ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я в бой бросался с головой,

Пощады не прося у смерти,

И не виновен, что живой

Остался в этой круговерти.

Мы проливали кровь и пот,

С народом откровенны были.

Нас победили. Только вот

Идею нашу не убили!

Пускай схоронят нас сейчас,

Но наша Суть не канет в Лету;

Она воспрянет в нужный час

И победит. Я верю в это!

Нестор Махно (1921 г.)

Она не канула! Нет-нет!

Идея та о лучшей доли

Всегда, как пламенный рассвет

Для люда русского, для голи.

Жива Идея, и она

На бой зовёт, а не на стычку,

Как и в былые времена:

Сарынь, на кичку!

И Стенько Разин сквозь века

Махно протягивает руку…

Два атамана, два батька,

А Русь — сплошная рана, мука.

Болит от всяческих порух.

Народ посулами напичкан,

Ему хоть в ухо крикни — глух:

Сарынь, на кичку!

Изверился народ во всём.

Ему под нос кадилом машут

И лжу сулят («господь спасёт»),

Которые ни жнут, ни пашут.

Рабов господних вновь дурят,

Химеру в уши, что затычку,

Чтоб им не слышать вдругорядь:

Сарынь, на кичку!

Гей, атаманы! Ну — «Не-ча-а-ай!»

Тот переклик казацких глоток

И мы подхватили невзначай,

Пусть будет голос наш не кроток.

А вот — грознее, не впотай,

Забытое, нам не в привычку,

Над вольной Волгою гуляй:

Сарынь, на кичку!

Сарынь, на кичку! Голытьба,

Очнись от пьяной своей доли.

Сарынь, на кичку! Дай, судьба,

Другой, не рабской нам юдоли.

Не слёз, печали и смертей,

Где за холуйство — нате лычку…

И выбери средь всех страстей

Сарынь, на кичку!

Александр Минин (март 2008).

Известный католический философ-мистик, граф Жозеф де Местр, бежавший от Великой французской революции, 15 лет прожил в Петербурге. Рассказывали, что, покидая Российскую империю, он печально заметил: «В этой стране ещё явится Пугачёв с университетским образованием^»

А в 1839 г. другой прозорливый французский исследователь и путешественник, маркиз де Кюстин, сравнивал царскую Россию с раскалённым и закупоренным котлом, взрыв которого неминуем.

И действительно, в начале XX в. Россия потрясла мир. Именно Русская Революция (и не только Революция сама по себе, но и выигранная красными Гражданская война) положила почин национально- освободительным революциям, стала переломным событием, во многом определившим весь ход мировой истории.

Валы, подобные гигантским цунами, прокатились по странам, где проживает большинство человечества; разбудили Китай, Индию, Мексику, Индонезию…[13]

Надо сказать, что историософия (или философия истории) и её пристрастные умозрительные построения вообще остаются областью весьма зыбких субъективных предположений, допущений и догадок. Тем более это относится к Русской Истории XX века.

Обозревая великие трагические разломы Русской Революции, в непредсказуемых движениях и столкновениях которой всё настолько запутано, иной раз кажется, что ссылка на мистический Промысл будет, пожалуй, самой рациональной попыткой «объяснения» всего произошедшего.

Русская Революция — событие настолько грандиозное, судьбоносное, причудливое и многомерное, что его просто невозможно втиснуть не только в классовые, но и вообще в какие-либо сугубо политические рамки и расхожие идеологические схемы и формулы. Безудержный размах революционной ломки до сих пор не укладывается в головах ни «белых», ни «красных». Если для первых события 1917 года — это заговор «бесов», «жидомасонов»[14], то для вторых — «пролетарская революция» (как можно говорить о пролетарской революции в великой крестьянской стране? Ведь в России в то время более 85 % населения жило в деревне). Попытки же замечательного учёного-гелиобиолога А.Л. Чижевского в своей знаменитой докторской диссертации «Исследование периодичности всемирно- исторического процесса» (М. 1918) установить закономерную связь между циклами жизнедеятельности Солнца (так называемыми вспышками) и социальными потрясениями, войнами и революциями на Земле, несостоятельны и выглядят искусственной подгонкой, ибо многие, незначительные в мировом масштабе, локальные исторические события просто притянуты за уши.

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ — ЭТО ФЕНОМЕН ДУХОВНО- ИСТОРИЧЕСКИЙ.

* * *

Нам кажется, что в жизни мы руководствуемся собственными убеждениями и опираемся на собственные силы. Но это не так: мы действуем на основе усилий многих поколений. И часто осуществляем цели, которые для отдельных людей кажутся неясными и непонятными. Многое созидается иррационально, стихийно самим народом как организмом, обладающим бессознательной духовной творческой потенцией.

В событиях 1917 г. и последующих годов мы наблюдаем невероятное, мистическое сплетение, необъяснимый клубок совершенно противоречивого, казалось бы, несовместимого. Создаётся впечатление, что Революция подчиняется каким-то объективным внутренним закономерностям Высшей Целесообразности не «сверхъестественного», а глубоко естественного порядка, ускользающим от внимания многих, даже крупных мыслителей — современников тех лет («большое видится на расстояньи»).

Будучи захвачены революционным вихрем, этим Высшим Законам повиновались даже те, кто им противоречил. Как это не покажется парадоксальным, но даже революционеры-безбожники, участвовавшие в Революции, подчинялись подспудным, неведомым им силам, оказывающим на них неодолимое воздействие[15].

Большевики сознательно служили марксизму, но послужили бессознательным орудием для достижения совершенно чуждой им цели — раскрепощения вольнолюбивого Языческого Русского Духа, которого они и испугались пуще всего. Они положили конец господству православия как религии инородной, раболепной, ложной и лживой, оправдывающей злодеяния имущих власть и богатство. И этим они выполнили наказ Истории. Но вместе с водой был выплеснут из купели и ребёнок, то есть истинная, исконная религиозность.

Большевики были правы, когда боролись с церковным суеверием, за свободу совести и мысли, но неправы, когда утверждали, будто всякая религия — «опиум народа». Их воинствующий атеизм был направлен не только против искусственных, зловредных, болезненно- уродливых религий, служащих орудием государственно власти, но против религии как таковой. Они отрицали не только сверхъестественного библейского бога, но и вообще всякую одушевлённость, внутренне присущую живой Природе и человеку, как Её частице. Они были учениками Маркса, который в своих философических построениях стремился представить Мир и человека как можно обыкновеннее и очевиднее, отбрасывая всё то, что не поддаётся его «диалектически-материалистическому» пониманию. Они не могли вместить величавую простоту Языческого миросозерцания и глубину Языческого религиозного опыта. Они так и остались в плену своих убогих занудных догм.

Вообще русское революционное движение шло по пути примитивно-атеистическому, не видя разницы между книжными монотеистическими религиями и религиями естественными, нерукотворными, языческими; считая и те и другие в равной мере мракобесием, порождённым народным невежеством. Ленин, например, писал: «„Народное“ понятие о боженьке и божеском есть „народная“ тупость, забитость, темнота, совершенно такая же, как „народное представление“ о царе, о лешем, о таскании жён за волосы». Язычество вообще, если и упоминалось, то лишь как отжившая ветошь, страх дикаря перед грозными явлениями Природы.

Неприятие того, что российские социал-демократы называли «религией», объясняется узостью и незрелостью их мышления, основанного на слепом поклонении науке с её концепциями «прогресса» и механистического эволюционизма, рационалистической трактовкой истории, плоско-материалистической теорией познания и т. д. Они верили в науку, как в бога, и доверяли учёному, как жрецу. Могли ли они представить себе, что через какие-нибудь полвека наука устами лучших своих представителей распишется в собственном бессилии познать НЕПОЗНАВАЕМОЕ?

Но тогда, в конце XIX — начале XX веков, антропоцентрическая научно-техническая цивилизация бурно развивалась, и в поверхностно образованных кругах общества преобладало подобострастное, а то и восторженное отношение к науке, которая, дескать, решит все проблемы. Наступление «века электричества» и успехи прикладных технических наук способствовали огромному авторитету науки вообще и создавали иллюзию её всемогущества.

Развитие научного метода, его многочисленные опровержения библейской картины мира, породили естественный и научный методологический атеизм, суть которого ещё раньше выразил выдающийся французский физик, математик и астроном, создатель теории небесной механики Пьер Симон Лаплас, сказавший Наполеону: «Я не нуждаюсь в гипотезе о Боге».

Однако, как это всегда бывает, возвышенную Идею, отрицающую надприродного бога-творца, довели до абсурда, до нигилизма, напрочь отрицающего всякую духовность вообще и учившего:

Что духа нет, а есть лишь вещество,

Что человек — такая же машина,

Что звёздный космос — только механизм

Для производства времени, что мысль —

Простой продукт пищеваренья мозга…

Максимилиан Волошин.

Вот на таком бездушном вульгарном материализме и воспитывалась целая поросль полуобразованных российских социал- демократов, вчерашних местечковых коновалов, зубодёров и брадобреев, завтрашних комиссаров «пролетарской культуры». Им, детям своего времени и своего племени, чуждо было благоговение перед извечными тайнами Природы. Они никаких тайн не ощущали и в них не верили. Вернее — они истово верили в отсутствие таких тайн, не сознавая присутствия в Мире неких Неведомых Сил, постичь промысл которых во всей полноте не дано ограниченному человеческому рассудку.

Образованных людей среди большевиков было ничтожно мало, да и те совершенно не представляли себе всю высшую, жизнеутверждающую, этическую и социальную значимость Язычества как мировоззрения, по сути, СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО, естественным образом вырастающего из самой Жизни. В этом была их роковая ошибка и трагедия (для тех, конечно, кто как личность оказался способным на трагедию)[16].

* * *

Духовно-нравственной основой Социализма могло стать только почвенное древнерусское Язычество, а никак не марксизм, не «научный» материализм и пролетарский интернационализм. Попытка построения социализма, лишённого плодородных Языческих корней, из вольнолюбивой, прекрасной по сути Идеи, превратилась в свою противоположность. Свобода была подменена принудиловкой и произволом, государство целиком поглотило личность, а людей приучали жить не обществом, а дрессированным «коллективом», т. е. стадом, управляемым кнутами пастухов.

Большевикам оказалась не по зубам, да и не по нутру, внутренняя правота и величие Социалистической Идеи, имеющей в самой себе принципиально Языческую подоплёку.

Социалистическая Революция и Гражданская война по своему духовно-историческому содержанию явилась в общем и целом бессознательным восстанием Языческой Правды[17], а в частности то была реакция крестьянства на стремительное капиталистическое преобразование деревни, прежде всего на разрушение общинного уклада столыпинскими реформами.

Девять веков феодально-церковного ига не могли не выпестовать грандиозный социальный переворот, столь же неотвратимый, как вулканический взрыв или сдвиг земной коры. Такова уж натура Русского Человека, что если задумает он какую-либо мысль, то начинает ворочать вселенскими истинами, если берётся за какое-либо дело, то не иначе, как взяв быка за рога, а уж коли поднимается на борьбу за Правду-Матку, то становится непобедимым, и сам чёрт ему не брат, а море по колено. А что ещё оставалось делать крестьянину, у которого, как гласит пословица, тело — государство, душа — божья, спина — барская?

Невесёлое ваше житьё!

Но скажи мне, скажи,

Неужель в народе нет суровой хватки

Вытащить из сапогов ножи

И всадить их в барские лопатки?

Сергей Есенин.

Возмущение шло снизу, из толщи народной, но вдохновлялось Свыше — родными Чурами и Берегинями. Стихийное очистительное Движение, сразу сокрушившее всю старую власть без остатка, повиновалось не партийным лидерам и их директивам, а лишь некоему тайному властному голосу, идущего из глубин народного подсознания. У народа была своя сермяжная Правда и свои счёты с прислужниками Кривды; с теми, кто довёл людей до последних пределов горя, страдания и терпения.

Американский учёный Эдуард Росс, которого никто не заподозрил бы в симпатиях к коммунизму, писал: «Существует мнение, что октябрьский переворот был делом рук экстремистов, которые увлекли народ своими идеями. На основании безжалостных фактов я пришёл к заключению, что это не соответствует действительности. Сто миллионов русских людей, мужчин и женщин, униженных и ограбленных, устремились навстречу своим чаяниям, подобно потоку раскалённой лавы, остановить которую было выше человеческих сил».

Взыграл мятежный вечевой дух и «Буслаев разгул»[18]; разбойное Языческое бунтарство, в котором выплеснулась неприкрытая ненависть угнетённых к своим угнетателям. Народ выражал свой протест грубо, анархически буйно; слишком много накипело за столетия крепостного рабства, неволи и беспросветной нищеты. Большевики уловили этот порыв и сумели использовать его в своих узкопартийных узурпаторских целях; они взметнулись на гребне народного восстания, попутный ветер удачи подхватил и вынес их к власти.

Движущей силой, бессознательным духовным импульсом этой «атеистической» Революции был не «гегемон», а неумирающее первозданное Язычество, исподволь воздействующее на психологию восставших.

Яростное воинствующее безбожничество революционных масс имело, по существу, ЭТИЧЕСКИЕ, РЕЛИГИОЗНЫЕ ИСТОКИ. То была страстная потребность удовлетворения религиозных поисков вне господствующего казённого православия и вообще вне иудох- ристианства. Люди разочаровались в официальной религии, но они не утратили веру в Добро и Справедливость и искали другие пути утоления своей религиозной жажды Правды. Коммунизм и стал на какое-то время такой атеистической религией, соединившей в себе житейский материализм с одной стороны, и высоконравственный идеализм — с другой.

Конечно, большевистские заправилы в полной мере использовали ложь, вероломство и террор. Но при этом они, вольно или невольно, хотя бы по видимости, следовали цели и направлению развития Русской Идеи, пытаясь реализовать идею общинности в форме советской власти. Что и помогло им одержать победу.