Глава 20. Писания

Глава 20. Писания

Третья часть еврейского библейского канона — Писания. Это название, по–видимому, отражает (а) осознание того, что иудаизм превращается в религию книги в неблагоприятных исторических условиях; (б) признание того, что редакторы и переписчики этих свитков в большинстве своем были книжниками, хранившими древние традиции и комментировавшими их.

Мудрецы были основной социальной группой того периода. Они всячески заботились о благочестии, их богословские взгляды были близки девтерономической традиции, они были тесно связаны с основными религиозными и государственными институциями и имели непосредственное отношение к священным текстам, хранили и комментировали их. Именно на этой группе фокусируется социальный анализ текста Писаний. Несмотря на то, что жанровое и содержательное разнообразие текстов не позволяет создать простой и последовательной реконструкции «движения мудрости» послепленного периода, тем не менее ясно, что мудрецы оказали колоссальное влияние на все сферы жизни, особенно на формирование общины книги

(Morgan 1990, 55).

Перечень книг, составляющих раздел «Писания», дает прекрасную характеристику иудаизма, нашедшего отражение в этой третьей части канона.

История создания книг, вошедших в раздел «Писания» до последнего времени вызывает много споров. Даже по поводу времени канонического оформления этого раздела нет единого мнения. Традиционно кодификацию связывают с деятельностью «собора в Ямнии (Явне)», но сегодня ученые сомневаются не только во времени и характере деятельности этого собора, но и в историчности самого события. Процесс признания этих книг нормативными отражал определенную нестабильность в еврейской общине. Так, греческий перевод книг, входящих в раздел «Писания», в отличие от Торы и Пророков очень свободен, точнее сказать, следует совершенно другой текстуальной традиции, нежели еврейский канонический текст. Подобная вариативность свидетельствует о достаточно вольном обращении с текстом этих книг, из чего следует, что они не обладали тем же догматическим авторитетом, что и Тора Моисея (об этом см. Втор 4:2; 12:32). Более того, книгам третьего раздела Библии чужда строгость писаний Моисея. Текст создавался и передавался в тех условиях, когда обстоятельства требовали от еврейской общины максимальной гибкости и высокой степени творческого воображения.

Третья часть канона, без сомнения, отличается пестротой состава. Тем не менее к ней следует относиться как к значительному явлению творчества в рамках канона. В качестве наиболее интересных из известных мне исследований можно было бы назвать работу Донна Моргана 1990 года Между текстом и общиной: Писания в канонической интерпретации (D. Morgan Between Text and Community: «Writings» in Canonical Interpretation), которую я всячески рекомендую читателям. Морган говорит о трех особенностях этой части.

1. То, что я характеризовал как «пестроту состава», Морган справедливо называет многообразием. Книги третьей части действительно отличаются жанровым и тематическим разнообразием, отражая все многообразие иудаизма. Традиционный взгляд на иудаизм периода Второго Храма, — пожалуй, наиболее поддерживавшийся христианским богословием, — представлял его как «нормативный иудаизм», созданный в результате законнической реформы Ездры. Иными словами, это религия «Закона», не представляющая для христиан интереса. Однако со временем стало очевидно, что иудаизм в период зарождения христианства был очень живым, сложным по составу и обладал огромным интерпретатарским потенциалом. Именно поэтому создатели «Священного Писания» того периода стремились сделать его воплощением присущего иудаизму многообразия (Stone 1980). (Так обстоит дело и с Торой, которая несет в себе следы многообразия. Только в данном случае в единое Моисеево предание были вплетены голоса разных традиций.) Изучая тексты третьей части еврейского канона, читатель может увидеть, что каждое произведение, вошедшее в это более или менее нормативное собрание, содержит традиции и интерпретации, имевшие важное значение для той или иной части находившейся в процессе становления общины. Судя по всему, запечатленные в текстах идеи воспринимались их авторами и редакторами настолько серьезно, что ни при каких обстоятельствах не могли быть опущены. Получившееся в итоге собрание объединило самые разные тексты, являясь своего рода демонстрацией плюрализма мнений в иудейской среде того периода.

2. Морган прекрасно продемонстрировал диалогическую преемственность текстов Писаний по отношению к традициям Торы и Пророков. Эта диалогическая преемственность очень важна, поскольку, по мнению Моргана, пиетет по отношению к древней традиции — единственное, что объединяет книги третьей части:

Говоря о герменевтических методах, применяемых в текстах Писаний по отношению к текстам Торы и Пророков, невозможно выделить какой–либо общий подход, который бы разделялся всеми и стал преобладающим. Представители всех течений и групп, существовавших внутри иудаизма в послепленную эпоху, старались понять, что именно позволяет сохранить веру в трудные времена. Ответ на этот вопрос все они искали в тексте Торы и Пророков, однако каждая из группировок предлагала свою социальную и богословскую интерпретацию этих текстов. Общим было только очень серьезное отношение к авторитету основополагающих текстов.

Хотя мы полагаем, что функция и смысл книг из раздела «Писания» проясняются, если рассматривать их как коллективный ответ еврейской общины того периода на учения Торы и Пророков, вместе с тем надо помнить о том, что в объединении этих текстов нет никакой концептуальной системы. Иными словами, нет ни «системы», ни герменевтической парадигмы, подходящей для этих текстов. В них всегда находится нечто, не вписывающееся в строгие рамки системы, разрушающее все наши попытки синтезировать и объяснить их. Этот факт напрямую связан как с историческими обстоятельствами, в которых формировались эти тексты, так и с их литературными особенностями. Как бы ни был упорядочен раздел «Писания», разнообразие входящих в него текстов красноречиво свидетельствует об отсутствии консенсуса, о неспособности представителей разных религиозных групп прийти к единому мнению по поводу основных положений иудаизма того времени. Отсутствие консенсуса и постоянный диалог с основной традицией стали истинным богословским и герменевтическим даром Писаний последующим сообществам, связанным с Библией

(Morgan 1990, 71, 40).

3. Писания находятся в отношениях диалога не только с предшествующими традициями, но и со всем культурно–историческим контекстом. В результате вавилонского плена, положившего конец политической независимости Израиля и приведшего к появлению еврейской диаспоры, а также вследствие культурной гегемонии греков, сменившей сравнительно мягкую персидскую гегемонию, еврейская община стала очень раздробленной. В этих условиях для поддержания еврейской самоидентификации и для продолжения работы над созданием канона требовались незаурядная смелость и определенная комментаторская гибкость. Каждая из еврейских общин справлялась с этими задачами по–своему.

Если рассматривать раздел «Писания» как нечто целостное, невозможно даже помыслить о том, что еврейская община того периода была однородной, с четкой системой взглядов. Напротив, Книга Псалмов, судя по всему, отражает чаянья мудрецов, а также людей, участвовавших в создании общины; красочные истории тоже восходят к кругу мудрецов, и т. д. Книги третьего раздела еврейской Библии представляют собой яркий пример взаимовлияния между общинами диаспоры и Палестины, а также между общественными деятелями Иерусалима и религиозными наставниками диаспоры

(Morgan 1990, 53).

Многообразие, диалог с традицией и диалог с контекстом — эти принципы позволяют рассмотреть текст книг Писаний более или менее целостно. Мне лично кажется возможным разделить материал Писаний на четыре группы.

1. Три больших книги — Книга Псалмов, Книга Иова и Книга Притчей — представляют собой литургико–философское рассуждение об установленном Богом миропорядке. В них поднимается вопрос теодицеи, ответ на который можно обнаружить в хвалебных гимнах и плачах.

2. Пять свитков Мегиллот (Песнь Песней, Книга Руфь, Плач Иеремии, Екклесиаст, Книга Есфирь) — пять совершенно разных текстов, каждый из которых занял свое место среди праздничных чтений. Именно литургический календарь стал основой жизни еврейской общины и обеспечивал вхождение в нее (Neusner 1987).

3. Книга Даниила с входящим в нее апокалипсисом появилась в каноне, по–видимому, в результате компромисса. Создатели канона пытались удалить из списка священных книг все апокалипсисы. Из огромного множества апокалиптических текстов в канон вошла только эта книга (а также последняя часть Книги Захарии). Какой бы ни была причина, факт остается фактом: Книга Даниила оказалась внутри канона, тогда как все остальные апокалипсисы оказались из него изъятыми. В своей нынешней форме Книга Даниила содержит квинтэссенцию надежд, описанных в еврейской Библии, надежд, благодаря которым евреи могли чувствовать себя смелыми и свободными. В то время как Книга Псалмов, Книга Иова и Книга Притчей ставят проблему теодицеи, Книга Даниила дает надежду, свидетельствует об уверенности в триумфе ГОСПОДА над всеми врагами Иерусалима и прочими силами зла, посягающими на Его творение.

4. Завершают третью часть «исторические книги»: Ездры, Неемии и Первая и Вторая книги Хроник[14]. Безусловно, эти книги не историчны в современном смысле этого слова. Они историчны не более, чем вся девтерономическая история, продолжением которой они являются. Четыре книги: Книги Ездры, Неемии, Первая и Вторая книги Хроник, — содержат определенные богословские представления о том, каким должен быть иудаизм. Важно понять, однако, что какой бы влиятельной ни была выраженная в них позиция, она не могла стать и не стала преобладающей в третьей части канона, поскольку помещена здесь рядом с другими книгами, упомянутыми выше. Интересно, что в соответствии с хронологией Книги Ездры и Неемии должны были бы располагаться в каноне после Книг Хроник. Об этом свидетельствует и цитирование 2 Пар 36:23 в 1 Езд 1:2–3. За изменением порядка стоит, по–видимому, идея редакторов завершить третью часть канона и всю еврейскую Библию эдиктом Кира Персидского, разрешающим евреям возвратиться домой из плена (2 Пар 36:22–23). То есть весь канон завершается известием о начале восстановления. Для евреев, в сознании которых постоянно присутствует мысль о плене, всегда остается актуальной весть о возвращении домой, напоминание о земле, обещанной ГОСПОДОМ. Всегда актуально звучит свидетельство о том, что даже в условиях чужеземного гнета еврейский народ сохраняет собственную самобытность.

Эти четыре группы текстов говорят об активном творческом процессе внутри иудаизма, развивавшемся в нескольких направлениях в зависимости от разных обстоятельств. Столь разнообразные проявления творчества свидетельствуют о том, что иудаизм признал необходимость гибкости, никогда не поступаясь, однако, самой сутью своих богословских взглядов. В отличие от меня, Морган предлагает пяти частное деление текстов заключительной части канона. Он говорит о пяти категориях текстов, одинаковых для Торы, Пророков и Писаний (Morgan 1990, 72, 85):

1. Литература премудрости (Книги Иов, Притчей, Екклесиаст, Песнь Песней)

2. Литургические тексты (Книга Псалмов, Плач Иеремии)

3. Исторические тексты (Книги Ездры, Неемии, Первая и Вторая книги Хроник)

4. Апокалиптическая литература (Дан 7–12)

5. Дидактические тексты (Книги Руфь, Есфирь, Дан 1–6)

Различия между предложенным мной четырехчастным делением и пятичастным делением Моргана не столь велики, кроме, пожалуй, того, что Морган в своей систематизации пренебрегает расположением текстов в каноне. Как бы то ни было, основными характеристиками текстов по–прежнему остаются многообразие и диалогичность.

Несколько отклоняясь от разговора о теме, направленности и внутреннем содержании текстов третьей части канона, я хотел бы сказать несколько слов о «герменевтике свидетельства» Поля Рикёра. По его мнению, свидетельство — основной способ выражения ветхозаветной эпистемологии (Ricoeur 1980, 119–134; Brueggemann 1997, 117–145слл.). Он говорил о нескольких типах свидетельства, представленного в текстуальной традиции:

1. Пророческий дискурс.

2. Повествовательный дискурс.

3. Учительный дискурс.

4. Дискурс премудрости.

5. Дискурс псалмов.

Меня глубоко поразило сходство наблюдений Рикёра с наблюдениями Моргана и моими собственными применительно к разделу «Писания». Можно утверждать, что третья часть канона представляет собой своеобразное многоплановое свидетельство о Боге, стоящем в центре еврейской религии, и общине, связанной с Богом особыми узами. По наблюдениям Джека Майлза, в последних книгах третьей части еврейского канона Бог по большей части безмолвствует или вообще отсутствует (Miles 1995; см. Friedman 1995). Однако затем оказывается, что, несмотря на безмолвие и отсутствие, Бог показывает себя как того, Кто зависит от «ответа» Израиля. «Ответ», описанный в книгах третьей части канона, заключается в том, что община, ставшая в политическом отношении маргинальной, но сохранившая приверженность своим религиозным принципам, продолжает жить, несмотря на постоянную угрозу, и ГОСПОДЬ продолжает участвовать в ее жизни. Согласно канонической традиции, этот «ответ» оказывается откровением того самого Бога, который описан в данном Израилем «ответе».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.