Отчаяние

Отчаяние

Я оставался в стороне, и были у меня причины

На ненависть большую к себе, чем ненависть к тебе.

Ты говоришь: «Спокоен будь, жизнь – лишь сон,

Когда она заканчивается, уходят ночи призраки.

И если жизнь была бы мирным сном, она была б прекрасна,

Но жизнь – ночной кошмар ужасный».

Однажды видел Время я: угрюмое и грубое лицо,

Обрубленные уши, обезьяний лоб,

Нос сморщенный и борода, непрестанно теребимая.

И вспомнил я всех благородных

И величественных, прошедших и исчезнувших,

И сказал: «Время мое ушло».

* * *

Случилось так, что в 61 году (971 г.) после длительного отсутствия я снова побывал в некоторых багдадских обществах. Там уже не было тех, кто заполнял их раньше, чьи беседы приносили жизнь и блеск в эти комнаты. Я встретил только нескольких из прежних, и, когда мы заговорили, оказалось, что те истории, которые я так любил, уже почти забыты.

В доме судьи Мухаммеда из Хашимитов мы говорили о величии и многолюдности Багдада во дни Муктадира. Я рассказал о книге, которую видел у Мухаллаби, описание Багдада времен Муктадира, в которой был приведен перечень десяти тысяч городских бань и указана численность жителей, судов и кочевого населения, а также то, сколько ячменя, пшеницы и подобных им товаров продавал город. Чтобы судить о богатствах того времени, следует сказать, что продавцы льда платили тогда лодочникам по тридцать или сорок тысяч дирхемов ежедневно только за его доставку.

Теперь это кажется немыслимой суммой, сказал судья. Но, как он слышал от одного старика, в 45 году число жителей и зданий, по строгому подсчету, составляло лишь десятую часть того, что было во дни Муктадира (тридцатью годами ранее).

Мы говорили о том, как все оскудело, и как беспокойны люди, какими жалкими они стали, называя это заботой о надежности или практичностью, и как не хотят теперь рисковать новые дельцы, и с какой неохотой помогают попавшим в беду.

Мы решили, что перемены произошли оттого, что стало меньше денег.

«В те времена, если в столицу прибывал ученый, – сказал Абу Хасан ибн Юсуф, – люди посылали ему около тысячи дирхемов, чтобы тот ни в чем не нуждался. А теперь – только несколько дней назад ко мне приходил человек славного рода, и его рассказ о собственной нищете было больно слушать. Для того чтобы начать все заново, ему нужно было тридцать или сорок дирхемов, и я не мог вспомнить никого, кто бы наверняка пожертвовал эту сумму. И в том же году, когда нас посетил друг самого Абу Хашима Джубая, мы обращались к некоторым людям за помощью, но безрезультатно.

На улице, где я жил, – продолжал он, – улице Маравейхи, живут бывшие управители и чиновники, землевладельцы и дельцы, и я подсчитал, что их общее богатство составляет четыре миллиона динаров. Теперь же на этой улице, за исключением только Абу Урбана, нет никого, кто бы владел больше четырех тысяч дирхемов».

* * *

«Однажды я говорил с Абу Хасаном, секретарем Ахваза, человеком достойным и мудрым, благородным и знающим свое дело. Он управлял Ахвазом при Абу Абдулле Бариди, после – при Муиззе аль-Дауле, затем – Басрой при Абу Касиме Бариди и при Мухаллаби. Он знал душу тех времен и сам испытал их заботы и превратности.

Мы рассуждали о расцвете и упадке, о равнодушии друзей к человеку, потерявшему свое богатство, и я вспомнил слова Ибн Фурата: «Всевышний благословляет людей, которых я не знаю и которые не знают меня». И другое изречение: «Вот все мои беды, и причиной каждой из них без исключения был кто-то, к кому я был добр».

– Такова истина наших времен, – сказал Абу Хасан. – Но она стала ею недавно. Прежде друзья были преданными друзьями. И есть любопытное следствие этого упадка человеческой натуры, этой утраты идеала дружбы, – люди готовы довериться любому незнакомцу, приняв его за надежного человека, и в то же время считают, что те, кого они знают, те, кого они называют своими друзьями, приносят им вред.

Причина в том, что они ждут от других того, чего не сделали бы сами. Когда кто-то проявляет доброту по отношению к другому, тому нравится получать помощь, но в то же время у него возникает легкое чувство обиды. Если помогать ему постоянно, он становится жалким и подобострастным. С другой стороны, если он хочет вернуть столько же, сколько получил, начинается открытая война, и скоро начнутся неприятности – если не явная злоба, то надуманные подозрения и непонимание, которые невозможно будет рассеять. Если вы близкие друзья, доверие становится опасным, потому что беда может сложиться из враждебности и знаний о ваших делах. Поэтому незнакомых людей опасаешься меньше. Даже уличный вор – меньшая угроза: он беспристрастен, ему все равно, ваши ли это деньги или кого-либо еще. Но величайшая опасность – грабитель, которому нужны именно вы.

Поэтому в наше время мой совет для благоразумного человека таков: чем меньше у тебя знакомых, тем лучше, меньше врагов, которых следует опасаться. Ибн Алва ясно говорит об этом в своих стихах:

Ни с кем не знайся:

Станет друг твоим врагом.

За трапезами ты съедаешь яд, —

Знай: от него ты можешь умереть.

Человеческая природа становится жалкой в своей зависти. Я слышал, как это говорил Хасан-астролог, правитель Ахваза. В прежние времена зависть к благополучию заставляла достигать того же, зависть к знаниям – учиться самому, зависть к щедрости – поступать так же. Но в наши дни, когда люди – жалкие создания, неспособные к состязательности, они скорее разрушат то, что их превосходит. Богатого человека они постараются разорить, образованного обвинят в упрямстве заблуждений, а щедрого – в поиске выгоды и выставят его подлецом.

Если кто-то из старшего поколения рассказывает истории о своем времени (обычно это истории о великодушии и доброте, богатстве, доблести, терпении, роскоши и высоких идеалах), будучи людьми, неспособными понять подобное, ему просто не верят или, по крайней мере, считают, что он сильно преувеличивает.

Причиной всему этому – порочность нашего времени, все вырождается. Желания меняются к худшему, старое износилось.

Никто больше не стремится к великому. Все слишком заняты заработком, чтобы думать о таких вещах, и довольствуются удовлетворением своих животных потребностей. Мы живем, как было предсказано: времена становятся хуже, а люди сложнее, пока Судный день не отделит осадок. Как сказал однажды поэт Мутанабби:

Они жили во времена расцвета

И были счастливы.

А нам досталось

Тяжелобольное время.

Мы живем в такое время, когда человек получит лучшего зятя, выдав дочь за могилу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.