Концепция Ордена

Концепция Ордена

«Футувват-наме» Абдураззака Кашани сообщает, что во времена, предшествующие ниспосланию Корана, в Аравии существовал тайный орден, магистром которого являлся дядя Пророка (СААС) Абу Джахль. Якобы в противовес ему и была создана футувва, первым рыцарем которой был сделан имам Али. Поэтому только что обозначенный комплекс исторических персонажей и движений, связанный с противостоянием линии имама Али, атлантической традицией, Ибн Араби, можно условно назвать «Орденом Абу Джахля». Если таковой «Орден» существовал в действительности, естественно, эзотерическое ядро его учения должна была составлять древняя западно-семитская Традиция, восходящая к Атлантиде. Имеет смысл предположить, что к нему должна была принадлежать какая-то часть мекканской аристократии, т. е. те самые «мунафики», которые стали основой режима Омейядов. И после бегства Омейядов в Дамаск в результате революции[243], вполне возможно, «Орден» обрел новую почву в Испании — где в дальнейшим с ним как-то мог столкнуться Ибн Араби.

Вообще, интересно, что судьба Ибн Араби тесно связана прежде всего с двумя геополитическими образованиями — арабским Магрибом и Османской империей. «Великий Шейх» родился в Испании — в то время она была частью Магриба. Жизнь шейха была неразрывно связана с марокканским городом Фесом — центром активности североафриканского суфизма. Интересно, что в Фесе провел два года и посвятил этому городу специальную книгу один из учеников Генона — Титус Буркхардт, перешедший, как и другие ученики Генона, в ислам, где он взял себе имя Ибрахим Изз ад-Дин. Вообще, Магриб в силу своей географической близости является естественным фактором знакомства европейцев с исламом. Поэтому, в идеале, на магрибинских мусульманах исторически должна лежать определенная «ответственность», связанная с даават среди жителей Западной Европы. Между тем еще Омейяды, по сути, провалили миссию исламизации европейского континента — но тем же самым Омейядам магрибинская культура фактически обязана своим существованием. По крайней мере, т. н. «золотой век» мусульманской Испании считается и «золотым веком» всего Магриба. Характерно, что уже во времена Ницше отношение к наследию Кордовского халифата стало вполне комплиментарным, но эта комплиментарность — комплиментарность по отношению, прежде всего, к «омейядскому» полюсу исламского мира.

Если для Магриба влияние, оказанное на него школой Ибн Араби, может называться в некотором смысле естественным[244], то для Османского государства это влияние, очевидно, привнесенное. Тем не менее оно затронуло и этот регион довольно рано. Главным механизмом здесь послужила операция по синтезу наследия Ибн Араби с наследием Джелаладдина Руми. Дело в том, что ученик «Великого Шейха» Садр ад-Дин Кунави стал впоследствии близким товарищем Руми. Также в скором времени сложилась традиция иллюстрировать «Футухат аль-маккийя» стихотворениями Джелаладдина Руми, и наоборот — комментировать мистическую поэзию «Маснави» текстами «Великого Шейха». Учитывая тот вклад, который поэзия Руми внесла в формирование этнического самосознания османов, неудивительно, что доктрина «вахдат аль-вуджуд», состыкованная с учением Руми, стала пользоваться в Османской империи колоссальной популярностью. Первым шейх-уль-ислам, при втором султане, Орхане Гази, стал представитель акбаритской традиции, Дауд аль-Кейсари. При этом не надо забывать, что наряду с династией Османов — династией воинов, династией завоевателей, в султанате существовала как бы еще одна «династия», жреческая, — род потомков Джелаладдина Руми, наследственных шейхов тариката Мавлявийя, обладавших колоссальным авторитетом в духовных делах и следовавших доктрине «вахдат аль-вуджуд», которая приобрела для религиозной традиции Османского государства фактически статус ортодоксии. Об этом свидетельствует фатва шейх-уль-ислама, изданная в 1534 г., которая начинается словами: «Тот, кто отказывается признавать Ибн Араби... становится еретиком».[245] Со временем Ибн Араби становится попросту краеугольным элементом национального мифа. Прежде всего, это происходит за счет известного документа под названием «Шаджара аль-Нуманийя» («Древо Нумана»), пользовавшегося в османской империи не меньшей популярностью, чем пророчества Нострадамуса в Европе. На этот текст, авторство которого приписывали Ибн Араби (называя его «лисан аль-хакика» — «язык истины»), османские чиновники делали ссылки в официальном делопроизводстве, например, при дипломатических переговорах. Кстати, для современного исламского мира именно в Турции можно выявить больше всего изданий традиционалистской направленности, в частности Рене Генона (издательство Insan и т. д.).

Стоит отметить, что к наследию как омейядских, так и османских халифов апеллирует такой деятель современной европейской Правой, как шейх Абд ал-Кадир, руководитель движения «Мурабитун». Абд ал-Кадир, с одной стороны, известен своей апологией Муавии — противника имама Али, где он наперекор общепринятой суннитской традиции считает того «пятым праведным халифом». Этот момент сближает шейха с т. н. «омейядской» традицией. С другой стороны, Абд ал-Кадир считает идеалом исламского государства Османскую империю и поддерживает теплые отношения с турецкими суфиями. В свое время он наладил близкие, хотя никогда широко и не афишировавшиеся, контакты с Наджметдином Эрбаканом. Тем самым политические и идеологические предпочтения Абд ал-Кадира охватывают оба связанных с Ибн Араби региональных полюса — омейядский Магриб и пространство бывшей державы османов. Возглавляемое шейхом Абд ал-Кадиром движение «Мурабитун», являющееся ветвью суфийского тариката Шазилийя-Даркавийя, объединяет ряд принявших ислам европейских правых, таких, как Ахмад Томпсон, автор нашумевшего конспирологического исследования «Дадджал — Антихрист» и Умар Ибрагим Вадильо, разрабатывающий проекты в рамках «исламской экономики», направленные на борьбу с «новым мировым порядком». Последнее направление — наряду с собственно «духовными поисками» — является основным в деятельности движения. Именно этот подход имелся в виду выше, где речь шла о том, что одной из базовых характеристик рассматриваемого здесь Ордена является «невмешательство» в политику, стремление разделить «священное и мирское». Действительно, «Мурабитун» со своей критикой Хомейни и Исламской революции и еще более яростной критикой т. н. «исламского терроризма» являются прекрасной иллюстрацией данного тезиса. Причем реально движение имеет определенные политические контакты — как и в случае с Эрбаканом, не афишируемые из-за типично жреческого «аполитичного» внешне стремления к «криптоиерократии», из-за нежелания нести какую-либо ответственность за предпринятые политические действия. Так, борьба за введение «золотого динара» нашла понимание у Мохатхира, а также воплотилась в идее перехода к 2010 г. на единую золотую «исламскую валюту» ряда стран, в число которых якобы входят Малайзия, Марокко, Ливия и некоторые государства Персидского Залива.

Для данной работы более любопытным представляется акцент на том, что шейх Абд ал-Кадир принадлежит к тарикату Шазилийя — тому же, к которому принадлежал Генон. То, что это — не случайное совпадение, подтверждается тем фактом, что практически все принявшие ислам европейские правые эзотерики связаны с этим тарикатом. Это и Мишель (Мустафа) Вальсан, один из идеологов румынской «Железной Гвардии», а затем — руководитель главного традиционалистского органа, журнала Etudes Traditionnelles, заново открывший для Европы Ибн Араби, и его ученик М. Шодкевич, и оксфордский профессор М. Лингз, автор популярных изданий по исламу, в которых он «контрабандно» проносит генонистские идеи, и уже упоминавшиеся Ф. Шуон и Т. Буркхардт, и генонистский журнал Vers la Tradition, редакция которого связана с ветвью Шази-лийя-Даркавийя в Турине, которая, в свою очередь, издает еще ряд журналов на итальянском и испанском языках, и многие другие представители «интеллектуальной элиты». В свою очередь, Шазилийя, будучи основным тарикатом в пространстве магрибинского ислама, несомненно несет в себе некоторые следы т. н. Ордена, иначе говоря, через Шазилийю выстраивается стройная цепочка, идущая от Атлантиды к Финикии и талмудистам, далее к Омейядам и «золотому веку» мусульманской Испании, потом к Ибн Араби и сильсиля Акбарийя, наконец — к Генону и сегодняшним кандидатам на новую «духовную элиту». Ни в эпоху Ноя (АС), ни при мекканских «мунафиках», ни сегодня эти претенденты на статус «элиты» не исповедовали Единобожие. Как сейчас, так и во все времена эту «элиту» цементировало жреческое Знание, как бы оно ни называлось — Sophia Perennis, «вахдат аль-вуджуд», Примордиальная Традиция. В принципе, все это — не новость. Вызывает лишь удивление стремительная популяризация идей Генона в век, когда, по его мнению, всякое знание о Традиции должно быть, напротив, утрачено. Еще большее удивление должны вызывать настойчивые попытки увязать это эзотерическое знание с исламом — доктриной, прямо противоположной жреческой Традиции по сути.

На самом деле, имеет смысл вернуться к тому, о чем шла речь в самом начале этой статьи. Да, никогда «исламский эзотеризм» не пользовался такой популярностью в элитарных академических кругах. Но никогда и «человеческое присутствие» мусульман в Европе не было таким масштабным. Эти два феномена — не только не взаимодополняемы. Они существуют в каком-то смысле вопреки друг другу. Если элитарный «ислам» означает, для его приверженцев, прежде всего «мусульманскую культуру» со всеми атрибутами традиционной цивилизации, во главе которых стоит идея государства, «сакральной монархии», направляемой жреческой корпорацией, наследующей тайное знание Атлантиды, то ислам мусульманских диаспор в Европе — это идея «нетерриториального государства», идея мединской уммы, руководимой Посланником Аллаха (СААС), идея пророческой традиции.

Сегодня в Европе, по существу, действуют «два ислама». Точнее, ислам, такой, какой он есть на самом деле, или стремящийся быть таковым, и то, что под «исламом» хотят видеть представители некоторых кругов, которые, на самом деле являются злейшими врагами мусульманской религии.

Если в будущем главный конфликт будет разворачиваться между элитой и диаспорами, то на интеллектуальном уровне это соответствует борьбе внутри ислама — между тем, чем ислам кажется, и тем, чем ислам является. Мы видим династии, как правящие, так и находящиеся в изгнании, но существующие до сих и пользующиеся достаточным влиянием — в их числе императорские Дома Османов и Каджаров, королевский Дом Египта, это все связанные между собой родственными узами кланы, — и горячих сторонников реставрации соответствующих монархий, в том числе среди европейских правых. Мы видим Ага-хана, тоже родственника перечисленных Домов, обосновавшихся на Западе суфийских шейхов и «модных» алимов. Мы видим переходящих в ислам британских лордов, французских интеллектуалов, швейцарских патрициев. В то же время мы знаем, что все это — либо представители мировой сверхэлиты, либо обслуживающий их персонал. А ведь в будущем именно исламу надлежит стать той идеей, которая будет направлена против сверхэлиты. Но пока принц Чарльз в лекциях по архитектуре ссылается на опыт мусульманской «традиционной» цивилизации, цитируя при этом «мусульманина» Титуса Буркхардта и являясь учеником кипрского шейха Низама — среди мюридов которого, кстати, огромный процент генонистов, — в это трудно поверить.

В этом смысле Европа вполне может стать «Землей ислама» — естественно, в карикатурном значении. «Ислам» мировой сверхэлиты — это всего лишь одна из версий изначальной традиции, в том же смысле, в каком, например, Ага-хан считается X аватарой Вишну. В таком случае произошедшее станет чудовищной пародией на то предназначение, которое несет в себе северо-западное расположение европейского континента. Если прежде миссия выступавших от имени ислама государств сводилась к тому, чтобы систематически проваливать даават, что на долгие годы превратило Дар аль-ислам в планетарный аналог еврейского гетто, то теперь, когда с появлением массовых мусульманских диаспор понятия «ислам» и «государство» оказались разведены, то те же псевдоисламские силы предпринимают другую задачу — предельно извратить исламскую доктрину, как на уровне метафизики, так и на уровне геополитики.

Ясно, что в таком случае фигура Генона несет важную знаковую функцию, воплощая в себе тот «ислам», который может стать грандиозной фикцией, создаваемой элитами с целью похоронить революционный проект Пророков. Претензий к собственно Рене Генону, понятно, быть не может. Если некоторые последователи считают основателя традиционалистской школы «вали», «святым», то они, разумеется, правы в том, что Генон не говорит от себя. В конечном счете его послание можно интерпретировать как призыв Короля Мира, как весть из Аггарты, на что намекал и сам автор. Все это создает немалую путаницу при рассмотрении «шейха Абд ал-Вахида Йахйя» (мусульманское имя Генона) в исламском контексте, но крайне удобно при монтировании концепций «брата Палингения», его масонское имя, в идеологию нового жречества.

Категорический отказ мусульман от Генона — это не только интеллектуальный акт и не вопрос узколобого следования ортодоксии. Метафизический переворот, вызванный этим отказом, тесно увязан с переворотом в плане социально-политических приоритетов. Противопоставление себя адептам изначальной традиции подразумевает противопоставление мировой сверхэлите, жречеству, разрыв с традицией шейхов, улемов, аятолл, отказ от традиционного государства, понимание ислама не как цивилизации, но как революционного проекта. И наоборот, участие в политической борьбе под знаменем чистого ислама — а чистый ислам неизбежно подразумевает политическую борьбу — не приемлет апелляции к наследию Рене Генона и его школы. Разве что в плане ожесточенной, резкой, но при этом предельно грамотной критики.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.