10. Путешествие в Китай

10. Путешествие в Китай

В 1954 году, когда Его Святейшеству было девятнадцать лет, китайские представители в Тибете пригласили его совершить поездку по Китаю. Он попросил меня сопровождать его, полагая, что новые впечатления будут полезны мне, и я согласилась. Перед поездкой мы предложили Его Святейшеству провести несколько дней в нашей резиденции в Чангсешаре. Он никогда до этого не был в нашем доме, и для меня, как и для всего нашего семейства, это было большой честью.

Перед его приездом мы построили новую кухню и обновили подъездную дорожку на случай, если он подъедет к дому на автомобиле. К тому времени в Тибете уже появились автомобили, но в Чангсешаре их еще не было. Нам надо было заготовить продукты для Его Святейшества и всей его свиты, состоявшей из правительственных чиновников, а также для тех, кто ожидал аудиенции с ним. На нас лежала большая ответственность. Перед его отбытием в столь длительное путешествие ежедневно читались молитвы. Присутствовал весь Кашаг и многие представители знати.

После визита Его Святейшества мы начали готовиться к отъезду в Китай. Все наши расходы приняло на себя китайское правительство. Его местные представители попросили меня послать за моими детьми и внуками в Индиго, чтобы они сопровождали нас в поездке, но я опасалась за их безопасность, ведь полностью доверять китайцам было нельзя[14]. Я сделала вид, что последовала их совету, и послала к ним дворецкого, который должен был всех их навестить и тайно передать мою просьбу никуда не выезжать. Китайцы были очень довольны моим притворным согласием пойти им навстречу. Я начала готовить гардероб для внуков, сославшись на то, что у них должны быть достойные одежды для поездки в Китай. Китайцы буквально излучали восторг и удовлетворение и еще раз сказали мне, что я не должна позволять своей семье жить в чужой стране, имея в виду Индию.

Когда мой сын Гьяло Тхондуп позвонил мне и сказал, что ни он сам, ни кто-либо из членов его семьи не смогут присоединиться ко мне в моей поездке по Китаю, китайцы пришли в ярость и не пытались скрыть своего неудовольствия. Мне пришлось разыграть перед ними сцену отчаяния. Приготовленные мной одежды я раздала детям своих знакомых.

Узнав о нашем отъезде, жители Лхасы огорчились. Они знали, что китайцы вовсе не такие радушные хозяева, за каковых себя выдают, и очень опасались за нашу безопасность. Полагая, что долго не увидят нас вновь, они устраивали многолюдные пикеты у нашей резиденции, умоляя нас не уезжать. Были массовые протесты против присутствия китайских представителей власти. Люди просили китайцев гарантировать возвращение Его Святейшества в Лхасу по прошествии года[15].

Я, моя дочь Церинг Долма и сыновья Лобсанг Самтен и Нгари Ринпоче отбыли в первый день пятого месяца 1954 года. Мы ехали верхом на лошадях от Лхасы до Конкен Джинды, потом два дня на автомобиле и опять на лошадях. Дороги были в ужасном состоянии. Китайцы их спешно ремонтировали, заваливая булыжниками. На пути нам часто приходилось покидать лошадей и продолжать путешествие пешком. Китайцы проложили новую дорогу от Ченгду до Лхасы, но проливные дожди размыли ее в нескольких местах и вызвали оползни.

Наше путешествие было полно опасных приключений. В некоторых местах приходилось пересекать глубокие ущелья и теснины по небрежно проложенным дощатым мостикам. Из-за недавних проливных дождей в горах сохранялась угроза обвалов. Все мы были в постоянном напряжении. Вперед посылали разведку, и в случае опасности нам махали красным флагом.

После Конко дорога стала совсем скверной. Большую часть пути пришлось проделать пешком. Наши лошади поранили ноги камнями на дороге, у многих текла кровь. Немало наших вьючных животных свалились в быстрые реки с ненадежных мостов, семь из них погибли. Не было подходящих мест для ночлега, и приходилось сооружать временные хижины из бамбука.

Через три дня я спросила, сколько еще придется терпеть подобные приключения, так как склонялась к мысли о возвращении в Лхасу, Мне ответили, что такой скверной дороги остается еще ровно на три дня пути, а затем нас встретят на автомобилях, так как сейчас как раз прокладывают автотрассу. Я согласилась продолжить путь. Мы с семьей двигались впереди отряда Его Святейшества. Обе наши группы насчитывали три сотни человек.

Однажды с холма прямо перед нами неожиданно начали сползать каменные глыбы и осадочная порода. Через два часа ожидания я сказала двоим наставникам Далай Ламы, что пора продолжить путь, так как оползень прекратился. Они колебались, но я решила тронуться. Мой внук вел за вожжи дри, а Нгари Ринпоче ушел вперед. Внезапно опять начали падать камни. Моя лошадь замерла, едва услышав звук обвала, а конь внука, заслышав грохот, резко прыгнул вперед на пятнадцать футов. Это было чудо: если бы не этот прыжок, то и конь, и наездник непременно погибли бы. Это был наиболее опасный момент нашего путешествия.

Через два дня мы прибыли в Шинань, где провели два дня. Там мы встретились с Панчен Ламой и продолжили путешествие вместе с ним. Там же нас встречал мой свояк. Затем мы на один день остановились в Почи и оттуда продолжили путь на мощных русских джипах.

Дорога от Лхасы до китайской границы заняла у нас две недели. Ланчжоу на границе Китая и Тибета представляет собой плодородный край со средиземноморским климатом и обилием фруктов. Меня поразило единообразие внешнего вида тамошнего населения. Все – и мужчины, и женщины – носили одинаковую одежду, типичную для коммунистического Китая: синие рубашки и брюки. Даже фуражки были из синей саржи.

В Ченгду, провинция Сычуань, мы провели десять дней. У меня было такое ощущение, что китайцы стараются поразить нас: гостей никогда не возили в такие места, о которых у них могло сложиться негативное впечатление. Везде было чисто и ухоженно.

Из Сычуаня мы полетели в Пекин, а слуг и лошадей отослали назад в Лхасу. В Пекине мы пробыли три месяца. Там встречались с Чжоу Эньлаем, Лю Шаоцы и Чжу Дэ. В Пекине нам выделили огромный трехэтажный особняк. Его Святейшество жил на верхнем этаже с двумя наставниками, мы с семьей занимали нижние этажи. В день прибытия нас встретили грандиозным банкетом.

Китайцы просто завалили нас развлечениями. У нас не было ни минуты отдыха, и я очень уставала. По вечерам у меня едва хватало сил добраться до постели. Каждый день с утра до вечера был заполнен развлекательными программами. Накануне вечером нам сообщали расписание на следующий день. Иногда мы вставали в четыре часа утра и возвращались домой не раньше семи вечера.

Меня забавляло, что нам давали сигнал собираться к столу звоном колокольчика. Как ни изысканна была еда, я испытывала ностальгию по нашей домашней пище. Как только трапеза заканчивалась, опять звонил колокольчик, давая нам знать, что пора отправляться на экскурсию. Иногда я притворялась больной, говорила, что меня мучает артрит. Но притворяться бесконечно я не могла, и через некоторое время мне опять приходилось включаться в китайскую экскурсионную программу. Каждый раз, когда я сказывалась больной, меня посещал китайский доктор, делал уколы и давал лекарства. Лекарства я могла выбросить в туалет, но с уколами ничего поделать было невозможно. В конце концов я решила, что экскурсии – меньшее из двух зол.

Когда Его Святейшество и Панчен Лама впервые встречались с Мао Цзэдуном, я тоже пошла с ними. Он жил в доме, окруженном озером. Сам он не произвел на меня особого впечатления. Похоже, у него было не все в порядке с горлом, так как через каждые несколько фраз ему приходилось откашливаться.

Меня неприятно удивил его дом, который был больше похож на русский, чем на китайский. Все украшения и мебель были из России.

Чжоу Эньлай, тонкий дипломат с интеллигентной речью, куда больше походил на государственного мужа, чем Мао. На меня произвела впечатление госпожа Сун, жена китайского премьер-министра. Хотя ей было за шестьдесят, на ее лице не было ни одной морщинки. Тогда же мне довелось встретиться и с Хрущевым.

Проведя три месяца в Пекине, мы отправились поездом в Нанкин. Выпал снег, и город выглядел голым и пустынным. После десяти дней экскурсий мы отправились в Шанхай, где отметили китайский Новый год. Весь день запускали фейерверки. Благодаря западному влиянию Шанхай выглядел точно так же, как множество других городов мира, и был одним из наиболее промышленно развитых в Китае. Там мы видели остатки Китая, каким он был до 1949 года. В городе не наблюдалось такого единообразия в одежде, как в Пекине, можно было встретить следы былой роскоши. Женщины выглядели более модными, чем в аскетическом Пекине, но было очевидно, что вся эта элегантность скоро исчезнет. В Шанхае мне внезапно захотелось острого перца, и я была поражена тем, что, когда чего-то очень хочешь, это почти всегда оказывается недоступным. Как мы ни старались, мне никак не удавалось его найти, и скоро я преодолела этот свой каприз, превратившийся в страстное желание.

Следующую остановку мы сделали в Тяньцзине, где провели четыре дня после двухнедельного пребывания в Шанхае. Затем отправились в Ханьчжоу, центр шелковой промышленности, укрытый свежевыпавшим снегом. Через десять дней мы выехали в Вуси, затем направились в Йенну, оттуда в Сянь и в крупный промышленный город Далянь. Из-за множества заводов весь город был в дыму и копоти. За время нашего пребывания мы осмотрели практически все его промышленные предприятия.

Шесть дней мы провели в Йампеле вблизи корейской границы. Местный диалект и манера одеваться были несколько иными, чем в остальном Китае. Там носили традиционную местную одежду с очень широкими рукавами. Все местные жители отличались высоким ростом. Проезжая по сельской местности, мы видели крестьянок, которые несли поклажу так, как носят в индийской деревне.

Тибетский Лосар мы провели в Пекине. Поскольку мы находились в чужой стране, то значительно упростили церемонию. Утром мы почтительно поздравили Его Святейшество, а затем весь остаток дня китайцы развлекали нас своей оперой.

Меня поразила нищета китайской деревни. Нас никогда не возили в бедные районы, но иногда этого не удавалось избежать. Люди жили в бамбуковых хижинах, полностью лишенных всякой мебели. Иногда, если мы выходили из автомобиля, крестьяне украдкой протягивали руки за подаянием, и мы также украдкой давали им деньги, а они тихо просили никому не говорить, иначе их сурово накажут. Один из них сказал мне, что, если правительство узнает, что он просил подаяния, его немедленно убьют. Мы видели пустые гробы вдоль дороги – они были разграблены нищими. За неимением лошадей крестьяне сами впрягались в плуг.

В Китае я накупила множество тканей, включая шелка. Качественная парча, которую можно было купить при гоминьдановском режиме, исчезла, нам попадался только шелк низшего качества. Все наши расходы оплачивались китайской стороной. В течение года мне ежемесячно выдавали тысячу даюаней. Другие получали от сотни до тысячи. Позже нам стали вместо денег выдавать продовольственные и товарные карточки. Для нас изготовили летнюю и зимнюю одежду в тибетском стиле. Китайцы явно стремились подкупить нас.

В магазинах существовали ограничения на покупки. Однажды, когда мне отказались продать ткань в количестве, превосходившем норму, мой переводчик поспешно сказал продавцу, что я – мать Далай Ламы, и только тогда мне было позволено купить то, что я хотела. Во всех магазинах вместо денег предпочитали принимать товарные или продуктовые карточки.

Некоторые места в Китае были действительно красивы, но я не могла в полной мере насладиться этой красотой, так как мы вынуждены были делать то, чего от нас хотели китайцы. У нас не было времени спокойно созерцать великолепие природы. Никогда я так не тосковала по Тибету, как в то время, проведенное в Китае. Я не получила ни малейшего удовольствия от поездки, хотя китайцы старались быть гостеприимными хозяевами. Единственное, чем я наслаждалась в Китае, была опера.

Китайский штатный персонал был обязан вечерами слушать политические радиопередачи. Я узнала об этом, потому что девушка, которая помогала мне, каждый вечер должна была уходить в определенное время. Моя первая китайская помощница вышла замуж. Через тринадцать дней после свадьбы ее мужа послали в Ланьчжоу – таков был порядок. Через несколько месяцев стало очевидно, что она беременна, и ее освободили от обязанностей моей помощницы.

Уезжая, она плакала и говорила, что судьба Китая плачевна. Она сказала, что мне крупно повезло, потому что я могу вернуться в Тибет, но предупредила, что и его постигнет та же беда. Позже, когда мы уезжали в Тибет, весь китайский персонал рыдал и просил взять их с собой. Они начали плакать за десять дней до нашего отъезда. Даже Чжоу Эньлай прослезился, прощаясь с нами. По всей вероятности, жизнь в Китае была воистину тяжела, иначе они так не плакали бы.

Мы полетели из Пекина в Ланьчжоу, а там пересели на поезд в Амдо, который китайцы называли Чинхай. На несколько дней мы остановились в Кумбуме, где были устроены пышные церемонии. Оттуда мы поехали в Такцер – два часа автомобилем, а дальше на лошадях, поскольку шоссейная дорога там заканчивалась. Я слышала, что к визиту Его Святейшества жителей Цонки заставили строить дорогу, но, когда он проезжал по ней, людей прогнали и не разрешили им его встречать.

Цонка являла собой жалкое зрелище. Повсюду нищета, крестьяне ходили в рваной одежде и были почти разорены. Большинство даже стыдились разговаривать и хранили удрученное молчание. Когда в Такцер к нам приходили гости, восемь или девять солдат стояли на страже у дверей, а один слушал наши беседы в комнате для аудиенций. Нашим посетителям было очень трудно говорить свободно. Прежде чем допустить ко мне, их подвергали строгому допросу относительно целей визита и сурово наказывали, если они позволяли себе выйти за рамки. Даже продолжительность беседы была ограничена.

Когда они входили в комнату, я спрашивала, как у них дела, и немедленно следовал ответ: «По милости председателя Мао мы счастливы». Произнеся это, они начинали рыдать, и слезы текли ручьем. Когда они выходили из комнаты, их еще раз допрашивали о содержании беседы. Даже мои родственники не могли говорить, только горестно плакали.

В каждом монастыре в специальных помещениях хранились запасы продовольствия на несколько лет. В Кумбуме китайцы обшарили все хранилища и все конфисковали. Они захватили все монастырские земли, и мне было ясно, что монастырь больше не сможет обеспечивать свои нужды.

Я вернулась в родные края. Дом снесли и построили новый. Мой муж мечтал когда-нибудь вернуться в Цонку и удалиться на покой. Он часто говорил, что, поскольку наша семья постоянно росла, в старом доме нам не будет хватать места, поэтому он попросил монастырь Такцер позаботиться о строительстве нового дома. Теперь я впервые увидела его. Новый дом был втрое больше старого, с комнатами для всех нас.

Из Такцер мы вернулись в Цонку, где пробыли три дня, а оттуда направились через Китай в Лхасу. В Ланьчжоу, очень похожем на Цонку, мы проезжали мимо придорожных постоялых дворов, где продавалась еда, похожая на то, что ели у нас, в Цонке. Мне очень хотелось попробовать ее, а поскольку китайцы не разрешали нам питаться в гостиницах, не имевших медицинского сертификата, я тайком послала слуг в один из ресторанов, чтобы они купили еды и спрятали ее в своих чубах. Дома я тайком наслаждалась ею.

Из Ланьчжоу мы шесть дней плыли на пароходе в Ханьчжоу. Через два дня пути пришлось сделать остановку, так как изрядно штормило и был риск налететь на скалы. Пароход был очень большой, вмещал триста человек, и мы наслаждались жизнью. Из Ханьчжоу мы направились в Куньмин, расположенный на холме, и пробыли там три дня. Покинув провинцию Сычуань, мы задержались на десять дней, потому что дорога, по которой нам предстояло ехать, была разрушена страшным землетрясением.

Наша поездка в Китай была полезна, но утомительна. Его Святейшество даже выучил за этот год две тысячи китайских иероглифов. Мне было забавно видеть, как он каждое утро спозаранку делал китайскую гимнастику. Даже мой сын вынужден был принять в ней участие, так как китайцы объявили ее обязательной для всех мужчин.

В то время Нгари Ринпоче было пять лет, и китайцы прямо-таки баловали его, повсюду таская с собой. В его присутствии мы никогда не высказывались против китайцев, опасаясь, что он по наивности проговорится им, – он был еще слишком мал. Мы долго пробыли в Китае, и сопровождавшие нас китайцы даже начали бегло говорить по-тибетски. Мы тоже немного знали китайский, и наши хозяева льстили мне, утверждая, что я хорошо овладела разговорным китайским языком.

Мы прибыли в Лхасу в первый день пятого месяца, ровно через год после отъезда. На протяжении двух часов на подъезде к Лхасе нас встречали и приветствовали толпы народа, собравшегося на обочинах дороги. Я выехала на день раньше кортежа Его Святейшества, так как моя мама была нездорова. Его Святейшество сразу отправился в Норбулингу, где в его честь устроили приветственную церемонию.

Нас поразил и напугал рост числа китайцев в Лхасе. До нас доходили слухи, что скоро они собираются захватить весь Тибет. До того как мы покинули Китай, Мао сказал Его Святейшеству, что судьба Тибета в Его руках. Он предложил ему в течение года или двух раздать всю землю народу. Его Святейшество ответил, что было бы более мудро провести реформу постепенно.

Лобсанга Самтена назначили главой хозяйства и казны Его Святейшества, но он тяжело заболел, и ему пришлось оставить этот пост. Он бредил два дня и две ночи и пытался побить всякого, кто приближался к нему. Врач сказал, что ему надо пройти курс особого лечения. Я с готовностью согласилась. Ему на грудь положили измельченный чеснок, а поверх него разместили горящие благовония. Четверо мужчин держали моего сына, когда жар от благовоний достиг его плоти. Образовался огромный волдырь, который вскоре прорвался. То же было проделано на обоих плечах и у основания шеи. После этого он стал похож на труп. Приходилось разжимать ему зубы ложкой, чтобы дать лекарства. Проведя два дня в полубессознательном состоянии, он понемногу выздоровел.

Моего сына лечил известный в Лхасе врач. Он мог поставить мне диагноз, просто прикоснувшись к моей тапочке или поясу, так что мне не нужно было являться к нему лично – достаточно было прислать что-нибудь из одежды. Но он никогда не занимался людьми старше пятидесяти лет, говоря, что это пустая трата времени, потому что они все равно скоро умрут. Я до сих пор сожалею, что не взяла его с нами, когда в 1959 году мы бежали из Тибета. Накануне отъезда из Лхасы я попросила его принести мне целую кучу медикаментов, что он и сделал. Он жил в Чангсешаре, и я не могла сказать ему, что мы уезжаем, так как слуги могли догадаться о наших планах.

Дики Церинг, Его Святейшество и их свита верхом на лошадях покидают контролируемый коммунистами Тибет. «Мы скакали быстро и без остановок… Когда мы сделали привал в Чицушо, я едва держалась на ногах от холода, усталости и судорог в голенях. Погода стояла ветреная, и мое лицо покрывал толстый слой пыли».

Его Святейшество пересекает границу Индии. «Безопасность была большим облегчением. В Индии у нас было уединение и покой; теперь китайцы были очень далеко, и у меня больше не было причин бояться».

Дики Церинг и Его Святейшество. Он явно не был обыкновенным мальчиком, и мы решили сделать из него монаха.

Дики Церинг в окружении семьи. Калимпонг, Индия.