XXXI Избрание Матфия в число апостолов. Пятидесятница и сошествие Святого Духа на апостолов. Первые обращенцы и состояние первенствующей церкви

XXXI

Избрание Матфия в число апостолов. Пятидесятница и сошествие Святого Духа на апостолов. Первые обращенцы и состояние первенствующей церкви

По возвращении в Иерусалим ученики сплотились в одну общину, которая нашла себе помещение в особой горнице, быть может, той самой, которая служила местом совершения Тайной вечери. Там около них собирались все верующие, между ними Пресвятая Дева и другие ученицы Господа, и все они, сознавая себя особым обществом, отличным от окружающего их мира, «единодушно пребывали в молитве и молении». Это было малое стадо, которое сознавало свое ничтожество перед могуществом мира сего; но сила его была в молитве и надежде на тот великий дар, который они ожидали скоро получить по обетованию своего вознесшегося Учителя. В течение десяти дней, протекших между вознесением и Пятидесятницей, одной из первых забот апостолов было восполнить то место, которое оказалось в их обществе за выходом из него Иуды. Это было сделано в первом же собрании верующих в Иерусалиме, которые, вследствие отсутствия многих из тех пятисот, кому Христос являлся в Галилее, собрались в числе ста двадцати человек. Страшные обстоятельства самоубийства предателя, о которых передавались различные ужасные сказания, оставили в их сердцах глубочайшую веру в непосредственное Божие возмездие виновному. Он за свое злодейство лишился своего высокого достоинства и «удалился в свое собственное место». Что его место нужно было занять кем-нибудь, это считалось необходимым уже потому, что сам Христос избрал двенадцать апостолов – по священному числу колен израилевых.

Об этом позаботился ап. Петр, который обратился к собранию с речью, изложив в ней и сами условия апостольства. Существенным условием для нового апостола было то, чтобы он был свидетелем воскресения и находился в общении с учениками во все время пребывания Спасителя с ними. Способ этого назначения, единственный в Новом Завете, по-видимому вытекал из особого положения церкви в течение первых дней между вознесением и сошествием Святого Духа. Как бы чувствуя, что они еще не обладали живой силой истинного различения духов, апостолы избрали двоих: Иосифа Варсаву, который в языческих кружках обыкновенно прозывался Иустом, и Матфия, и затем, согласно ветхозаветным примерам и иудейским обычаям (Лк 1:9), помолились Богу, чтобы Он показал того, кого Он избрал. Брошен был жребий, и он выпал на Матфия, который поэтому и принят был в число двенадцати апостолов, и верующие во главе своих двенадцати вождей начали готовиться к великому празднику Пятидесятницы.

В первых числах месяца Сивана (июня) в Палестине уже заканчивается жатва, на полях добираются последние колосья пшеницы. Так же было и в тот год, в который закончилось земное служение Спасителя мира. Окончив собирание пшеницы, иудеи готовились к празднику Пятидесятницы, причем пекли из новой пшеницы хлебы и выбирали лучших животных из своих стад для принесения их в жертву, по установлению закона. Праздник Пятидесятницы, с которым связывалось воспоминание о возведении израильского народа на степень избраннейшего между всеми народами земли и о даровании ему закона на Синае, для иудеев имел почти такое же значение, как и Пасха, и каждый из них считал своим долгом при первой возможности быть в этот праздник в Иерусалиме, чтобы там принести установленную жертву, – и это считали для себя обязательным не только палестинские, но и внепалестинские иудеи, жившие почти во всех странах известного тогда мира. Поэтому в Иерусалиме в это время можно было встретить иудеев – строгих ревнителей закона, прибывших из Рима, Египта, Крита, Аравии, Месопотамии, из всех областей Малой и Западной Азии – из «всякого народа под небесами», а также прозелитов из разных языческих народов. И без того многолюдный и шумный Иерусалим представлял в это время вид волнующегося моря людей, переполнявших и улицы, и дома, и окрестные возвышенности. Гул разноязычных говоров стоном стоял над городом.

В предпраздничные дни, когда во все ворота города входили непрерывные толпы богомольцев, осиротевшие ученики Иисуса Христа, по обыкновению собравшись в горнице, предавались молитве и невольно размышляли о пережитых событиях. Сколько событий, самых великих, страшных и радостных, совершилось на их глазах в это время. Ведь прошло только три с половиной года с тех пор, как Иисус Назарянин своим властным словом оторвал их от их убогих занятий и они несознательно пошли за Ним, повинуясь лишь неодолимой силе этого слова, – но эти три года больше и важнее всякой вечности! Уже одного того, что пережили за это время и чему были свидетелями эти простодушные галилеяне, было достаточно, чтобы сделать из них людей сосредоточенных, глубже понимающих цель служения Христова, чем как это было прежде, когда они готовы были спорить между собой, кому быть первым в устрояемом Учителем царстве на земле. Но еще к большей сосредоточенности располагало их ожидание того обетованного им Утешителя, который, возместив им Учителя, облек бы их, по обетованию, силой свыше и научил всему, что еще смутно сознавали они.

Но вот настал день праздника Пятидесятницы. Было около трех часов утра. Бесчисленные толпы народа устремились к храму для молитвы и жертвоприношений. Площадь Харам стонала от говора разноязычных масс народа. Продавцы жертвенных животных громко зазывали покупателей. Левиты и священники торопливо перебегали между народом, исполняя разные священнические обязанности. Дым и пламя жертвоприношений высоко поднимались с жертвенников. Книжники и фарисеи глубокомысленно следили за направлением дыма и толковали простодушному народу, что велика милость Иеговы к избранному народу, скоро придет обетованный и провозвещенный пророками Мессия и восстановит Израилю царство великое и славное, – пониженным голосом прибавляли они, боязливо оглядываясь на римскую стражу. Так ослепленные рабы Ветхого Завета торжествовали день установления закона и не ведали, что сила закона миновала, и настала благодать! Представители Нового Завета с грустью смотрели с высоты своей горницы на это волнующееся море непросвещенных масс. Как несмысленны и жалки были в глазах их эти люди! Многие из них прибыли из отдаленнейших стран, перенесли тяжести и громадные издержки путешествия, – и для чего же? лишь для того, чтобы засвидетельствовать свою рабскую преданность уже не имеющему силы закону… Вон ревнитель закона выбирает у торговцев «агнца без порока», как предписано в законе, и ведет его на заклание, а за ним другой ведет «козла в жертву за грех»… Безумные! Они не ведают, что служат тщете Ветхого Завета в то время, когда на место его миру возвещен Новый Завет благодати, служат тени, когда явилась сама действительность, ведут на заклание ягненка и козла, когда тяжесть мирового греха уже принял на себя Божественный Агнец и совершил спасение мира, пострадав, будучи заклан от этой неразумной толпы, не знающей того, что она творит… И тихо молились ученики духом и истиной – вопреки этой суетившейся толпе, исполнявшей отжившую букву закона.

Ввиду представлявшегося взорам народного торжества в воспоминание дарования закона на горе Синае, и молитва апостолов, естественно, должна была иметь своим предметом прошение к вознесшемуся Учителю, чтобы Он скорее послал им обетованного Духа, который утешил бы их в сиротстве и дал тот новый закон благодати, с благовестием которого они с радостью пошли бы по всему миру. Молитва их была услышана. Когда они молились, внезапно «сделался необыкновенный шум с неба, как бы от несущегося бурного ветра» или как бы от волнения вод многих; дом, где они находились, потрясся до основ как бы от урагана, соединенного с землетрясением. Не успели они еще оправиться от неожиданности этого поразившего их явления, как последовало новое явление: как бы пламя огненное осветило дом и разделяющиеся языки его почили по одному на каждом из них. «Что это такое?» – с изумлением спрашивали апостолы друг друга. Им известно было, что подобные явления происходили на горе Синае в день законодательства. В тот день при наступлении утра слышались раскаты грома и ослепительные молнии пронизывали гору, которая вся дымилась и трепетала, и Господь сошел к Моисею и дал ему закон. Не дает ли и им теперь вознесшийся Учитель новый закон, из которого они научатся всякой правде? Но скоро их недоумения рассеялись. Уже в первых вопросах удивления, с которыми они обращались друг к другу, они увидели, что говорят на разных, дотоле неведомых им языках, и внутри себя чувствовали клокотание новых могучих сил. Они почувствовали себя как бы вновь рожденными. Мысли возвышенные и глубокие зароились в их умах, и вера, горячая как пламя, запылала в их сердцах. Мгновенно воспомянулось им все учение, которое они некогда слышали от Учителя, и каждое слово этого учения как раскаленное железо жгло им сердце и требовало открытого всенародного исповедания. Они поняли, что «исполнились Духа Святого и Дух давал им провещевать». Тесны были для них теперь пределы горницы: неудержимая сила вдохновения влекла их в это народное море, которое волновалось перед храмом, чтобы там в боговдохновенной проповеди исповедать Христа и проповедать Его слово.

Между тем и народ, пораженный происшедшими необычайными явлениями, пришел в смятение и устремился к дому, в котором находились богопросвещенные апостолы. Апостолы вышли из дома. Взоры их сияли, как молния, проникая народные толпы, и радостно озирали они эти необозримые массы, представлявшие богатую жатву для делателей и созидателей царства Христова. И начали они вдохновенную речь. Неудержимым потоком лилась она из их уст, слагаясь из слов, из которых каждое было их сердцем, воплощенной верой и любовью к их небесному Учителю. Что значили тогда перед ними знаменитейшие ораторы классического мира, слагавшие свои речи по правилам искусства, – речи, одушевленные лишь их убогим тщеславием?

Вдохновенные речи апостолов гремели, как гром, потрясающий горы, и действовали с силой молота, разбивающего скалы. Безмолвно внимали несметные толпы народа дивным речам, и дивились более этим речам, нежели тем грозным явлениям, которые привлекли их сюда. Под первым неотразимым впечатлением этих речей массы народные не замечали их чудесной внешней особенности. Они чувствовали только, что эти речи – необыкновенные речи, что они проникают до мозга костей, и как огонь жгут сердца слушателей. Но когда прошло первое впечатление и массы разноязычного народа переглянулись между собой, чтобы поделиться вынесенным впечатлением, они с изумлением заметили, что только что выслушанные речи каждый из них слышал на родном языке. От изумления у всех как бы застыли лица. Как! и египтянин, доселе гордившийся тем, что язык его знают лишь рожденные в земле пирамид, и грек, и римлянин, считавшие свой язык достоянием лишь образованных людей, – все они теперь слышат каждый свой язык, и от кого же? – от этих невежественных, заброшенных, убогих галилеян, одно имя которых звучало презрением! Сначала немое изумление затем начало высказываться в словах и восклицаниях. Гул восклицаний и вопросов пробежал по массам: все обращались друг к другу за разъяснением загадочного явления. «Сии говорящие не все ли галилеяне?» – удивлено спрашивали в народе друг друга. «Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились, слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих? И опять изумлялись все, и недоумевая говорили друг другу: что это значит?» Но необычайное явление не всегда вызывает одно только удивление. Среди многочисленной толпы всегда найдутся люди, для легкомыслия которых нет ничего необычайного и чудесного и которые в оправдание ли своего глубокого невежества или для достижения низких своекорыстных целей будут стараться и самое необычайное низвести на степень единственно понятной им пошлости. Нашлись такие и среди массы народа, окружавшего боговдохновенных апостолов. Эти безумцы чужды были святого удивления к необычайному явлению, и они, насмехаясь, говорили, кивая на апостолов: «Они напились сладкого вина» (любимый утренний напиток в древности). Так кощунственное легкомыслие всегда посмеивается над святым вдохновением!

Не понять было чувственному и жестоковыйному народу происходившего перед ним: это было чудо – великое и таинственное, тот чудесный дар, который небесный Учитель обещал перед Вознесением, когда сказал, что верующие в Него «будут говорить новыми языками» (Мк 16:17). Теперь это обетование исполнилось: Его ученики стали говорить другими новыми языками, и говорили то, чему научил их ниспосланный Утешитель Святой Дух. Всякое чудо, направленное к достижению возвышенных религиозно-нравственных целей, прежде всего имеет в виду устранение естественных препятствий к этому. Так было и теперь. Учение Христа должно было проповедаться всем народам земли, а между тем их разделяла преграда в виде разности языков и наречий. Дар языков устранил эту преграду, и слово Христа свободно могло распространяться по всему миру. Как чудесный дар, он был непостижим не только тогдашней невежественной толпе, но останется таким и для высшего научного знания, и все научные попытки объяснить его представляют одно смутное гадание. Между прочим, некоторые из толкователей думали объяснить это чудо отнесением его главным образом на счет слушателей, предполагая, что апостолы говорили своим обыкновенным языком, но слушателям под впечатлением необычайных явлений и одушевления казалось, что они каждый слышат свой родной язык или что апостолам действием Святого Духа возвращен был тот чистый, первобытный, общепонятный язык, который потерян был при вавилонском столпотворении, – и язык этот теперь понятен был всем народностям. Но при таком объяснении явление это остается едва ли не еще более чудесным и таинственным. Что же касается других вольномыслящих толкователей, которые, не признавая дара языков чудом, усиливаются объяснить его естественным путем, указывая на некоторые случаи сомнамбулизма, когда одержимые им вдруг в экстазе начинали говорить дотоле неизвестные им слова и речи, то это объяснение как приписывающее чудо ненормальному состоянию, очевидно, не новое, и есть лишь видоизмененное повторение объяснения современных явлению толкователей, которые, кощунственно насмехаясь, говорили: «Они напились сладкого вина»… Нет, не сладкое вино и не сомнамбулизм действовали в апостолах, в них действовала премудрость Божия, облекшая их сверхчеловеческой силой!

Между тем гул восклицаний все более разливался по народным массам, не умевшим объяснить чудесного явления. Но среди восклицаний удивления все громче стали раздаваться насмешливые голоса кощунников, усиливавшихся дать преобладание своему легкомыслию. Минута была страшная. Делу Божию грозило общее посмеяние. Но оно никогда не посмеивается! В этот момент из среды апостолов выступил апостол Петр и громким голосом обратился к волновавшейся толпе: «Мужи иудейские и все обитающие в Иерусалиме!» – возопил он. Толпа, пораженная мужеством апостола, смолкла и притаила дыхание. А апостол Петр продолжал: «Сие да будет вам известно, и внимайте словам моим: они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня; но это есть предреченное пророком Иоилем: и будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать». Толпа умилилась сердцем, услышав пророческое слово, и апостол Петр перешел к открытой проповеди о Христе. «Мужи израильские! – воскликнул он опять. – Выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, мужа засвидетельствованного вам от Бога знамениями и чудесами, которые Бог сотворил чрез Него среди вас, как и сами знаете, сего вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили… Но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти… чему мы все свидетели. И так Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святого Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите… Итак твердо знай весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом того Иисуса, которого вы распяли».

Апостол кончил свою речь, но как страшный гром небесного правосудия слова ее раздавались еще в ушах тех из этой толпы, которые лишь пятьдесят дней тому назад в безумном неистовстве кричали: «Распни, распни Его!» С воплем отчаяния многие бросились к Петру и другим апостолам, восклицая: «Что нам делать, мужи братия?» – «Петр же сказал им: покайтесь и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов и получите дар Святого Духа». И были эти слова как целительный елей для настрадавшихся душ. В тот день крестилось около трех тысяч человек. Это были первые плоды с назревшей всенародной нивы, но богатство этих первых плодов ясно давало знать о богатстве последующей жатвы. По окончании праздника паломники разнесли молву о виденном и слышанном ими во все концы мира и бросили первые семена учения Христова на невозделанную почву язычества.

После праздника Пятидесятницы началось постепенное возрастание общества Христова, которое совершенно получает характер Церкви Христианской с ее внешними формами и установлениями. «Все верующие были вместе и имели все общее». Они еще не сразу могли порвать с ветхозаветными установлениями, так что и самым местом их молитвы продолжал служить храм, где они и «пребывали каждый день единодушно»; но в то же время началось и совершенно христианское богослужение, состоявшее в преломлении хлеба, по заповеди Христовой. Особенным же отличием их от остального мира было внутреннее возрождение, которое делало их совершенно непохожими на своекорыстных сынов мира сего. Одним из существенных недостатков современных иудеев было крайнее своекорыстие, поделившее их на разрозненные единицы, заботившиеся лишь о себе и бессердечно относившиеся к нуждам других. Дух евангельской любви победил в верующих это своекорыстие, и они «продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого». Это был первый опыт того общежития, которое впоследствии нашло место в христианском общежительном монашестве. И таким образом жили первые христиане, «хваля Бога и находясь в любви у всего народа. Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.