Глава пятая

Глава пятая

После второго сеанса христианских лингвистических упражнений Анании и Сапфире стало еще хуже, чем после первого. Их мучили сильная головная боль и тошнота, и супруги уже не могли оставаться в этом странном и беспокойном месте. Благо, богослужение наконец-то завершилось, и незадачливые искатели истины, наскоро попрощавшись с Иовом, побрели домой.

— Почему нам так тяжело? Может, мы отравились?

— Нет, Анания, наша пища всегда свежая и лишь радость приносит она. А этот недуг, я думаю, от тех странных чародейских заклинаний.

— Мучительно их слушать, конечно. Эх, и зачем мы туда отправились?!

Дорога домой показалась нашим героям нескончаемо долгой. Было уже далеко за полночь, когда они, наконец, легли в постель и уснули тяжелым, беспробудным сном. Но и утро не принесло им облегчения. Тупая, изнуряющая головная боль не прекращалась и постепенно стала невыносимой, а в мышцах ощущалась такая усталость, словно вчера супруги не богу молились, а пробежали марафон. Перед их глазами всё плыло; особенно мучительными были постоянные рвотные позывы[8].

Анания пока не получил заказ на плотницкие работы и поэтому смог в спокойной домашней обстановке перетерпеть неизвестно откуда взявшуюся болезнь. Рядом с ним страдала и Сапфира, теперь уже корившая себя за излишнюю доверчивость. И часто супруги в сердцах поминали не совсем добрым словом как премудрого Кефаса-Петра, так и всех его «красноречивых» учеников.

Лишь на следующий день им стало лучше. Молодые организмы, усиленно боровшиеся с «духовной» заразой, наконец-то смогли ее одолеть.

— Мы туда больше не пойдем, — решила Сапфира.

Анания угрюмо кивнул. Впереди была жизнь без божественных болезней, но и без детей…

* * *

Через два дня после посещения нашими героями христиан богослужение в обители прошло успешно. Конечно, не в том смысле, что к верующим спустился их бог, восхищенный и покоренный столь преданным ему служением, а лишь потому, что на сей раз не случилось скандала, как тогда с Ионой.

Заканчивая собрание, Симон распорядился:

— И пусть ко мне зайдут братья мои, Иов с Иеремией.

Приглашенные сектанты вошли в опочивальню Петра и присели на скамью. Князь апостолов окинул их оценивающим взглядом. «Хватит ли у них Веры, достанет ли им Даров Духа Святого и благословения Божьего, дабы смогли они изловить и усмирить зверя бесстрашного?» — думал глава общины. Он отставил кувшин, прокашлялся и приступил к делу:

— Велика власть Сатаны и наваждений бесовских, но стойкость в Вере превозмогает сии коварства. Сила молитвы несказанна! Крушит она царства, вертит народами и племенами, в пыль превращает камень. Учитесь, братья, у меня, и могущество безграничное да дарует вам Дух Святой!

Иов и Иеремия молча слушали своего руководителя и удивлялись, отчего его потянуло на патетику. Петр заметил их вопрошающие взгляды.

— Призвал я вас для дела, по плечу оно лишь мужам отважным. Людям мы проповедуем, открываем им Имя Спасителя, но не только человекам, но и тварям иным должны мы нести Свет Истины.

Слушатели апостола удивились еще больше. «Каким же другим тварям мы будем проповедовать? — думали они. — Чертям, что ли?».

— Замыслил я, — продолжал Петр, — обратить в Веру истинную царей зверей, львов диких и своенравных. Сила их и свирепость весьма бы нам пригодились. Дел у нас много, а помощников мало, да и те, не в укор вам будь сказано, слабые и трусливые. Словом, завтра ночью пойдете в зверинец и приведете ко мне льва.

Иеремия и Иов ужаснулись. Нутром своим они почувствовали всю опасность задуманного Петром предприятия, причем опасность для них лично, апостол же оставался в стороне.

Казалось бы, с какой стати христианам бояться смерти? Ведь она для них не конец существования, а начало новой, лучшей жизни, когда, пребывая в раю, они будут лицезреть Господа нашего Иисуса Христа, а целые сонмы ангелов, серафимов и херувимов, усладят слух праведников божественной музыкой! Однако любой верующий не меньше нормального человека боится смерти. Видно, закрадываются ему в душу сомнения относительно реальности того сказочного потустороннего мира. И даже в те мгновения, когда вера прихожанина особенно сильна, когда в кошмарном тумане галлюцинаций ему являются все боги и святые, он не спешит расстаться с «миром скорби и слез». Ведь там, в раю, он будет жить подобно привидению — без тела. Ни тебе поесть, ни выпить, ни совокупиться, только на бога и смотри…

Конечно, иногда случается, что некоторые верующие добровольно уходят из жизни. Поэтому попы запретили самоубийства, опасаясь, как бы вся их паства не полетела на небеса, оставив пастырей без подаяния. Но церковники слишком переоценили степень воздействия своих безграмотных проповедей, ибо к суицидам приводит не желание поскорее попасть в обещанный попами рай, а физические страдания или психическая болезнь.

Собеседники Петра пока на «тот свет» не собирались, поэтому приказ апостола их просто ошеломил.

— Как же мы его… приведем? — упавшим голосом спросил Иеремия.

— Я научу, об этом не беспокойтесь. Я всё продумал за вас. Ночью охраняющие зверинец римляне уснут, и тогда вы тихонечко подберетесь к клетке. Поздоровавшись со львом, прочтёте ему несколько молитв — и на нашем наречии, и на иных языках. Я сам ещё точно не знаю, что полезнее, тогда скажете мне, какой язык сильней усмирил сию тварь Божию.

Ловцы льва задрожали. Им не хотелось идти на верную смерть, но перечить Кефасу тоже было опасно. Почти всю свою сознательную жизнь ученик Христа не ладил с правосудием, и хотя сейчас он пытался скрыть свои уголовные привычки под личиной кроткого, но вместе с тем всемогущего пастыря, он не мог обмануть близко знавших его людей. Многие знали, как опасен Петр[9].

Иова и Иеремию было сложно убедить в том, что князь апостолов — великий волшебник, ибо почти все из его «чудес» готовили и осуществляли они сами. Поэтому надежда на усмирение льва теми средствами, что предписал Петр, была призрачной. Кефас тоже понимал, что не пользуется у своих нынешних собеседников репутацией чудотворца и оттого испытывал к ним неприязнь. И это при том, что они никогда не высказывали вслух сомнений в способностях апостола как волшебника. Сам же Симон считал, что колдовство ему нередко удается. При неудаче же чуду надо немного подсобить, и нет в этом ничего зазорного, ибо сие делается к вящей славе Господней. Сейчас он внимательно смотрел на своих помощников и с каким-то садистским интересом ждал, как они станут увиливать от задания. Его несказанно радовала возможность испугать своих подчиненных.

— Рабби, — попытался возразить Иеремия, — зверинец хорошо охраняется.

— Пустое. Когда засыпает центурион, устраиваются на ночлег и легионеры. Римляне считают, что никому из нас и в голову не придет мысль похитить столь опасное животное, поэтому они следят в основном за исправностью клеток: чтобы звери не смогли освободиться и убежать (что очень плохо) или при этом ещё и полакомиться воинами императора (что ещё хуже).

Князь апостолов острил и надеялся услышать смех подчиненных, но лица Иова и Иеремии оставались угрюмыми. Видно, для восприятия того плоского и назойливого еврейского юмора, века спустя прозванного одесским, нужно было иметь иное настроение.

— Мне пора молиться, — взвизгнул Петр, обиженный равнодушием собеседников к своей шутке, — пошли вон!

Христианская церковь очень любит рассказывать байки о том, как дикие, свирепые звери подчинялись святым, служили им и работали на них. Например, святой Иероним однажды вытащил занозу из лапы льва, и зверь за это с ним подружился. Когда Иероним бил себя камнем в грудь, так усмиряя гордыню разума, предпочитавшего Цицерона Христу, лев жалостливо выл, сокрушаясь по поводу неразумного старикашки-членовредителя. Христиане не были здесь оригинальны: вспомним хотя бы расхаживавшую со львами фригийскую богиню Кибелу. Но из последователей Иешуа Назоретского первым додумался использовать зверей именно Петр. Трудно сказать, как в его голове зародилась идея о львах, но редко какая-нибудь мысль приходит без связи с предыдущими размышлениями. Скорее всего, апостол просто однажды сквернословил, именуя кого-то тварью, а так как был он человеком глубоко верующим, то в сознании его постоянно крутился эпитет «божий». Два слова соединились, получилось «тварь божия», то есть животное, зверь (хотя часто верующие так называют и людей), и отсюда уже было недалеко до мысли о львах.

Петр, собираясь усмирить диких и опасных царей зверей и заставить их служить общине к вящей славе Господней, хотел таким способом показать свою теологическую силу. Но где было взять льва для дрессировки молитвами и заклинаниями? Апостол не решился направить своих подчиненных в саванну, так как справедливо полагал, что при встрече со львом они могут не успеть прочитать молитву до конца, и даже, быть может, до середины. И, таким образом, святые слова не успеют подействовать на царя зверей, а это чревато уменьшением численности общины. Поэтому Симон решил поступить хитрее и выкрасть льва из небольшого зверинца в Иерусалиме. Здесь римляне держали отловленных зверей, «накапливая» их перед отправкой в те города, где проводились бои.

На следующий день Петр вручил Иову и Иеремии свиток с усмиряющими львов заклинаниями и дал несколько ценных указаний.

— Не волнуйтесь, я буду молиться за вас, — добавил апостол, глядя на трясущихся от страха звероловов.

Наступила ночь. Когда ловцы льва подошли к выходу, их окликнул Товия:

— Стой! Кто идет?

— Иов.

— Иеремия.

— Да, проходите, мне Кефас вроде говорил, что вас надо выпустить. Когда вернетесь?

— Мы не знаем, — жалобно ответил Иов.

— Тогда меня разбудите, — зевая, сказал Товия, и, слегка отворив калитку, осторожно выглянул наружу. Улица была пуста.

— Идите с Богом! — по-своему пожелал он удачи уходящим.

— И тебе дай всего Бог! — откликнулись звероловы. Щелкнул запор калитки, и они остались наедине с опасностями, подстерегавшими их и по пути в зверинец, и в нем самом. Скорбя, христиане двинулись в путь.

Иеремия посмотрел на небо. Иов решил, что его товарищ просит поддержки у Духа Святого, но тот промолвил:

— Какое чистое, без единого облачка небо! И луна так предательски светит!

— Да, издалека нас видно будет… Ни за что пропадем…

— И всё из-за Симона! Сам ко льву не пошел, нас послал. Ну зачем он ему понадобился?

— Может, станет с ним охотиться на Сатану?

Звероловы засмеялись, но, конечно, не потому, что считали дьявола дурацкой выдумкой, а по причине своей полной уверенности в непобедимости этой персоны, которую не может усмирить даже бог. Куда уж Петру со львом!

— Нет, не охотиться он будет, хочет силой своей волшебной похвастаться. Вон сколько заклинаний понаписал, — сказал Иеремия и похлопал по свитку, который висел у него на поясе.

— Помогут ли они?

— Вряд ли, — покачал головой Иеремия. — Как объяснить твари неразумной чистоту наших помыслов?

— Быть может, не объяснять надо, а немного поколдовать?

— Иов, о тебе сказано: «Утопающий и за соломинку хватается». Льва боишься, потому и хочется тебе в силу колдовских чар Симона уверовать. Забыл, как брата своего из дальнего селения приглашал, чтоб он хромым у храма притворился?

Иов тяжело вздохнул.

— Что же теперь с нами будет?

— А что Богу угодно, то и будет, — успокоил его Иеремия.

Когда христиане вышли на широкую улицу, Иов неожиданно схватил спутника за руку и шепнул: «Стражники!».

Действительно, вдалеке показался ночной дозор, бдительно высматривавший нарушителей общественного порядка. К счастью, римляне не заметили припозднившихся путешественников, но шли в их сторону. Звероловы испуганно прижались к стене дома.

— Иов, где они?

— Да прямо к нам идут!

— Бежим!

— Нет, они нас не увидели. Надо спрятаться.

— Куда ж тут спрячешься?

— Постой, возможно, здесь не заперто.

Иов, стараясь слиться со стеной, стал пробираться вдоль нее к углу здания, где мог быть вход во дворик. Он наивно надеялся, что хозяин дома не запер на ночь ворота. Но христианам на этот раз действительно повезло: когда Иов дошел до угла, то увидел очень узкую улочку, которую скорее можно было назвать проходом между домами. Сюда не проникал лунный свет.

— Иеремия, иди сюда! Мы спасены!

— Слава Тебе, Господи! — откликнулся зверолов и, прижимаясь к стене дома и с опаской наблюдая за приближающимся дозором, подобрался к товарищу. Ночные путешественники сломя голову кинулись в спасительный проход и, наткнувшись на какой-то хлам, упали. К счастью, грохот от их падения был невелик и уже вплотную подошедшие римляне ничего не услышали. Христиане притаились, даже попытались задержать дыхание. К ним донеслись голоса стражников:

— Луций, как тебе та рыжая сирияночка?

— Хороша, но плутовка окаянная! Все сестерции выманит!

— Но стоит того!

— Не знаю, Децим говорит, что знавал и получше. Да, друг?

— Еще бы!

— Просто Децим был пьян!

— Сам ты пьян, скотина!

— Эй, не ссорьтесь. Вы на службе.

— А чего он врет?

— Ладно, успокойтесь.

— Успокоишься тут. Всю ночь ходим, бродим, и хоть бы одну душу живую встретили. Спят все евреи, и нам пора на боковую.

— Днем отоспитесь. Прекратить разговорчики!

Голоса римлян постепенно становились всё тише и тише, пока, наконец, не смолкли. Иов, лежавший на каких-то глиняных черепках, осторожно приподнялся и присел на корточки. Иеремия встал во весь рост и, тяжело дыша, постепенно приходил в себя. Хотя будущие звероловы пока не совершили ничего противозаконного, они испугались не на шутку: если бы их выловил ночной дозор, то сперва пришлось бы объясняться с римлянами, а затем, что удручало их гораздо больше, с Петром. Ведь они бы просидели под стражей, по крайней мере, до утра, и в таком случае задание не было бы выполнено. А наказывал апостол всегда очень жестоко и изобретательно. Он хотел не только причинить боль, но и унизить провинившегося, и оттого в общине Симона боялись даже больше, чем бога.

— Кажется, пронесло, — предположил Иов и, подобравшись к углу дома, огляделся. Стражники ушли.

— Как там? — спросил Иеремия.

— Пусто. Можем идти дальше.

— Ох, и натерпимся мы страха с таким поручением…

— Что делать? Думаешь, мне это нравится?

Так, беседуя о наболевшем, христиане продолжили свой путь в зверинец.

— Какой же я несчастный, — ныл Иов. — Связался с этим Симоном, отчий дом и скотину продал, все деньги ему отдал. Он мне тогда говорил: «Как только взнос внесешь — и спасешься, и мне станешь братом». И вот он как с братом поступает! Сам в мягкой постели дрыхнет, а я неизвестно куда, может быть, на смерть, иду!

— Да, — согласился Иеремия, — и никуда от него не скроешься. Кому мы нужны без имущества, без денег? Крепко нас всех Симон в кулаке зажал. Но, раз так случилось, ты, Иов, посмотри и на хорошую сторону.

— Какую там хорошую!

— Тебя разве окружающие раньше дураком не считали?

Иов вздрогнул от неожиданного и неприятного вопроса и, приготовившись к скандалу или даже драке, посмотрел на своего обидчика. Он ожидал увидеть в глазах Иеремии насмешку и желание поиздеваться, но его спутник, напротив, был серьезен и, как видно, настроился на откровенный и доверительный разговор.

— А тебя не считали? — закричал, сжав кулаки, Иов.

— И меня тоже, — тихо, склонив голову, вымолвил Иеремия.

Остановившиеся было христиане зашагали вновь, и минут пять ничто не нарушало тишины ночного Иерусалима. Первым заговорил Иов:

— Так что ты хочешь этим сказать?

— А то, что теперь окружающие — а это члены нашей общины — ни тебя, ни меня дураками не считают.

— Да дураки, идиоты те, кто нас так называет!

— Я с тобой согласен, они лишены благодати Спасителя, но всё равно, знаешь, неприятно…

— Поменьше обращай внимание на скотов, — ответил Иов, — каждой свинье пасть не заткнешь.

Чуть не подравшиеся ранее христиане засмеялись и, довольные, ибо их развеселила плоская шутка Иова, пересекли просторную площадь и углубились в лабиринт узеньких вонючих улочек. Какую только мерзость ни выбрасывали и ни выливали в эти проходы живущие здесь иерусалимцы! Потому Иов и Иеремия попытались пройти аккуратно, но в темноте было трудно разглядеть ловушки, и звероловы то и дело вступали во всякую гадость. Наконец они увидели высокий каменный забор. За ним находился зверинец.

Звероловы подошли к ограде. Неприятная ночная «прогулка» утомила их, но не усталость сейчас была заметна на лицах Иова и Иеремии, а животный, всепоглощающий, леденящий кровь страх. Еще не поздно было покинуть это опасное место, но христиане не осмелились нарушить приказ Петра.

Иов не без труда забрался на плечи ставшего у забора Иеремии. Теперь он хотел сесть на каменную ограду и попытаться за руку подтянуть на нее своего товарища. Трудно сказать, удалось бы это ему или нет, так как действительность внесла свои коррективы в план охотников. Оттолкнувшийся от плеч подельщика Иов не рассчитал силу прыжка и перелетел через забор. Иеремия услышал звучный шлепок, крик и стоны, засмеялся и на мгновение даже забыл об опасности.

— Идиот, что ты веселишься?! — послышалось из-за забора.

— Да нет, ничего. Как ты там?

— Смотри у меня, тварь… Ох, грехи мои тяжкие… Больно-то как… Ты слышишь меня?

— Слышу.

— Иди к калитке, я открою.

Охая и причитая, Иов пошел вдоль забора, отворил калитку и впустил Иеремию. Христиане огляделись. Огороженная каменным забором территория площадью примерно в югер[10] была плотно уставлена клетками. Но многие из них пустовали: видно, охота на зверей не всегда проходила успешно. Справа виднелся небольшой дом, в котором безмятежно спала охрана зверинца. Обитатели клеток тем более ни о чем не беспокоились, мирно похрапывали и иногда зевали, словно специально желая показать свои страшные зубы забравшимся к ним божьим людям. Иова и Иеремию несказанно смутили эти утробные, глухие звуки, в которых слышалась дикая, необузданная мощь. Потому звероловы не стали любопытствовать, рассматривая всех животных, а подошли к первой попавшейся клетке со львом. Самец средних размеров крепко спал и лишь изредко подергивал лапой, наверное, видел какой-то интересный сон. Христиане, держась от клетки на безопасном расстоянии, стали готовиться к проповедованию. Иеремия отцепил от пояса свиток, развернул его и только теперь понял, как трудно разглядеть письмена в темноте. Он смотрел на луну и звезды и, по-всякому поворачиваясь, пытался стать так, чтобы их свет упал на текст заклинаний.

— Пис-ху-дур-бул… — вымолвил Иеремия и умолк.

— Ну что ты там? Читай.

— Не могу. Темно. Придется ждать рассвета.

Иова такая перспектива явно не устраивала. Он поежился, представив, как проснувшиеся римляне обнаруживают непрошеных гостей…

— Иеремия, да что мы, в самом деле, сами не умеем на иных языках разговаривать? Начинай!

И тогда в зверинце послышались христианские речи:

— И-го-го-брым-лям-сун-бур-лум-брум-буй-кум-люм-как-пис-пердь!

Лев приоткрыл один глаз. Перед ним плясали и издавали какие-то странные звуки две забавные обезьянки. Хищник спросонья рявкнул, мол, не мешайте спать, закрыл глаз и снова задремал. А христиане, напротив, воодушевились достигнутым успехом и усилили свои старания. Молитвы сыпались одна за другой, а чтобы зверь получше усвоил христианскую премудрость, в него полетели сначала камешки, потом камни.

И тут Иов с Иеремией увидели зрелище более ужасное, чем даже часто мерещившийся им Страшный суд. Внезапно лев вскочил и с диким ревом кинулся на стенку клетки. От сильнейшего удара один прут лопнул и несколько погнулись.

Следующим звуком, раздавшимся в зверинце, был стук захлопнувшейся за христианами калитки.

Когда стало ясно, что погони нет, запыхавшиеся звероловы остановились.

— Мы были на волосок от гибели! — возвестил Иов.

Иеремия хотел что-то ответить, но не смог. Иов удивленно посмотрел на своего такого еще недавно говорливого товарища и увидел, что тот зажал в зубах свиток с симоновыми заклинаниями.

— Вынь молитвы изо рта.

Иеремия послушался и привязал свиток к поясу.

— Как ты, друг? — спросил он.

— Плохо, — ответил Иов, — прямо чертовщина какая-то! Потерял набедренную повязку…

— Ты осквернился и выбросил ее?

— Нет, просто потерял. Развязалась.

— А я осквернился, — признался Иеремия.

Христиане вернулись в общину лишь под утро, ибо сдуру заблудились.

— Эй, Товия, ты где? Отпирай! — кричал Иов и бил кулаком в ворота.

— Кто там? — послышался хриплый голос привратника.

— Это мы, Иов и Иеремия.

— А, пришли наконец. Что-то долго вас не было.

— Твое дело калитку открывать, а не рассуждать, — не выдержал Иеремия.

Звероловы вошли в дом, и это некрасивое и перенаселенное строение, в котором отсутствовали «удобства» и даже самые необходимые вещи, после всего пережитого ночью показалось им истинным раем.

— Вот мы и дома! Как же здесь хорошо! — восторженно воскликнул Иеремия и пошел мыться, а Иов прикрыл срам чистой набедренной повязкой. Впрочем, чистой ее можно было назвать лишь с некоторой долей условности: не коричневая — и то хорошо.

— Ой, как спать хочется! — зевнув, сказал вернувшийся после омовения Иеремия. — Прямо глаза слипаются.

Уже сидевший на ложе и клевавший носом Иов согласился с братом по вере, но скорбно заметил, что Петр их убьет.

И христиане отошли в царство Гипноса и Морфея, древнегреческих богов сна и сновидений.