Глава десятая. ТАЙНА СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО Лето — осень 29 г.

Глава десятая.

ТАЙНА СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

Лето — осень 29 г.

По–видимому, для того чтобы переждать, пока стихнет народное волнение, Иисус совсем покинул пределы земли Израильской. Он удалился в соседнюю Финикию, где жил некоторое время, стараясь остаться неузнанным. Проповедь Его умолкла в те дни: вокруг Него были одни язычники, час которых еще не наступил. [1] Оттуда Он пошел на юго–восток, в Декаполис и лишь после этого возвратился наконец в тетрархию Филиппа. Но у Вифсаиды Его уже поджидала толпа, хоть и значительно поредевшая, и Иисус снова вынужден был скрыться. На этот раз Он ушел в Голан, а потом дальше, к верховьям Иордана.

Путь Его лежал близ увенчанной снегами Ермонской горы, через окрестности города Кесарии, названного так Филиппом в честь кесаря Августа.

Апостолы безропотно следовали за Учителем, недоумевая, однако, почему Он не воспользовался энтузиазмом галилеян. Впрочем, странствуя по дорогам Заиорданья, они получили возможность спокойно обдумать события минувших месяцев и утвердиться в своей решимости никогда не оставлять Господа. Они догадывались, что Наставник ждет от них откровенного разговора, что пришло время ясно определить свое отношение к Нему.

Однажды, после уединенной молитвы, Иисус обратился к Двенадцати с вопросом:

— За Кого Меня почитают люди?

— Одни за Иоанна Крестителя, — сказали они, — другие за Илию, а иные за Иеремию или одного из пророков.

— А вы за кого Меня почитаете?

Раньше Учитель никогда не требовал от апостолов столь прямого исповедания. Но слова Его уже не застали их врасплох. От лица всех ответил Симон:

— Ты — Мессия, Сын Бога Живого!

— Блажен ты, Симон бар–Иона, — торжественно проговорил Иисус, — потому что не плоть и кровь открыли тебе это, а Отец Мой, Который на небесах. И Я говорю тебе: Ты — Скала [2], и на этой скале Я построю Мою Церковь, и врата адовы не одолеют ее. Я дам тебе ключи Царства Небесного; и что ты свяжешь на земле, будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, будет разрешено на небесах. [2]

Эти слова о Церкви явились как бы ответом на поворот, происшедший в их сознании. Хотя и прежде некоторые апостолы называли своего Наставника Мессией, но тогда они были еще в плену ложных представлений. Иное дело теперь. Даже убедившись, что Иисус пренебрег земной властью и скитается, как изгнанник, на чужбине, они все же нашли в себе веру и мужество, чтобы признать Его Христом. И пусть Симон был пока не в состоянии полностью объять смысл слов, сказанных им самим, его исповедание станет отныне символом веры всей новозаветной Церкви.

Вопрос Иисуса: «За кого Меня почитают люди?» — звучит и сегодня; и сегодня, как две тысячи лет назад, многие готовы видеть в Нем только пророка или учителя нравственности. Они не могут объяснить, почему именно Иисуса Назарянина, а не Исайю и даже не Моисея миллионы людей признали «единосущным Отцу».

В чем же заключалась неповторимая притягательность Христа? Только ли в Его моральной доктрине? Ведь возвышенную этику предлагали и Будда, и Иеремия, и Сократ, и Сенека. Как же в таком случае могло христианство победить своих соперников? И, наконец, самое главное: Евангелие отнюдь не похоже на простую нравоучительную проповедь.

Здесь мы вступаем в область наиболее таинственного и решающего во всем Новом Завете, здесь внезапно разверзается пропасть между Сыном Человеческим и всеми философами, моралистами, основателями религий.

Пусть Иисус жил и действовал подобно пророку, но то, что Он открыл о Себе, не позволяет ставить Его в один ряд с другими мировыми учителями. Любой из них сознавал себя лишь человеком, обретшим истину и призванным возвещать ее. Они ясно видели дистанцию, отделявшую их от Вечного. [3] А Иисус? Когда Филипп робко попросил Его явить ученикам Отца, Он ответил так, как не мог ответить ни Моисей, ни Конфуций, ни Платон: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца». Со спокойной уверенностью этот Учитель, чуждый фальши и экзальтации, провозглашает Себя единственным Сыном Божиим, Он говорит уже не как пророк — от имени Сущего, — но как Сам Сущий…

Неудивительно, что теперь многим Христос кажется неразрешимой загадкой. Можно даже понять тех, кто пытался рассматривать Его как миф, хотя эти попытки потерпели неудачу [см. приложение 1 «Миф или действительность?»]. В самом деле, трудно предположить, что в Израиле был Человек, Который осмелился сказать: «Я и Отец — одно»; куда легче представить себе, каким образом греки или сирийцы соткали легенду о Сыне Божием из обрывков восточных поверий.

Язычники полагали, что боги иногда рождаются на земле и посещают смертных, но Иисус проповедовал в обществе, где подобные мифы никто не принимал всерьез, где знали, что Божество несоизмеримо с человеком. За эту истину ветхозаветная Церковь заплатила слишком дорогой ценой и слишком долго боролась с язычеством, чтобы измыслить Пророка, утверждавшего: «Я в Отце и Отец во Мне». Пытались объяснить все ссылкой на св.Павла, который якобы создал догмат Воплощения. Но «апостол народов» был иудей до мозга костей и сам по себе никогда не пришел бы к идее богочеловечества.

Парадокс явления Иисуса в том, что Он — невероятен и в то же время Он — историческая реальность. Тщетно бьется над Его загадкой плоский «эвклидов» рассудок. Когда прославленного знатока античности Т. Моммзена спросили, почему он не упомянул в своих трудах о Христе, он ответил: «Я не могу понять Его и поэтому предпочитаю молчать». Философ Спиноза, хотя и не был христианином, признавал, что божественная Мудрость «более всего проявилась через Иисуса Христа». [4] Наполеон, много думавший в своем заточении о путях истории, к концу жизни говорил: «Христос хочет любви человека — это значит, Он хочет того, что с величайшим трудом можно получить от мира, чего напрасно требует мудрец от нескольких друзей, отец — от своих детей, супруга — от своего мужа, брат — от брата, словом, Христос хочет сердца; этого Он хочет для Себя и достигает этого совершенно беспредельно… Лишь одному Ему удалось возвысить человеческое сердце к невидимому до пожертвования временным, и при помощи этого средства Он связал небо и землю». [5] «Язычник» Гете сравнивал Иисуса с Солнцем. «Если меня спросят, — говорил он, — соответствует ли моей натуре благоговейное преклонение перед Ним? Я отвечу: конечно! Я склоняюсь перед Ним, как перед божественным откровением высшего принципа нравственности». [6] Индуист Махатма Ганди писал, что для него Иисус «мученик, воплощение жертвенности, божественный учитель». [7]

Таковы суждения историка, философа, политика, поэта, мудреца, размышлявших о личности Христа. Но если Он не миф и не только реформатор, то кто же Он? Не следует ли в поисках ответа прислушаться к тем, кто ходил с Ним по городам и весям Галилеи, кто был всего ближе к Нему, с кем Он делился самым сокровенным? А они на вопрос: «За кого вы почитаете Меня?» отвечают словами Симона–Петра: «Ты — Христос, Сын Бога Живого»…

Чтобы лучше понять самую суть этого исповедания, мы должны еще раз вернуться к далекому прошлому.

Мессия: Царь и Спаситель

Моисеева религия зародилась вместе с идеей спасения. Первая заповедь Декалога напоминает, что Ягве освободил Свой народ, томившийся в неволе. Широкие массы чаще всего понимали спасение вполне конкретно, как избавление от врагов и стихийных бедствий. Пророки же одухотворили эту надежду, вложив в нее эсхатологическое содержание.

Согласно Библии, мир уже давно пребывает в состоянии упадка и нуждается в исцелении. Жизнь человеческая коротка, как сон, она проходит в бесплодной борьбе. Люди погружены в суету. «Рождаясь в грехе», они неизбежно влекутся к гибели. [8] Как мало похоже это царство мрака и страданий на осуществление воли Божией!..

К подобным же выводам пришли и многие философы Запада и Востока. По их мнению, смертный — игрушка слепых страстей и обстоятельств; неумолимый рок господствует над всем, обрекая Вселенную биться в замкнутом круге.

Осознание несовершенства мира привело к развитию «учений о спасении».

Их можно свести к трем типам.

Для одних (Платон) выход заключался в лучшей организации общества, для других (Будда) — в мистическом созерцании и бегстве от жизни. Оба решения объединяла, однако, общая предпосылка: ни человек, ни Божество не в силах внести радикальных изменений в устройство мира. Можно лишь достигнуть частичного облегчения страданий или надеяться на упразднение самого бытия [см.: «У врат Молчания» и «Дионис, Логос, Судьба»]. Третий тип сотериологии возник в Израиле и в Иране. Только там существовала уверенность, что зло одолимо, что в грядущем наступит преображение, которое есть высшая цель жизни человека. При этом персы считали, что Добро и Зло суть два равных полюса бытия, как бы два Бога–соперника, библейские же пророки отказались принять эту заманчивую теорию. Ягве явил им Себя как единый и единственный. Он «не сотворил смерти», Его воля — привести все мироздание к гармонической полноте.

Но откуда тогда несовершенство, идущее вразрез с божественным замыслом? Оно, по учению Ветхого Завета, — результат отпадения. Власть Божия непохожа на власть диктатора. Бог оставляет за тварью свободу в избрании пути. Мир призван сам в своем опыте познать, что подлинная жизнь лишь с Тем, Кто дарует ее; отход от Него влечет к провалу в бездну небытия. Только добровольно следуя призыву Творца, создание будет достойно Создателя.

Авторы Библии, пользуясь языком священной поэзии Востока, изображали дух разрушения, противящийся Божией Премудрости, в виде Змея, или Дракона, неукротимого и мятежного, как морские волны. А впоследствии Писание дало этому черному демоническому потоку, возникшему в творении, имя Сатаны, то есть Противника. Через него «вошла в мир смерть». [9]

Природа, какой ее мы видим сейчас, не является всецело соответствующей высшему предначертанию. Поэтому в ней буйствуют пожирание, борьба, смерть и распад. Именно среди такого двуликого, искаженного мира и оказался первозданный человек, которого Библия олицетворяет в образе Адама [см.: «Истоки религии», «Магизм и Единобожие»].

Он стал отображением Бога в природе, «подобием» Самого Сущего.

Древний псалмопевец, потрясенный величием ночного неба, не мог скрыть своего изумления: что есть человек, что Ты помнишь его? Почему поставлен он столь высоко? [10] В Книге Бытия говорится о царственной роли Адама, о его «владычестве» над тварями. По словам Библии, он пребывал в «саду Эдема», то есть был огражден близостью Божией от природного зла. Однако, наделенный свободой и могуществом, Адам поддался искушению поставить свою волю выше воли Творца.

Писание изображает эту духовную катастрофу в рассказе о Грехопадении людей, которые вняли голосу Змея и пожелали властвовать над миром независимо

от Создавшего их, иными словами, «быть как боги». [11]

Тем самым разрушился первоначальный Завет между ними и Сущим.

Грех уничтожил или ослабил многие дарования человека, он распространялся как эпидемия, он пускал всюду свои ядовитые корни. «Возделыватель и хранитель» природы, Адам стал ее врагом и насильником. Над самим же человеческим родом приобрели власть темные стихии, подчиняя его себе и превращая землю в ад…

И все же — как Сатана не смог полностью извратить облик мира, так и семя греха не уничтожило порывов человека к высшему и тоски об утраченном.

Центральное благовестие Библии заключено в том, что Бог не покинул падшего мира. Он призывал праведников, которые среди тьмы и безумия сохраняли верность Ему, и возобновлял через них священный Завет. Они–то и дали начало избранному народу, ставшему орудием при достижении целей Промысла.

Сущность этих целей лишь постепенно прояснялась в сознании Израиля. Сначала он должен был просто довериться Господу, отдать себя Его водительству. Из поколения в поколение вожди, пророки и мудрецы укрепляли веру в грядущее, углубляли понимание Царства. Они знали, что наступит день, когда чудовище Хаоса будет повержено и падет преграда, отделившая мир от Бога. [12] Предварит же вселенский переворот явление Мессии–Христа. Он будет потомком Давида, сына Иессеева, но родится тогда, когда царский дом лишится земной славы.

И вырастет Ветвь из срубленного древа Иессеева,

 и Побег — из корня его.

И дух Господень почиет на Нем,

дух Премудрости и дух Разума. [13]

В сердце Божием Мессия пребывал «от века», а в грядущем Царству Его не будет конца. [14]

Явление Его восстановит согласие между людьми и природой, между миром и Творцом.

Однако эсхатология пророков не исчерпывалась ожиданием Христа. «День Господень», говорили они, будет днем величайшего Богоявления. [15] Сам Запредельный войдет в мир, Сам Сокровенный станет явным и близким для сынов человеческих.

Но не дерзость ли, не безумие надеяться на это? Ведь Бог бесконечно выше всего созданного! «Видевший Его не может остаться жив». Мудрецы ветхозаветной Церкви отвечали и на этот вопрос. По их учению, есть лики Неисповедимого, которые как бы обращены к природе и человеку. Употребляя земные понятия–символы, их можно называть Духом, Премудростью и Словом Господним. [16] В них заключена та мера божественности, которая соотносима с тварью. Ими даруется существование Вселенной, и через них Сущий открывает Себя человеку.

Но когда пророки пытались описать явление Слова или Духа, они представляли его в виде мирового катаклизма, потрясающего небо и землю. Точно так же и Мессия рисовался большинству из них в облике могучего триумфатора, окруженного силами небесными. Лишь немногие пророки, например, Исайя Второй, изображали Его без ореола внешнего блеска.

Вот Служитель Мой, Которого воздвиг Я,

 Избранник Мой, желанный души Моей!

Даровал Я Ему Дух Мой,

 Он принесет справедливость народам.

Не станет кричать и не возвысит голоса,

 не даст его услышать на улицах;

Надломленный тростинки не сломит,

 теплящегося огонька не потушит. [17]

Вплоть до евангельских времен вера в Мессию–воина говорила народу куда больше, чем идеи мистического мессианизма. В римскую эпоху боевой революционный дух получил явное преобладание. Мечта о Спасителе стала земной утопией, вдохновлявшей партизан Гавлонита.

Почему Иисус прямо не осудил это направление?

Скорее всего, причина здесь крылась в том, что оно черпало свои идеи из пророческих книг. Отделить же в них подлинное прозрение от традиционных метафор, в которые оно облекалось, люди были еще не готовы. Поэтому Христос, не затрагивая формы пророчеств, лишь стремился оттенить их духовный смысл, указать на то основное, что содержалось в библейской эсхатологии. Когда Он называл Себя Сыном Человеческим, когда говорил о Себе, как о благовестнике свободы и исцеления, когда давал понять, что пребывал в ином мире «прежде Авраама», — все это означало, что именно Он и есть Грядущий, Чей приход предрекали пророки.

Но Христос открыл и то, чего не предвидел ни один из них. Богоявление совершилось в Нем Самом, в обетованном Мессии. Безмерное и Всеобъемлющее обрело человеческий лик и голос в Плотнике из Назарета, «Сыне Бога Живого».

Сын Божий

В Библии мы нередко встречаемся с такими выражениями, как «сын благословения», «сын гнева», «сын пророческий». Они обозначают свойства, характер и призвание человека. Под «сынами Божиими» израильтяне обычно подразумевали духовные существа, ангелов, иногда же — праведников народа Господня или монархов, помазанных на престол. Поэтому наименование «Сын Божий» прилагалось естественно и к Мессии. [18]

Христос постоянно называл Себя Сыном небесного Отца. Но из Его слов явствовало, что Его отношение к Богу непохоже на отношение других. «Никто не знает Сына, кроме Отца, и Отца не знает никто, кроме Сына». Когда Он говорил: «Мой Отец», то касался неповторимой тайны Своей внутренней жизни: «Во Мне Отец, и Я в Отце». [19] Однако это — не исступленное слияние мистика с божественной Глубиной, а нечто совсем иное.

Богосыновство становится во Христе Богочеловечеством…

Книга Царств повествует, как пророк Илия ожидал на Синае явления Славы Господней. Пылал огонь, ревел ураган, колебания почвы сотрясали все вокруг, но в этом не было Бога. И лишь когда в раскаленной пустыне внезапно повеял тихий прохладный ветер — пророк ощутил наконец присутствие Сущего. Нечто подобное произошло и в священной истории. Ждали катастроф и падающих звезд, а вместо этого на земле родилось Дитя, слабое, как любое из детей мира. Ждали небесного витязя, сокрушающего врагов, а пришел назаретский Плотник, Который призвал к Себе «всех труждающихся и обремененных». Ждали могущественного Мессию и грозного Богоявления, а земля увидела Богочеловека, умаленного, принявшего земную «плоть и кровь»…

Весть о Христе приводила в смятение и иудеев, и эллинов. Желая заключить Его в привычные для них мерки, одни утверждали, что Иисус был лишь обычным смертным, на которого сошел Дух Божий, а другие — что Он имел призрачное тело, оставаясь в действительности только божественным Существом. [20] Между тем Евангелие говорит о Человеке, Который ел и пил, радовался и страдал, познал искушения и смерть, и в то же время Он, сам не ведая греха, прощал грешников, как прощает Бог, и не отделял Себя от Отца. Поэтому Церковь исповедует во Иисусе Сына Божия, Слово Сущего, Бога в действии, Который как бы проникает в самые недра творения.

В начале было Слово,

и Слово было с Богом,

и Слово было Бог.

Оно было в начале с Богом.

Все через Него возникло,

что возникло.

В Нем была жизнь,

и жизнь была свет людям.

И свет во тьме светит,

и тьма его не объяла…

И Слово стало плотью,

и обитало среди нас,

и мы увидели Славу Его,

Славу как Единородного от Отца,

полного благодати и истины…

Ибо Закон был дан через Моисея,

благодать же и истина через Иисуса Христа.

Бога никто не видел никогда:

Единородный Сын, сущий в лоне Отца,

Он открыл. [21]

Богочеловечество Христа есть откровение и о Боге, и о человеке.

Уже пророки знали, что Первопричина всего — не безликая Мощь или космический Порядок, равнодушный, как любая из сил мироздания, но — Бог Живой, говорящий с людьми, даровавший им Свой образ и подобие. Он ищет согласия с человеком, призывает его к высшей жизни. Но если в Ветхом Завете замысел Божий и лик Божий оставались прикровенными, то явление Иисуса приближает Творца к людям. Через Мессию мир должен познать, что Сущий «есть любовь», что Он может стать для каждого Отцом. Блудные дети земли призываются в дом Отчий, чтобы там обрести потерянное сыновство.

Ради этого в мир рождается Сын Человеческий и Сын Божий, Который в Самом Себе примиряет небо и землю. В Новом Завете стало реальностью то, что было лишь неясной надеждой Ветхого. Отныне духовное единение с Иисусом есть единение с Богом. «Бог стал человеком, чтобы мы стали богами» — эти слова св.Афанасия передают самую суть таинства Воплощения.

Искупитель

«Сын Человеческий, — говорит Христос, — не для того пришел, чтобы Ему послужили, но чтобы послужить и дать душу Свою как выкуп за многих». [22] Слова «выкуп», «искупление» были в Библии синонимом спасения, ибо само понятие выкупа связано с освобождением от рабства и с «приобретением для себя». [23] Как некогда Господь спас ветхозаветный Израиль и сделал его «своим народом», так и Церковь Нового Завета должна стать Его «уделом». [24]

Искупление есть и нечто большее — возврат твари на пути, предначертанные свыше. Порабощенная злу, вся она, по словам ап. Павла, «стенает и мучается, ожидая откровения сынов Божиих». [25] Искупленный человек не изымается из остального творения, а идет впереди него к «новому небу и новой земле».

Пламя Логоса горит «во тьме», постепенно пронизывая мироздание. Царству вражды и разложения Бог несет животворную силу единства, гармонии и любви. И, подобно растению, которое тянется к солнцу, природа внемлет этому призыву и повинуется Слову.

Чем больше узнаем мы сегодня о процессе миротворения, тем яснее обрисовывается картина Вселенной, восходящей по ступеням ввысь. Сначала — упорядоченность структур, потом — жизнь, и наконец — человек. Борьба не стихает ни на миг. С каждым шагом Змей отступает во тьму, с каждым шагом все шире разливается сияние.

Когда же человек не выполнил своего предназначения, Само Слово явило Себя миру, воплотившись в «новом Адаме». «Так возлюбил Бог мир, что дал Сына Единородного…»

Но самоотдача Иисуса не могла не стать трагедией. Тот, Кто соединяется с падшим миром, неизбежно становится причастным его страданию. Отныне боль любого существа — Его боль. Его Голгофа. Среди людей Иисуса ждет не торжество, а муки и смерть.

Безгрешный, Он берет на Себя все последствия греха. Поэтому и призывает Церковь всех идущих за Ним: «Будем с терпением проходить предлежащее нам поприще, взирая на Начальника и Свершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежащей Ему радости, претерпел Крест». [26]

Его предтечами были святые и ученики минувших веков, которых гнали и предавали смерти. Их лики слились в одном мессианском образе, представшем мистическому взору Исайи Второго. Цари и народы, полагаясь на земную силу, с презрением смотрели на истинного Служителя Господня. Но им пришлось убедиться, что именно этого отверженного Страдальца избрал Бог.

Кто поверит слышанному нами?

 и кому открылась сила Ягве?

Перед Ним Он взошел, как росток,

 как побег из корня в земле сухой.

Не было в Нем ни вида, ни величия,

 что к Нему нас влекли бы,

Ни благолепия,

 что пленило бы нас.

Презираем и отвергнут людьми был Он,

 Муж скорбей, изведавший мучения,

И как человека отверженного

 мы ни во что ставили Его.

Он же взял на Себя наши немощи

 и понес наши болезни.

Думали мы, что Он поражен, наказан и унижен Богом,

 а Он изранен был за грехи наши

 и мучим за беззакония наши.

Он принял на Себя кару для спасения нашего,

 и ранами Его мы исцелились.

Все мы блуждали, как овцы,

 каждый своею дорогой,

 но Ягве возложил на Него грехи наши.

Истязуемый, был Он покорен

 и в муках не отверз уст;

 как агнец, ведомый на заклание,

 и как овца перед стригущими ее — безгласна,

 так и Он не отверзал уст Своих. [27]

Мессия — страдалец!.. Казалось, этого нельзя было принять, понять, вместить. Мало кто из людей Ветхого Завета решался вслух говорить о возможности столь невероятной. Она представлялась кощунством. Но слово было сказано и запечатлено в Писании, оставляя людей в смущении и соблазне. Иудейские толкователи обходили это место, как бы стараясь забыть его. Иисус же, напротив, изъяснял Свою миссию, ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем. «Ныне исполнилось Писание это перед нами…»

Он проходил по земле, не покоряя людей очевидностью Своего могущества. Он был умален в глазах «века сего», сохранив этим неприкосновенной человеческую свободу. Не рабов, а сынов искал Иисус, братьев, которые бескорыстно

полюбят Его и пойдут за Ним, презираемым и отверженным. Если бы Мессия явился «во славе», если бы никто не смог отвернуться от Него, это было бы принуждением. Но Христос учил иному: «Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными».

Ради свободы человека Он заключил Себя в границы тленного, Он стал в те дни «менее Отца», Он нуждался в пище и отдыхе, Он закрыл от Себя грядущее и на Себе Самом пережил всю скорбь мира.

Ремесленник из провинциального городка, окруженный людьми невежественными и зачастую носящими клеймо порока, Он проводил Свои дни среди бедняков, мытарей, блудниц и прокаженных. У Него не было ни вооруженных отрядов, ни влиятельных союзников. Это ли Мессия, о Котором веками грезили люди?

Камнем преткновения явилось и то, что проповедь Назарянина не была одобрена официальными церковными властями. Фарисеи упрекали Его за свидетельство о «Самом Себе». На это Он ответил: «Я Сам свидетельствую о Себе, и свидетельствует о Мне Отец, пославший Меня». [28] Чтобы принять Сына Человеческого, нужен подвиг веры. Только чистые сердцем «узрят Бога». Он откроется им во Христе Иисусе, Которого «начальники» осудили как лжеучителя.

Наставники и иерархи ветхозаветной Церкви остались глухи к Его Евангелию — и в этом не было случайности. Они оказались в плену у традиции, данной, по их мнению, раз и навсегда. Они не допускали сомнений в своей непогрешимости, а в результате стали врагами дела Божия. Произошло это не только потому, что Анна и Кайафа были худшими из первосвященников. Самый факт приговора, вынесенного Христу иерархией, — величайшая трагедия религиозной истории мира, вечное предостережение. Страшная правда звучит в «легенде» Достоевского, где он изобразил Христа вновь пришедшим на землю и вновь осужденным «князьями» Своей же Церкви…

В мире Он был,

и мир через Него возник,

и мир Его не познал.

К своим пришел, и свои Его не приняли,

Всем же, кто принял Его, —

дал Он власть стать детьми Божиими,

верующими во имя Его. [29]

Ученики перед тайной

Но если люди церковные — книжники и богословы — не узнали Его, как случилось, что Иисус все же нашел Себе учеников? Человеческая логика, «плоть и кровь» были тут поистине бессильны. Это тайна веры, святая святых, где душа встречает своего Спасителя. Разум апостолов мучили сомнения, но просветленная любовь принесла победу вере, и они склонились перед гонимым Странником, как перед Мессией, Сыном Бога Живого.

Ответом на исповедание Петра было пророчество Христово о Церкви, которая устоит, даже если все силы зла ополчатся против нее. [30] А самого Симона Иисус назвал «Скалой», на которой она будет поставлена. Как бы ни понимать эти слова, трудно сомневаться в том, что Господь возложил на апостола какую–то исключительную миссию. Поэтому и в Церкви он был признан «первоверховным». [31] Иногда возражают против этого, ссылаясь на отсутствие у Петра абсолютного авторитета в первой общине. Действительно, ни диктатором, ни «князем» Церкви в земном смысле слова он не был. Но разве не отверг Сам Христос со всей определенностью любые претензии на такое господство? Пусть цари владычествуют над народами, говорит Иисус, а «между вами да не будет так». Поэтому не честолюбивому «лидеру», а скромному рыбаку было сказано: «Паси агнцев Моих». Только действие Духа Божия превратило его потом в пастыря Христова. Тогда же, во время беседы у Кесарии Филипповой, Петр отнюдь еще не стал скалой Церкви. Поэтому Иисус сразу же дал иное направление его мыслям. Запретив разглашать мессианскую тайну, Он завел речь о Своих страданиях и смерти. [32]

Услышав это, Петр опечалился. Он отозвал Иисуса в сторону и с присущей ему непосредственностью решил ободрить Его.

— Бог милостив к Тебе, Господи! Не будет этого с Тобой!

Но слова ученика могли только ранить душу Иисуса. Разве и Сам Он не хотел бы, чтобы «чаша миновала Его»? Разве стремился к тому, чтобы люди оказались убийцами Мессии? Но Ему предстояло добровольно испить чашу искупления…

— Отойди от Меня, сатана [арам.: противник, противящийся], — сказал Он, оглянувшись на учеников, — ты Мне соблазн, потому что думаешь не о Божием, а о человеческом.

Смущенный Петр умолк, а Иисус начал говорить, обращаясь уже ко всем Двенадцати. Они должны быть готовы ко всему. Приближается время испытаний. «Если кто хочет за Мной пойти, да отречется от самого себя, и возьмет крест свой, и следует за Мной». Путь к Царству лежит через победу над собой. Мессия станет жертвой, но и Его последователи должны учиться подражать Ему. Только тогда они смогут стать участниками мессианского торжества. «Истинно, истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, доколе не увидят Сына Человеческого, грядущего в Царстве Своем». [33]

Значило ли это, что конец мира настанет уже при этом поколении? Многие ученики именно так и поняли Иисуса. Между тем Он говорил не столько о грядущем, сколько о том, что совершается ныне, что началось еще в первые дни Его проповеди. Посеянное Христом семя растет, зерно становится деревом, а тем временем Суд уже происходит, новая эра уже наступила.

Прошло несколько дней. Близился праздник Суккот, или Кущей, который по обычаю следовало проводить в шатрах, сделанных из ветвей. Богомольцы готовились идти в Иерусалим. Иисус же оставался за Иорданом. И там произошло еще одно необыкновенное явление. Трем апостолам — Петру, Иакову и Иоанну — дано было на миг увидеть завесу приоткрытой и созерцать сверхчеловеческую славу Христа. [34] Быть может, в преддверии Страстей Он хотел духовно укрепить самых близких, зная, какие испытания ждут их впереди.

Однажды, взяв их с Собой, Иисус поднялся на высокую гору, в то время как остальные отдыхали внизу. Пока Он молился, Петр, Иаков и Иоанн, расположившись рядом с Ним, заснули. Когда же они пробудились, их поразила перемена, произошедшая с Учителем. Лицо Его после молитвы лучилось неземным светом; даже одежда Иисуса стала ослепительно белой. Две незнакомца вели с Ним беседу. Непостижимым образом апостолы поняли, что это явились к Нему из иного мира древние пророки. Страх уступил ощущению мира, счастья, близости Божией… Увидев, что те двое уходят, ученики затрепетали, боясь потерять невыразимое блаженство этой минуты. «Равви! — проговорил Петр. — Хорошо нам здесь быть. Сделаем три шатра: тебе один, и Моисею один, и Илии один». Он не знал, что сказать, ему почудилось, что наступил час совершения обряда Кущей…

Что произошло потом, никто из учеников отчетливо не помнил. Это была сама Слава Предвечного, светлое облако Богоприсутствия, и над всем звучали слова: «Это — Сын Мой возлюбленный; слушайте Его».

А в следующее мгновение сияние померкло; апостолы увидели Учителя прежним.

Он стоял один на вершине горы.

Петр, Иаков и Иоанн едва могли опомниться. Иисус же, подойдя к ним, сказал: «Встаньте, не бойтесь» — и начал спускаться вниз. Как во сне, они последовали за Ним. По дороге Иисус нарушил молчание и велел хранить виденное в тайне, «доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых».

Не решаясь обратиться к Нему, ученики шепотом спрашивали друг у друга: «Что значит воскреснуть из мертвых?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.