Свободомыслие на «житейском уровне»
Свободомыслие на «житейском уровне»
В традиционном бесписьменном обществе свободомыслие проявляется двояко: на уровне поведения (поступки, идущие вразрез с установившимися нормами) и на уровне суждений, не поднимающихся, впрочем, до целостной системы взглядов (высказывания и оценки, не совпадающие с принятыми в данном коллективе взглядами и представлениями).
Первобытная, или «народная», культура Месопотамии была устной; о древнемесопотамском фольклоре можно судить по записям, сделанным представителями «элитарной» культуры, но следует помнить, что тексты, бытующие устно, и те же тексты, записанные в ознакомительных, учебных или иных целях, представляют собой явления разного порядка. Тем не менее клинописные документы проливают свет и на культуру более отсталой части населения Месопотамии.
В традиционном обществе нестандартные идеи редко высказываются открыто и еще реже письменно фиксируются. Вот почему в клинописных текстах можно указать, пожалуй, лишь на одну предположительно «народную» загадку, выдающую по меньшей мере безразличное отношение говорящего к дворцу: «Прибавится — [никто] не богатеет, уйдет — [никто] не обеднеет. [Что такое? Ответ: ] имущество царя». Впрочем, и здесь нельзя с уверенностью сказать, является ли это проявлением индивидуальной мысли или отношением, характерным для каких-то определенных, возможно широких, слоев общества.
Несравненно чаще несогласие с общепринятыми представлениями и нормами морали, не находя словесного оформления, реализовывалось в поведении людей. Древнемесопотамские юридические тексты сообщают о всевозможных поступках, подразумевающих дерзновенное пренебрежение отдельных индивидов к традиционным ценностям, законам и общественной морали. Особенно интересны случаи нарушений ритуальных и религиозных запретов, что было не столь уж редким явлением в повседневной жизни обитателей Месопотамии. Надписи на межевых камнях содержат ужасные проклятья по адресу тех, кто попытается незаконно изменить границы владений в свою пользу. Тем не менее смельчаков, решавшихся на это, судя по всему, находилось предостаточно. При заключении договоров и сделок часто давались торжественные клятвы, божественные кары должны были обрушиться на голову нарушителя. Слишком многих, однако, эти угрозы не останавливали, и клятвопреступление было весьма распространенным явлением на всем Ближнем Востоке (особенно в Урарту).
Поразительный пример пренебрежения ко всем мыслимым божественным и человеческим проклятьям и наказаниям — ограбление могил, практиковавшееся в древности почти повсеместно. Сегодня трудно представить, что значило тогда решиться на подобное святотатство: человек преодолевал не просто «технические препятствия», главное — нужно было побороть в себе страх перед могучими таинственными силами, охраняющими усопших. Об ограблении могил в древней Месопотамии из текстов известно очень мало, но археологические данные позволяют думать, что гробокопатели встречались и среди шумеров, вавилонян и ассирийцев. Правда, в Месопотамии гробокопательство, пожалуй, не носило столь кощунственного характера, как в Египте, где грабители иной раз посягали на самое божество — мумии фараонов. Зато в клинописных источниках постоянно говорится о покушениях на храмовое имущество, т. е., по тогдашним представлениям, на имущество бога. От старовавилонского времени (XIX–XVI вв. до н. э.) сохранился любопытный протокол разбирательства дела о краже одеяния и головной повязки у божества, т. е. у культовой статуи, находившейся в храмовом святилище. Некто украл наряд богини Нинмарки, покровительницы правосудия, в храме которой происходили заседания суда; в одежду вор вырядился сам, а головную повязку обменял на финики.
Известно, что кощунственные действия порой сопровождались особыми ритуалами, своего рода «контрмагией», которая должна была предотвратить последствия нарушения освященных временем запретов и установлений. Однако в экстремальных случаях вроде описанного выше преступник едва ли мог рассчитывать на то, что его заклятий будет достаточно, чтобы отвести гнев божества.
Причины нарушения ритуальных и религиозных запретов, по-видимому, лежат в области материальных интересов людей. Именно под давлением обыденных житейских потребностей, практических нужд и интересов шумеры и вавилоняне, преследуя определенные материальные и иные выгоды, пренебрегали принятыми нормами поведения, проявляли скептицизм, а в отдельных случаях приходили к отрицанию традиционных представлений о богах, о святости и незыблемости общественных установлений.