Эпоха Екатерины II (1762–1796 гг.)

Эпоха Екатерины II (1762–1796 гг.)

Здание нового католического храма заложено 16(27) июля 1763 г. По этому случаю выбили серебряную медаль с изображением императрицы Екатерины II и латинской надписью на реверсе[227].

Приступив к возведению католической церкви на Невском проспекте и имея собственный оригинальный проект будущего здания, Деламот не отказался, однако, и от многих композиционных идей своего предшественника – П.А. Трезини. Так, он оставил в неприкосновенности жилые дома, стоящие по сторонам собора. Однако зодчий также многое изменил в первоначальном замысле. В частности, именно ему принадлежит мысль придать плану будущего храма форму латинского креста с куполом посредине. Некоторые стороны проекта Деламота были связаны с барокко, хотя в творчестве зодчего в то время уже явственно начинали проступать приметы классицизма[228].

После закладки нового собора работа шла медленно, многое приходилось менять в процессе строительства. А в 1775 г. Деламот, как в свое время и Пьетро Трезини, был вынужден вернуться на родину, не успев осуществить свой замысел. Во Франции он прожил еще более 20 лет, которые не стали для него плодотворными: из 49 известных на сегодня работ 47 Деламот выполнил в России[229].

В те годы петербургский католический приход по-прежнему обслуживали члены францисканского ордена. Известный путешественник Джованни-Джакомо Казанова, побывавший в России в 1765–1766 гг., упоминает о том, что в С.-Петербурге «отправляли службу в католическом храме длиннобородые монахи-францисканцы»[230].

12 февраля 1769 г. Екатерина II выдала католическому храму жалованную грамоту[231], в которой говорилось, что его прихожане получают вечное право на свободное совершение богослужений по римско-католическому обряду; что все постройки, как возводимые, так и те, которые могут быть построены в будущем на территории, выделенной Указом императрицы Анны Иоанновны для построения храма и других сооружений при нем, будут принадлежать на вечные времена самим прихожанам, и никто никогда ни под каким видом не будет иметь права предъявлять на эту землю и на эти постройки каких-либо претензий. Церковь, строящиеся при ней школа, дома для причта и все другие сооружения указом императрицы освобождались от каких-либо податей и полицейских налогов. (Выданный императрицей документ торжественно сохранялся в храме до самого его закрытия в 1939 г.)[232]

В конце ХVIII в. немецкий историк И.Г. Георги писал: «Приход сей зависел от Папского совета в Риме, но по желанию оного в 1769 году получил оный от здешнего правительства регламент, которой власть того совета весьма ограничил и подчинил приход, равно всем прочим иноверцам, Юстиц-Коллегии»[233].

Одновременно с выдачей жалованной грамоты императрица Екатерина II издала «Регламент» – документ о создании католического прихода, к которому были отнесены Санкт-Петербург, Кронштадт, Ямбург, Ревель и Рига. Главным его храмом назначался собор Св. Екатерины[234]. «Регламент» по существу – церковный устав, которым должна была руководствоваться католическая община Санкт-Петербурга. Достаточно привести названия его разделов, чтобы подтвердить сказанное.

Глава 1. О патрах римской кирхи вообще.

Глава 2. О патре супериоре или начальнике особенно.

Глава 3. О выписывании патров, о присяге их и определении к римской кирхе.

Глава 4. О выборе и определении супериора или начальника.

Глава 5. О синдиках или старостах кирхи.

Глава 6. О доходах и должностях старост при кирхе.

Глава 7. О считании и увольнении старост.

Глава 8. О суде, под ведомством которого римского закона кирха состоять должна.

Глава 9. О увольнении патров[235].

(«Регламент» завершали глава 10: 0 духовенстве, при римской в Москве кирхе состоящем; и глава 11: Об определении при колонистах римской веры духовных[236].)

Как и ранее, богослужения и требы должны были совершать священники францисканского ордена: «Как прежними указами повелено, так и ныне подтверждаем, чтоб более сего числа ордена сего, который должен быть францисканский, никакого другого ордена духовных (лиц) при сей римской кирхи не было»[237]. Но это не значило, что монахам из других католических орденов въезд в столицу был запрещен. «Исключаются, однако ж, те патры, – разъяснялось в „Регламенте“, – которые при чужестранных министрах для их персональной службы обретаться, или с купеческими кораблями для служения духовного, на оных кораблях на время приезжать будут»[238].

Вот что писал по «францисканскому вопросу» Д.А. Толстой. Отметив, что Екатерина II, «по жалобам прихожан петербургской церкви на их духовенство, позволила в 1769 году им самим выписывать для себя священников, чрез посредство правительства, не завися в этом нисколько от „Пропаганды“ (веры. – а. А.)», отечественный исследователь продолжает: «Римский двор думал сначала помешать присылке священников, назначение которых у него было отнято, и в 1770 году отказал посланнику нашему на сейме ратисбонском послать требовавшихся четырех францисканцев, до тех пор пока „Пропаганде“ не уступлены будут прежние ее права и не будет выслан из Петербурга ксендз Франкенберг, интригам коего приписывали невыгодное для Рима постановление правительства»[239].

Однако в этом деле обошлись без римской курии и, по словам Д.А. Толстого, «„Пропаганда“ и впоследствии доискивалась восстановления вкравшихся обычаев, предлагая всевозможные уступки насчет контроля над церковным имением; домогательства эти были оставлены без внимания, архиепископ (Богуш-Сестренцевич. – а. А.) распоряжался без участия „Пропаганды“, и, разумеется, этим самым умножал нерасположение к себе Рима»[240].

Согласно положениям Регламента, причт собора Св. Екатерины должен был сменяться каждые четыре года с возможным в отдельных случаях продлением этого срока еще на четыре года. Имущественными делами должен был управлять выбираемый прихожанами приор и восемь его помощников, в число которых должны были входить по два немца, француза, итальянца и поляка[241].

Таким образом, в Регламенте был учтен многонациональный характер католической общины; до этого времени прихожане зачастую не могли слышать в храме проповедей на родном языке. «Патры такие присылаются, – сетовали прихожане, – которые только один итальянский язык знают, и из коих три для малого числа итальянцев здесь излишни, а немцы, французы и поляки… за неимением патров немецких довольного числа, претерпевают нужду»[242].

Немцы-католики составляли значительную часть прихода Св. Екатерины, и ранее их духовно окормляли немецкие священники. Однако со временем они были вытеснены итальянскими супериорами, которые «о здешних узаконениях, обычаях и нравах ни малейшего сведения не имеют, а бывшие здесь много лет искусные немецкие патры в достоинстве пренебрежены и несправедливыми грамотами из Рима отозваны, от чего и частые между ими (и) прихожанами неудовольствия происходили»[243].

Предоставляя католической общине большие права, Екатерина II, тем не менее, предписала католическим священнослужителям не выходить за рамки приходской деятельности: «Запрещается супериору и патрам склонять и привлекать в римскую веру живущих в России в христианских законах; о чем и прежде в 1763 г. июля 22 дня Манифестом нашим объявлено»[244].

О веротерпимости, бытовавшей в России в екатерининскую эпоху, свидетельствуют «избранные места» из переписки Екатерины II с Вольтером. Намереваясь посетить Санкт-Петербург, французский вольнодумец рассуждал о веротерпимости, которую он рассчитывал найти в российской столице. В письме от 6 мая 1771 г. он вопрошал императрицу: «Мне не предложат записок об исповеди (point des billets de confession)?». Так называется свидетельство, которое выдавал католический священник в том, что такой-то был у него «на духу»[245]. Ответное письмо императрицы датировано 24 мая 1771 г. В нем она успокаивает философа, который в отроческом возрасте был воспитанником иезуитского коллегиума: «Что касается записок об исповеди, то мы не знаем их даже по имени. Мы сочли бы скукой возобновлять избитые споры, которые в других странах запрещаются указами. Мы даем каждому верить, во что он хочет»[246].

В бумагах из той же переписки можно найти и другие свидетельства по данной теме. В собственноручном черновом письме Екатерины II к Вольтеру (11/22 августа 1765 г.) императрица уточняет: «Веротерпимость введена повсюду в здешнем государстве, и только иезуиты нетерпимы»[247].

Однако далее государыня определяет допустимые рамки веротерпимости на конкретном примере. «Капуцины, которым дозволено жить в Москве, заупрямились нынешнею зимою, не желая похоронить одного француза, умершего внезапно, отзываясь тем, что он не причастился, – сообщает Екатерина II. – Авраам Шомеи сделал против них заявления для доказательства, что они обязаны похоронить это тело, но ни это заявление, ни два приказания губернатора не подвигнули тех отцов к повиновению. Наконец им сказали выбирать: или отправиться за границу, или похоронить того француза. Они уехали, и я послала отсюда (из С.-Петербурга. – а. А.) августинцев, более уступчивых, которые, видя, что тут шутить было нечего, сделали все, что от них хотели»[248].

Как видно из приведенных строк, императрица упомянула о живших в Санкт-Петербурге августинцах. Это противоречит духу прежних распоряжений Екатерины II; возможно, в черновике была допущена ошибка, и на самом деле речь шла о францисканцах. А, с другой стороны, это могли быть «заезжие монахи», обладавшие временным статусом на пребывание в российской столице.

«По статутам состоит католический приход в Санкт-Петербурге из немцев, французов, италианцев и поляков, – отмечал в конце XVIII века И.Г. Георги. – К одному из сих народов должны присообщаться и португальцы. Оный приход имеет шесть патеров, из которых один есть старший (superior), которого Папский совет в сем звании подтверждает. Все они долженствуют быть францисканцы и через каждые четыре года переменяться или по крайней мере снова на четыре года быть избраны. Старший должен наблюдать, чтоб никто из другого какого исповедания, а наипаче из греческого (православного. – а. А.), не принимал католической веры»[249].

В те годы количество католиков в Петербурге быстро увеличивалось. В 1772 г. произошел первый раздел Польши, и многие поляки, ставшие российскими подданными, переселялись в столицу. В следующем году была издана булла папы Климента IV (от 21 июля 1773 г.), в которой объявлялось о закрытии и повсеместном упразднении «Общества Иисуса». Однако Екатерина II не позволила обнародовать в России этот документ и дала возможность иезуитам продолжить свою деятельность в России. Кроме того, императрица разрешила католикам строительство в столице новых церквей.

После первого раздела Польши, когда большая часть Белоруссии вошла в состав Российской империи, Екатерина II в ноябре 1773 г. подписала указ об учреждении Могилевской католической епархии в границах Российской империи с центром в Санкт-Петербурге. Во главе епархии был поставлен российский подданный – епископ Станислав Богуш-Сестренцевич. Он происходил из литовских дворян-реформатов, получил образование во Франкфуртском университете, состоял на военной службе, а потом был воспитателем детей князя Радзивилла, в доме которого и перешел в католичество. В 1773 г. назначен епископом Белорусским, а в 1782 г. возведен в сан архиепископа. «С 1773 года состоит (петербургский) католический приход под ведомством епархии Могилевского архиепископа (ныне – Станислава Сестренкевича), кавалера орденов Белого Орла и св. Станислава»[250], – писал И.Г. Георги.

Правительство считало, что католический митрополит не может иметь титул «Санкт-Петербургский» – господствующим вероисповеданием было Православие, и только православный иерарх мог носить такой титул.

Строительство католического собора из-за материальных затруднений затянулось более чем на 20 лет. Но оставить громадное недостроенное здание прямо в центре столицы было невозможно. Да и католическая община, собравшая на сооружение храма около 100 тысяч рублей, усердно хлопотала перед Екатериной II о скорейшем завершении работ. Они, по решению императрицы, вскоре были поручены синдику (старосте) католической церкви итальянскому архитектору Антонио Ринальди. С 1752 г. он жил в России; его постройки в Петербурге также носят переходный характер от барокко к раннему классицизму[251].

Ринальди несколько изменил проект Валлен Деламота. Он еще больше облегчил фасад высоким парапетом и украсил его мраморными фигурами, изображающими евангелистов. Но возведение нового собора в центре Петербурга затягивалось, так как денег, собранных общиной, явно не хватало.

Деньги для строительства частично выделялись казной, частично поступали от жертвователей и прихожан – «помощью здешних и иноземных складчин»[252]. Стоимость всех работ составила 118 тыс. 730 руб. Значительную часть этой огромной по тем временам суммы вложил в постройку собора баварский негоциант Андрей Пирлинг[253]. Как отмечал Ф. Туманский, католическая церковь также «обогащена подаянием императора Римского Иосифа Второго»[254]. (Австрийский император Иосиф II (†1790) побывал в России в 1780 г. по приглашению Екатерины II. Это был неофициальный визит, и монарх остановился в Петербурге под именем графа Фалькенштейна.)

Одновременно с собором, стоявшим в глубине участка, по обе стороны от него на линии застройки Невского проспекта возводились два симметричных трехэтажных жилых дома для причта и для сдачи внаем, что также служило источником дохода. «Церковь получает свои доходы от найма принадлежащих ей домов, от подарков, наследств и пр. Они управляются 8 старшинами (по двое из каждого народа) и как на уплату священства, так и на содержание малого училища употребляются»[255], – писал И.Г. Георги в начале 1790-х гг.

Работы по строительству собора в основном завершили в 1782 г., спустя почти сорок лет после отвода земельного участка. На завершающем этапе работами по возведению храма руководил архитектор Минчиани. 7 октября 1783 г. состоялось освящение собора, названного в честь святой Екатерины Александрийской, Девы и Мученицы, соименницы императрицы Екатерины II. Торжество возглавил посланник папы Пия VI архиепископ Халкидонский Джованни Андреа Аркетти в сослужении с архиепископом Станиславом Богуш-Сестренцевичем. В ознаменование этого события правее главного входа в пол под орг?ном была вмурована мраморная плита с латинской надписью о совершенном освящении[256]. О тогдашней численности католической общины Санкт-Петербурга дают представление сведения, приведенные в книге И.Г. Георги. «Здешнею католическою церковью от 1780 до 1790 года и так в течение десяти лет обручено 285 чет, окрещен 951 младенец и погребено 944 человека. В 1792 г. обвенчано 40 чет, окрещен 131 младенец и похоронено 79 покойников»[257], – пишет немецкий автор, отмечая при этом: «Обедню служат всегда на латинском языке, а патеры говорят проповеди попеременно на одном из четырех языков»[258].

Величественное увенчанное мощным куполом здание собора имеет в плане форму латинского креста. В длину здание достигает 44 м, в ширину – 25 м, в высоту – 42 м; храм вмещает одновременно около двух тысяч человек. Главный фасад здания решен в виде монументального арочного портала, который опирается на свободно стоящие колонны. Фасад завершен высоким парапетом, на котором размещены фигуры четырех Евангелистов, а также фигуры ангелов, держащих крест. Над главным входом, куда первоначально вели 9 широких ступеней (теперь из них видны только шесть, седьмая сливается с уровнем асфальта), начертаны слова из Евангелия от Матфея (на латыни): «Дом Мой домом молитвы наречется» (Мф. 21, 13). Ниже – дата завершения строительства собора (на латыни): «Лето Господне 1782»[259].

Над главным престолом поместили большой образ «Мистическое обручение святой Екатерины». Эту картину храму подарила императрица Екатерина II; ее написал известный художник того времени Якоб Миттенлейдер (1750–1825). Вокруг висели и другие образа, созданные тем же художником. В архивных документах этот немецкий художник также упоминается как J. Christ (Крист); для храма св. Екатерины он написал целый ряд картин: «Св. Иоанн Креститель», «Добрый Пастырь», «Тайная Вечеря» и «Св. Дух». Он исполнил также некоторые образа для церкви Св. Александра Невского в Петербурге[260].

Немецкие католики пожертвовали немалые средства на сооружение храма св. Екатерины, и в дальнейшем они сохраняли свое влияние на католическом приходе. В описании Петербурга, принадлежащем перу Федора Туманского, об этом упоминается неоднократно: «Лавки, называемые ниренбергския под домами церкви римскокатолическия; в сих лавках продаются галантерейные ниренбергские товары»[261]; храм «имеет по обеим сторонам изрядные домы и лавки, в которых ниренбергския товары продаются»[262]. «Нюрнбергская тема» позднее увлекла и А.С. Пушкина; он даже написал небольшую повесть под названием «Марья Шонинг, дочь нюрнбергского ремесленника». (Осуждена в Нюрнберге в 1787 г.[263])

Следует отметить, что возведение Богуш-Сестренцевича во архиепископа, состоявшееся в Могилеве 20 февраля 1782 г., канонически было почти законно. 30 января 1782 г., еще до этого события, Екатерина II написала письмо папе Пию VI, в котором объясняла сделанный ею выбор: «Протяженность территорий и число жителей, исповедующих римскую религию, побудили Нас преобразовать Могилевскую епархию в архиепархию; услуги, которые Нам оказал епископ Станислав Сестренцевич, также как и его усердие, забота о пастве, заставили Нас остановить свой выбор на его персоне, вследствие чего своей верховной властью, которая распространяется на все общины Нашей империи без исключения, Мы возвели этого епископа в достоинство архиепископа Могилевского»[264].

В своем ответе императрице папа Пий VI сообщал, что он уступает по всем пунктам. При этом он ограничился лишь несколькими формальными оговорками. Акты о возведении Сестренцевича в сан архиепископа и учреждении архиепархии в Могилеве, датированные декабрем 1783 г., подписаны в январе 1784 г.[265] Для подтверждения распоряжений императрицы папа прислал в Петербург своего варшавского нунция Аркетти, который издал именем папы Пия VI буллу (от 8 декабря 1783 г.) о возведении Могилевской кафедры на степень архиепископской с капитулом из четырех прелатов, восьми каноников и шести викарных[266].

Торжественное вручение паллиума состоялось в петербургской церкви Св. Екатерины, недавно освященной нунцием Аркетти, бывшим в то время послом в Петербурге. Новый архиепископ отслужил мессу, во время которой принес присягу и получил из рук нунция папский паллиум. Все это происходило в день праздника Кафедры св. апостола Петра, 22 февраля. Перед собравшимися в храме представителями высшего света и дипломатического корпуса Аркетти произнес речь на латыни, которая сразу же была переведена на польский и напечатана на обоих языках. Присутствующим раздали французский перевод[267].

С подлинным ораторским искусством нунций изысканно напомнил во вступлении о правах папы на поставление епископов: «Августейшая императрица, ведомая щедростью, ставшей предметом восхищения всей Европы, соблаговолила дать им (католикам) все средства, которые они только могли пожелать для свободного отправления их культа и следования заповедям их религии. Но ее высокая мудрость напомнила ей в то же время, что священный огонь религии тотчас угас бы, если бы за ним не следили служители, те самые, которые извлекают из основания и сути этой религии ту власть, которая необходима для поддержания этого огня во всей его чистоте. Эти соображения подвигли ее основать в Могилеве архиепископскую кафедру, капитул и назначить доходы для постоянного поддержания этих институтов.

На Вас, почтеннейший брат, пал этот счастливый выбор. Вы стали законным пастырем этого стада, распространенного в бесконечных землях этой империи, как европейских, так и азиатских, и отныне вверенного Вашим заботам. В соответствии с древней традицией, у верховного понтифика было испрошено позволение на каноническое утверждение этого нового поста, как и на отличительные знаки Вашего высокого архиепископского чина. Святейший отец поспешил оказать содействие набожным устремлениям Екатерины II»[268].

Аркетти закончил просьбой «излить свою душу на груди» у Сестренцевича, хвалил набожность народа и добродетели его пастырей. Словно спрашивая самого себя, он говорил, имея в виду отличие католиков от православных: «Почему мы должны быть отделены друг от друга?» Опираясь на слова св. апостола Павла, он завершил свою речь пожеланием «сближения обеих Церквей, Русской и Римской, как в догматах единой веры, так и в надежде достижения общей для всех благодати и любви»[269].

Отныне Сестренцевич стал законным архиепископом Могилевским и обладал властью над всеми католиками римского обряда в Российской империи. Так был урегулирован вопрос неканонической Могилевской архиепископии с архиепископом во главе, созданной авторитарным решением императрицы. Как отмечал Д.А. Толстой, «Сестренцевич не только посвящен был нунцием со всею торжественностью, в присутствии посланников австрийского, неаполитанского, польского, сардинского и резидентов испанского и португальского, в великолепном облачении, приготовленном графиней Борх, супругой канцлера польского, чему прежде так противился римский двор, но и присягнул папе так, как желала Екатерина и как требовало достоинство господствующей Церкви и верховной власти. Мало того: принимая Аркетти на прощальной аудиенции, государыня поздравила его с возведением, по ее ходатайству, в сан кардинальский, о чем папский нунций еще тогда и не знал»[270].

В эти годы в России по-прежнему бытовала веротерпимость, о чем свидетельствовал испанский поверенный в делах Мигель де Гальвес, живший в Петербурге в 1788–1790 гг. Его донесение в Мадрид от 24 марта (4 апреля) 1790 г. носит интересное название: «Сообщение об императорской общеобразовательной школе Св. Петра в Петербурге для обучения молодежи обоего пола, всех сословий, национальностей и религиозных верований». В этом сообщении говорится «об организации здесь, по инициативе правительства и при поддержке императрицы (Екатерины II. – а. А.), обучения молодежи всех сословий»[271].

Примечательно, что сам испанский дипломат оказался вовлеченным в это начинание; в том же донесении в Мадрид Мигель де Гальвес пишет: «Молодые люди русской, немецкой, французской и других национальностей, включая кастильцев, кормятся и спят в моем доме и помогают по мере возможности в текущей работе»[272].

Число прихожан собора Св. Екатерины в Петербурге постоянно росло. Французская революция 1789 г. ознаменовалась переселением в Россию многих французских эмигрантов-католиков. В 1793 г. во Франции обезглавлен король Людовик ХVI, но революционно настроенные массы восприняли это событие без особых эмоций. А.С. Пушкин сообщает такие подробности о духовной атмосфере, царившей тогда во французской столице: «В январе 93 года, во время суда над Лудовиком XVI, давали „Прекрасную Мызницу“, комедию пастушескую и чувствительную»[273].

По-иному смерть французского короля восприняли в Петербурге. 26 марта 1793 г. в храме Св. Екатерины отслужили панихиду по последнему французскому королю. По этому случаю Гаврила Романович Державин написал стихи, напечатанные вскоре под названием: «Ода на панихиду в католицкой церкве, бывшую в Санкт-Петербурге, по покойном короле французском Людовике XVI марта 16 дня 1793 года, сопровожденную музыкой г. Сартия»[274].

Подробности о скорбном чинопоследовании, совершенном в храме Св. Екатерины, сообщает И.Г. Георги. «Так как многие музыканты придворной капеллы принадлежат и к сему приходу, то богослужение их иногда чрез изящную музыку весьма бывает торжественно, – пишет немецкий автор. – Так как, например, торжественная панихида, отправленная в память нещастнаго французского короля Людовика XVI в марте месяце 1793 года, как богато украшенным катафалком, так и превосходною музыкою и священнодействием знаменитого духовенства весьма была великолепна»[275].

Строки, посвященные казни Людовика XVI, написал и А.С. Пушкин:

Восходит к смерти Людовик

В виду безмолвного потомства,

Главой развенчанной приник

К кровавой плахе Вероломства.

Молчит Закон – народ молчит,

Падет преступная секира…

И се – злодейская порфира

На галлах скованных лежит[276].

А в августе 1835 г. Пушкин записал отрывок из воспоминаний своей родственницы Н.К. Загряжской. «Я жила на Мойке дверь в дверь с графом А.С. Строгоновым, – рассказывала она поэту. – Ром жил у них в учителях, тот самый, что подписал потом определение о казни Людовика XVI… Он у меня был каждый день с своим питомцем»[277].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.