Лекция 19

Лекция 19

Появление и оформление идеи «Москва — третий Рим». Ее духовный смысл и значение в государственном строительстве Российской державы. Осмысление преемственности Московской Руси от Империи Ромеев в конце XV — начале XVI вв. Идея преемства в «Извещении о Пасхалии…» митрополита Зосимы. Старец Филофей Спасо-Елеазаровский и его послания Василию III и Мисюрю Мунехину. Развитие идеи «Москва — Третий Рим» в творениях старца Филофея и ее пророческий смысл. Дальнейшее развитие идеи Третьего Рима в памятниках русской духовной литературы: «Повесть о белом клобуке», «Сказание о великих князьях Владимирских» и др. Влияние идеи «Москва — Третий Рим» на духовную и общественно-политическую жизнь России в XVI–XVII вв.

Время правления великих князей Иоанна III и его сына Василия III характеризуется активным формированием новой идеологии московской великокняжеской власти. В конечном итоге процесс этот завершается созданием классической формулы «Москва — III Рим», принятием царского титула Иоанном Грозным, а несколько позднее — и возведением Русской Церкви на степень Патриаршества. Церковь играла ведущую роль в оформлении русской монархической идеи, которая явилась преемницей византийской теократии. Это было вполне естественно, так как в монархическом устроении земной жизни христианское сознание традиционно видело икону Монархии Небесной.

Уже упоминалось, что истоки этого нового сознания лежали в событиях, связанных с отступничеством греков от Православия на Флорентийском Соборе. Москва тогда впервые осознала себя единственной хранительницей истины Православия. Это привело к утверждению автокефалии Русской Церкви. В то же время великие князья Московские, вскоре окончательно освободившиеся от ордынской зависимости и одновременно ощутившие себя преемниками погибшей Византии, практически завершают объединение Северо-Восточной Руси вокруг Москвы. Создается крупное централизованное православное государство с сильной самодержавной властью. И государству этому, чье возвышение было столь стремительно, необходимо было осмыслить свое место в существующем мире.

Основой новой идеологии, безусловно, стала мысль о непосредственном преемстве власти Московских государей от последних Константинопольских императоров. Эта идея еще более укрепилась и перешла из области символов в сферу династических реалий после брака Иоанна III и Софьи (Зои) Палеолог, который был заключен в 1472 г. Русские государи в полной мере ощущали себя наследниками византийских императоров как возглавителей всего православного мира. Новое династическое право Иоанна III и его потомков претендовать на Царьградское наследие укреплялось и в силу его внешнего признания. И хотя в реальности это чаще всего была не более, чем льстиво-вычурная дипломатическая риторика, для Московских великих князей она оказалась весьма кстати. Так, правительство Венеции уже через год после заключения брака Иоанна и Софьи писало в Москву о том, что отныне Московский государь является полноправным наследником Восточной империи. А Великий Магистр Тевтонского Ордена фон Шомберг побуждал Василия III вступить в антитурецкую коалицию, соблазняя его перспективой отвоевания «своей законной вотчины — Константинополя».

Справедливости ради надо отметить, что не только Москва стремилась отразить преемство от Византии. Намного раньше подобные взгляды получили распространение среди балканских славян. Но их политическое значение было настолько слабым, а сами притязания настолько замешанными на мелких национальных амбициях, что в Сербии и Болгарии подобная идеология так и не смогла по-настоящему утвердиться. Да и сами эти государства вскоре, подобно Византии, пали под натиском турок-османов. На Руси же у этой идеи было крепкое духовное основание в лице приобретшей первенствующее значение в православном мире Русской Церкви, а все более возраставший масштаб православного Русского государства позволял видеть в новой идее отражение исторических реалий, а не умозрительные фантазии.

Уже Иоанн III, окончательно и бесповоротно сбросив после стояния на Угре иго Орды, принимает титул «самодержца» по образцу византийского «автократора». Он также усваивает своей державе византийский герб — двуглавого орла, — полагая, что через брак с Софией Палеолог получил на это полное право. Неофициально пока еще, но достаточно настойчиво Иоанн III, а затем и Василий III, начинают именоваться «царями всея Руси». Василий постепенно начинает все чаще использовать эту новую титулатуру во внешнеполитических документах. И наконец, появляется знаменитая формула «Москва — III Рим», которая окончательно сфокусировала представление Москвы о своем преемстве от Константинополя.

Надо отметить, что крупнейшие русские историки, как светские, так и церковные, почему-то уделяли этому вопросу мало внимания и не придавали ему большого значения. Об этом совсем немного говорит в своей «Истории Русской Церкви» митрополит Макарий (Булгаков), еще меньше — Голубинский и Карташев. Соловьев или Платонов также не затрагивали глубоко существа этого вопроса. Быть может, здесь все дело в том, что позднейшие исследователи подходили к идее Третьего Рима исключительно с позиции государственно-идеологической, забывая о ее религиозном значении, а потому были склонны видеть в этом учении лишь способ национального самовозвеличивания. Отсюда некоторая традиционная «интеллигентская» неловкость, проявляемая большинством историков при рассмотрении этой темы.

Однако сегодня, когда Россия находится далеко не в лучшем положении в смысле ее государственно-политического и экономического устроения, интерес к идее Третьего Рима в православном обществе вновь возрос. Причем с этой темой сегодня тесно переплетается и эсхатологический момент. Это вполне закономерно потому, что на самом деле знаменитая формула «Москва — III Рим» не есть нечто устаревшее и отжившее свое, поскольку касается она на самом деле не какой-то имперской идеологии, а духовного аспекта. Третий Рим — это прежде всего духовный центр православного мира, его сердцевина. Русь Московская стала им реально после гибели Византии. Здесь преемство несомненно. А православная государственность, созданная на духовном основании Русской Церкви, явилась уже ее следствием, производной. И сегодня, когда духовная жизнь в России, несмотря на все трудности и безобразия нашего страшного времени, возрождается, очевидно, что для всего православного мира истерзанная и поруганная в годы безбожия и гонений Москва по-прежнему остается реальным центром притяжения. Поэтому и возобновляется внимание к идее пятивековой давности — учению о Третьем Риме.

Сама формула «Москва — III Рим» впервые (хотя еще весьма нечетко) прозвучала в 1492 г., как ни странно, из уст митрополита-еретика Зосимы. И в этом случае он (впрочем, как и в эпизоде с вынужденным осуждением «жидовствующих»), конечно, не выражал своих собственных убеждений, а, что называется, «плыл по течению». Зосима отражает современную ему московскую идеологию в своем произведении «Извещение о Пасхалии на осьмую тысячу лет» — послании, которое прилагалось митрополитом к новой пасхалии. В нем впервые в русской литературе была сформулирована идея преемственности между «Константином Градом, еже есть Царьград, и Москвой». Зосима писал о том, что св. император Константин «…сотвори град во имя свое и нарече и град Константин, еже есть Царьград и наречеся — новый Рим. И более простреся православная вера Христова по всей земли». Далее в послании говорится об обращении князя Владимира и затем: «И ныне же в последния сия лет, якоже и в первыя прослави Бог сродника его, иже в православии просиявшего благоверного, христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, государя самодержца всея Руси, нового царя Константина новому граду Константину — Москве, и всея Русския земли и иным многим землям государя, якоже Господь рече — прославляющих Меня — прославлю. И прославися имя его и слава по всей вселенней и придаст ему Господь Бог скипетр, непобедимое оружие на вся враги и неверныя покори под нози его…».

Однако собственно формулировка «Москва — III Рим» принадлежит старцу Филофею, иноку Псковского Спасо-Елеазарова монастыря. Самым кратким образом теория старца Филофея была обобщена в словах: «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывати». Старец Филофей был, бесспорно, выдающимся представителем русской духовной мысли. Время жизни Филофея датируют условно 1465-1542 годами. Полагают, что он являлся составителем Хронографа 1512 года. Но гораздо большее значение имели знаменитые послания Филофея. Впервые в самой простой форме, еще не разработанной в философском и литературном аспектах, Филофей изложил теорию «Москва — Третий Рим» в послании, направленном к Василию III Иоанновичу, великому князю всея Руси (написано оно, как полагают, между 1514-1521 годами). Но наиболее завершенный характер идея Третьего Рима получает в послании Филофея к псковскому великокняжескому наместнику — дьяку Мисюрю Мунехину (сентябрь 1527 — март 1528 гг.). О новейших данных относительно датировки этих посланий, сравнения различных их списков можно прочитать в недавно вышедшей книге Н.В. Синицыной «Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции», которая подробнейшим образом разбирает наследие старца Филофея..

В послании к великому князю Василию старец Филофей впервые излагает свои мысли, касающиеся нового значения Российского царства в христианском мире. Послание интересно тем, что принадлежит к весьма редкому в русской литературе жанру увещания, обращенного к монарху. На Руси с подобными посланиями к великим князьям обращались крайне редко, разве только в самых чрезвычайных обстоятельствах. Уже упоминались подобные послания архиепископа Вассиана Рыло и митрополита Геронтия Иоанну III на Угру. Послание Филофея к Василию III невелико по размеру. Но в нем старец удивительно емко сконцентрировал все основные тезисы своей теории. В этом назидании монаха великому князю, в частности, говорится:

«Иже от вышняя и от всемощныя, вся содържащиа десница Божиа, Имъ же царие царствуют и имъ ж велицыи величаются и силнии, пишут правду тебе, пресветлейшему и высокостолнейшему государю великому князю, православному христианьскому царю и всех владыце, браздодержателю святых Божиих престол, Святыа Вселенскыя Соборныя Апостольскыя Церкви Пречистыя Богородицы, честнаго и славного Еа Успения, иж вместо Римския и Константинопольския просиявшу. Стараго убо Рима Церкви падеся неверием аполинаревы ереси, втораго Рима, Константинова града Церкви, агаряне внуцы секирами и оскордъми разсекоша двери. Сиа же ныне триаго, новаго Рима, държавного твоего царствиа, Святая Соборная Апостольскаа Церкви, иж в концых вселенныа в православной христианьстей вере во всей поднебесней паче солнца светится.

И да весть твоа держава, благочестивый царю, яко вся царства православныя христианьския веры снидошася в твое едино царство: един ты во всей поднебесной христианом царь. Подобает тебе, царю, сие держати со страхом Божиим, убойся Бога давшаго ти сия…».

Старец завершает свое послание словами назидания, призывая Василия к справедливому и милосердному правлению своей державой:

«И ныне молю тя, и паки премолю: еж выше писах, внимай Господа ради, яко вся христианскаа царства снидошася въ твое царство, посемъ чаем царства, ему ж нес конца.

Сия же писах ти, любя и взывая, и моля щедротами Божими, яко да премениши скупость на щедроты и немилосердие на милость. Утеши плачющих и вопиющих день и ночь, избави обидимых из руки обидящих. «Не обидите, — рече Господь, — сих менших, верующих в мя, ибо ангели их видят всегда лице Отца Моего, иж есть на небесех». «Блажен, — рече, — разумеваяи на нища и убога, в день лют избавит его Господь». Господь сохранит его и живит и, и ублажит его на земли, и не предаст его в рукы врагом, Господь помощь ти.

Да аще добро устроиши свое царство — будеши сынъ света и гражданин вышняго Иерусалима, якоже выше писах ти и ныне глаголю: блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская црьства снидошася въ твое едино, яко два Рима падоша, а третей стоит, а четвертому не быти. Уже твое христианьское царство инем не останется, по великому Богослову, а христианской Церкви исполнится блаженнаго Давыда глагол: «Се покой мой в век века, зде вселюся, яко изволих его».

Послание старца к Мисюрю Мунехину является еще более важным для характеристики теории Филофея. В нем гораздо обстоятельнее изложено учение о Москве — III Риме. Михаил-Мисюрь Григорьевич Мунехин, государев дьяк и наместник во Пскове, задавал старцу множество вопросов, будучи человеком весьма любознательным и образованным. Он, в частности, спрашивал Филофея о том, как следует относиться к астрологии. Старец, естественно, высказывался против астрологии и античной учености вообще, которая в это ренессансное время столь увлекла Запад и способствовала упадку религиозности в Европе. Филофей писал Мунехину: «Яз селской человек, учился буквам, а еллинскых борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывал; учюся книгам благодатнаго Закона, аще бы мощно моя грешная душа очистити от грех». Правда, критикуя астрологию, Филофей при этом демонстрирует недюжинные для своего времени познания в астрономии. От астрологии он переходит к Священной истории и судьбам государств и народов. Он говорит, что не звезды предсказывают и обусловливают судьбы, как личные, так и государственные, а Промысл Божий.

Послание к Мисюрю также содержит полемику с католиками: «И не дивися, избранниче Божий, яко латыни глаголют: наше царство ромейское недвижимо пребывает, аще быхом не праве веровали, не бы Господь снабдел нас». Филофей не соглашается с этой католической точкой зрения и не приемлет земного величия папского Рима. Он противопоставляет католическому взгляду свою теорию о Риме, странствующем во времени и пространстве. Учение Филофея о Риме странствующем восходит к словам Спасителя, который наставлял апостолов уйти из того города, где их не принимают и гонят, и переходить в другой. Параллель можно увидеть и со словами Спасителя, сказанными Господом Пилату: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18, 36). То есть не может быть на земле такого мирового центра, в котором неподвижно пребывало бы во веки веков земное христианское царство. Поэтому и странствует по земле вослед гонимой Церкви Христовой Рим — духовный центр мира. В этом смысле слова Филофея о том, что Риму «четвертому не бывати», следует понимать отнюдь не в смысле какой-то исключительности Москвы наподобие ветхозаветного представления об избранности Израиля. У Филофея речь идет о том, что странствования Рима на земле более не будет, так как наступит конец времен. Причем вывод этот следует понимать как пророчество, возвещаемое старцем.

Таким образом, историософия Филофея связывается с православной экклезиологией и эсхатологией и противостоит католическому учению о Церкви. «Аще убо великаго Рима стены и столпове и трекровныа полаты не пленены, но душа их от дьявола пленены быша опреснок ради. Аще убо Агарины внуци греческое царство приаша, но веры не повредиша, ниже насилствуют грекам от веры отступати», — пишет в своем послании Филофей. Старец утверждает, что «инако же ромейское царство не разрушимо, яко Господь в римскую власть написася». Здесь Филофей следует древней христианской традиции, восходящей к святым апостолам, когда признает ценность Римской государственности и имперской идеи.

Конечно, некоторые построения Филофея сегодня могут показаться упрощенными и несколько наивными. Но нужно делать скидку на весьма невысокий общий уровень просвещения на Руси в то время. Филофей и в самом деле, как и все другие русские духовные писатели, «риторских борзостей не текох», образование получил в самой простой монастырской школе и восполнял его самоучкой. Но в то же время в его творениях можно увидеть весьма оригинальные приемы. Так, например, он обыгрывает написание слова «Рим», которое, если его прочесть справа налево, превращается в слово «мир». Для рубежа XV–XVI веков такая словесная эквилибристика выглядит вполне изящно. Надо заметить, что и многие нынешние богословы из числа поборников экуменизма (например, Оливье Клеман) спекулируют сходным образом на базе латинской транскрипции: «ROMA» (РИМ) — «AMOR» (ЛЮБОВЬ).

Филофей же из того, что перевернутое слово «Рим» читается как «мир», делал заключение о мировом, непреходящем значении Римского, Ромейского (т. е. Византийского) и, следовательно, Русского царства, ставшего III Римом. За этими внешне наивными способами рассуждения на самом деле стоит нечто гораздо более серьезное, чем может показаться на первый взгляд.

Филофей отмечает в своем послании к Мунехину: «О сих убо преуспокоивши слово, мала некаа словеса изречем о нынешнем православном царствии пресветлейшаго и великостолнейшаго государя нашего, иже в всей поднебесной единаго христианом царя и броздодръжателя Святых Божиих Престолъ, Святыя Вселенскиа Апостолскиа Церкве, иже вместо Римской и Костянтинополской, иже есть в богоспасном граде Москве Святаго и Славнаго Успения Пречистыя Богородица, иже едина въ вселенней паче солнца светится». Здесь говорится о значении, которого достигла в конце XV века Русская Церковь. А русский великий князь Московский называется здесь уже царем, хотя царского достоинства еще не дерзал принять официально. Но он уже именуется царем в том смысле, что является единственным православным монархом в мире, покровителем всех христиан. Как преемник императоров Византии он не может не быть царем. Филофей нарекает ему имя «во всей поднебесней единого христианам царя».

Филофей завершает послание таким звучным аккордом: «Да веси, христолюбче и боголюбче, яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть Росеское царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти». И далее: «…видиши ли, избранниче Божий, яко вся христианскаа царства потопишася от неверных, токмо единаго государя нашаго царство едино благодатию Христовою стоит. Подобает царствующему държати сие с великым опасением и к Богу обращением, не уповати на злато и богатство изчезновение, но уповати на все дающего Бога. А звезды, якоже и преже рекох, не помогут ничим, ни придадут ни уймут».

Таким образом, старец Филофей раскрывает четкую концепцию исторической преемственности царств. Она во многом восходит к библейским образам. В этом контексте можно вспомнить пророчества Даниила о царствах и о том, что все закончится наступлением Царства Мессии. Таким образом, мысли, которые старец Филофей высказывал в письмах к Мунехину и государю, по большому счету являются не какой-то умозрительной теорией, не идеологической концепцией, а пророчеством о судьбах последнего православного царства на земле. Политической программой слова прозорливого подвижника стали уже после того, как они были осмыслены в Москве и приняты на вооружение великокняжеской властью. Нет никаких сомнений в том, что в отличие от искусственных построений наподобие высказанных лукавым Зосимой, идеи Филофея явились следствием духовного озарения, достигнутого в аскетическом подвиге. Господь через уста подвижника дал России ответ, который помог ей осмыслить новые исторические реалии в эпоху, когда Московская держава восходила на качественно иной уровень своего бытия.

Если сегодня взглянуть на высказанные Филофеем мысли через призму всей последующей русской истории вплоть до последних лет, то можно увидеть, что ход событий подтверждает истинность Филофеева пророчества. Действительно, последним православным императором на земле был Царь-Мученик Николай II. После его гибели и разрушения православного Российского царства никакого другого православного царства — нового Рима — не возникло. Никуда «империя ромеев» более не перешла. И едва ли «Четвертый Рим» сегодня способен где-либо возникнуть, разве только покаявшаяся Русь вернется к своим истокам. Хотя опять-таки если понимать идею Рима не в смысле обязательного монархического устроения, а в значении мирового центра православной духовности, то можно считать, что Третий Рим все же не разрушен до конца, а мы, его последние граждане, живем на его руинах и даже пытаемся что-то собрать и возродить.

Идеи старца Филофея на Руси продолжали активно развиваться и в последующее время, хотя и трансформировались иногда самым причудливым образом. Этот процесс протекал уже, главным образом, в русле оформления государственной идеологии, воспринявшей за основу мысль о Москве-Третьем Риме. В XVI веке был создан целый ряд произведений, выдержанных именно в духе учения о преемственности Рима. Это такие творения, как» Сказание о великих князьях Владимирских», содержащее вымышленную генеалогию русских князей, возводимую к римскому императору Августу, или «Повесть о белом клобуке», написанная посольским толмачем Дмитрием Герасимовым. Это произведение рассказывало о переносе высшей иерархической власти вместе с ее символом — белым клобуком — из «ветхого» Рима на Русь. Повесть эта появилась сначала в Новгороде, где некоторые архиереи носили белый клобук. Творение это, надо признать, имеет целиком фантастический характер, так же, как и цикл сказаний о Мономаховом венце. Хотя в этом случае, как и в истории с белым клобуком, имели место и некоторые реальные основания для написания подобных произведений: сын Ярослава Мудрого Всеволод был женат на дочери византийского императора Константина Мономаха, а государи Московской Руси были обладателями целого набора царских регалий. И хотя реальная, историческая «Шапка Мономаха» на деле является произведением восточных мастеров из Орды или Средней Азии, созданным предположительно в XIV в., это, однако, не исключает того, что Мономах мог в свое время действительно прислать венец своему сроднику на Русь, но эта корона скорее всего просто не сохранилась после лихолетий княжеских усобиц и татарщины. Во всяком случае, в Будапеште и ныне хранится другая корона Мономаха (безусловно, подлинная), которая была прислана императором в Венгрию другому его родственнику.

Вплоть до XVII века на Руси остро переживалось и развивалось учение о Москве — III Риме. Многое в деятельности Иоанна Грозного несомненно связано с его осознанием себя как прямого преемника (и потомка: по линии бабушки — Софьи Палеолог) византийских императоров. Свою власть Иоанн во многом понимал теократически, хотя в итоге у него это приняло очень извращенный вид. Иоанн IV стал первым русским государем, который венчался на царство по византийскому чину, и при котором новое достоинство Российской державы было признано другими государствами. Идеи старца Филофея продолжали осмысляться применительно к историческим судьбам Руси и в конце XVI века, когда Русская Православная Церковь была возведена на степень Патриаршества. Это стало дальнейшим развитием византийской теократической логики: где Царь, там и Патриарх. Показательно, что в поставлении первого Московского Патриарха участвовал Патриарх Константинопольский, а позднее другие Восточные Патриархи утвердили решение о даровании Московской кафедре патриаршего достоинства. При этом в грамоту о поставлении св. Патриарха Иова вошли слова о Москве как III Риме и ее преемственности от Царьграда.

И в дальнейшем идея Москвы — III Рима живет в сознании русского человека. Идея III Рима глубочайшим образом сформировала ход русской истории в XVII столетии и понимание русскими государями и Русской Церковью своего значения, своего места в христианском мире. Удивительным образом теория Москвы — III Рима преломляется и в трагедии старообрядческого раскола. Реформы царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона во многом также явились плодом осмысления совершенно исключительного значения Русской Церкви и Русского государства в православном мире. Обрядовая унификация, задуманная Никоном, была вызвана в значительной степени именно тем, что Русская Православная Церковь являлась реально самой обширной и влиятельной среди Поместных Православных Церквей, практически тождественной ареалу всего христианского мира. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович стремились консолидировать весь православный мир вокруг Москвы. С другой стороны, старообрядцы также говорят о Москве — III Риме, но в совершенно ином смысле. Для них Русь — последняя хранительница неповрежденного Православия, ибо они не доверяют грекам и иным народам, считая, что их вера искажена со времени Флорентийской унии. Поэтому обрядовое единение Москвы с греческим миром для старообрядцев означает одно — Третий Рим погиб, а Четвертому, как известно, не быти. Старообрядцам казалось, что торжество «никонианства», нового обряда в Русской Церкви, означает потерю ею благодати. Следовательно, и Царство, которое находится в симфонии с «Никонианской Церковью», — тоже не может быть Третьим Римом. Экклезиология переходит здесь в эсхатологию, и вывод отсюда староверы делают один: надо, отвергнувшись царя и патриарха, ожидать скорого конца света. Парадоксально, но великое пророчество старца Филофея стало для раскольников опорой и оправданием их антицерковной и антигосударственной деятельности.

К сожалению, вся последующая история величия и падения Российской империи есть по существу история того, как государство в России постепенно отпадало от своего православного корня, забыв наказ старца Филофея, обращенный не только персонально к Василию III, но и ко всем его преемникам. За этим последовало расцерковление народа, а там, как закономерное следствие, — и катастрофа 1917 г. Тем не менее, даже сегодня пророческие слова старца Филофея могут служить для нас утешением: «Четвертому Риму не бывати», а значит, если Русь найдет в себе силы вернуться ко Христу, Господь благоволит возродить ее прежде, чем придет конец всему миру.