Победа над смертью
Победа над смертью
Анастасия Матвеевна, собираясь в церковь ко всенощной, с опаской поглядывала на своего супруга, полковника авиации в отставке Косицына Михаила Романовича. Михаил Романович сидел перед включенным телевизором с газетой в руках. Но ни на телевизионной передаче, ни на газете сосредоточить своего внимания он не мог. В его душе глухо росло раздражение, некий протест против намерения жены идти в церковь. Раньше, еще в молодые годы, она захаживала в церковь раза два-три в год. Он на это внимания не обращал: мало ли какая блажь у женщины. Но как вышла на пенсию, так зачастила в храм каждое воскресенье, каждый праздник.
«И сколько этих праздников у церковников – не пересчитать, – с раздражением думал Михаил Романович. – То ли дело красные дни гражданского календаря: Новый год, Восьмое марта, Первое мая, Седьмое ноября и уж совсем святой, особенно для фронтовика, День Победы, вот, пожалуй, и все. А тут каждый месяц по нескольку, с ума можно сойти».
Анастасия Матвеевна думала о том, что последнее время ее супруг очень раздражителен, оно и понятно: болят старые фронтовые раны, здоровье его все ухудшается. Но почему-то больше всего его раздражает то, что она ходит в церковь. Чуть ли не каждый ее уход на службу в храм сопровождается скандалом и руганью.
– Миша, закройся, я пошла в храм.
– Ну чего, чего ты там потеряла, не можешь, как все нормальные люди, посидеть дома с мужем, посмотреть телевизор, – с раздражением на ходу говорил Михаил Романович, чувствуя, как гнев начинает клокотать в его израненной старческой груди.
– Мишенька, так может, нормальные-то люди, наоборот, те, кто в храм Божий ходят, – сказала и, поняв, что перегнула палку, сама испугалась сказанного, но слово не воробей.
– Так что я, по-твоему, ненормальный? – переходя на крик, вознегодовал Михаил Романович. – Да, я ненормальный, когда на своем истребителе все небо исколесил, но Бога там не увидел. А где был твой Бог, когда фашистские самолеты разбомбили наш санитарный поезд и из пулеметов добивали раненых, которые не могли укрыться и были беззащитны? Почему Бог их не укрыл? Я был ненормальный, когда летел под откос в санитарном вагоне и только чудом остался жив?!
– Миша, но ведь это чудо Бог совершил, разве ты этого не понял – ни тогда, ни сейчас?
Удивительное дело, но именно эта вылетевшая у Михаила Романовича фраза «чудом остался жив» вмиг иссушила его раздражение. Негодование куда-то исчезло, и, махнув рукой, уже успокаиваясь, он сказал:
– Иди к своим попам, раз тебе нравится, что тебя дурачат.
За всенощной Анастасия Матвеевна горячо молилась за Михаила, чтобы Бог просветил его разум и сердце. Несмотря ни на что, мужа своего она сильно любила. Когда приходила в храм, всегда становилась перед иконой архистратига Михаила[84], стояла перед ней всю службу, молясь за то, чтобы Господь просветил ее мужа светом истины.
У каждого человека есть какая-то главная мечта его жизни. Такая мечта была и у Анастасии Матвеевны. Она всем сердцем хотела, чтобы настал когда-нибудь день, и они вместе с Мишей под руку пошли бы в церковь к службе. После службы так же вместе возвращались бы домой. Вдвоем читали бы молитвенное правило перед сном и утром. Этого она желала больше всего на свете.
– Господи, если тебе угодно, забери мою жизнь, только приведи Мишеньку в храм для жизни вечной.
Когда Анастасия Матвеевна вернулась домой, Михаил уже лежал в кровати. Не было еще девяти часов вечера, так рано он не ложился, это сразу насторожило Анастасию Матвеевну.
– Мишенька, ты что, заболел, тебе плохо?
– Немного неважно себя чувствую, но ты, Настенька, не беспокойся – пройдет.
Анастасия Матвеевна не успокоилась, она-то хорошо знала: уж раз он лег – дело серьезное, и вызвала врача. Врач ничем не утешил, измерил давление, прослушал сердце, сделал укол и заявил, что необходима госпитализация. Но Михаил Романович категорически отказался ехать в госпиталь. На следующий день его состояние ухудшилось.
– Миша, может, батюшку позвать, ведь ты ни разу не исповедовался, ни разу не причащался.
Он, открыв глаза, глянул сердито:
– Что, уже хоронишь меня?
– Да что ты, Мишенька, Господь с тобою, наоборот, верю, что через это на поправку пойдешь.
Он устало прикрыл глаза, а когда она собиралась отойти от постели на кухню, вдруг, не открывая глаз, произнес:
– Ладно, зови попа.
Сердце Анастасии Матвеевны зашлось в радостном волнении, она выбежала в соседнюю комнату, упала на колени перед иконами и расплакалась. Всю ночь она читала каноны и акафисты, чтобы Миша дожил до утра и дождался священника.
Батюшка пришел в половине девятого, как и договаривались. Она провела его к мужу и представила:
– Вот, Миша, батюшка пришел, как ты и просил, это наш настоятель отец Александр. Ну, я вас оставлю, буду на кухне, если понадобится какая помощь, позовете.
Отец Александр, мельком взглянув на фотографии, где Михаил Романович был в парадном мундире с орденами и медалями, бодро произнес:
– Не беспокойтесь, Анастасия Матвеевна, мы – два старых вояки, как-нибудь справимся со всеми трудностями.
Михаил Романович глянул на молодого священника, сердито подумал: «Что он ерничает?»
Отец Александр, как бы отгадав его мысли, сказал:
– Пришлось немного повоевать, интернациональный долг в Афганистане исполнял. Служил в десанте, так небо полюбил, что после армии мечтал в летное пойти, был бы летчик, как вы, да не судьба.
– Что же так?
– Медкомиссия зарубила, у меня ранение было.
– Понятно.
Священник Михаилу Романовичу после такого откровения не то чтобы понравился, а прямо как родной стал. Немного поговорили, потом отец Александр сказал:
– У вас, Михаил Романович, первая исповедь. Но вы, наверное, не знаете, в чем каяться?
– Вроде жил как все, – пожал тот плечами. – Сейчас, правда, совесть мучает, что кричал на Настю, когда в церковь шла, она ведь действительно глубоко в Бога верит. А я ей разного наговорил, что, мол, летал, Бога не видел в небе, и где, мол, был Бог, когда на войне невинные люди гибли.
– Ее вере вы такими словами не повредите, она в своем сердце все ответы на эти вопросы знает. А вот для вас, по всей видимости, эти вопросы имеют значение, раз в минуту душевного волнения вы их высказали. По этому поводу вспоминается случай, произошедший с архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким). Он был не только церковный иерарх[85], но и знаменитый ученый-хирург, во время Великой Отечественной войны – главный консультант военных госпиталей. Делая операции, он не раз спасал от смерти самых безнадежных раненых. Как-то владыка Лука ехал в поезде в одном купе с военными летчиками, возвращавшимися на фронт после ранения. Увидели они церковнослужителя и спрашивают: «Вы что, в Бога верите?» «Верю», – говорит владыка. «А мы не верим, – смеются летчики, – так как все небо облетали, а Бога так и не видели». Достает тогда архиепископ Лука удостоверение профессора медицины и говорит: «Я тоже не одну операцию сделал на мозгу человека: вскрываю черепную коробку, вижу под ней мозг, а ума там не вижу. Значит ли это, что ума у человека нет?»
– Какой находчивый владыка, – восхитился Михаил Романович.
– А насчет того, что невинные гибнут, это действительно непонятно, если нет веры в бессмертие, а если есть христианская вера, то все понятно. Страдания невинных обретают высший смысл прощения и искупления. В плане вечности Господь каждую слезинку ребенка утрет. Всем Бог воздаст, если не в этой жизни, так в будущей, по заслугам каждого.
После исповеди и причащения отец Александр пособоровал Михаила Романовича. После соборования тот признался:
– Веришь ли, батюшка, на войне смерти не боялся, в лобовую атаку на фашиста шел, а теперь боюсь умирать: что там ждет – пустота, холодный мрак? Приблизилась эта черта ко мне, а перешагнуть ее страшно, назад еще никто не возвращался.
– Страх перед смертью у нас от маловерия, – сказал отец Александр и, распрощавшись, ушел.
После его ухода Михаил Романович сказал жене:
– Хороший батюшка, наш человек, все понимает.
Ободренная этим высказыванием, Анастасия Матвеевна робко сказала:
– Мишенька, нам бы с тобой повенчаться, как на поправку пойдешь, а то, говорят, невенчанные на том свете не увидятся.
– Ну вот, опять за старое, да куда нам венчаться, это для молодых, засмеют ведь в церкви. Сорок лет прожили невенчанные, а теперь здрасте, вот мы какие.
– Ради меня, Мишенька, если любишь. Пожалуйста.
– Любишь – не любишь, – проворчал Михаил Романович. – Еще выздороветь надо. Иди, я устал, подремлю малость. Коли выздоровлю, там видно будет, поговорим.
– Правда? – обрадовалась Анастасия Матвеевна. – Обязательно выздоровеешь, быть другого не может, – и, чмокнув мужа в щеку, заботливо прикрыла его одеялом.
Произошло действительно чудо, в чем нисколько не сомневалась Анастасия Матвеевна. На следующий день Михаил пошел на поправку. Когда пришел участковый врач, то застал Михаила Романовича на кухне за чаем и чтением газеты. Померив давление и послушав сердце, подивился:
– Крепкий вы народ, фронтовики.
Когда Анастасия Матвеевна напомнила мужу о венчании, он отмахнулся:
– Погоди, потом решим. Куда торопиться?
– Когда же потом? Скоро Великий пост, тогда венчаться аж до Красной горки[86] нельзя.[87]
– Сказал, потом, значит, потом, – с ноткой раздражения в голосе ответил он.
Анастасия Матвеевна пробовала еще несколько раз заводить разговор о венчании, но, почувствовав, что нарывается на скандал, сразу умолкала. Так и наступило Прощеное воскресенье и начался Великий пост. Анастасия Матвеевна старалась не пропускать службы, в первую неделю ходила каждый день. Потом стала недомогать, снова, как раньше, появились сильные боли в правом боку. А к концу поста вовсе разболелась и слегла. Сын Игорь свозил ее в поликлинику, оттуда направили на обследование в онкологию. Когда они вернулись, Игорь отвел отца в сторонку:
– Папа, у мамы рак печени, уже последняя стадия, врачи сказали – осталось немного.
– Что значит «немного»? Точно проверили, может, ошибаются? Чем-то можно помочь? Операцию сделать, в конце концов, – растерянно произнес Михаил Романович.
Сын отрицательно покачал головой.
– Надо готовиться к худшему, папа. Не знаю, маме говорить или нет?
– Что ты, сынок, не надо раньше времени расстраивать, я сам с ней поговорю.
Он сел к кухонному столу, обхватил свою седую голову руками и сидел так минут пять, потом решительно встал.
– Пойду к ней.
Подойдя, сел на краешек кровати, взял нежно за руку.
– Что же ты расхворалась, моя верная подруга? Давай поправляйся скорей, Пасха приближается, куличи будем печь, яички красить.
– Что сказали врачи, Миша? – прямо посмотрев ему в глаза, спросила она.
Михаил Романович суетливо завертел головой.
– Ну что-что сказали, надо лечиться, и поправишься. Вон сколько лекарств тебе понавыписывали.
– Не ври, Мишенька, ты же не умеешь врать, я и так сама все понимаю. Умирать мне не страшно, надо только подготовиться достойно к смерти, по-христиански. Ты мне отца Александра приведи, пусть исповедует, причастит, да и пособороваться хочу. Так мы с тобой и не повенчались, как пред Богом предстанем?
– Милая Настенька, ты выздоравливай, ради Бога, и сразу пойдем венчаться.
– Теперь уж, наверное, поздно. Страстная седмица начинается. Затем Светлая, до Фомина воскресенья я не дотяну. Значит, Богом не суждено.
Михаил Романович шел в церковь за отцом Александром и про себя бормотал: «Это как же – не суждено? Что значит «не суждено»? Ведь мы как-никак сорок лет прожили!»
В церкви, повстречавшись с отцом Александром, договорился, что утром тот подъедет к ним. Поговорил с ним насчет желания венчаться. Отец Александр задумался:
– На Страстной однозначно нельзя, на Светлой хоть и не принято по уставу, но исключение можно сделать. – Посмотрел на осунувшегося Михаила Романовича, добавил: – Если будем усердно молиться, она доживет и до Красной горки, я в этом уверен.
– Буду, конечно, молиться, только не знаю как.
Отец Александр подвел его к иконе архистратига Михаила.
– Здесь ваша супруга постоянно стояла за службой, наверное, за вас молилась вашему ангелу-хранителю. Я вам предлагаю, пока она болеет, заменить ее на этом боевом посту, я не шучу, когда говорю про боевой пост. Апостол Павел пишет, что наша брань не против крови и плоти, но против духов злобы поднебесных[88].
Для Михаила Романовича от этих слов все сразу встало на свои места. Его соратница, его боевая подруга, его милая жена, пока он дома отлеживался у телевизора с газетой, была на боевом посту. Она боролась за него, за свою семью, против врагов невидимых, а потому более коварных, более опасных. Боролась одна, не имея в нем никакой помощи. Мало того что он не поддерживал ее в этой борьбе, он еще потакал врагу. Теперь, когда она лежит больная, он должен встать на этот боевой пост. И он встанет, ему ли, старому вояке, не знать, что такое долг воина-защитника. Он встанет, обязательно встанет, и ничто не помешает ему в этом!
Анастасия Матвеевна заметила, что муж ее вернулся какой-то подтянутый, собранный, решительный и даже помолодевший.
– Настя, завтра утром батюшка придет, буду собороваться вместе с тобой. Сейчас покажи мне, какие молитвы читать, я за тебя и за себя почитаю.
– Мишенька, что с тобой? – еще не веря всему, прошептала Анастасия Матвеевна.
– Ничего. Вместе воевать будем.
– С кем воевать, Миша? – даже испугалась Анастасия Матвеевна.
– С духами злобы поднебесной, – отчеканил полковник. – И раскисать не будем, – увидев слезы на глазах жены, добавил он.
– Да это я от радости, Миша, только от радости.
– Ну, это другое дело.
Каждый день на Страстной седмице Михаил Романович ходил в храм. Стоять приходилось подолгу, службы Страстной седмицы особые, длинные. Но он мужественно выстаивал их от начала и до конца, хотя и не понимал, что и для чего происходит, но боевой пост есть боевой пост, приказано – стой, высшее командование само знает. Высшим командованием для него в данном случае был отец Александр. После службы он часто подходил к нему, что-нибудь спрашивал. Как-то поделился своими переживаниями.
– Сам-то я хожу сейчас в церковь, а вот сын со снохой… Их разве заставишь? Наш грех: сами не ходили в молодости и детей не приучили.
– Да, это проблема не только ваша, многие подходят с подобным вопросом. Честно признаться, не знаю, что и отвечать. Советую усиленно молиться за детей, молитва родителей многое может. Мне как-то рассказывали один случай. У одного верующего человека был неверующий сын. Отец, конечно, переживал сильно. А перед тем как умереть, завещал сыну, чтобы он после смерти в течение сорока дней заходил в его комнату каждый день на пятнадцать минут, ничего не делал, только молча бы сидел. Сын исполнил последнюю просьбу отца. А как сорок дней прошло, сын сам пришел в храм. Я думаю, что тот отец понимал, что молодежь в суете живет. Некогда над вечным подумать: о смысле жизни, о своей душе, о бессмертии, о Боге.
Великим четвергом[89] Михаил Романович причастился, а вечером, после чтения двенадцати Евангелий[90], умудрился принести домой огонь в самодельном фонарике[91]. От него зажгли лампадку в комнате Анастасии Матвеевны. В субботу сходил в церковь, освятил кулич и крашеные яйца. Кулич испекла им сноха, а яйца красил сам Михаил Романович, так как Анастасия Матвеевна, вконец обессилевшая, постоянно лежала в кровати. Врач-онколог, курирующий ее, удивлялся, что она все еще жива. После ночной пасхальной службы Михаил Романович пришел домой весь сияющий, уже с порога закричал:
– Христос воскресе!
– Воистину воскресе! – ответила чуть слышно Анастасия Матвеевна, любуясь своим мужем, который на Пасху нарядился в свой парадный мундир со всеми наградами. Раньше он надевал его только на 9 Мая. – Ты прямо как на День Победы, – улыбаясь, сказала она.
– А сегодня и есть День Победы, победы над смертью, так в проповеди отец Александр и сказал.
Они поцеловались три раза.
– Ты давай поправляйся, в следующее воскресенье, на Красную горку, поедем в церковь венчаться.
– Как уж Бог даст, но я буду ждать.
В воскресенье подъехал сын вместе со снохой на своей машине. Сноха помогла Анастасии Матвеевне надеть ее лучшее платье. Михаил Романович с сыном под руки осторожно вывели ее и усадили в машину. В храме отец Александр разрешил поставить для нее стул. Так и венчались: Анастасия Матвеевна сидела, а рядом в парадном мундире стоял ее любимый супруг. Во время венчания он несколько раз поглядывал с заботливостью на нее, а она отвечала полным благодарности взглядом: мол, все со мною в порядке, не беспокойся и молись. Домой привезли Анастасию Матвеевну совсем ослабевшую и почти что на руках внесли и уложили в постель прямо в платье. Дети уехали, обещав вечером подъехать проведать. Михаил Романович сел на стул рядом с кроватью жены и взял ее за руку.
– Спасибо, Мишенька, я сегодня такая счастливая. Теперь можно спокойно помереть.
– Как же я? – растерялся Михаил Романович.
– Мы же с тобой повенчанные, нас смерть не разлучит. Я чувствую, что сегодня умру, но ты не скорби, как прочие, не имеющие упования[92], мы с тобой там встретимся непременно. Ты помнишь, как мы с тобой первый раз повстречались?
– Конечно, помню: в Доме офицеров, на вечере по случаю Дня Победы, ты еще все с капитаном Кравцовым танцевала, я тебя еле от него отбил.
– Дурачок, я как тебя увидела – сразу полюбила, и никакие кравцовы мне были не нужны.
– Настенька, ты знаешь, мне очень стыдно, хоть и прошло много лет, все же совесть напоминает. Встретимся на том свете, говорят, там все откроется. Так вот, чтобы для тебя не было неожиданностью, короче, хочу признаться: я ведь тогда с Клавкой… Ну, словом, бес попутал.
– Я знала, Мишенька, все знала. В то время мне так больно было, так обидно, что жить не хотелось. Но я любила тебя, вот тогда-то я впервые в церковь пошла. Стала молиться перед иконой Божией Матери, плакать. Меня священник поддержал, сказал, чтобы не разводилась, а молилась за тебя, как за заблудшего. Не будем об этом больше вспоминать. Не было этого вовсе, а если было, то не с нами, мы теперь с тобой другие.
Михаил Романович наклонился и поцеловал руку супруге.
– Тебя любил, только тебя любил, всю жизнь только тебя одну.
– Почитай мне, Миша, Священное Писание.
– Что из него почитать?
– А что откроется, то и почитай.
Михаил Романович открыл Новый Завет и начал читать:
– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, – любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…95 [93]
Он вдруг заметил, что супруга перестала дышать, и, подняв голову от книги, увидел застывший взгляд его милой жены, устремленный в угол с образами.
– Мы скоро увидимся, Настенька, – сказал он, закрывая ей глаза.
Затем он встал, подошел к столу, взял лист бумаги и стал писать: «Дорогой мой сынок, прости нас, если что было не так. Похорони по-христиански. Сынок, выполни мою последнюю просьбу, а не выполнить последнюю просьбу родителей, ты же знаешь, великий грех. После того как похоронишь нас с мамой, в течение сорока дней заходи в эту комнату и посиди здесь минут пятнадцать – двадцать каждый день. Вот такая моя последняя просьба. Поцелуй за меня Люсю и внуков. Христос воскресе! Твой отец».
Затем он поцеловал жену и как был, в мундире, лег с нею рядом, взял ее за руку и, закрыв глаза, сказал:
– Пойдем вместе, милая, я тебя одну не оставлю.
Когда вечером Игорь с женой приехали к родителям, то долго не могли дозвониться, так и открыли дверь своим ключом. Прошли в спальню и увидели, что мать с отцом лежат на кровати рядом, взявшись за руки, он в своем парадном мундире, а она в нарядном платье, в которых они сегодня венчались. Лица у обоих были спокойные, умиротворенные, даже какие-то помолодевшие, казалось, они только уснули, вот проснутся – и так же, взявшись за руки, пойдут вместе к своей мечте, которая ныне стала для них реальностью.
Январь 2002. Волгоград
Данный текст является ознакомительным фрагментом.