Евангельские таинства

Евангельские таинства

Если спасение дается нам не по добрым делам и не благодаря нашей вере, то можно сказать также, что тот, кто просто принимает церковные таинства, его не дождется. Таинства делают спасение наглядным; но принести его человеку сами по себе они не могут. Однако в качестве наглядных символов они помогают нам осознать как сущность, так и условия спасения.

Рассмотрим сначала характер спасения. Крещение — это обряд очищения. Вода крещения символизирует одновременно «небесное омовение»[94] и дар Святого Духа, которые вместе и составляют спасение, — Христос умер именно для того, чтобы дать их нам. Точно также хлеб и вино причащения являются видимыми, наглядными символами тела Христова, преданного за нас, и Его крови, пролитой за наши грехи. Оба эти таинства проповедуют нам одно и то же Евангелие спасения через распятого Христа.

Кроме характера спасения, таинства подчеркивают и его условия. Что делает человек, принимающий крещение? Да ничего, абсолютно ничего! Как раз наоборот, что–то делают с ним. Если крещение осуществляется полным погружением, этого человека окунают в воду. Если это крещение обливанием, на человека воду либо брызгают, либо выливают. В любом случае, ему остается лишь пассивно принимать таинство. Нигде в Новом Завете нет случая, чтобы кто–нибудь крестил себя сам. С самого первого крещения в День Пятидесятницы и до наших дней проповедуется одно и то же слово: «Покайтесь, и да крестится (буквально: будет крещен) каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа» (Деян. 2:38). Лишь Иисус Христос может дать человеку прощение и дар Святого Духа. Поэтому кающийся грешник крестится в Его имя, чтобы все вокруг увидели, что он с верой принимает эти дары Христовы.

То же самое можно сказать и о Вечере Господней. То, что произошло в горнице накануне распятия, вовсе не было театром одного актера и одиннадцати зрителей. Апостолы тоже принимали участие в происходившем; они не просто смотрели. А в чем заключалась их роль? Лишь в том, чтобы принимать все, что давал им Христос. Он преломил хлеб — они его ели. Он взял чащу — они отпили из Нее. Таким образом, в хлебе и вине Иисус оставил церкви вечный символ Своей жертвенной смерти. Однако когда мы едим и пьем, в наших действиях содержится еще один немеркнущий символ — наглядная демонстрация того, что такое спасительная вера. Хлебопреломление ярко являет нам великие слова Иисуса, уже процитированные выше: «Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную» (Ин. 6:54).

Позвольте еще раз повторить, что хотя таинства и делают спасение наглядным, они, тем не менее, автоматически его не обеспечивают. Августин называл их «verba visibilia», то есть «видимыми словами», а Хукер — «знамениями, к которым добавлены обетования». Так что мы принимаем очищение и дар Святого Духа не простым внешним актом погружения в воду; и от Христа распятого мы вкушаем, не просто принимая хлеб и вино во время причащения. Все это происходит верой в Божьи обетования, символически выраженные в таинствах; верой, характер которой, по Божьему замыслу, проявляется в том, как смиренно и доверчиво мы вкушаем Его дары. Но нельзя путать символы таинств с теми обетованиями, которые они обозначают. Можно принять символ, не приняв при этом обетования, — или принять обетование, не принимая при этом символа. Посмотрите, например, что говорится о крещении в Вестминстерском исповедании: «Хотя пренебрежение этим установлением или презрение к нему есть великий грех, однако благодать и спасение не соединены с ним настолько неразрывно, чтобы человек не мог возродиться или спастись без крещения; — или чтобы всех, принявших крещение, без сомнения можно было бы назвать спасенными»[95]. Таким образом, Оксфордский словарь английского языка совершенно прав, утверждая, что слово «евангельский» «употребляется по отношению к тем протестантам, которые считают, что сущность Евангелия состоит в учении спасения по вере в искупительную смерть Христа, и отвергают всякое влияние на спасение как добрых дел, так и церковных таинств».