О доброделании

О доброделании

Вопрос 192[23]. Если ты сказал выше, что совершением добродетели мы подобны Богу, и обещал сказать, каким образом человек живет по-Божьи, то молим сперва рассказать нам, каков совершенный устав делания добра?

Ответ. Я удивляюсь, о любезная глава: ты нам сам показал очевидное установление делания добра, чтобы мы его ясно видели. И если найдется этот устав, то его похвально с помощью слов сделать вечным руководством в своем житии. Я прямо недоумеваю, как объять словом и показать совершенство в житии: если даже слово и передает смысл, то оно выше моего помышления. Ведь и все те, кто сияет деланием добра, не могут поведать другим о том совершенстве, которым они обладают, и сравнить его с тем совершенством, которым обладают другие: как оно может быть измерено в чувстве и какими определениями это будет установлено? По какому-либо числу и уставу? Но все, что количественно, окружено какими-то своими установлениями. И кто измеряет на глаз локтем или считает десятками, тот понимает, где он начинает и где кончает, и в нем это и осуществляется.

А что до делания добра, то от апостола мы научились единственному совершенному установлению — деланию добра без ограничений и краев. Ибо великий и премудрый апостол, подавая нам пример, всегда простирается вперед в делании добра и никак не перестает состязаться за первенство, ибо он думает, что не безвредно прекратить этот бег, потому что ничто благое не устанавливается своей природой (ср.: 1 Кор. 9, 24–27). А когда противник запинает, то это благое всегда тотчас кончается — как жизнь кончается смертью, и свет кончается тьмой, и сила кончается болезнью, ибо конец жизни — это начало смерти, заход солнца — это начало тьмы и недомогание — это начало болезни. Так что остановка движения к добру становится началом движения к злу.

Разве не хорошо я сказал, что делание добра не подчиняется внешним установлениям? Ибо делание добра не имеет окончания: оно совершенно, не имеет конца и лишено установлений, весьма велико и неизмеримо. Ибо говорится, что Божество, Господство, Первое Благо выше всякого ума. Его природа блаженна, бесконечно делание добра.

Таким образом, нет ни одного установления для делания добра, разве только сопротивление злу. Ибо противник не приемлет Божество и не считается с Ним. А тот, кто движется путем делания добра, тот всегда причастен Богу. Ибо Он — это всесовершенное

Действие, Он — самое доброе и благое по Своей природе, и достойным удивления образом Ему могут быть причастны все. Но Сам установлений Он не имеет. Необходимо, чтобы тот, кто стал причастен Ему, в неудержимом желании бежал к Нему и стремился. А бег никогда нельзя остановить, ибо он не имеет установления и конца. Да будет известно, что всесовершенная добродетель есть Бог.

Вопрос 193. Но как кто-либо начнет путешествие или дело, если не будет надеяться на конец и завершение? Как кто-либо пойдет путем добродетели, не надеясь на совершенство в ней?

Ответ. Ты неправильно сказал. В жизни по Богу не будем лениться, потому что Евангелие говорит: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Нам никак невозможно сравниться с Божеством, с несравненной и превышающей ум и осмысление Божией природой — но подражать Его человеколюбию, кротости и всеблагости, показывая милосердие к ближним, мы можем.

Даже если это враг или доносчик, то в любом случае Божество помогает всем и щедро дает, предваряя дарами прошение полезного, и при этом ни от одного человека Божество не получает тех почестей, которых бы Оно было достойно.

Итак, пойдем, сколь это для нас возможно, на делание добра, легкими и быстрыми шагами стремясь к нему. Хотя и невозможно нам достигнуть самой вершины и невозможно получить все доброе, но даже взять часть из этой сокровищницы — немалая польза. Мы не можем выпить весь родник или водохранилище, но разве мы не можем приятием воды в довольство уврачевать жгущую нас жажду? И если мы не можем пропустить через себя весь воздух, то разве мы не можем дышать? И если мы не постигнем всех смыслов, то разве мы не должны беседовать? Мы можем показать, что, вопреки сильному сопротивлению, мы не отпали от совершенства, но старались ради него, сколько было наших сил, и даже больше.

Похвально это устремление спешить всегда делать добро, и более всего — стоять в правде, которая одолевает неправду. Ибо неизречен разум Божий, который прилагается и сочетается с нашими трудами. Он недомыслим для всякого человека в сем житии по причине превосходящего добра или горчайшего воздаяния, потому мы отвечаем приязнью к подобным нам, чтобы с ними принять почесть или мучения.

Вопрос 194. Каковы части доброделания и сколько их? И можно ли их все вместе правильно исполнить? Ибо не все всё могут правильно исполнить. Например, кто-то не может достойно принять гостя по причине нищеты, но может быть воздержным и целомудренным. А другой — терпеть напасти или учить благочестию. Третий — давать нищим необходимое для жизни. Четвертый — служить даром. И с помощью лишь одной из этих добродетелей возможно ли избавиться от вечного осуждения?

Ответ. Всякое делание добра должно быть со строгостью мыслей, не замутненных скверной, вся мерзость злобы по отношению к целомудренным противостоит им, воистину как враг. Против худшего подвизается наша природа. Некоторые говорят, что существует четыре части добродетели: мужество, мудрость, целомудрие и правда. Они добры, но привязаны к земле. То есть мужество возможно лишь по отношению к греху противника, целомудрие — против страстей иметь власть и победу, мудрость — стройная власть, как в государствах, а правда — славная часть жития, как думается, она наставляет чинности, обуздывая страсти. А что выше, ничего невозможно ни уразуметь, ни показать: и добродетели сами по себе затворены, и неизвестно, имеют ли они высокое и небесное подобие красоты. Но у нас наставник — возвышенный апостол, который насчитывает множество частей делания добра, но три всех лучше: вера, любовь и надежда (см.: 1 Кор. 13, 13).

Вера дарует людям подняться выше природы и быть записанными вместе с бесплотными, хотя человек еще окружен одеянием скверны многих страстей, которые ангельские и прочие чины бесплотных не разумеют. Вера наставляет в искусстве людей, которые ходят внизу, скитаясь по земле. Она указывает помысл, приводящий к не имеющему образа Престолу Царя, и озаряет человека ярким блеском не имеющей начала и бессмертной природы. И ее блеск отгоняет омрачение чувств, которое, как густое облако, окутывает пребывающих здесь. Омыв его ум, она дарует ему чистый взгляд, так что невидимое становится видимым и неприступное — постижимым.

Надежда же не вместе с ним отметается, как кто бы сказал, но приуготовляет по-доброму держаться в настоящем. Никак не провидя будущее, она уже предвосхищает размышлением то, что еще не настало, и созерцает его, как уже произошедшее. Чаемое приводится ею пред лицо людей; как будто переступая порог неведомого, она объединяет желаемое с видимым мимотекущим временем и осуществляет любовь будущую.

Любовь же есть главная причина пришествия Бога во плоти. Она всегда жила рядом с Ним и умолила Его явиться нам во плоти. И вполне подобающим образом она превосходит другие добродетели, как сказал великий апостол (см.: 1 Кор. 13, 13), ибо все, что благочестно, человеколюбиво, преподобно и праведно, люди делают ради нее. Для нее и Христос до крестной смерти преклонил во плоти выю.

Вопрос 195. Как же тогда Соломон, премудрости которого все удивляются, говорит: Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице (Притч. 30, 18–19)? Если он мудр, то почему этого он нам не объясняет, но заставляет нас оставить изыскание? Мы молим, чтобы ты нам это рассказал.

Ответ. Премудрый в Боге Соломон не объяснил этого не потому, что не может, но, оставив сказанное, он вложил в нас некую искру любви к Богу. Как подвиг и венок — исследование в этих вещах, ибо что останется загадкой, если есть готовая отгадка? Премудрый не немощен разгадать три, как и понять последующее.

Что он назвал следом орла летящего? Мне думается, что это полет Святого Духа в пророков и апостолов. Как сказал Господь о Духе, богословствуя в Евангелиях: И голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит (Ин. 3, 8). Кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия (1 Кор. 2, 11). Что относится к Божию? Явно, что это — все видимое и невидимое. Никто не знает этого, знает лишь один только Дух, и всё повинуется Ему как Богу и Владыке. Премудрый Соломон сравнивает Духа с орлом, поскольку орел есть царь и владыка для пернатых птиц. И пусть разумеется подобающим образом и о Божием Сыне. По неизреченному устроению таинства Он подобен орлу, полетевшему на ловлю и убийство мысленного луня и ночного ворона.

Многомудрый Соломон также сказал, что не понимает пути змея на скале. В Священном Писании змеем называется древний злодей и губитель, который увел нас от жития райского тем путем, который мы сами себе создали. Как сказал божественный апостол: Боюсь, чтобы, как змей хитростью своей прельстил Еву, так и ваши умы не повредились (2 Кор. 11, 3). Камень же — это Христос, как поведал тот же апостол, когда сказал, что все пили из духовного последующего камня; камень же был Христос (1 Кор. 10, 4). И на этом Камне никак не мог явиться след или путь змея. Хотя Божие Слово сделалось человеком, подобным нам, но Оно осталось неприступным для лукаво ползающего змея, ибо Он не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 53, 9). Так говорит все премудрое собрание божественных пророков.

Также и пути корабля, идущего в открытом море, не мог постичь премудрый царь иудеев. Ибо кораблю подобен Божий Промысл о плоти. Он Сам, подобно кораблю, проходил через море смерти и уже потонувших выводил к новой жизни, но никакого следа смерти в смерти не оставил, ибо невозможно, чтобы смертью было поглощено то, что в высшей степени противоположно ей. Богогласный говорил о Бессмертном Боге Слове Христе и Его мужеском пути в юности: «Юность моя с Ним воскресла» (см.: Пс. 102, 5). То есть обновятся те, кто не познает путей сего несчастного жития, отбросив струпья нынешнего зла, и этой переменой обновится все творение. «И протяженность небес вся, как риза, обветшает, как одеяло, совьется и изменится», — сказал царь и пророк Давид (Пс. 101, 27). «Так и земля переменится», — сказал первоверховный апостол (см.: 2 Пет. 3, 10). Еще и истощатся воды в море, и река иссякнет и высохнет, — явным образом восклицает Исаия, возвышенный в пророках (Ис. 19, 5). Так, говоря от имени Бога, пророк обращается к глубине: «Погибнешь, и реки твои высушу» (см.: Иез. 30, 12). И это подобающим образом сбывается впоследствии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.