Глава II Гонение от ариан при Валенте. Василий Великий, епископ Кесарийский. Святой Григорий Богослов

Глава II

Гонение от ариан при Валенте. Василий Великий, епископ Кесарийский. Святой Григорий Богослов

Миновало гонение от язычников, но опять настало гонение от ариан. Валентиниан[160], по примеру многих своих предшественников, счел нужным избрать себе соправителя, и выбор пал на его младшего брата, Валента[161]. Он поручил ему Восток, а сам стал управлять западными областями, пребывая то в Медиолане (Милане), то в Трире и Равенне.

Валент принял крещение от арианского епископа Евдокса и клятвенно обещал поддерживать ариан ское исповедание. Он сдержал слово. С его вступлением на престол возобновились для Церкви тяжелые времена Констанция и господства ариан. Православные епископы заменялись арианами, православные церкви закрывались или отдавались арианам. Вышло повеление, чтобы все епископы, изгнанные Констанцием и возвращенные Юлианом, опять оставили свои кафедры. Прибегали и к более жестоким мерам. Восемьдесят православных епископов, присланных с жалобой на притеснения от ариан, скончались мученической смертью. Подробности их казни просто возмутительны. Валент, опасаясь общего негодования, велел предать их смерти тайно: осудив их будто бы на изгнание, корабль, отплывший довольно далеко от берега, подожгли, и все они погибли.

Иператор Валентиниан

Указ об удалении епископов произвел сильное волнение в Александрии. Христиане, еще так недавно обрадованные возвращением Афанасия, были готовы стоять за него до смерти. Городские власти даже не решались настаивать на исполнении указа, но сам Афанасий, не желая навлечь на Александрию гнев императора, тайно удалился из города и поселился в гробнице родителей. Александрийские христиане приступили к царю с просьбой возвратить его. Валент уступил, боясь настроить против себя весь Египет, тем более что в эту пору поднял мятеж Прокопий, к которому присоединились многие. Он возвратил Афанасия и больше не преследовал его. Великий епископ был уже стар, но силы духа не изменяли ему. Он по-прежнему был деятелен и тверд: созывал Соборы, излагал учение Церкви, сносился с другими епископами, убеждая их действовать единодушно. Ему усердно помогал Василий, который был пресвитером в Кесарии, а с 371 года – епископом. И Афанасий утешался тем, что в нем святая истина найдет твердого и ревностного защитника. Ему самому уже недолго оставалось жить. Святитель Афанасий Великий скончался в 373 году, 80 лет от роду. Он был епископом сорок шесть лет и все это время провел в постоянной борьбе за святую истину. Порой самые твердые его помощники падали духом и уступали внешней силе. Но ничто не могло поколебать Афанасия. Он переносил изгнание, страдания, никогда не менял убеждения и не уклонялся от своих обязанностей, показывая пример христианского мужества.

Мы помним, что Василий удалился в пустыню. Там, вдали от мирского шума, он служил Церкви, излагая и объясняя письменно ее учение и стараясь оградить иноков от влияния ереси. Через некоторое время епископ Евсевий призвал его в Кесарию и посвятил в пресвитеры. Василий стал деятельно помогать ему. Но слава Василия возбудила в Евсевий чувство зависти, и Василий, заметив это, удалился. Епископ, однако, скоро понял, что он один не в силах править делами Церкви в такое трудное время, и снова попросил помощи у Василия. Вскоре все дела перешли в руки пресвитера, который отдался своему служению с полным самоотвержением. Главным и любимым его делом, которое он совершал ежедневно, иногда два раза в день, было проповедание слова Божия. Избегая глубоких умозрений, недоступных слушателям, Василий в живом слове излагал им обязанности христианина, объяснял Священное Писание, красноречивым описанием чудотворения возвышал их сердца к Творцу, старался побудить к христианской деятельности. Его слова, изливаясь из горячего, любящего сердца, действовали сильно и убедительно. Он умел подвигнуть своих слушателей на дела любви и милосердия, подавая им личный пример. Живя бедно, отказывая себе даже в необходимом, Василий устраивал в Кесарии и в окрестностях обширные больницы, приюты, странноприимные дома. Все, что имел, отдавал бедным, помогая и христианам, и иноверцам, сам ходил за больными. При этом Василий находил время устраивать в обителях общежитие, писать уставы для иноков и правила для воспитания детей, обличать лжеучения, входить в сношение с защитниками Православия в других городах, заступаться в судах за бедных и угнетенных. И вся эта неутомимая деятельность тем более достойна удивления, что Василий был очень слабого телосложения и почти постоянно болел. Но силы духа побеждали в нем телесную немощь, и Господь укреплял его на полезное служение. По вдохновению свыше Василий изложил письменно чин Божественной литургии[162] и составил много молитв.

После смерти Евсевия (в 371 году) в Кесарии пожелали иметь епископом Василия. Этому сильно противилась партия ариан. Тогда престарелый Назианзский епископ, отец Григория, уже слабый и больной, велел перенести на носилках себя в Кесарию, и его голос способствовал избранию Василия.

Василию было трудно расширить свою деятельность, но круг его обязанностей стал обширнее. В ведении кесарийского епископа находились (кроме Каппадокии) епархии Галатии, Понта, Армении; везде происходили смуты, везде Православие колебалось. Василий не щадил сил: обозревал епархии, писал послания, старался везде отыскать себе усердных помощников. Брат его Григорий, назначенный епископом в Ниссу, другой брат Петр, Севастийский епископ, друг его Григорий – все они содействовали ему, сколько могли. Другие усердные пастыри Церкви соединяли свои силы, чтобы противодействовать успехам арианства, поддерживаемого Валентом. Василий обращался и к сочувствию западных братий, описывая им бедственное состояние истинных христиан на Востоке.

«Вы, может быть, – писал он, – подвигнетесь на помощь Церквей восточных, ибо наши испытания тяжки и долговременны; вы же, возлюбленные о Христе братья, знаете, что совершенство закона состоит в любви. Троньтесь нашими бедствиями; не извиняйтесь домашними заботами; дело идет не об одной Церкви или двух: буря свирепствует от пределов Иллирии и до пустыни Фиваиды. Извращены догматы благочестия, изглажены уставы Церкви; страсть господствования преобладает, и предстоятельство церковное предлагается в награду за нечестие. Пастыри предают стадо Божие и расхищают милостыни нищих. Исчезла строгость правил; дана широкая свобода грешить… Не стало суда праведного; всякий ходит по желанию своего сердца… Стяжавшие власть через угождение человекам сделались рабами оказавших им милость. У некоторых и защита Православия обратилась в орудие взаимной брани; скрывая свою вражду, они дают ей вид поборничества по благочестию. Другие поощряют народ к взаимным ссорам, чтобы общими пороками скрывать свои. Поддерживается непримиримая брань. Этому смеются неверующие; колеблются маловерные… Умолкли уста благочестивых; развязан всякий хульный язык, осквернено святилище. Здравомыслящие убегают домов молитвенных как училищ нечестия и в пустынях со стенаниями и слезами воздевают руки к Господу, сущему на Небесах».

Это послание, подписанное тридцатью двумя епископами, дает нам понятие о страданиях христиан на Востоке. Западные епископы оказали, впрочем, мало сочувствия; но все здравомыслящие христиане Востока тесно сблизились с Василием.

Валент, зная силу кесарийского епископа, очень желал привлечь его на свою сторону. Собираясь ехать в Кесарию, он предварительно поручил префекту Модесту, известному своей решительностью и жестокостью, расположить Василия к общению с арианами. Префект стал убеждать Василия.

– Для чего ты противишься государю, – говорил он ему, и один остаешься упорным? Для чего не держишься одной веры с царем?

Василий объяснил, что не может принять заблуждений ариан. Модест стал грозить ему изгнанием, лишением имущества, смертью.

– Если можешь, угрожай чем-нибудь другим, – возразил епископ. – Изгнания я не боюсь, ибо вся земля Господня; отнять имущество нельзя у того, кто ничего не имеет; смерть для меня благодеяние: она соединит меня с Господом, для Которого живу и тружусь.

Величие Василия изумило префекта.

– Доселе никто так не говорил со мной, – сказал он.

– Вероятно, тебе не случалось говорить с епископом, – спокойно отвечал Василий.

Модест, убедившись, что угрозы бессильны, стал представлять Василию все выгоды, которые Церковь получит от его уступки.

– Подумай, – говорил он, – как важно для твоей паствы быть в общении с великим государем. А от тебя что требуется? Только чтобы ты согласился исключить из Символа слово «Единосущный».

– Конечно, – ответил Василий, – для государя весьма важно вступить в общение с Церковью, ибо важно спасение души; но допустить исключение из Символа хотя одного слова или изменить в нем что-либо, на это не соглашусь.

– Подумай до завтра, – сказал префект.

– Не нужно; завтра я таков же, как нынче.

Модест отпустил Василия и, когда прибыл царь, донес ему о неуспехе поручения. Были еще сделаны попытки склонить епископа, но все осталось тщетно. Ариане советовали прибегнуть к открытой силе, но Валент боялся раздражать всю область и не терял надежды убедить Василия. В день Богоявления, 6 января 375 г., он пошел в храм, желая принести дар в пользу Церкви, и был поражен величием и торжественностью службы, однако никто из диаконов, не имея на то разрешения епископа, не решился принять его пожертвование. Валент был так смущен, что едва не упал, если бы его не поддержали придворные. Тогда святитель Василий сделал знак принять приношение императора. Ему не удалось здесь поговорить с Василием, но в другой раз он имел с ним беседу в алтаре. И слова Василия, видимо, сильно подействовали на него: он оставил епископа в покое.

Впрочем, спустя некоторое время советы ариан превозмогли, и Валент отправил Василия в изгнание. Вдруг сын императора опасно занемог, и Валент, видя в этом Божью кару, поспешно отменил приговор и послал просить молитв епископа. Ребенок выздоровел. Валент уже не тревожил Василия; и гонение, сильное во всех областях, миновало Каппадокию.

Имя и влияние великого Афанасия, как мы видели, ограждало и Александрию от насилия ариан. Но едва Афанасий умер, как во всем Египте началось сильнейшее гонение. Александрийская Церковь избрала в преемники Афанасию благочестивого Петра, но ариане удалили его и прислали своего епископа, Лукия. Соединяясь с язычниками и иудеями, они силой вторгались в церкви, производили в них злодеяния и грабежи, ссылали в заточение всех православных церковнослужителей.

Однако само гонение, как замечал Афанасий, было красноречивой проповедью против ариан и возбуждало к ним общую ненависть. При Валенте благовествование подвижников обратило к вере многих сарацин, живших близ пустыни, и царица их, Мавия, пожелала, чтобы был посвящен в епископы сарацинский инок Моисей. Он для этого прибыл в Александрию, но перед всем народом отказался принять рукоположение от арианина Лукия. «Я недостоин быть епископом, – говорил он, – но если уже Господь призывает меня к этому святому служению, то не хочу быть рукоположен тем, кто обагрен кровью святых». – «Не осуждай меня, не узнав сперва веры моей», – сказал Лукий. «Я знаю вашу веру, – отвечал Моисей, пастыри Церкви, томящиеся в заточении, осужденные на работы в рудниках, предаваемые огню, – вот свидетельства вашей веры».

Гонение не пощадило и пустынников. Многие, в том числе и оба Макария, были сосланы на дикий остров. Но их чудеса и поучения обратили и там много язычников. Слава их распространилась еще больше, и тогда гонители сочли выгоднее для себя возвратить великих старцев в безмолвные пустыни. Одна знатная и богатая римлянка по имени Мелания, посещавшая в это время пустыни, тоже подверглась гонениям. Она кормила ежедневно до пяти тысяч иноков, лишенных всяких средств, и последовала за изгнанными в Палестину. Ее хотели заключить в темницу, но остановились, узнав об ее богатстве и славном роде[163].

В некоторых местностях насилия ариан доводили население до такой степени исступления, что сами гонители приходили в ужас. Эдесский православный епископ был изгнан и заменен арианином, но народ отказался от общения с ним и стал собираться для молитвы в пустынных местах, под открытым небом. Валент повелел Модесту силой разогнать эти собрания и предавать смерти ослушников. Модест обнародовал это повеление, желая избежать строгих мер. Но собрания продолжались. Модест отправился с воинами, чтобы исполнить приказание царя, и на пути встретил женщину, которая поспешно шла на молитвенное собрание, ведя за руку ребенка. «Куда идешь? – закричал ей Модест. – Я никого не буду щадить; тебя и ребенка твоего там ожидает смерть!» – «Я это знаю, – отвечала женщина, – потому и спешу, чтобы с ребенком своим удостоиться мученической смерти». Модест уведомил царя об этом, умоляя его отменить распоряжение, потому что пришлось бы предать смерти почти все население. Валент смягчил указ, но изгнал около восьмидесяти церковнослужителей, не согласных на общение с арианами. На пути к изгнанию народ их встречал с почетом как исповедников, и ревность к истинной вере все больше воспламенялась.

К сожалению, арианские заблуждения распространились далеко. Задунайские готы начали еще с III века принимать христианскую веру от пленных, взятых ими на войне. В IV веке христианская вера сильно распространилась между готами. Около 360 года их епископ Ульфила изобрел готскую азбуку и перевел на готский язык часть Священного Писания. Несколько мучеников положили жизнь за веру Христову в кровавых распрях между готскими князьями христианином фритигерном и язычником Афанарихом. Имена готских мучеников (Никиты, Саввы и других) славились в Церкви. Готская Церковь часто сообщалась с Церковью Каппадокийской и другими, несмотря на враждебные отношения готов к империи. При Валенте готы, теснимые с севера, прислали просить у императора разрешения поселиться во Фракии. Среди посланных был епископ Ульфила. К сожалению, он заразился арианским лжеучением и после возвращения распространил ересь среди готов.

Готы действительно перешли Дунай, чтобы поселиться во Фракии, но притеснения от областных начальников и нарушение договоров вызвали сильное негодование, и вскоре вспыхнула война. Валент во главе большого войска пошел против готов.

Когда Валент отправился в поход, ему встретился святой отшельник по имени Исаакий. Он сказал ему: «Государь, перестань враждовать против Господа, отверзи церкви православные, и Бог благословит путь твой». Царь не обратил внимания на эти слова, а самого Исаакия приказал столкнуть на обочину дороги. Но на другой и на третий день отшельник, следуя за ним, приступал к нему с той же просьбой, грозя ему гневом Божиим. «Ты не одолеешь врагов, – говорил он, – но погибнешь огнем». Разгневанный царь велел заключить Исаакия в темницу, сам же продолжал путь.

Война была неудачной для Валента, но вести о ней не скоро доходили до Царьграда. Исаакия там держали в заточении и грозили ему смертью после возвращения императора. Но однажды отшельник сказал: «Он не возвратится; вот уже шесть дней как я слышал смрад от истлевших в огне костей его». Через некоторое время действительно узнали о кончине Валента. После сражения при Адрианополе раненый Валент хотел спастись бегством и с некоторыми воинами укрылся в малой хижине, стоявшей посреди поля. Готы подожгли ее, даже не подозревая, что в ней укрылся царь, который таким образом погиб после почти пятнадцатилетнего царствования (? 378). А святой Исаакий вспоследствии стал настоятелем обители близ Царьграда и известен под именем св. Исаакия Далматского.

Гонение от ариан утихло после смерти Валента. Но кесарийский епископ недолго наслаждался миром. Труды, заботы, огорчения окончательно расстроили его здоровье, и без того всегда слабое. Последние годы ему были особенно тяжелы: ариане везде торжествовали, некоторые православные епископы колебались, другие, оказавшиеся твердыми в вере, претерпели изгнание; в том числе брат Василия, Григорий Нисский, и близкий ему друг, Евсевий Самосатский. Со своим другом Григорием он был разлучен. Григорий, назначенный Василием епископом маленького города Сасима, не мог управлять паствой, где господствовали ариане, и после смерти отца удалился в монастырь св. Феклы близ Селевкии. В Антиохийской Церкви продолжались смуты. Святой Мелетий был в изгнании. Василию становилось все труднее бороться против возрастающего зла. Отрадны ему были только вести с Запада, где Церковь благоденствовала, а свт. Амвросий Медиоланский с успехом отражал попытки ариан; Иероним Стридонский благотворно влиял на римское общество, а Мартин Турский распространял веру в Галлии. В 379 году святой епископ кесарийский скончался. Смерть его была всеобщим горем; рыдания заглушали церковное пение, больные старались прикоснуться к его телу в надежде получить исцеление. Вся Церковь оплакивала великого учителя, сильного убедительным словом, твердого и деятельного служителя истины.

Западный император Валентиниан умер за три года до смерти Валента, оставив наследниками престола двух сыновей: семнадцатилетнего Грациана[164] и четырехлетнего Валентиниана II. Грациан готовился было идти на помощь Валенту против готов, когда узнал о смерти восточного императора. Он не счел себя в силах управлять огромной империей и стал искать помощника. Выбор его пал на Феодосия, родом испанца, сына полководца, прославившегося воинскими подвигами в Британии и Африке. Молодой Феодосии сопровождал отца в походах, затем жил в своих поместьях в Испании, когда Грациан, призвав его, поручил ему управление восточной части империи. Нельзя было сделать лучшего выбора.

После смерти Валента изгнанные епископы были тотчас же возвращены. Большей частью они нашли в своих епархиях смятение, раздоры, паства была разделенной на православпых и ариан. В Антиохии одни продолжали признавать епископом М слети я, другие – Павлина. Запад и Римский епископ поддерживали Павлина. Оба епископа были люди благочестивые; Мелетий предложил Павлину управлять Церковью вместе, в духе любви и мира.

Но нигде зло не укоренилось так сильно, как в Константинополе. В течение почти сорока лет там были постоянно арианские епископы. И епископы, и гражданские власти во зло православным покровительствовали всяким лжеучениям. Всевозможные ереси разрешались свободно. И страсть к богословским спорам объяла, все население, на улицах ремесленники, лавочники спорили о Божественности Христа, об отношении Его к Богу Отцу, утверждали или отрицали Божественность Духа Святого. Богословские споры вызывали непримиримые распри. Казалось, все совершенно забыли, что сущность христианской мудрости состоит не в умении ловко спорить об отвлеченных предметах, которые превышают ум человека, а в вере, любви, смирении и милосердии.

Между тем как все лжеучения свободно излагались, никейское вероисповедание постоянно преследовалось. В Константинополе православные не имели ни одной церкви. Они иногда тайно собирались для богослужения в горах и лесах, где часто на них нападали враги. Но среди скорби гонений все были связаны взаимной любовью и исполнены горячей ревностью к вере. Как только гонение прекратилось со смертью Валента, они поспешили написать к Григорию На зианзскому, умоляя его прибыть в Константинополь и взять на свое попечение малочисленную православную Церковь. Григорий любил уединение, но Господь указывал ему путь, на котором он мог быть полезен. Он не счел себя вправе отказаться и, прибыв в столицу, остановился у родственников. В их доме скоро устроилась церковь, в которой Григорий стал совершать богослужение и проповедовать. Он назвал эту церковь «Анастасией», что значит «воскресение», надеясь, что тут воскреснет Православие.

Святитель Григорий Богослов. Дионисий и мастерская. Около 1502–1503 гг.

Еретики, разумеется, с самого начала были настроены враждебно, но они еще не знали всей силы Григория. Его убогий и смиренный вид, простота привычек и обхождения возбуждали их насмешки. Они его не опасались и всячески старались оскорбить. Встречая, осыпали ругательствами, иногда бросали камнями. Григорий переносил все спокойно, твердо уповая на Бога. Сначала немного слушателей посещало его бедную церковь, но после каждой его проповеди число их увеличивалось. Скоро малая церковь стала тесна. Никогда еще в Константинополе не слышалось такого могучего, убедительного слова. Язычники, еретики, равнодушные миряне, приходившие из любопытства послушать нового проповедника, были увлечены его красноречием. Когда же с кафедры Анастасии раздались его высокие беседы о богословии, то много самых отъявленных его противников пришло к убеждению о тщете арианской веры. Громкие восклицания часто прерывали его речь, и за ним навсегда утвердилось звание Богослова. Но эти успехи раздражали до такой степени его врагов, что жизнь великого проповедника подверглась опасности. Еретики старались возбудить против него народ, и однажды, в ночь на Пасху, когда Григорий совершал крещение новообращенных, они ворвались в его церковь с оружием и палками, стали ругаться над святыней и нанесли многим раны, в том числе и самому Григорию. На другой же день они потащили его на суд, как разбойника, но не достигли желаемого. Григорий возвратился оправданный; и с каждым днем его влияние возрастало и число слушателей умножалось. Он старался возбудить их к истинно христианской деятельности, внушая им взаимную любовь, отвлекать их от споров и распрей, столь противных духу христианского закона.

Между тем ему готовили удар. Григорий был доверчив и простодушен. Этим воспользовался один недостойный человек, Максим Циник[165], который сумел вкрасться в его доверие и, втайне действуя против него, достиг того, что был избран в епископы некоторыми христианами. Григорий, глубоко огорченный поступком Максима, пожелал удалиться, чтобы не стать причиной новых смут, но православные изгнали Максима и выразили единодушное желание иметь Григория архиепископом. Максим же нашел покровительство в Риме. В это время прибыл император Феодосии[166].

Феодосии, с детства воспитанный в христианском законе, принял незадолго до того крещение от епископа Солунского и издал указ, которым, признавая за истину Никейский Символ, объявлял еретиками всех, отвергавших его. В то же время он повелевал возвратить православным церкви, отнятые у них арианами. Арианский епископ Дамофил выехал из Константинополя, а Григория торжественно ввел в соборный храм сам император при криках православных: «Григорий епископ!» Эта торжественность была неприятна и тягостна смиренному Григорию, как видно из его же слов. Отраднее, он считал, победить противников кроткой силой истины, чем чувствовать себя под покровительством вооруженных воинов и защитой державной власти. Эта защита не нужна святой истине. Он шел неохотно, с поникшей головой, видел вокруг себя толпы ариан, недовольных, безмолвных, уступивших лишь силе. Само небо, казалось, не благоприятствовало торжеству; погода была пасмурна, небо покрыто тучами. Но едва Григорий вступил в святилище, как яркие лучи солнца блеснули из-за туч. Народ признал это счастливым предзнаменованием и громкими, радостными восклицаниями приветствовал епископа. Григорий, твердо веря силе самой истины, удерживал императора от строгих мер против еретиков. Но тем не менее ариане еще сильнее возненавидели его и даже покушались на его жизнь. Вот как это случилось. Григорий занемог, и в это время в его дом входили и знакомые, и незнакомые, желавшие знать о нем. Однажды вошел юноша, подкупленный арианам и, чтобы умертвить епископа. Он пришел в комнату, где больной беседовал с друзьями. Некоторое время слушал епископа и вдруг пал к его ногам, рыдая и умоляя о прощении. Друзья Григория отвели юношу в сторону и узнали все от каявшегося. Григорий призвал его и сказал: «Господь да помилует и простит тебя, только обратись к Нему и служи Ему верно».

В сане архипастыря столицы Григорий хранил прежнюю простоту привычек и жил строгим подвижником. Многие ставили это ему в укор, потому что прежние епископы Царьграда жили роскошно. Но истинные христиане ценили такое достоинство, и все больше и больше привязывались к своему святому пастырю.

Церковь продолжала волноваться лжеучениями. Особенно распространилось лжеучение Македония, отвергавшего Божественность Духа Святого. Его последователей звали духоборцами. Феодосии решился созвать Вселенский Собор. В 381 году в Константинополь съехались около ста пятидесяти епископов с Востока. Собор открылся под председательством Мелетия Антиохийского, который, впрочем, вскоре скончался; тогда его место как председателя на Соборе занял Григорий. Он настаивал, чтобы преемником Мелетия в Антиохии был Павлин, уже признанный частью Антиохийской Церкви, но избрали Флавиана, и это стало причиной долгих смут. Западные Церкви считали епископом Павлина и сообщались только с ним, а восточные были за Флавиана.

Отцы Собора, пересмотрев Никейский Символ, положили изменить в нем некоторые выражения, чтобы придать ему больше ясности и определенности, и дополнили его некоторыми словами, в которых признается Божественность Духа Святого, от Отца исходящего, единство Святой Апостольской Церкви и чаяние воскресения мертвых. Впоследствии каноном Третьего Вселенского Собора было постановлено: никогда не изменять в Символе ни единого слова. Это свято соблюдает Православная Церковь, читая доселе Символ веры, как он был утвержден в 381 году на Втором Вселенском Соборе.

Канонами этого Собора, которых всего семь, были решены споры о перекрещивании еретиков, определены с большей точностью права епископов и главных митрополий, Константинопольская епархия уравнена с четырьмя большими митрополиями: Рима, Антиохии, Иерусалима и Александрии – и стала считаться второй после Рима, так как Константинополь был второй столицей и назывался Вторым Римом. Вошло в употребление называть «патриархами»[167] епископов этих городов, кроме Римского, за которым преимущественно осталось название «папы», употреблявшееся доселе без отличия и не означавшее никакого преимущества власти. Константинопольский Собор был признан Вселенским – как по важности его определений, так и потому, что весь Запад единодушно принял их.

Святитель Григорий Богослов, архиепископ Константинопольский.

Первая половина XVIII в. Монастырь Симонопетра

Еще во время заседаний некоторые епископы начали спорить о правильности назначения Григория. Григорий неохотно принял сан епископа и постоянно тосковал о тихой, уединенной жизни, так как имел слабое здоровье и часто болел. Ему еще не было шестидесяти лет, но святой ходил уже весь согбенный, его седая голова склонялась на грудь, а лицо запечатлело следы трудов, лишений, душевной борьбы. Только надежда быть полезным удерживала его в столице. Когда же по поводу его назначения возник ропот, то он сказал: «Пастыри Христовой Церкви! Стыдно вам враждовать и спорить, когда вы других должны учить любви и миру. Прошу вас, устройте мирно дела Церкви; если я причина волнения, то, как пророка Иону, бросьте меня в море; и утихнет буря, которую не я воздвиг. Отнимите у меня престол, изгоните меня; я на все согласен и довольно удручен болезнью, чтобы жаждать тихой, спокойной жизни».

Затем он упросил и Феодосия отпустить его и после окончания Собора простился с паствой, которая глубоко скорбела о разлуке с ним. Вместо него избрали Нектария, человека благочестивого, но еще не принявшего Святого Крещения. Он крестился в соборной церкви и, облеченный в белые одежды новопросвещенного, был провозглашен епископом. Но его избрание не обошлось без смут: Римская Церковь покровительствовала недостойному Максиму (Цинику) и не хотела Нектария. По этому поводу (и другим) некоторое время существовал разрыв между Востоком и Западом.

Менее трех лет продолжалось святительство Григория Богослова, но и в это время он убедительным словом и примером много сделал для паствы, которая так долго была волнуема ересью. Его святую деятельность продолжил через шестнадцать лет величайший проповедник христианской Церкви Иоанн Златоуст.

Оставив Константинополь, Григорий прежде всего посетил Назианз, чтобы устроить там дела Церкви. В Кесарии произнес надгробное слово своему другу Василию и потом удалился в сельцо Арианз, место своего рождения. Из всего отцовского имения он сохранил лишь небольшой дом, окруженный густым, тенистым садом, через который протекал светлый ручей. В этом тихом убежище он провел последние восемь лет жизни. Часто ждали его на Соборы, но Григорий, слабый и больной, только письменно принимал участие в делах Церкви. Он вел жизнь самую строгую, подвижническую. Но молитва и занятия, с молодости любимые, услаждали его одинокую старость. Он любил в звучных стихах излагать воспоминание о прошедшей жизни: описывать и счастливое детство в родительском доме, и нежную дружбу с Василием, пустынные труды, скорби и немощи души среди бурь житейских. «Изнуренный болезнью, – писал он, – я в стихах находил отраду, как престарелый лебедь, пересказывающий сам себе звуки крыльев». Во всех его сочинениях проявляется нежное, любящее сердце, душа, озаренная благодатью свыше. Описывает ли он прелесть видимой природы, движения души, говорит ли о назначении человека, он пламенным сердцем возносится к Творцу и Подателю благ, посвящая Ему свое богатство – дар слова, которым он дорожил больше, чем богатствами и величием мира. Великий святитель отошел к Господу около 390 года, завещав бедным свое скудное имущество.

Он оставил много замечательных сочинений: писем, стихотворений, проповедей, возражений против лжеучений, толкований Писания[168].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.