48. Агония нечисти

48. Агония нечисти

В последний раз нацистская верхушка собралась вместе 20 апреля, в день 56-летия Гитлера. Отмечали скромненько, в подземном бункере, оборудованном при рейхсканцелярии. С поздравлениями прибыли Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, Борман, Дениц, Кейтель, Йодль, Кребс и прочие высшие лица. Фюрера подбадривали потоками откровенной лести. Хотя сама обстановка не позволяла забывать: надвигается конец. Гости были напряженными, нервно переминались в приемной, даже застолье не принесло оживления. Потом Гитлера повели во двор рейхсканцелярии – здесь руководитель гитлерюгенда Аксман преподнес вождю «подарок», батальон 15-летних юнцов. Фюрер обходил строй, с улыбкой трепал их по щекам. А окружающие видели, насколько он одряхлел. Как шаркают ноги, трясется рука, да и улыбка смотрелась ненатуральной, вымученной.

В это время в городе грохнуло. Затем рвануло снова. Преподнесла «подарок» советская армия – дальнобойная артиллерия начала обстрел Берлина. Ссутулившийся, поникший Гитлер заковылял обратно. Вниз, под землю. Из логова он выбирался живым последний раз. Видел небо в последний раз. Отныне его окружала та «валгалла», которую он построил себе сам. Мрак, бетон, сырость. Как бы насмешка над оккультной «подземной империей ариев», населенной духами героических предков. Впрочем, сперва для фюрера намечалась иная штаб-квартира. Предполагалось, что после дня рождения он переберется в свою альпийскую резиденцию Оберзальцберг, будет оттуда руководить страной и армией.

Но он был уже не способен ничего предпринимать. Боялся – если узнают о его отъезде, Берлин сразу падет. Не доверял приближенным. Чем они здесь займутся без него? Не соблазнятся ли пожертвовать им, перехватить власть? Сказывался и физический, моральный упадок. Гитлер прирос к бункеру. Здесь был удобный, безопасный мирок. Осколочек прежнего привычного мира – посреди внешнего хаоса. Он заявил, что останется в Берлине. Вместо переезда фюрера было решено создать два запасных центра управления, на севере и на юге.

На север выехали командующий флотом гросс-адмирал Дениц и Гиммлер, на юг, в Баварию, вылетел Геринг. Однако и прочие приближенные засуетились исчезнуть, подыскивали уважительные поводы. Уехал Риббентроп, наобещав какие-то сногсшибательные политические маневры, «дипломатический переворот». Хотя на самом деле он спрятался на своей вилле и пытался найти убежище, где можно «залечь» на долгое время. Поисками укрытия занялся и руководитель «трудового фронта» доктор Лей. Присматривал домик где-нибудь в горах, в безлюдной местности.

Начальник штаба СС Бергер выпросил ответственное задание: умертвить или эвакуировать именитых пленных, иностранных государственных деятелей, сидевших в нацистских лагерях. Вылетел в Баварию – но в действительности принялся через этих деятелей договариваться о собственном спасении. Срочно понадобилось лететь в Баварию и начальнику Имперского управления безопасности Кальтенбруннеру, он объявил, что займется мобилизацией свежих сил СС. Но вместо полков и дивизий устроил только большой госпиталь СС – и лег туда сам под чужим именем. Планировалась пластическая операция. Однако садист Кальтенбруннер был еще и патологическим трусом. Он панически боялся даже зубного врача. А операции настолько испугался, что сбежал из госпиталя, и подчиненные выдали его американцам.

Некоторые нацистские иерархи остались с Гитлером. Чтобы укрыться от обстрелов и бомбежек, в бункер переехали Борман, Геббельс с женой и шестью детьми. Генералы уговаривали фюрера все-таки уехать. Но фюрер говорил, что все его предали и он останется до конца, лично возглавит оборону Берлина. Заявлял: если ему суждено погибнуть, то лучше встретить смерть в столице, чем где-нибудь на дорогах, скитаясь по лесам. Хотя фразы о гибели пока еще выглядели красивой позой. В окружении фюрера цеплялись за надежды удержать Берлин.

22 апреля у Гитлера состоялось совещание высших армейских чинов. Приняли решение – стягивать для спасения столицы все оставшиеся силы. Фланговый удар по прорвавшимся русским должна была нанести армейская группа Штейнера. Но и всей группе армий «Центр» фон Шернера предписывалось подключиться к контрнаступлению. Организовать операцию поручалось Герингу, находившемуся в Баварии. Еще один удар предписывался 12-й армии генерала Венка, оборонявшейся против западных союзников. Она должна была вообще бросить фронт перед американцами и англичанами и развернуться выручать Берлин. К Венку вылетели начальник штаба Верховного командования Кейтель и начальник оперативного отдела Йодль.

Но подобные проекты были уже неосуществимыми. Группа армий «Центр» еле-еле отбивалась от 3-го, 2-го и 4-го Украинских фронтов. А 12-я армия Венка приказ выполнила. Развернулась спиной к армиям западных держав и сунулась выручать столицу. Однако советские войска в это же время нацеливались охватить Берлин огромным кольцом. Для этого выдвигались 4-я танковая и 13-я армии. 24 апреля они столкнулись с колоннами Венка. Заполыхали встречные бои. Обнаружив появление нового противника, командование срочно бросило на этот участок подкрепления. Для поддержки наших танкистов и пехоты был выделен 1-й штурмовой авиационный корпус генерала Рязанова. Над неприятелем полк за полком понеслись советские Илы, поливая эрэсами и пушечными очередями. Армия Венка была с ходу разбита и отброшена прочь.

Между тем бункер Гитлера превращался в некую извращенную, искаженную реальность. Он начал жить слухами и химерами, которые рождались здесь же, в замкнутом безысходном пространстве. Нацистские руководители вчитывались в старые гороскопы, пытаясь найти надежды на спасение. Два таких гороскопа, составленных известными астрологами в 1918 и в 1933 гг. (для Гитлера, в день его прихода к власти), предрекали, что Германии придется хуже всего как раз в апреле 1945-го. Потом наступит затишье, а в августе снова возобновится война – и тогда же наступит мир. После этого Германии предстоят трудные года, но с 1948 г. начнется возрождение. Обсуждали, демонстрировали друг другу… Как ни удивительно, но предсказания исполнились. Хотя к самим нацистским лидерам они уже не относились.

Нет, о худшем старались не думать. Каждый день ждали спасения то от группы Штейнера, то от армий Буссе или Венка. О них ничего толком не знали. Разными путями им пересылали приказы и почему-то подразумевали – эти приказы исполняются. На картах переставлялись флажки, проносились вдруг радужные слухи, что Штейнер или Венк близко, прорвался на окраины… Последующее разочарование оказывалось еще страшнее. Вокруг Гитлера завязывались абсолютно ирреальные разговоры. Например, он принимался рассуждать о боевых качествах индийского легиона. Или впадал в мрачный экстаз, изрыгал распоряжения взрывать все подряд, чтобы врагу ничего не досталось. А после этого настаивал на введении многоженства, чтобы после войны Германия смогла восполнить численность населения и армии. Или опять кто-нибудь приносил восторженные известия, что русские разгромлены частями Штейнера, Буссе, Венка [56]…

В этой больной атмосфере до последнего момента закручивались интриги. Один из врачей Гитлера, Брандт, переправил жену в Тюрингию, занятую американцами. Об этом узнала подружка вождя Ева Браун, ее сестра Гретель и муж сестры, генерал Фегеляйн. Наябедничали Гитлеру и добились для Брандта смертного приговора. Но Фегеляйн скис, пристрелить доктора у него оказалась кишка тонка. Пока дергался, кто приведет приговор в исполнение, о случившемся пронюхал Гиммлер. Приказал прислать Брандта к нему (у Гиммлера возникла мысль, чтобы врач подписал заключение о недееспособности Гитлера – и появится законный повод отстранить его от власти) [148]. А через пару дней из бункера сбежал Фегеляйн. О нем сразу донесли. На поиски выслали гестаповцев и нашли генерала в его квартире. Фегеляйн уже переоделся в штатское, а квартал должны были вскоре захватить русские. Притащили в рейхсканцелярию, и Гитлер не пощадил «почти родственника», дезертира расстреляли во дворе.

Ну а к Герингу в Баварию прилетел генерал Коллер и сообщил – Гитлер намерен до конца оставаться в Берлине. Значит, он обречен. Стал уговаривать Геринга принять на себя руководство Германией и начать переговоры с Эйзенхауэром. Рейхсмаршал колебался, советовался с юристами, с рейхссекретарем Ламмерсом. Извлекли закон от 29 июня 1941 г., согласно которому преемником Гитлера в случае его гибели определялся Геринг. Сошлись, что в данной ситуации можно считать – закон вступает в силу. 23 апреля Геринг отправил Гитлеру запрос: если фюрер остался в Берлине и не может руководить военными и государственными делами, то согласен ли он, чтобы рейхсмаршал принял власть на себя? А если до 22 часов ответа не последует, то «я буду считать само собой разумеющимся, что Вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу Вашего декрета».

Запрос был выдержан в очень верноподданнических тонах. Но Борман воспользовался им, чтобы подвести мину под Геринга. Преподнес Гитлеру, будто «наци номер два» предал его, прислал ультиматум. Сперва на фюрера даже это не подействовало, он устало махнул рукой: «Хорошо, пусть Геринг вступает в переговоры о капитуляции. В конце концов, не имеет значения, кто этим займется». Но Борман настойчиво и умело подкрутил озлобление Гитлера, последовала вспышка бешенства. Родился приказ, что Геринг за «государственную измену» заслуживает смерти и лишь с учетом прежних заслуг его милуют, лишая всех должностей и званий. Впрочем, Борману этого тоже показалось мало, он от себя приписал в Баварию эсэсовскому начальству, чтобы Геринга арестовали.

Но одновременно с Герингом и Гиммлер рассудил, что с фюрером, оставшимся в Берлине, можно больше не считаться. Взялся уверенно прокладывать мосты к американцам. На роль посредника вызвался вице-президент шведского Красного Креста (и видный масон) граф Бернадот. Через него и министра иностранных дел Швеции Гюнтера Гиммлер передал Эйзенхауэру декларацию о капитуляции на Западе и продолжении войны на Востоке. Бернадот и Гюнтер согласились выполнить подобную миссию. Условия о продолжении войны с русскими они сочли вполне нормальными. Бернадот загорелся самолично ехать к Эйзенхауэру, и Гиммлер почему-то был уверен в успехе. Обсуждал с Шелленбергом, как ему назвать новую правящую партию, когда он окажется во главе государства. Сошлись на названии «Партия национального единства». Рейхсфюрер СС был озабочен и тем, как ему правильнее себя вести при встрече с Эйзенхауэром: «Должен ли я только поклониться или надо подать ему руку?» И тут как раз прилетело известие о смещении Геринга! Гиммлер вообще окрылился. У него не осталось весомых соперников! Он выдвигался на роль законного преемника фюрера!

А 25 апреля произошло сразу несколько знаменательных событий. Войска 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта вышли к Эльбе и встретились с американцами. Переплывали через реку на лодках. Некоторые бросались даже вплавь. Политики и политиков здесь не было. Встретились союзники! Друзья! Дорогие, долгожданные. Обнимались, знакомились, появлялись фляжки с виски и водкой. Остатки территории Третьего рейха теперь были расчленены надвое.

И в этот же день замкнулось кольцо советских войск вокруг Берлина. В городе оказалась заперта довольно крупная группировка – не менее 200 тыс. бойцов, 3 тыс. орудий, 250 танков. Но гарнизон был совсем не лучшего качества. Растрепанные дивизии 56-го танкового корпуса, разрозненные подразделения пехоты и эсэсовцев. А к ним добавились солдаты противовоздушной обороны, охранные части, пожарные, полиция, старички и мальчишки фольксштурма, сводные отряды из штабных работников, недолечившихся раненых. На командира 56-го корпуса Вейдлинга Гитлеру тоже насплетничали – дескать, изменил. Раскипятившийся фюрер приговорил его к смерти. Но Вейдлинг не побоялся явиться в рейхсканцелярию, встретился с фюрером и полностью оправдался. Неуравновешенная натура метнулась в противоположную сторону, и Вейдлинга объявили одним из немногих «верных», назначили командовать обороной Берлина.

Но эта оборона уже рушилась. С разных сторон по улицам продвигались шесть армий 1-го Белорусского фронта и три армии 1-го Украинского. Дорогу прокладывала артиллерия всех калибров от легоньких «сорокапяток» до гаубиц «особой мощности» – в штурме участвовал дивизион орудий калибром 280 мм, вес снаряда составлял 256 кг. Бомбежками и обстрелами в Берлине были разбиты правительственные и военные радиостанции. Чудом уцелела лишь флотская линия связи. Через нее рейхсканцелярия кое-как поддерживала связь с внешним миром. А сведения о положении на фронтах и даже в самом Берлине черпали из западных радиопередач, сводок Советского информбюро.

В воздухе господствовала русская авиация. Знаменитая летчица Ханна Райч и ее муж генерал Грейм сумели проскочить на маленьком спортивном самолете. Над городом их все-таки подбили, Грейма ранили, но Ханна сумела приземлиться на изрытой снарядами улице. Они стали последними, кто попал к Гитлеру извне. В этот день, 26 апреля, русские снаряды стали падать на саму рейхсканцелярию, рвались во дворе. Фюрер разбушевался, требовал выявить и подавить советские дальнобойные батареи. От него скрыли, что обстрел вели уже не дальнобойные, а обычные полевые орудия. Войска Жукова и Конева приближались к правительственным кварталам. Ханна Райч убеждала фюрера, что сумеет вывезти его на своем самолетике. Он отказывался. Заходился в истериках, проклинал свой народ и армию, якобы предавших его.

Через несколько минут забывал об этом, требовал узнать, где находятся армии Венка, Гиммлера, Шернера, поторопить их. Впрочем, не только сам фюрер не желал покидать Берлин. Его настроение умело поддерживали двое самых «верных» соратников, Геббельс и Борман. Они опасались выпустить Гитлера из-под своего влияния! Силились, чтобы именно они очутились в роли наследников. Причем тешили себя иллюзиями – когда не станет Гитлера, можно будет сыграть на этом и заключить перемирие с русскими. Специально удержали в бункере начальника Генштаба Кребса – он до войны служил военным атташе в Москве, хорошо знал русских, изучал их язык [79].

28 апреля всех ошеломило известие об измене Гиммлера. Его предложение о мире, переданное Эйзенхауэру на обломках рейха, было настолько глупо, что западные державы его не просто отвергли. Об этих предложениях как о каком-то курьезе раструбила радиостанция «Би-Би-Си». Для Гитлера это было страшным ударом. Его «верный Генрих» тоже предал! Зато для Геббельса с Борманом сообщение стало настоящим подарком! Самый могущественный их конкурент так неосторожно подставился! Они выходили на первый план. Но живой Гитлер был им больше не нужен. Он мешал предпринять собственные политические шаги. Фюрера принялись подталкивать к самоубийству.

Между тем Берлин превращался в развалины. Остатки гарнизона стиснули с двух сторон на узкой полосе, 15–20 км по фронту и 2–3 км в ширину. Ее, в свою очередь, начали разрезать на части. Бои шли не только на поверхности, немцы использовали для передвижений и вылазок тоннели канализации и метро. Туда же, на станции метро, укрыли госпитали, стекались прятаться от обстрелов многие тысячи горожан. Но и советские солдаты обнаружили подземные коммуникации. Штурмовые отряды двинулись по тоннелям, очутились совсем рядом с рейхсканцелярией. Узнав об этом, Гитлер распорядился взорвать шлюзы, в метро хлынула вода реки Шпрее. Захлебывались скопившиеся там берлинцы, раненые. Немецких солдат утопили гораздо больше, чем русских. Зато предотвратили прорыв, отсрочили развязку на день или два.

Вечером 28-го состоялось бракосочетание Гитлера и Евы Браун. Режиссировал Геббельс. Участники церемонии вспоминали, что министр пропаганды и Борман не забывали «душевно» намекать фюреру – дескать, семейный уход из жизни будет достойным заключительным аккордом, вполне в духе древних германских легенд, опер Вагнера! Мертвый вождь, верная жена, кончающая с собой рядом с ним, пышные декорации горящего Берлина… Ночью были составлены два завещания, политическое и личное. Своим преемником, президентом и верховным главнокомандующим Гитлер назначил гроссадмирала Деница (он говорил, что армия, СС и люфтваффе его «предали» – остался только флот). Рейхсканцлером назначался Геббельс, для Бормана вводился новый пост «министра партии». Вдобавок он назначался личным душеприказчиком фюрера. Однако политические ориентиры не менялись. В завещании указывалось: «Нашей целью по-прежнему должно оставаться приобретение для германского народа территорий на Востоке» [56].

Да уж какие территории, если германский народ терял последние клочки собственной столицы! Наши солдаты рвались к Рейхстагу. В политической жизни Германии он не играл никакой роли, парламент не созывался в 1935 г. Все управление страной было сосредоточено в рейхсканцелярии. Но огромное помпезное здание считали как бы символом Берлина. Помнили и о провокации с пожаром Рейхстага, ознаменовавшей приход Гитлера к власти. Именно здесь, над куполом Рейхстага, было намечено водрузить Знамя Победы. Таких знамен изготовили несколько. Сперва предполагалось, что на острие наступления будет находиться 2-я танковая армия Богданова, ей и поручалось овладеть рейхстагом. Но 2-я танковая отстала в уличных боях. Вопреки ожиданиям, к центру города стала выходить 3-я ударная армия Кузнецова. Ей отводилась второстепенная роль, но Кузнецов на начальном этапе штурма сумел сохранить значительные резервы, это и обеспечило ему успешное продвижение. Знамя Победы передали в 3-ю ударную.

29 апреля генерал Вейдлинг доложил Гитлеру, что надежд больше нет. По его оценкам, русские должны были достигнуть рейхсканцелярии не позднее 1 мая. Он еще раз предложил прорываться. О том же просил Аксман – обещал, что Гитлера со всех сторон прикроют собственными телами мальчишки из гитлерюгенда. Но Борман постарался похоронить эту инициативу, подсунул другое решение – пускай пробиваются те, кто посильнее и помоложе, поторопят армию Венка. Гитлер согласился. С генералами и чиновниками, собиравшимися прорываться, передали гневное письмо Кейтелю – раз он до сих пор не помог, то фюрер и его ставил в один ряд с изменниками. К Деницу разными дорогами послали троих курьеров с копиями завещания. Разослали и приказы покарать предателя Гиммлера. А Ханне Райч и Грейму фюрер велел улетать, поднять все силы люфтваффе и бросить на русских. Хотя никто не представлял – что осталось от люфтваффе?

Но и Геббельс с Борманом спешили. Завещание уже было оформлено, чего ж тянуть? Фюреру доложили о судьбе Муссолини и Клары Петаччи. Красноречиво обрисовали, как их трупы повесили вверх ногами на потеху толпе. После этого фюрер решился. Распорядился отравить свою овчарку Блонди и застрелить еще двух собак, раздал ампулы с ядом секретаршам. Созвал обитателей бункера на церемонию прощания. Перед ним проходили длинной чередой офицеры, чиновники, женщины. Гитлер что-то говорил им или просто кивал. Потом он с молодой женой удалился в свои покои. А толпа, проводив своего вождя в вечность… хлынула в бар. Откупоривали бутылки, полилось спиртное. Кто-то завел патефон, начались танцы! Шум, музыка, звон посуды и визги дам донеслись до фюрера. Он был возмущен, послал адъютанта прекратить безобразие.

Но ожидавшегося самоубийства еще не случилось. Утро 30 апреля началось как обычно. Вейдлинг доложил о военном положении. Под контролем нацистов в Берлине остались лишь Тиргартен (зоопарк) и правительственный квартал. Бой кипел в здании Рейхстага. Советские подразделения ворвались туда, но из соседних зданий эсэсовцы отсекли их огнем от своих, загремели перестрелки и атаки между залами, пролетами лестниц. А в рейхсканцелярии во время обеда Гитлер вдруг озаботился, что русские, находящиеся на Потсдамской площади, могут обстрелять его резиденцию снарядами с каким-нибудь усыпляющим газом! Захватят всех живыми. Обед сразу скомкался, и началась вторичная церемония прощания. Вице-адмиралу Фоссу фюрер напоследок сказал: «Я понял, какую непоправимую ошибку совершил, напав на Советский Союз». Он опять отправился с Евой Браун в личные покои. Его жена приняла яд. Гитлер, по одной версии, застрелился, по другой, тоже отравился [56].

Согласно завещанию, останки должны были сжечь – как древних германских героев. Но даже погребальные костры выглядели жалкой насмешкой над языческими легендами. Трупы наспех вытащили во двор, кинули в воронку от снаряда, полили бензином. Однако начался новый артобстрел, поблизости стали рваться снаряды. Охрана и приближенные подпалили мертвецов и убежали под своды бункера [58]. Зато у Геббельса и Бормана теперь оказались развязаны руки. Они попытались выступать в роли властителей государства, отправили генерала Кребса на переговоры с советским командованием.

Но даже завязать контакты удалось далеко не сразу. Воздух сотрясался непрерывными разрывами и стрельбой, хлестали ливни пуль и осколков, рушились дома. Привлечь внимание русских или хотя бы высунуться было невозможно. Пытались связаться по рации – куда там! Эфир переполняла мешанина позывных и переговоров различных частей, танков, самолетов. Только в темноте, когда пальба несколько улеглась, офицерам Кребса удалось привлечь внимание передовых советских подразделений – кричали, махали белыми флагами. Гитлеровского генерала встретили наши офицеры. 1 мая в 3 часа 50 минут его доставили на командный пункт 8-й гвардейской армии Чуйкова.

Было доложено Жукову, он отправил на переговоры своего заместителя Соколовского и позвонил Сталину. Сообщил, что Гитлер покончил самоубийством. Иосиф Виссарионович констатировал: «Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живым». Но Геббельс прислал письмо с предложением о перемирии, на этот счет реакция Сталина была однозначной – никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции. Кребс доказывал, что вопрос о капитуляции сможет решить только правительство Деница. Требуется перемирие на несколько дней, чтобы оно могло собраться. Жуков в ответ выставил ультиматум: если до десяти утра не будет согласия на капитуляцию, «мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться». Было решено установить с Геббельсом прямую связь, для этого с Кребсом отправили советских связистов с полевым телефоном [43].

Казалось, битва завершается. Над куполом Рейхстага уже алело Знамя Победы, поднятое разведчиками Егоровым и Кантарией. Огонь прекратился, зависла напряженная тишина. Но… Геббельса с Борманом вариант безоговорочной капитуляции совершенно не устраивал. Они-то надеялись, что им позволят собрать новое правительство – то есть спокойно выехать из Берлина. А уж дальше торговаться, на что они согласны, на что нет. Опять же, поиграть на противоречиях между СССР и Западом. Но Сталин и Жуков лишили их такой лазейки. Русские связисты без дела посидели в бункере, и их отправили обратно. А в 10.40, не получив ответа на ультиматум, наша артиллерия открыла шквальный огонь по последним очагам сопротивления (всего за время штурма по Берлину было сделано 800 тыс. артиллерийских выстрелов, выпущено 36 тыс. тонн взрывчатки и металла).

В бункере после смерти Гитлера дисциплина совсем рухнула. Некоторые офицеры и сотрудники перепивались до бесчувствия. Многие советовали принять капитуляцию. Но против выступил Борман. Сейчас он принялся возбуждать личный состав – надо пробиваться! Известил Деница, что вскоре прибудет к нему «с подробными инструкциями». Впрочем, ход был азартным. Хромому Геббельсу с многочисленной семьей пробиваться было явно не под силу. Борман переступал через него! Становился единственным «доверенным лицом» покойного Гитлера, мог трактовать как угодно его завещания. Ну а Геббельсу не осталось ничего иного, кроме как уйти вслед за фюрером. Пробыл канцлером всего сутки… Его супруга Магда подтвердила репутацию образцовой нацистской жены. Геббельс вместе с ней распорядился, чтобы доктор Штумпфеггер сделал смертельные инъекции шестерым детям. В 20.30 Геббельсы поднялись в сад и велели дежурному эсэсовцу прикончить их выстрелами в затылок.

Прорываться собрались 500–600 человек: Борман, Аксман, статс-секретарь Науманн, вице-адмирал Фосс, адъютанты, остатки охраны и «подарочного» батальона гитлерюгендовцев. Выступили, когда стемнело, в 22 часа. По развалинам и тоннелям пробрались к участку, где держалась группа танков бригаденфюрера Монке. Дальше двинулись вместе. Но отряд обнаружили, на углу Фридрихштрассе стали расстреливать. Головные танки были подбиты. Вереницы пеших людей, шагавших за танками, кинулись кто куда. Пытались просочиться другими улицами и переулками. Некоторых переловили советские солдаты, другие были убиты. Борман в темноте сбился с пути и принял яд. Долгое время считалось, что он скрылся, но в 1972 г. были обнаружены его останки, а в 1988 г. генетическая экспертиза подтвердила – это был именно Борман [59].

В рейхсканцелярии после ухода на прорыв осталось несколько десятков человек. Одни валялись пьяные, другие кончали жизнь самоубийством. Среди застрелившихся был и Кребс. Старшим из военных начальников остался Вейдлинг. Утром 2 мая он выслал парламентеров, просил прекратить огонь. Одновременно подписал приказ о капитуляции берлинского гарнизона. Его начали передавать через советские громкоговорители. Стрельба прекращалась. Воцарялась тишина. После недели, а для многих воинов даже двух недель, непрерывного грохота эта тишина оглушала, ошеломляла. Немецкие солдаты и фольксштурмисты выползали сдаваться…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.