2. О втором уровне богослужебной певческой системы

2. О втором уровне богослужебной певческой системы

Переходя от статического описания системы богослужебного пения к описанию динамическому, мы вступаем в область взаимодействия различных уровней певческой системы, что позволяет рассматривать эти уровни как стадии единого процесса развертывания Иисусовой молитвы. Начальным моментом развертывания молитвенных уровней является возникновение Типикона, и только вскрыв механизм этого возникновения, мы сможем получить ключ к пониманию мелодических структур, составляющих телесный уровень богослужебной певческой системы.

Подобно тому, как «Предсущий является началом и пределом всего существующего: началом — в качестве причины, пределом же — в качестве цели»[17], так и Иисусова молитва, как молитва-образец, молитва-источник, молитва-венец всех молитв, является началом и пределом Типикона, построенного по образцу (??????? — «следующий образцу») Иисусовой молитвы и представляющего собой свод образцов молитвенных последований. Типикон возникает из Иисусовой молитвы, как из единого источника молитвенной энергии, и стремится к ней, как к пределу и цели всякого молитвенного подвига. Процесс развертывания Иисусовой молитвы в Типикон может быть описан при помощи прокловской триады пребывания, исхождения и возвращения, отображающей диалектику взаимоотношения единого и многого. Конкретное раскрытие смыслов, заложенное в единообразном повторении слов Иисусовой молитвы, превращается в молитвенное многообразие, регламентируемое Типиконом, и через приведение этого многообразия к упорядоченному единству молитвенного континуума, осуществляемому Типиконом же, снова возвращается к первоначальному единообразию, присущему Иисусовой молитве. С этой точки зрения, Типикон может быть понят как эманация Иисусовой молитвы, а переход Иисусовой молитвы в Типикон и Типикона в Иисусову молитву может рассматриваться как процесс круговращения, являющийся неотъемлемым свойством всякой эманации, согласно формуле Прокла, утверждающей, что «все эманирующее из чего-то и возвращающееся имеет циклическую энергию»[18]. В то же самое время в соотношении Иисусовой молитвы и Типикона можно увидеть действие герменевтического круга, регулирующего противоречия между целым и его частями.

Однако в православной аскетической практике идея кругообращения обретает неожиданно конкретное, жизненное содержание, ибо, согласно святоотеческому учению, молящаяся душа совершает именно кругообразное движение, что подтверждается в аскетическом опыте и о чем свидетельствует следующий текст «Ареопагитик»: «Души же движение бывает кругообразным, когда она, отвращаясь от внешнего мира, уходит внутрь себя и, сосредоточивая воедино свои разумные силы, пребывает как бы в некотором постоянном круговращении, посредством которого она и отвращается от множественности внешнего мира и сначала собирается в себе самой, затем же, как бы обрев внутреннее единство, сводит воедино объединяющие силы единения, чтобы направиться к все превышающему Прекрасному и благому, самотождественному, безначальному и бесконечному»[19]. Этот путь круговращения, по которому душа идет от множественности внешнего мира к внутреннему духовному единству, противоположен пути прямолинейного движения, следуя по которому, душа, обращаясь во вне, вступает в соприкосновение со множеством вещей внешнего мира, и именно навык этого душевного кругообращения составляет суть аскетической дисциплины.

Интересно отметить, что факт кругообразных движений, совершаемых душой, стремящейся погрузиться в себя, подтверждается и некоторыми современными исследованиями. Так, пытаясь проследить направление движения сознания через анализ содержания сновидений, Юнг приходит к выводу: «Этот путь не прямолинейный, а, по всей видимости, цикличный. Точное знание доказало, что это спираль: мотивы сновидений через некоторые промежутки все вновь возвращаются к определенным формам, которые своим характером указывают на центр. Сновидения как манифестации бессознательных процессов вращаются или циркулируют вокруг середины и приближаются к ней со все более явственными и обширными амилификциями. Из-за многообразия символического материала поначалу трудно вообще увидеть здесь какой-нибудь порядок. При ближайшем рассмотрении ход развития обнаруживает себя как циклический или спиралевидный»[20].

Если круговращение, описанное Юнгом, является результатом стихийного, бессознательного погружения души в себя, то круговращение молящейся души есть сознательное, целенаправленное движение к единому внутреннему центру, куда не могут проникнуть ни чувства, ни мысли, ни представления и где осуществляется подлинное поклонение Богу в духе и истине. Представляя собой предельную смысловую структуру, слова Иисусовой молитвы являются последним рубежом, за которым кончается все словесное, все умопостигаемое и чувственновоспринимаемое, подойдя к которому, человеку не остается ничего другого, как только снова и снова повторять молитвенные слова, как бы стучась в дверь запредельного в надежде на то, что когда-нибудь эта дверь будет открыта. Повторение слов Иисусовой молитвы заставляет сознание, привыкшее постоянно плутать между предметами, переходя с одного на другое, вновь и вновь возвращаться к порогу беспредметного. Именно повторение слов Иисусовой молитвы образует круговое движение, и если человеку удается сконцентрировать все свое сознание в этой молитвенной формуле, то слившееся с Иисусовой молитвой сознание начинает молитвенно вращаться вокруг непроницаемого для мыслей и чувств духовного центра, проникнув в который, человек соединяется с Богом. Вовлеченное в круговращение молитвы сознание во всей полноте своего содержания превращается в единый молитвенный континуум, который можно представить как ряд расширяющихся концентрических кругов, охватывающих все более и более обширные области священных символов. На практике эти расходящиеся концентрические круги реализуются как суточный, седмичный и годичный богослужебные круги, каждый из которых расширяет информационную сферу Иисусовой молитвы за счет подключения различных групп явлений, в которых и через которые Христос призывается и прославляется.

Молитвословия суточного круга с его службами первого, третьего, шестого и девятого часа расширяют информационное поле Иисусовой молитвы через подключение памяти о событиях последнего дня земной жизни Спасителя, ибо службы суточного круга соответствуют различным моментам этого дня. Так, служба первого часа соответствует моменту, когда Христос был приведен от Каиафы к Пилату. Служба третьего часа посвящена воспоминанию об осуждении Христа Пилатом, в шестой час вспоминаются крестные страдания, а служба девятого часа установлена в память крестной смерти Спасителя.

Дальнейшее расширение информационного поля Иисусовой молитвы осуществляется в молитвословиях седмичного круга через подключения к ней прославления чинов, образующих Церковь Христову, ибо каждый день седмицы посвящен памяти и прославлению какого-то определенного чина. Понедельник посвящен Бесплотным Ангельским Силам, вторник — ветхозаветным пророкам, и особенно пророку и Крестителю Господню Иоанну, четверг — апостолам и преемникам их служения, суббота — всем святым и всем в вере почившим. Среда и пятница посвящены поклонению Животворящему Кресту, ибо в среду Господь был предан, а в пятницу претерпел крестную смерть. Наконец, воскресный день, называемый еще днем Господним, посвящен памяти и прославлению Воскресения Христова. Кроме того, службы каждого дня седмицы, а воскресения, среды и пятницы особенно, содержат прославления Пресвятой Богородицы как постоянной Предстательницы и Заступницы за всех христиан пред Престолом Сына Своего.

В молитвословиях годичного круга совершается переход от общего прославления Христа, Богородицы и Церкви Христовой в лице образующих ее чинов к прославленнию частному, ибо каждый день года посвящен воспоминанию и прославлению определенного события в жизни Христа, или Богородицы, или конкретного святого, или конкретной чудотворной иконы, или конкретного события в жизни Церкви. Таким образом, призывание Христа, составляющее сущность Иисусовой молитвы в годичном богослужебном круге, осуществляется через призывание и прославление всех тех, в ком Он особенно прославился. Немощное молитвенное призывание отдельного верующего усиливается через посредство тех, кто имеет дерзновенную молитвенную силу, и, обращаясь к бесчисленному сонму святых, молящийся обращается не только к ним, но через них и к самому Господу. Вот почему каждое молитвословие помимо конкретного адресата — будь то конкретный святой, конкретная икона или конкретное событие священной истории — всегда адресуется еще и ко Христу, и тем самым каждое молитвословие таит в себе Иисусову молитву. Ангелы, пророки, святые, чудотворные иконы, события священной истории, существующие сами по себе в сознании, не причастном к молитве, вовлекаясь в круговращение Иисусовой молитвы, преобразуются в единый молитвенный континуум, в котором многообразие молитвенных адресатов сводится в конечном итоге к одному-единственному адресату. Именно в этом смысле следует понимать утверждение, что все молитвословия Типикона могут быть сведены к повторению слов Иисусовой молитвы.

Каждый богослужебный круг представляет собой определенное количество текстов, которые, в зависимости от принадлежности к тому или другому кругу, прочитываются и пропеваются или в течение дня, или в течение недели, или в течение года. Таким образом, молитвенный континуум реализуется как определенная последовательность молитвенных текстов, повторяющихся с разной периодичностью и входящих в разные комбинации друг с другом. Именно эти тексты, в той части, в какой они существуют исключительно как поющиеся тексты, являются отправным моментом мелодики богослужебного пения, представляя собой артикуляционную основу, на которой возникают интонационные структуры. Под артикуляционной основой здесь будет подразумеваться не артикуляция отдельно взятого слова, но артикуляция текстов, складывающихся в определенные комбинации. Другими словами, под артикуляцией будет пониматься структура текстового континуума, образуемая совмещением богослужебных кругов. Тем самым необходимо должно быть расширено и понятие интонации, которым будет обозначаться не конкретная интонационная структура, но общее интонационное состояние, или интонационный строй, объединяющий различные интонационные структуры в единую интонационную систему. Именно эта единая интонационная система и является сущностью такого фундаментального понятия богослужебного пения, как распев.

По существу, распев представляет собой мелодический континуум, возникающий из интонирования континуума молитвенных текстов и полностью обусловливаемый этими текстами. Уже в самом слове «распев» заложена эта обусловленность, ибо процесс распевания требует некоего объекта, подлежащего распеванию, — будь то отдельный слог, слово, текст или группа текстов. Однако сразу же необходимо уточнить, что именно в молитвенных текстах является объектом, подлежащим процессу распевания, или, другими словами, каким образом мелодическая структура должна соответствовать молитвенному тексту с тем, чтобы вся совокупность мелодических структур воспринималась как единый континуум. Согласно господствующим ныне представлениям, мелодическая структура должна передавать эмоциональное и психологическое состояние, заложенное в молитвенном тексте, однако именно применение принципа эмоционально-психологической передачи текста на практике привело к разрушению распева как единой интонационной системы. Стало быть, существование распева может быть обеспечено только тогда, когда мелодическая структура, предназначенная для распевания данного молитвенного текста, апеллирует не к индивидуальным параметрам текста, не к тому, что эмоционально выделяет этот текст среди других текстов, но к тому, что является общим для всех текстов, что объединяет данный текст со всеми другими текстами. Общим же для всех молитвенных текстов является скрыто присутствующая в них Иисусова молитва — о чем говорилось уже выше, а это значит, что мелодическая структура должна, минуя внешний индивидуальный облик текста, апеллировать к таящейся в нем Иисусовой молитве. Таким образом, мелодика богослужебного пения предназначена не для воссоздания душевной эмоционально-психологической атмосферы молитвенного процесса, но для приобщения к внутренней сущности молитвы, то есть к самому ее духу.

Говоря об обусловленности мелодики богослужебного пения молитвенными текстами, следует иметь в виду, что речь идет не о внешней обусловленности, но об обусловленности внутренней. Эта внутренняя обусловленность порождает не поверхностные соответствия, но соответствия глубинные, которые внешнему эмоциональному восприятию могут представляться как отсутствие соответствий или как вообще нечто неадекватное. Ощущение неадекватности порождается, в частности, кажущимся несоответствием между единообразием мелодических структур распева и эмоциональным многообразием молитвенных текстов. Однако соответствия следует усматривать не в прямом совпадении эмоционального характера мелодической структуры с эмоциональным характером текста, интонируемого данной структурой, но в том, что вся совокупность мелодических структур, образующих мелодический континуум, воспроизводит структурную артикуляцию текстового континуума и, существуя как бы параллельно текстовому континууму, может истолковываться как его аналог. С этой точки зрения, и текстовой и мелодический континуумы представляют собой лишь различные фазы развертывания единого молитвенного континуума, порождаемого внутренним творением Иисусовой молитвы. Но если текстовой континуум знаменует собой стадию исхождения единого молитвенного флюида во множественность содержания различных молитвословий, то мелодический континуум знаменует стадию возвращения множественности текстов к единству Иисусовой молитвы. Таким образом осуществляется циклическая полнота молитвенной эманации.

Из сказанного становится более понятным, что процесс пения в богослужении не есть нечто внешнее, эстетически раскрашивающее и облегчающее восприятие молитвенных текстов, но представляет собой внутренне необходимое, неотъемлемое и органическое свойство молитвенного континуума. Оно замыкает процесс молитвенной эманации, в котором пребывание, исхождение и возвращение следует понимать как творение молитвы без посредства слов, молитвенное слово, порождаемое внесловесным творением молитвы, и молитвенное интонирование слов. Эта триада может быть представлена так же, как смысл, текст, раскрывающий данный смысл во всех частностях, и мелодическая интонация, обобщающая частности и возвращающая изначальное единство смысла.

Суть же соответствия слова и мелодии в богослужебной певческой системе заключается в том, что мелодический континуум повторяет и отображает кругообразную структуру текстового континуума. Если текстовой континуум есть прежде всего круг текстов, то мелодический континуум есть круг мелодических структур, и если текстовой круг находит конкретное воплощение в суточном, седмичном и годовом богослужебных кругах, то мелодический круг находит свое воплощение в принципе осмогласия. Принцип осмогласия разделяет единый мелодический материал певческой системы на восемь гласов, или восемь мелодических категорий, каждая из которых закреплена за определенной неделей года. Таким образом, каждый из восьми гласов господствует на протяжении одной недели, в результате чего образуется восьминедельный круг чередования гласов — так называемый гласовый столп. Этот столп, образуемый чередованием восьми гласов, и является мелодическим аналогом круга, образуемого молитвенными текстами. Мелодический континуум воспроизводит кругообразную структуру текстового континуума, и именно этим — и только этим — обеспечивается соответствие слова и мелодии в богослужебной певческой системе.

Однако осмогласие не просто воспроизводит циклическую структуру, образуемую текстами, но вносит в нее принципиально новое качество. Если текстовой континуум представляет собой ряд богослужебных кругов, соотнесенных с конкретными календарными реалиями дня, недели и года, то мелодический континуум состоит из одного-единственного круга. Причем круг этот никак не связан ни с астрономическими, ни с календарными периодами, но представляет собой выход за пределы времени и выражает состояние пребывания вне каких-либо периодов и сроков. Число восемь в православной традиции есть число вечности и будущего века, и поэтому восьминедельный период, в который осуществляется полный цикл восьми гласов, символизирует собой вечное, вневременное круговращение Иисусовой молитвы. Осмогласный мелодический круг образует как бы купол вечности, осеняющий собой календарно-астрономические круги молитвенных текстов. Таким образом, в едином молитвенном континууме слово и мелодическая структура выполняют различные функции и заключают в себе различные аспекты единого смысла. Текстовой континуум заключает в себе имманентный аспект смысла, мелодический же континуум заключает в себе трансцендентный аспект смысла. Соединение трансцендентного и имманентного аспектов единого смысла и является сущностью соединения слова и мелодии в богослужебной певческой системе.

Эта мысль может быть проиллюстрирована на примере иконы «Троица» преподобного Андрея Рублева, где изображение чаши, престола и трех сидящих ангелов вписано в восьмиугольник, образованный подножием кресел, горой и зданием. Конкретное изображение лиц и предметов, вписанные в геометрическую фигуру, символизирующую вечность, можно рассматривать как иконографический аналог богослужебной певческой системы, в которой текст выполняет функцию конкретного изображения, а мелодии осмогласия — функцию геометрической фигуры, придающей изображаемому вечное, непреходящее значение.

Являясь взаимодополняющими аспектами единого смысла, текстовой и мелодический континуумы представляют собой абсолютно равнозначные и равноправные величины, однако, с точки зрения процесса эманации Иисусовой молитвы, текстовой континуум предшествует мелодическому континууму и до некоторой степени может рассматриваться как причина последнего. Текстовой континуум соответствует стадии исхождения, а мелодический континуум — стадии возвращения, и, подобно тому, как никакое возвращение невозможно, если прежде того не будет совершено исхождение, так же невозможен процесс мелодического интонирования, если нет слова, составляющего артикуляционную основу этого интонирования. Вот почему в рамках богослужебной певческой системы принципиально невозможно возникновение мелодической структуры, имеющей самодовлеющее значение и существующей вне слова или помимо слова. Мелодическая структура есть лишь форма существования слова, и как таковая она не только целиком и полностью обусловливается структурой слова, но и получает через него свое бытие. Такое положение вещей полностью исключает произвольное или случайное соединение слова и мелодической структуры, в силу чего определенная мелодическая структура навсегда закрепляется за определенным словом, а слово может иметь только один-единственный способ мелодического интонирования, исключающий какие бы то ни было варианты. В богослужебной практике это выражается в том, что каждому тексту приписывается определенный глас, и такое раз установленное единство текста и мелодии никогда не может быть расторгнуто. Таким образом, порядок следования мелодических структур определяется порядком следования текстов. И когда выше говорилось о том, что каждый из восьми гласов господствует на протяжении одной недели, то это означает, что в богослужениях этой недели концентрируются тексты, имеющие предписания данного гласа. Стало быть, соответствие текстового и мелодического континуума проявляется не только в воссоздании мелодическим континуумом кругообразной структуры текстового континуума, но и в прямой связи каждого конкретного текста с конкретной мелодической структурой.

Каждое конкретное богослужение, совершаемое в определенный час суток, определенный день седмицы и года, неизбежно должно использовать соответствующие данному моменту тексты суточного, седмичного и годичного богослужебных кругов. И основное практическое назначение Типикона заключается именно в том, что он содержит указания порядка последования и соединения прочитываемых и пропеваемых текстов, принадлежащих к различным богослужебным кругам. Богослужебные круги имеют различные, не совпадающие друг с другом периоды обращения, и это приводит к тому, что возникают все новые и новые комбинации текстов. Содержание Типикона фактически сводится к описанию этих комбинаций текстов, которые в сочетании с предписанными Типиконом же священнодействиями образуют порядок, или чин, каждого конкретного богослужения. Типикон, таким образом, регламентирует порядок, или чин богослужений, и последование мелодических структур, составляющее часть общего богослужебного порядка, или чина, поэтому также полностью регламентируется и организуется указаниями Типикона. Последование богослужебных мелодических структур, или богослужебный мелодический чин, есть не что иное, как форма богослужебного пения, и, стало быть, механизмом формообразования в богослужебном пении является Типикон и содержащиеся в нем уставные указания. Богослужебно-певческая форма есть результат соединения богослужебного устава, слова и мелодии, и все, что выходит за рамки этого единства и что может быть истолковано как собственно мелодическая или чисто мелодическая форма, перестает относиться к области богослужебного пения и переходит в область ведения анализа музыкальных форм.

Каждое конкретное богослужение есть некое законченное в себе целое. Это целое может быть рассмотрено как самостоятельная форма, образуемая определенной последовательностью священнодействий, текстов и мелодических структур. И в то же самое время это законченное в себе целое, эта самостоятельная форма всегда будет являться лишь частью более обширного целого, лишь фрагментом более обширной формы. Отдельное богослужение, объединяясь с другими богослужениями, образует различные богослужебные круги, совокупность богослужебных кругов образует иерархию богослужебных чинов, иерархия богослужебных чинов образует единый молитвенный континуум, включающий в себя все богослужебные чины круга и всю сумму богослужений. Так же обстоит дело и с богослужебными певческими формами, ибо каждая законченная в себе мелодическая форма всегда будет являться частью более развернутой мелодической формы, и это постоянное надстраивание и наслаивание все более и более обширных мелодических форм приводит к появлению некоей сверхформы, или гиперформы, тяготеющей к бесконечности.

Здесь следует хотя бы вскользь коснуться весьма важного различия, пролегающего между музыкальными формами и формами богослужебного пения. Музыкальная форма есть всегда замкнутое в себе целое. Эта замкнутость происходит от того, что смысловой центр тяжести находится внутри музыкальной формы, и вся форма обретает равновесие за счет собственных внутренних возможностей. Именно в силу этой самозамкнутости музыкальная форма в конечном итоге может быть понята как вещь. Даже в том случае, когда музыкальная форма является частью цикла — сонаты, симфонии или сюиты, — даже тогда принцип замкнутости остается нерушимым, и цикл представляет собой ряд замкнутых на себе форм или ряд вещей, лишь объединенных какой-либо внешней идеей. В отличие от музыкальной формы форма богослужебного пения будет всегда разомкнутой формой, ибо смысловой центр всегда будет находиться за ее пределами, в силу чего, будучи самостоятельным целым, богослужебная певческая форма в то же самое время всегда стремится перетечь в более обширную и развернутую форму, которая, в свою очередь, тяготеет к еще более обширным и более развернутым формам. Эта тенденция к постоянному перетеканию заставляет говорить о богослужебной певческой форме не как о вещи, но как о потоке. Богослужебная певческая форма, понимаемая как непрерывный мелодический поток, или поток мелодических форм, является максимально адекватным звуковым воплощением таких характерных свойств молитвенного континуума, как его постоянство, непрерывность и кругообразность.

С другой стороны, богослужебные формы, регламентируемые Типиконом, имеют еще одну очень важную особенность. Каждое богослужение включает в себя тексты, относящиеся к суточному, седмичному, годовому кругу, а также использует мелодии осмогласия, предписанные данным текстом, в результате чего каждое богослужение соединяет и задействует в себе практически все круги молитвенного континуума, а это приводит к тому, что, являясь лишь частью всеобщего молитвенного континуума, богослужение в своей структуре содержит полное отражение структуры всего молитвенного континуума. Таким образом, структура молитвенного континуума может быть уподоблена гигантской голограмме, ибо любая его часть заключает в себе целое. Принцип голограммы распространяется и на богослужебные певческие формы, ибо каждая мелодическая форма, находящаяся в едином мелодическом потоке и составляющая его часть, отражает в своей структуре целостную структуру всего потока. Связь целого с частью, а также актуализация целого в части осуществляется Типиконом, вернее, тем механизмом, который заключен в его уставных указаниях. И именно Типиконом обеспечивается соответствие структуры потока богослужебных мелодических форм структуре единого молитвенного континуума.

Поток богослужебных мелодических форм представляет собой не более чем звуковое отражение структуры молитвенного континуума, и поэтому существование этого потока целиком и полностью обусловлено существованием самого континуума. Фундаментом молитвенного континуума является повторение слов Иисусовой молитвы, вовлекающее душу в молитвенное круговращение. Кругообразное движение души есть показатель третьего образа молитвы, и здесь мы вновь должны вернуться к проблеме трех образов молитвы, уже частично затронутой в предыдущей главе. Теперь учение о трех образах молитвы должно быть дополнено учением о трех видах молитвенных движений души, содержащимся в IV главе трактата «О Божественных Именах», ибо, согласно святоотеческой традиции, каждому образу молитвы соответствует определенное движение души, и именно эти душевные движения являются ближайшими и непосредственными причинами возникновения тех или иных принципов организации мелодических форм.

Существование молитвенного континуума, а следовательно, и существование потока богослужебных мелодических форм возможно только на основе третьего образа молитвы, и поэтому описание молитвенных движений души целесообразно начать именно с этого образа. Третий образ молитвы характеризуется «низведением ума в сердце», и это низведение сопровождается кругообразным движением души, которое возникает при сосредоточенном повторении слов Иисусовой молитвы и при котором осуществляется отрешенное от всего умопостигаемого и чувственновоспринимаемого погружение в себя. Так как только в условиях такого молитвенного процесса образуется молитвенный континуум, то такая молитва должна почитаться абсолютной, предельной молитвой, в то время как молитвы второго и первого образа следует рассматривать или как ступени достижения этой молитвы, или же как стадии ее утраты и разрушения. Эту утрату и это разрушение прежде всего можно усмотреть в утрате душой ее кругообразного движения и в разрушении целостности и единства молитвенного континуума.

Так, во втором образе молитвы кругообразному движению души, образуемому повторением слов Иисусовой молитвы, начинают препятствовать образы предметов и явлений, которые отвлекают сознание от молитвенных слов и выпрямляют движение души, стремясь вывести ее из себя самой во вне. Молящийся усилием воли должен снова и снова сосредоточивать свое сознание на словах Иисусовой молитвы, в результате чего уже выпрямившееся было движение души вновь обретает кругообразность. Эта постоянная борьба между прямолинейным движением, провоцируемым внешними образами предметов и явлений, и движением кругообразным, сопровождающим погружение души в себя, разрушает постоянное поступательное вращение и превращает движение по кругу в движение по спирали. Нарушение строго кругообразного движения души приводит к разрушению целостности молитвенного континуума и постепенному распадению его на отдельные фрагменты. Вторгающиеся образы внешних предметов и явлений раздробляют целостную природу молитвенного континуума и нарушают господствующий в нем принцип голограммы, в результате чего разрушается единство части и целого. Все это приводит к тому, что само существование молитвенного континуума приобретает мерцательный, эпизодический характер, а актуальное переживание этого континуума постепенно подменяется интеллектуальным умозрением.

Наконец, первый образ молитвы, характеризующийся «возведением ума на небо», выражается исключительно в прямолинейном движении души. При этом образе молитвы вся душа устремляется во вне, и, стало быть, ни о каком кругообразном движении, сопровождающем погружение души в себя, уже не может быть и речи. Прекращение кругообразного движения делает невозможным само существование молитвенного континуума. Место молитвенного континуума теперь занимают разрозненные молитвенные объекты, к которым устремляется сознание молящегося субъекта. На этой стадии теряется память даже об интеллектуальном умозрении молитвенного единства, и сознание попадает в область множественности эмоциональных молитвенных состояний.

Каждое из вышеперечисленных молитвенных движений души вызывает к жизни определенный принцип мелодического формообразования. Эти принципы могут быть определены соответственно как кругообразный, спиралеобразный и прямолинейный, а их последовательность будет знаменовать собой постепенное превращение богослужебного пения в музыку. В предыдущей главе уже были кратко описаны основные этапы этого превращения в их связи с процессом утраты полноты молитвенного подвига, теперь же следует наполнить это описание более конкретным содержанием, соединив стадии разрушения молитвенного континуума с определенными конструктивными принципами мелодического формообразования.

Все системы собственно богослужебного пения — византийское осмогласие, григорианика и русская система распевов — основаны на кругообразном принципе формообразования, проявляющемся прежде всего в наличии определенного количества мелодических структур, образующих круг. Количество мелодических структур может возрастать и быть сколь угодно большим, но все структуры должны непременно входить в состав круга, что исключает существование свободных, находящихся вне круга структур. Внутри круга мелодические структуры объединяются в группы, называемые на Востоке гласами, на Западе тонами или модусами, за каждой из которых в круге закреплено определенное место и время звучания. Эта закрепленность в круге приводит к тому, что каждая мелодическая структура повторяется через определенный промежуток времени, и вся мелодическая совокупность, заключенная в круге, возвращается в конце концов к исходному моменту для того, чтобы тотчас пуститься в новое кругообращение. Неукоснительность повторения, осуществляемого на разных уровнях через разные временные периоды, образует мелодическую форму, не имеющую временных границ, вырывающую человека из его житейского линейного времени и погружающую его в циклическое сакральное время, или время молитвенного континуума.

Спиралеобразный принцип формообразования с наибольшей яркостью проявляется в западноевропейской полифонии ХV–ХVI веков и особенно в мессах Дюфаи, Окегема, Обрехта и Жоскена Депре. Основой этого принципа является работа с cantus firmus’ом, который представляет собой обычно некоторую мелодическую структуру, произвольно извлеченную из мелодического континуума, образуемого григорианской системой. Уже сама возможность допущения подобного извлечения свидетельствует об утрате сознанием цельности молитвенного континуума и о практическом распаде его на отдельные фрагменты. Фрагмент григорианского мелодического континуума, став cantus firmus’ом, превращается в основание для образования континуума нового типа — сочиненного, композиторского континуума. На протяжении мессы cantus firmus проводится несколько раз, и эти постоянные возвраты от конца к началу образуют кругообразное движение, как бы имитирующее кругообразное движение целостного григорианского континуума. В то же время каждое проведение cantus firmus’а сопровождается все новыми и новыми комбинациями контрапунктирующих голосов. Этот все время обновляющийся поток полифонической ткани образует прямолинейное движение, которое, складываясь с кругообразным движением, создаваемым повторениями cantus firmus’а, превращается в спиралеобразное движение. Таким образом, спиралеобразный принцип формообразования подразумевает необходимость наличия двух пластов, одновременно сосуществующих в одном произведении, — это заимствованная мелодическая форма, выполняющая функцию cantus firmus’а, и контрапунктические комбинации, развертывающиеся параллельно постоянно повторяющемуся cantus firmus’у. Такое сосуществование двух абсолютно самостоятельных начал позволяет говорить о полифонии ХV–ХVI веков как о полифонии в полном смысле этого слова, тогда как полифония более позднего времени, и именно барочная полифония, представляет собой не столько полифонию, сколько полифонически насыщенные гармонические формы развития.

Прямолинейный принцип формообразования, свойственный барочный музыке, характеризуется как раз тем, что прямолинейный поток композиторской, сочиненной ткани полностью вытесняет и поглощает пласт, образуемый ранее cantus firmus’ом. Даже в том случае, если в произведении используются некоторые мелодические структуры, заимствованные из григорианской или какой-либо иной богослужебной певческой системы, то заимствования эти уже более не образуют собственного самостоятельного пласта, но, вплетаясь в поток композиторской ткани, принимают участие в общем прямолинейном движении. В результате происходит окончательный разрыв с сакральным циклическим временем и воцарение времени профанического и прямолинейного.

Круг, спираль и прямая линия являются не только показателями различных форм организации мелодического материала, но могут служить также и показателями различных видов взаимоотношений текста и мелодии. Так, в богослужебных певческих системах соответствие текста и мелодии осуществляется через круг, ибо структура кругов богослужебных текстов воспроизводится кругообразной структурой, образуемой восемью гласами, или восемью тонами. В полифонических мессах ХV–ХVI веков такое соответствие осуществляется через спираль, ибо протяженность текста мессы не совпадает с протяженностью мелодии cantus firmus’а, которая должна постоянно повторяться, пока не охватит весь текст, в результате чего каждое повторение мелодии cantus firmus’а приходится на новый фрагмент текста. Наконец, в барочной музыке соотношение текста и мелодии утрачивает структурное содержание и становится прямолинейным в том смысле, что мелодия прямо должна соответствовать тексту, то есть отображать его эмоциональное содержание. Отныне текст рассматривается не как структура, но как последование эмоциональных состояний, которые и должны быть раскрыты при помощи соответствующих мелодических средств. В результате молитвенный континуум вообще прекращает свое существование как единое целое, а его место занимает ряд молитвенных объектов, имеющих различную эмоциональную окрашенность. Чтобы в полной мере ощутить процесс разрушения молитвенного континуума, достаточно сравнить «Страсти» Обрехта или Чиприана де Роре со «Страстями» Баха. Если «Страсти» Баха — это произведение, полное трагизма и скорби, то в музыке Чиприана де Роре и тем более Обрехта нет ни скорби, ни трагизма, но лишь равномерно разлитое светлое возвышенное состояние, сопутствующее молитве. Это происходит потому, что у Обрехта и Чиприана де Роре не произошло еще полного разрыва с молитвенным континуумом, а потому каждое событие священной истории — будь то Распятие, Воскресение или Сошествие во ад — рассматривается не в его индивидуальной эмоциональной окраске, но в общей причастности к единому молитвенному континууму, которое обретается в процессе творения Иисусовой молитвы.

Таким образом, в противостоянии богослужебного пения и музыки можно отметить еще один уровень — уровень противостояния кругообразного и прямолинейного принципов мелодического формообразования. Кругообразный принцип формообразования является следствием кругообразного движения души, погружающейся в себя, и отражает течение сакрального циклического времени. Прямолинейный принцип формообразования является следствием прямолинейного движения души, исходящей из себя к созерцанию внешних предметов и явлений, и отражает течение профанического прямолинейного времени. Кругообразные мелодические формы есть лишь звуковое воспроизведение богослужебных кругов, регламентируемых Типиконом, а потому в богослужебной певческой системе нет и не может быть чисто мелодических или только мелодических законов организации, свободных от связей с богослужебной структурой. Вообще мелос богослужебного пения не может быть рассматриваем сам по себе, ибо он является всего лишь частью молитвенного континуума, вне которого его существование немыслимо. Прямолинейные мелодические формы, образующие тело музыки, никак не связаны ни с богослужебными кругами, ни с Типиконом, но абсолютно свободны, самозначны и подчиняются своим собственным законам организации. Именно поэтому музыка и почитается свободным искусством, в то время как богослужебное пение вообще не является искусством, но представляет собой аскетическую дисциплину. Вот почему в богослужебном пении возникновение звука, да и само существование звуковых структур не может являться самоцелью, как в музыке, но есть лишь то, что сопровождает определенные духовные и психические процессы, которые-то и заключают в себе подлинную цель пения. И только после того, как будут исследованы закономерности процессов, протекающих на духовном и душевном уровнях, только тогда можно будет приступить, наконец, к непосредственному исследованию звукоизвлечения и звуковых структур, образующих систему богослужебного пения.