). Иуда, я едва держусь! Такой смрад! Как будто там – куча дохлой рыбы.
ИУДА. Не понимаю, как Учитель смог туда войти, даже не зажавши себе носа!
ПЕТР. Учитель – не такой, как мы. Трудно нам понять его, Иуда.
ИУДА. Тебе – особенно. Соображаешь ты туго. Позавчера, когда Учитель сказал, что Лазарь уснул, и мы идем его будить, что ты ему ответил? Что, мол, два дня пути: пока дойдем, Лазарь сам проснется, зачем ходить? (Стучит кулаком по лбу).
ПЕТР. Я не знал, что сказать. Я не хотел, чтоб Учитель снова пошел в Иудею. Здесь многие хотят его смерти… А ты совсем не веришь, Иуда?
ИУДА. Во что? ПЕТР. Ну… мы ведь уже видели, как Учитель будил мертвых?
ИУДА. Я не меньше твоего люблю Учителя, Петр, но есть ли у тебя хоть капля рассудка? Те мертвецы были свежими; может, они еще и умерли-то не совсем, а этому – четыре дня!
ПЕТР. Да уж, этот Лазарь протух так, что по мне легче воскресить кучу дохлой рыбы!
ИУДА. Не хочешь ли попробовать, Петр? Могу показать одну помойку в Иерусалиме: дохлой рыбы – сколько угодно, воскрешай хоть целый день! Давай, вдруг получится?
ПЕТР. Что ты, Иуда, я – простой рыбак. Мне и комара не оживить!
ИУДА. Однако ж по воде ходить ты пытаешься – когда никто не видит! Не иначе, как думаешь стать нам Учителем.
ПЕТР. (Смущенно). Напрасно ты, Иуда, никогда я не думал такого…
ИУДА. Да как же, позавчера, у реки, помнишь, ты за кусты пошел по нужде, а потом догнал нас, мокрый по пояс? Все подумали, что ты до кустов добежать не успел, но я-то видел, как ты три раза в воду падал! (Смеется).
ИОАНН. Иуда, прошу тебя, мы же – перед гробом! Ты кого-нибудь почитаешь? Хотя бы Учителя? Подумай, как ему тяжело сейчас там, внутри!
ИУДА. (Вспыхнув). Учитель оскверняет себя! Как мы теперь пойдем на праздник?!.
ИОАНН. (Печально). Что мы знаем об Учителе, Иуда? И что мы знаем о скверне? И что мы знаем о празднике?
ИУДА. Говори о себе, Иоанн! Если ты не знаешь ничего, кроме лодок да сетей, то это не значит, что и я – такой же деревенщина – только оттого, что с тобой знаюсь.
ИОАНН. Твоя правда, Иуда, чему я учился? Сети чинить, да лодку смолить. Теперь и это позабыл. Не снится мне больше Море Галилейское под теплым солнышком!.. Там мы с братом встретили Учителя. Он тогда был веселым и наполнял наши сети рыбой…
ИУДА. Что приуныл, Иоанн, сын Зеведеев? Опять своего зверя во сне увидал? С рогами?
ИОАНН. Ты все смеешься, Иуда… Он так страшен, этот зверь! Знаешь, я ведь его теперь не только во сне вижу. Он и сейчас будто мелькает среди нас…
Вбегает Димон, озирается и прячется за колонну. Вбегают Барбула и Плацид.
БАРБУЛА. Беги к рынку, приведи подмогу! (Плацид убегает. Барбула замечает движение в палатке). Там кто-то есть… Ох, не нравится мне этот студент!
Барбула крадется к палатке. Из-за колонны на него бросается Димон, ударяет его ножом, отпускает обмякшее тело и вновь встает за колонну.
МАРИЯ. (Поет и раздевается до хитона, вызывая волнение мужчин).
На ложе моем я ночью искала
Того, которого любит душа моя,
Искала его и не нашла.
Встану же я и пойду по улицам,
По площадям я буду искать
Того, которого любит душа моя.
Я искала его и не нашла.
ИОСИФ. (Симону). Бедная девочка! Разум ее совсем помутился от горя!
СИМОН. Ох, не сотворила бы она с собою зла! Слышал, как она нынче встретила Учителя? Улыбается ему и говорит, что Лазарь, мол, назначил ей свидание, и что на закате, по наступлении субботы, они соединятся. И спрашивает: «Будет так, Учитель?»
ИОСИФ. Что же он ответил бедняжке?
СИМОН. Учитель так добр к Марии! «Голубка моя, – ответил он ей, – если Лазарь по-прежнему этого хочет, то так и будет».
МАРИЯ. (Поет. Мужчины, зачарованные, тянутся к ней. Шевелится Барбула).
Поднимись ветер с севера, с юга повей
На мой сад, – и польются его ароматы! —
Пусть придет возлюбленный в сад свой
И вкушает плоды его сладкие.
Пусть же, пусть же в сад свой придет он —
Тот, которого любит душа моя.
Димон ударяет ножом очнувшегося Барбулу и вновь прячется. В пещере – вспышки света, слышен треск рвущихся пелен. Плакальщица исчезает.
МАРФА. О, Адонаи! Он встал! Мой брат встал!!
Из пещеры, едва держась на ногах, выходит Лазарь. Марфа бросается к Лазарю, рвет на нем пелены.
ЛАЗАРЬ. (Поет без инструментального сопровождения, тихо, пытаясь идти к Марии).
Пришел я в сад мой,
Сестра моя, невеста!
О, ты прекрасна, возлюбленная, ты прекрасна!
Глаза твои голубиные
Под кудрями твоими…
(Падает на руки Марии. Оба садятся на землю).
Я устал, Мария, и все тело мое болит. Я засыпаю.
МАРИЯ. Я усну с тобой. (Оба ложатся и засыпают в объятиях друг друга).
ИУДА. Я не могу этого видеть! (Прячется).
ИОАНН. Какая радость видеть их! Больно от радости! Нет сил! Ноги слабеют! (Падает).
ПЕТР. Радость! Осанна! Что же это с ногами? Учитель! (Доходит до пещеры и падает).
СИМОН. Радость! Радость! Господи, как сон одолевает! (Падает)
ИОСИФ. Чудо Господне! Вот радость-то! Не вынести такой радости. (Все засыпают).
Видение Вифании темнеет, оставаясь различимым. Входят Луций и Плацид, бросаются к телу Барбулы.
ПЛАЦИД. Позвать Лукаса?
ЛУЦИЙ. Не нужно. Барбула мертв.
ПЛАЦИД. Я разорву на куски этого галилеянина!! ЛУЦИЙ. Хорошо бы его прежде найти! Посмотри, нет ли кого в этой палатке.
Плацид, обнажив меч, приближается к палатке; из нее навстречу ему выходят Гамлиэль со свитком и Савл.
Вот так встреча! Уже смеркается: темновато для изучения Торы, не так ли! Не имеет ли высокочтимый Гамлиэль что-нибудь сообщить нам об этом? (Показывает на убитого).
ГАМЛИЭЛЬ. (С достоинством). Мы слышали шум, только и всего. Мы были заняты.
ЛУЦИЙ. Узнаешь ли ты Барбулу, студент Савл? Не чувствуешь ли на себе его кровь?
ГАМЛИЭЛЬ. (Изумленно, оглядываясь на Савла). Что означают твои слова, трибун?!
ЛУЦИЙ. Твой ученик знает, что означают мои слова. Центурион Барбула уверял меня, что Савл прятал в этой палатке Димона Галилеянина – убийцу по прозвищу Дисмас, что значит «Смерть». В позапрошлую пятницу он был у нас почти в руках, но Савл помог ему и обманул Барбулу! А ведь если бы Димон не ушел тогда от нас, Барбула бы сейчас был жив! Что скажешь, Савл? Прав был центурион?
ПЛАЦИД. (Подходя к Савлу и угрожая ему мечом). Отвечай трибуну!
Из-за колонны, за спиной у Луция появляется Димон с ножом.
САВЛ. (Луцию). Обернись!!
Луций оборачивается, успев схватить занесенную руку Димона с ножом, и с помощью Плацида вяжет его.
ДИМОН. (Савлу). Что ты сделал, кровный брат мой Савл?! Я убил твоего врага, а ты предал меня!
САВЛ. Я не просил тебя убивать.
ДИМОН. Будь ты проклят!
Проходит Стражник.
СТРАЖНИК. Субботний покой! Субботний покой в Иерусалиме! Субботний…
ЛУЦИЙ. Стой, стражник, помоги унести тело!
СТРАЖНИК. (Останавливаясь). Не может страж Храма оскверниться мертвым телом!
ПЛАЦИД. (Приставляя меч к груди стражника). Выполняй приказание трибуна!
ЛУЦИЙ. Это бесполезно, Плацид. Отведем Димона в преторию и пришлем солдат.
ПЛАЦИД. (Показывая на Савла). А с этим что?
ЛУЦИЙ. Он спас жизнь римскому военному трибуну. (Савлу). Можешь побыть с Барбулой? (Савл кивает). Что ж, благодарю тебя, Савл из Тарса!
Луций и Плацид уводят связанного Димона. Стражник уходит, возглашая: «Субботний покой!..»
САВЛ. Что с ним сделают, равви, с этим галилеянином?
ГАМЛИЭЛЬ. Его распнут… Мне пора, Савл. Так, значит, ты не видел Иуду Симо?нова перед гробом Лазаря?
САВЛ. Нет.
ГАМЛИЭЛЬ. И никто из собравшихся не сказал ни слова об Иисусе Назарянине?
САВЛ. Нет.
ГАМЛИЭЛЬ. И тебе не удалось понять вообще, что там происходило?
САВЛ. Нет.
ГАМЛИЭЛЬ. Что ж, я оставлю тебя… Ты меня удивил, Савл. Ты становишься для меня загадкой. Прощай. Не путайся в римские дела. И не касайся мертвого. (Уходит).
САВЛ. (Один, с телом Барбулы). Господи, что это со мной?! Что с тобою, Савл?!. Что заставляет тебя лгать?! Почему ты не выдал Иисуса Назарянина?! Ты же понимаешь, что его страшные фокусы – куда опаснее Димонова ножа. Ха! Димон!.. Димон – убийца, но он – простодушный ребенок, по сравнению с тем, кто воскрешает мертвых, делая себя Богом! О нет, он – не фокусник! Он околдовал не только этих невежд, что за ним ходят, он завладел и твоей волей Савл! И ты покрываешь его! Кто же он такой? Кто он?!!
Видение Вифании начинает светлеть. Появляется Никодим, изумленно оглядывает спящих. Один за другим все просыпаются и встают. Мария поддерживает Лазаря; Иуда не сводит с нее глаз.
НИКОДИМ. О, Господи! (Видит Симона). Друг мой, Симон!
СИМОН. (Просыпаясь). Никодим! Как ты вовремя, друг мой! У нас такая радость!
НИКОДИМ. Но что случилось? Почему вы все спите?.. на земле?!
СИМОН. Сам не понимаю. Сон свалил нас, когда мы ликовали, как дети. Радость навалилась на нас. Должно быть, мы не вынесли ее… Лазарь, мой сосед, которого мы похоронили четыре дня назад, встал из гроба! Он жив! Он воскрес, понимаешь?
НИКОДИМ. Нет! Что ты говоришь?!. Постой… вон там, рядом с Марией… Господи Всемогущий! Ведь это же – он и есть… Это – Лазарь?!! Но как такое может быть?!
СИМОН. Я не знаю, Никодим. Это сделал Иисус!
НИКОДИМ. Тот самый? Иисус Назарянин?! Он здесь?!
ЛАЗАРЬ. Марфа! Марфа!
МАРФА. Брат мой милый! (Целует Лазаря).
ЛАЗАРЬ. Господи, как болит тело!.. Марфа, что там с Учителем? Почему он не выходит?
МАРФА. Пойду схожу за ним!
Марфа скрывается во тьме пещеры, за ней устремляется Петр.
ИОАНН. (Тихо). Иуда, мне страшно: мой зверь не отходит от меня! Пойдем к Учителю, а?
ИУДА. (Продолжая смотреть на Марию и Лазаря). Оставь меня!
ИОАНН. Зачем ты так смотришь на Марию? Не нужно, прошу тебя! Пойдем…
ИУДА. Оставь меня!!
Все оборачиваются на Иуду. Иоанн уходит в пещеру.
ЛАЗАРЬ. Иосиф, спрятал ли ты рыбу в пещере, как я просил? Я не чувствую зловония.
ИОСИФ. Я исполнил все в точности, благодетель мой, все в точности! Сам в толк не возьму: когда гроб открыли, смрад стоял ужасный, а теперь – как не бывало!
ЛАЗАРЬ. Тогда я догадываюсь… Мария, я вернулся к тебе, потому что хотел, и потому что Иисус научил меня. Но мне кажется, сейчас произойдет чудо еще бо?льшее… (Вдруг оборачивается в сторону Савла и пристально всматривается в него).
СИМОН. (Никодиму). Посмотри на них – на Лазаря и Марию. Ты попал на свадьбу, мой друг! Да на какую свадьбу!
НИКОДИМ. (Марии). Наверное, я сплю… Но я вижу слезы на твоем лице, Мария, и я радуюсь. И отчего-то слезы туманят и мои глаза. Если все это – сон, то счастливый.
МАРИЯ. В твоем сне самая счастливая – я, Никодим. Но мое счастье – не сон. Моя любовь пересилила смерть! И ты сможешь это, если пожелаешь так сильно, как я! Потому что и твое сердце, Никодим, полно любви! (Целует его).
СИМОН. Прошу тебя, Никодим, пожалуй в мой дом… Нет! Всех прошу: будьте все моими гостями ради такой Субботы! Иоанн, зови Учителя в мой дом, приходите все!
Симон и Никодим уходят. Иосиф отходит к пещере. Иуда следит за Марией и Лазарем, не замечаемый ими.
ЛАЗАРЬ. (Глядя на Савла, тихо). Мария, кто-то смотрит на нас. Он следит за нами!
МАРИЯ. (Глядя туда же). Там никого нет! Это призраки загробные еще тревожат тебя.
ЛАЗАРЬ. Это – не призрак! Это – человек: он напуган. Его здесь нет, и тебе он не виден.
МАРИЯ. Что ты говоришь?!
ЛАЗАРЬ. Мария, твои глаза сияют, как звезды, но их волшебный взор окутан пеленой этого мира, словно дымной завесой, и ты видишь только то, что перед тобой. Смерть сдернула завесу с моего зрения, и я вижу так много, как будто у меня тысяча глаз! Странно: этот юноша не входил в смертные врата но он видит нас! Он смотрит на нас из Иерусалима, с храмовой площади. Я вижу его мысли! Он чего-то стыдится… Он слышит нас! И он знает тебя, Мария! И он опасен для Учителя!
МАРИЯ. Да кто же он?!
Савл уходит в палатку. Иуда прислушивается.
ЛАЗАРЬ. Он прячется в палатке. Он думает, что палатка скроет его от меня!
МАРИЯ. Палатка?! О, Адонаи, да ведь это же – Савл! Ну, конечно! Я знаю его! Он – совсем ребенок, хотя и очень необычный. Но в нем нет дурного, успокойся!
Из пещеры выходит Марфа с куском ткани, накрывавшим рыбу. На ней видны те же иероглифы.
МАРФА. Учитель очень устал. Он отер лицо этой тканью. И вот что – на ней!
Марфа переворачивает ткань; на ней – запечатленный лик Иисуса. Петр выносит из пещеры живую рыбу. За ним выходит Иоанн.
ИОАНН. Иосиф, там – целая корзина живой рыбы. Учитель просит отнести ее в пруд.
ИОСИФ. Живая рыба?!! Господи Всемилостивый, я спрятал там рыбу четыре дня назад! Она же протухла! Кто мог сотворить такое?!
ПЕТР. Это сделал Учитель!
ИОСИФ. Да кто же он такой?!
ПЕТР. Он – Повелитель Рыб!.. Помнишь, Иуда, я тебе говорил, что наш Учитель – Повелитель Рыб, а ты смеялся?
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ТРЕТЬЕЙ
Данный текст является ознакомительным фрагментом.