Как раскалённая проволока в ухе

Как раскалённая проволока в ухе

Но муж нарушил своё обещание.

Все эти события разворачивались, когда я была в отъезде. И поскольку я была занята особенно трудной работой, Звёздочка решила не отягощать мне жизнь, и без того переполненную заботами. Зная, что я буду с ней, что бы она ни предприняла, она решила подождать, пока не станет ясно, чем всё это кончится. Ибо в нашем маленьком счастливом донавурском мире мы никогда не рассуждали о важности единства, а просто начали жить как одно целое. Смуглые и белые, белые и смуглые, все мы перемешаны, — поётся в детской песенке. Только мы были даже не перемешаны, а как бы слиты воедино.

Шли недели, но никаких новостей не было. Потом от Мимозы пришло коротенькое, жалкое письмецо, после долгих уговоров написанное под её диктовку братом. В нём говорилось о том, что муж согласился было отпустить мальчиков, но потом взял своё слово обратно из-за недовольства и сопротивления всей касты. И всё равно в тихом спокойствии своей веры Мимоза, по всей видимости, продолжала готовиться к тому времени, когда двери, наконец, распахнутся. Как говорится, она продолжала верить и надеяться в совершенно безнадёжных обстоятельствах. На её небе не было ни одного проблеска света. Но чтобы при случае иметь возможность немедленно тронуться с места, она продала все свои медные сосуды, самую драгоценную и необходимую утварь индийской хозяйки. Когда-то их подарил ей отец, они были частью её приданого, и она знала, что таких горшков и блюд ей не купить уже никогда. Теперь она вынуждена будет пользоваться дешёвой глиняной посудой. Ни о чём таком она не писала, но мы и так прекрасно это знали.

Потом она пошла к своему недостойному брату и, показав полученные от продажи деньги, уговорила его сопровождать её и мальчиков в Донавур, »когда Бог откроет ей путь. Часть денег должна была пойти на содержание его малолетних дочерей, которыми он откровенно не интересовался, а часть Мимоза собиралась потратить на дорогу. Она писала, что скоро приедет.

Прошло уже много дней, но она так и не появлялась. Что произошло? Случиться могло что угодно, но из всех суетных и глупых способов тратить время зря, бесполезнее всего будет, пожалуй, гадать, что могло случиться, а грустнее всего — размышлять о том, что могло бы произойти, но так и не произошло.

Лишь позднее мы узнали обо всём.

Каста продолжала склонять мужа на свою сторону. Мимоза была связана по рукам и ногам, ничего не могла объяснить своим родичам и потому страдала. В этой древней земле, где годы говорят сами за себя, а прошедшие века учат людей мудрости, человеческая речь пересыпана множеством пословиц и поговорок о том, какие страшные раны наносят порой жестокие слова. Говорить человеку такие слова — всё равно, что всунуть ему в ухо раскалённую докрасна медную проволоку. Они — как огненные язвы в ушах; как острые гвозди, которые вбивают в мягкое, невысушенное дерево; как стрелы, пронзающие насквозь. Слова ранят больнее, чем удары; оказаться под градом обидных слов — всё равно, что попасть под хлёсткие плетни ливня пополам с сильным ветром. Стоило Мимозе выйти из дома, и она тут же, как никогда раньше, подвергалась суровому осуждению со всех сторон. А ведь раньше ей тоже приходилось несладко. Рассказывая о тех днях, она сказала: »Я снова жила перед Господом, постоянно держа в руке край своего сари.

Кто ещё мог поддержать её тогда, как не Спаситель, изведавший страдания? Разве в жизни не бывает таких минут, когда всего остального оказывается просто недостаточно? Наверное, если войти в Божий храм через те двери, что называются Красными, то можно с радостью узреть Господа во всей Его красоте и славе. Но пока мы не доберёмся до города, где каждые врата сделаны из одной жемчужины, у нас не получится ходить только в радости. Да, воистину, все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы. Рано или поздно всем нам придётся дойти до такого места, где мы услышим голос, полный неизмеримой боли и зовущий нас к участию в Его страданиях.

Но именно там мы и обнаружим Его Самого. И кто, как не Иисус, распятый и воскресший, сможет укрепить и поддержать нас в горький час?

«У меня в комнате висят портреты Милле, Гёте, Толстого, Бетховена и Иисуса Христа в Гефсиманском саду», — написал своему другу в Париж один студент-китаец, пока ещё не христианин. — Когда я слышу прекрасную музыку, читаю чудесные стихи, вижу замечательную картину, сердце моё и глаза устремляются не к Иисусу, а к портретам других великих людей. Но когда меня постигает беда и сердце тревожится, эти знакомые лица теряют свою силу и очарование. Только когда я размышляю об Иисусе и Его мучительных страданиях в ту последнюю ночь, душа моя наполняется миром и покоем.

Ужели Ты, Христос, ходил беспечно

Средь нас, людей? Не ведая печали,

Изнеженной ноги не претыкая,

В весельи проводил все дни свои

На пажитях зелёных? Кто хоть раз

Бежал нагим по сумеркам пустынным,

Гонимый прочь неумолимым ливнем,

Неужто, припадя к Твоим стопам

В отчаяньи немом, в Тебе не сыщет

На скорбь свою ответа? — Пот и слёзы

Твоею были пищей. Приласкали

Тебя копья ударом. О страдалец,

Сын Человеческий!..