Глава 20 Решения Толедо

Глава 20

Решения Толедо

В течение двенадцати лет своего пребывания на посту вице– короля Франсиско де Толедо пытался определить будущее коренного населения Перу путем составления огромного свода законов, охватывающих почти все аспекты управления страной. Толедо был неутомим. Он настаивал на том, чтобы увидеть все собственными глазами, прежде чем принять решение о способе исцеления. Он был честен и пользовался уважением, но при этом был холоден и жесток. Это был человек, обладающий умом и энергией прекрасного юриста и темпераментом аскета. Его присутствие внушало всем уважение и заставляло повиноваться. В течение срока своих полномочий вице-король приобрел могущество и завоевал авторитет. Но автократические методы Толедо создали ему врагов среди духовенства и в аудиенсиях Перу, и у него было мало друзей в Совете по делам Индий в Испании. Даже король Филипп прохладно относился к этому выдающемуся государственному деятелю, хотя именно король держал Толедо на службе вопреки противодействию со стороны Совета по делам Индий. Толедо постоянно старался продвигать интересы испанской короны и церкви, но при этом он пытался оставаться строго в рамках юридических и церковных традиций.

Отношение Толедо к перуанским индейцам возникло непосредственно под влиянием предложений, которые изложил Хуан де Матьенсо в своей работе «Гобьерно дель Перу». Индейцев необходимо было защитить от жестокого обращения, но это была отеческая защита более высокоразвитой цивилизации. Перуанцы не сумели стать равноправными гражданами колониального общества. Теперь Толедо отбросил в сторону всю ложь о том, что индейцы пользуются правами свободных граждан. В его законодательстве им отводилась роль послушного пролетариата; это были люди, стоящие на более низкой ступени общества, но обладающие определенными юридическими правами, которые власти обязаны защищать.

Трое эксплуататоров: курака, энкомендеро и священник

Хотя законы Толедо детально охватывали многие аспекты жизни коренного населения Перу, что было вполне осуществимо, он остался в памяти потомков потому, что решил три фундаментальные проблемы: объединение индейцев на жительство в городах, организация рудников и установление системы принудительного труда в масштабе государства.

Объединение индейцев в более крупных поселениях и городах давно уже считалось панацеей для решения многих проблем Перу. Еще в 1503 году, до открытия Мексики и Перу, появилось королевское предписание, гласившее, что «необходимо, чтобы индейцы были собраны в городах, где они жили бы все вместе». Этот же самый приказ постоянно повторялся сменяющим друг друга губернаторам колоний. Объединить индейцев в городах рекомендовали бесчисленные политики– теоретики, профессионалы и дилетанты, которые предлагали свои идеи на рассмотрение королю. Филипп II вновь повторил этот приказ Гарсии де Кастро в 1565 году; это же предписание стало одним из основных, высказанных новому вице-королю Толедо Хунтой Магной.

Такой энтузиазм у официальных лиц по поводу индейских поселений возник из понимания того, что индейцами будет легче управлять, если они будут жить в городах. Испанцы также считали, что цивилизованно жить можно только в городе. В королевском указе говорилось: «Это очень удобно и необходимо для увеличения численности индейцев, чтобы лучше обучать их догматам нашей святой католической веры и чтобы они не бродили в одиночку и не пропадали в необжитых местах, влача животное существование и поклоняясь своим идолам». Толедо принял на себя выполнение задачи, которая отпугивала его предшественников. В двух сериях инструкций от 1571 года он назначил виситадорес – инспекторов, которые должны были изучить каждый уголок Перу и организовать объединение его жителей в новые поселения. Инспектора должны были проинформировать энкомендеро, курака и индейцев о целях своей миссии. Они должны были провести перепись населения и осуществить расследование по длинному ряду вопросов, касавшихся истории и управления каждой области. Им вменялось в обязанность расспрашивать, не подвергаются ли индейцы притеснениям со стороны энкомендеро или курака, налагать наказания и принуждать к возмещению убытков, если произвол имел место. Они должны были изучить возможности каждого региона в отношении уплаты податей, заново определить соответствующий объем налогов и установить размер поденной платы для чернорабочих, «чтобы индейцы получали более соответствующую их труду заработную плату и пищу, чем это было до нынешнего времени».

«Но главная причина, по которой проводится эта всеобщая инспекция, состоит в том, чтобы… индейцев, живущих порознь в различных местах, собрать в городах с хорошей планировкой, расположенных в местах со здоровым климатом». Задачей инспекторов было попытаться заручиться поддержкой энкомендеро и курака, выбрать место для нового города, начертить аккуратный план его улиц и площадей, обеспечить наличие в городе церкви, здания городского совета, тюрьмы, вождю предоставить дом, а каждой индейской семье – жилище с дверью, выходящей на улицу, чтобы легче можно было осуществлять контроль. Они должны были организовать переезд индейцев в новый город в течение короткого промежутка времени и проследить за тем, чтобы их бывшие дома затем были разрушены.

Испанцы не испытывали трудностей в поиске оправданий для таких переселений. Толедо, как обычно, утверждал, что все это делается в интересах коренных жителей. «Им оставили их идолопоклонство, пьянство и наложниц, чтобы испанцам и их касикам было легче тиранить и эксплуатировать их и чтобы не было никого, кто мог бы защитить их или обеспечить им справедливый суд и хорошее обращение». «Чтобы научиться быть христианами, они сначала должны научиться быть людьми, установить форму правления, научиться себя вести и жить разумно. <…> Невозможно ни обратить этих индейцев в христиан, ни заставить их жить цивилизованно, не переселив их из разрозненных поселений в города». Испанцы мучились оттого, что не имели возможности осуществлять контроль за тем, что происходит в дальних сельских общинах. Иезуит Бартоломе Эрнандес писал, что они живут «в крошечных хижинах, очень грязных и темных, в которых они собираются все вместе и спят как свиньи. Там они напиваются, и отцы путаются со своими дочерьми, а братья с сестрами без каких-либо ограничений. Средством искоренения этого является переселение этих индейцев в города. Вице-король [Толедо], как истинный христианин, принял этот метод решения проблемы очень близко к сердцу».

Индейцы видели все это совсем иначе. Перу – страна вертикального рельефа, похожего на стиральную доску, в котором крутые горные склоны чередуются с резко уходящими вниз долинами. Ехать по стране означает постоянно медленно выбираться наверх из одной долины, а затем зигзагом, так же медленно, спускаться в следующую. Высоко по краям долин располагаются крохотные индейские деревушки; кажется, что их поля прилепились к горе, как мокрые лоскуты. Эти деревушки оказываются несколькими жалкими хижинами с соломенными крышами, окруженными двумя-тремя террасами или покатыми полями кукурузы и картофеля. Индейцы, живущие в них, выращивают достаточно продукции, чтобы только выжить. Они спят все вместе на грязном полу, приготовляют свою чичу и спиртные напитки на основе сахара и окружают себя морскими свинками, курами и собаками. Они живут в бедности, почти на грани прожиточного минимума. Но они счастливы и полны гостеприимства, не потревоженные в своем уединении нуждами или амбициями меркантильного общества. Они есть и были глубоко консервативными крестьянами, тесно связанными с каждым утесом и родником в их маленьком мирке. Для них аккуратно спланированные города вице-короля Толедо олицетворяли собой конец свободе, отрыв от традиционных святынь и переселение в места, где они будут больше подвергнуты принудительному труду и эксплуатации со стороны испанского общества.

Индейцы предложили Толедо 800 тысяч песо, если он откажется от программы переселения их в города. Но непреклонный вице-король отмел предложение в сторону: по его мнению, это только подтверждало их стремление остаться возле своих святынь, чтобы продолжать отправлять древние религиозные ритуалы и сожительствовать «с сестрами и даже дочерьми». Он знал, что они предпочитают «жить порознь, рассеявшись в горах и каньонах под присмотром своих вождей». И переселения начались, несмотря на скептицизм испанцев и бурное противодействие индейцев. При переселении происходили волнующие сцены, когда рыдающих женщин отрывали от их жалких лачуг.

Переселение было колоссальным мероприятием, в которое было вовлечено полтора миллиона человек. Оно так и не было как следует изучено, но очевидно, что оно имело место, по крайней мере, в южной части Перу, где при сем присутствовал сам вице-король, как вдохновитель всей акции. Диего Давила Брисеньо, коррехидор Уарочири, писал, что он переселил индейцев-яуйо из более чем 200 деревень «в 39 городов, в которых они живут в настоящий момент». Индейцы пытались уничтожать первые поселения, но Давила Брисеньо завершил их переселение, «построив прекрасные храмы и больницы, разрушив все древние города и вынудив индейцев жить в новых поселениях. Главный курака Дон Себастьян, умеющий говорить по-испански и разумный человек, очень помог в этом деле». Андрес де Вега занимался переселением индейцев Хаухи и писал, что «дома, которые начали строить для переселенцев, маленькие и прямоугольные, похожи на дома Кастилии, а до этого хижины строили круглые. В качестве строительного материала используется адоба и глина или плитняк и глина, а крыши кроют соломой и ольхой. Только церкви и некоторые здания, принадлежащие муниципалитету или важным лицам, имеют черепичные крыши». Инспектора в кунтисуйю лицензиаты Мексия и Эррера сообщали в 1571 году, что они основали 47 поселений, временами объединяя жителей до 18 деревень в одном городе. Хуан де Матьенсо докладывал королю об объединении индейцев из 11 деревень Вильянуэва-де-ла-Плата и отмечал, что были построены дома для двух индейцев-алькальдов, двух касиков и нотариуса. Лицензиат Хуан Мальдонадо де Буэндия сообщал, что он создал 22 новых города из 226 деревень в районах Мокегуа и Арика на южном побережье Перу. «В наиболее крупных городах я оставил избранных алькальдов и рехидоров, которые получили соответствующие предписания и ограниченную юрисдикцию с тем, чтобы они могли осуществлять самоуправление. Я поделил подати среди неимущих индейцев так, чтобы каждый знал, сколько он должен заплатить, и чтобы касики не могли отнять у них их собственность под предлогом сбора податей. В ходе моей инспекции свыше 400 взрослых индейцев были обучены основам христианской веры и получили крещение: хотя эта страна была открыта уже довольно давно, они жили как язычники, потому что их деревни находились так далеко друг от друга. Свыше 500 индейцев, которые жили в грехе, сочетались браком. Стариков и вдов, которых раньше касики не щадили, теперь не притесняют. А энкомендеро теперь лишились своих империй, в которых они были владыками своих индейцев».

Таковы были идеальные представления испанцев о переселении индейцев в новые города. Некоторые из испанцев– администраторов были не столь оптимистичны в отношении этих новых поселений. Луис де Монсон признавал, что среди индейцев-рукана, живущих около Уаманги, есть такие, «которые были переселены на расстояние от одной до двух лиг [4–8 миль] от своих бывших домов. Они постоянно жалуются, говоря, что их поля находятся в их покинутых деревнях и им приходится прилагать большие усилия, чтобы ходить туда и возделывать их». Антонио де Чавес и де Гевара высказывался более откровенно о последствиях этих действий для провинции Уаманга в целом. «Города, которые недавно были заселены, по большей части непостоянны. Из-за физического истощения, связанного с переездом в другие климатические районы и места с нездоровыми условиями жизни, находящиеся далеко от их полей, многие индейцы с позволения губернаторов и коррехидоров своего района были возвращены в свои деревни».

Хотя некоторые попытки осуществить переселение индейцев потерпели неудачу, большинство из них были успешными. Эти аккуратные чистенькие поселения сыграли важную роль в том, чтобы заставить воспоминания о временах правления Инков и об их религии поблекнуть и сделать перуанских индейцев более восприимчивыми к правлению испанцев. Бальтасар Рамирес выражал свое восхищение теми способами и энергией, с которой Толедо завершил это великое переселение всего за два года. Он назвал это «великолепно проделанной работой, имеющей огромную важность как для мирской, так и для духовной жизни».

Сам Толедо рассматривал эти переселения индейцев как необходимую прелюдию к истинному обращению их в христианство. Пока индейцы были рассеяны по удаленным хуторам и деревням, перед священником каждой энкомьенды стояла невыполнимая задача. Толедо сообщал королю: «Я обнаружил, что вероучение, которое проповедуют туземцам эти священники, пресно и сухо, и делают они это propter formam [ради формы] – как это явствует из уровня христианизации индейцев». Церковь сама начала уже бить тревогу и критиковать себя. Многие духовные лидеры поняли, что, хотя христиане и завоевали Перу, христианство не завладело душами и сознанием (или, как сейчас говорят, сердцами и умами) индейцев. Разрушительное возрождение национальной религии в середине шестидесятых годов XVI века продемонстрировало настоятельную необходимость сделать усилия церкви более действенными. Второй церковный совет собрался в Лиме в 1567 году, на котором большое внимание было уделено тому, как пресечь практику языческих верований. Священники получили указание искоренять «бесчисленные суеверия индейцев, церемонии и дьявольские ритуалы». Они должны были подавлять пьянство и уничтожать все туземные обряды, останавливать деятельность колдунов-знахарей, обнаруживать и разрушать туземные святыни и талисманы.

В течение последней трети XVI века и в начале XVII церковь предприняла наступательную кампанию с целью искоренения всякой духовной оппозиции. В 1570 году Синод в Кито дал указание священникам бороться со всеми «слугами дьявола, которые препятствуют распространению нашей христианской религии. Есть известные колдуны, которые занимаются этим в союзе с дьяволом, окруженные многими суевериями. Некоторые охраняют уака и общаются с дьяволом; другие действуют как священники, выслушивают исповеди индейцев и проповедуют поклонение дьяволу». В течение этих лет велся поиск вождей, стоящих во главе туземной религии; их подвергали физическим наказаниям, сажали в колодки или заключали в тюрьму. Но эти охоты на ведьм почти никогда не заканчивались сожжением на костре или казнью, как в более поздних колониях Северной Америки. Также для священников было очень важно уничтожить бесчисленные святыни, почитаемые индейцами. Они принялись за это с апостольским рвением: Франсиско де Авила хвастался, что в течение всей своей миссионерской карьеры он лично сжег свыше 30 тысяч идолов и 3 тысячи мумий. Даже такие разрушительные действия не искоренили все языческие верования. Хуан Мелендес жаловался, что «они возвращаются к своим древним идолам, как собаки к блевотине». Анды и по сей день полны религиозных предрассудков: почти на каждом рынке, кладбище и в каждом индейском доме есть необычные предметы, имеющие магическое значение.

Крестовый поход церкви против язычества создал важный побочный продукт литературного плана. Были составлены первые словари языка кечуа, которые должны были помогать священникам в их миссионерской работе. Один был составлен Хуаном де Бетансосом, женатым на принцессе инков, а другой был опубликован в Вальядолиде в 1560 году Доминго де Санто Томасом, защитником сыновей Атауальпы. Автором самого лучшего словаря языка кечуа был Диего Гонсалес Олгин. Луис Бертонио и Диего де Торрес Рубио составили словари языка аймара, на котором говорят в районе озера Титикака, а Луис де Вальдивия составил словарь для индейцев Чили. Миссионерам также помогали тщательные исследования туземных религий, с которыми они боролись. Все хронисты, писавшие об инках, естественно, изучали их религию, но теперь появились руководства именно для того, чтобы помочь искоренить идолопоклонство. Среди авторов этих ценных исследований были Поло де Ондегардо, Хуан де Бетансос, первые монахи-августинцы, Кристобаль де Молина из Куско, Франсиско де Авила, Кристобаль Каррильо де Альборнос, Эрнандо де Аведаньо, Хосе де Аррьяга и Педро де Кирога. Большая часть наших знаний о религии индейцев почерпнута из этих антиязыческих отчетов.

Власти знали, что распространению христианства мешало угнетение индейцев испанцами. Король часто давал указания своим губернаторам в колониях, чтобы они защищали коренное население. Франсиско де Толедо попытался выполнить свой долг и здесь. Этот суровый вице-король, гонитель инков, издал множество законов, касающихся жизни индейцев. Как честный и глубоко законопослушный человек, он ненавидел порочное угнетение. Но он защищал индейцев, не испытывая к ним сострадания. Это была снисходительная забота просвещенного начальника. «Я информирован о том, что индейцы не свободны, что является результатом их слабости, глупости и сильного преклонения перед испанцами… Вследствие этого мой долг протектора индейцев – следить за тем, чтобы их не обманывали, когда они работают». Поэтому Толедо установил шкалу заработной платы и жалованье, обеспечивающее лишь прожиточный минимум, для различных категорий рабочих– индейцев. Обычный чернорабочий должен был получать в месяц один песо, половину фанега (три четверти бушеля) кукурузы и клочок земли для выращивания еще кое-какой пищи.

Другие рабочие, домашние слуги, пастухи, старики или подростки получали еще меньшую плату и паек. Толедо также настаивал на том, чтобы поденщики получали свою плату серебром безо всяких вычетов или удержаний сразу же в конце каждой недели.

Толедо не симпатизировал традиционным угнетателям индейцев – энкомендеро, курака и священникам. В своем докладе королю от марта 1572 года он жаловался на «позорные деяния, совершаемые первыми конкистадорами в отношении индейцев, на их жестокость». Он соглашался с тем, что индейцы, проживающие в энкомьендах, не должны работать лично на энкомендеро, они должны только платить подати.

Толедо колебался относительно того, стоит ли делать права на владение энкомьендами бессрочными. Совет города Куско, который состоял исключительно из энкомендеро, предложил выкупить права на бессрочное владение 150 энкомьендами, но Толедо посоветовал королю продать это право только нескольким лучшим колонистам в каждой общине. Будучи сам родом из феодальной семьи, Толедо надеялся создать прослойку землевладельцев-аристократов в каждом перуанском городе. Точно так же для утверждения власти испанцев в индейских районах он опирался на гарнизоны крепостей, таких, как Колькампата Инки Карлоса. На самом деле никакого решения в отношении передачи энкомьенд в навечное владение так и не было принято. Кортесы Кастилии (парламент) в 1573-м и 1574 годах рекомендовали продавать это право за такую сумму, которая основывалась бы на ежегодном доходе в виде податей, получаемом с каждой энкомьенды. Король не предпринял никаких действий помимо созыва в 1579 году еще одной специальной комиссии – Хунты де ла Контадуриа Майор. Результатом ее работы стала рекомендация, схожая с той, которую дали дискредитировавшие себя члены комиссии в 1562 году. Но король Филипп снова бездействовал. В 1584 году была предложена новая формулировка, и тогдашний вице-король Перу высказался в 1586 году за широкие права для всех энкомендеро на бессрочное владение энкомьендами. Филипп II, разгневанный за такие противоречивые советы, в 1592 году приостановил все дальнейшие дискуссии по этому вопросу.

А тем временем энкомьенды теряли свою значимость: объем произведенной в них руками индейцев продукции и доставшихся тяжким трудом податей был незначителен по сравнению с состояниями, которые делались на рудниках и на торговле кокой. Многие энкомьенды отошли к короне после смерти их вторых владельцев. Новым угнетателем индейцев стал коррехидор, королевский чиновник, назначенный управлять владениями короны. Коррехидоры назначались только на несколько лет, поэтому они должны были наращивать темпы и делать эксплуатацию более изощренной, чтобы успеть сколотить себе состояние за срок своего недолгого пребывания на этом посту. В течение этого периода некоторые семьи энкомендеро успели приобрести документы о передаче им правового титула на земли индейцев. Собственность, полученная таким загадочным и незаконным образом, стала ядром, вокруг которого сформировались асьенды многих современных видных семей Перу.

Франсиско де Толедо критиковал гнет со стороны курака даже больше, чем гнет энкомендеро. Следом за Хуаном де Матьенсо он выражал свое резкое осуждение. «Если эти касики дурны, они побуждают толпу подражать им в том образе жизни, который обычно так плох, что его нужно увидеть своими глазами, чтобы поверить… Они устраивают пьяные пирушки и закрывают глаза на все пороки, которые процветают на них. Они побуждают поклоняться идолам и мумиям умерших и содержать наложниц – не одну, а пятьдесят или сотню. На них лежит ответственность за грабежи и тиранию, от которой страдают эти несчастные люди. Ведь если индеец платит четыре или шесть песо податей, они отнимут у него еще сорок песо сверх этого. Они обременяют несчастных бедняков податями, за исключением богатых индейцев, родственников своих любовниц и вождей низшего ранга – все они являются орудиями их злодеяний, в том числе убийств индейцев, которые не исполняют их желания».

Так как Толедо считал курака мелкими жестокими тиранами, он, естественно, издал законы, чтобы ограничить их власть. Он даже предпринимал попытки не допускать, чтобы курака занимали официальные посты в его новых городах. Но он признавал, что «индейцами нельзя править, не используя курака в качестве инструментов исполнительной власти как в мирской, так и в духовной жизни». И он полагался на курака в сборе податей и в определении норм выработки. Толедо запретил курака или другим индейцам иметь испанское оружие, играть в кости, устраивать пирушки или дарить подарки испанцам, покупать испанские товары выше определенной стоимости или путешествовать верхом на лошадях или в паланкине; исключение делалось только для больных или вождей провинций. Но он подтвердил право каждого курака и его старшего сына на освобождение от уплаты податей и личных повинностей и основал специальные учебные заведения для сыновей курака, чтобы вырастить из них образованную национальную аристократию. Он также перенял инкскую систему наследования титула касика: неспособный или нелояльный курака мог быть лишен своего поста в пользу своего сына, а его младшего сына могли выбрать в преемники, если он подавал больше надежд, чем старший.

Сначала Толедо не был уверен в том, каким образом защищать индейцев от их угнетателей. Настоятель августинцев Хуан де Виверо, который крестил Титу Куси, в 1572 году порекомендовал королю ввести в Перу должность генерального защитника индейцев, который сопровождал бы вице-короля и имел бы заместителей в каждом городе. На нем лежала бы ответственность за «защиту этих обездоленных индейцев, ибо за ними некому присматривать. Всякий, кто будет находиться на этом посту, должен пользоваться поддержкой и благосклонностью Вашего Величества и ваших посланников: ведь это будет постоянное мученичество, если он будет выполнять все, что ему положено». Толедо пытался следовать этому совету. В 1575 году он назначил генеральным защитником индейцев некоего Бальтасара де ла Круса, но перед этим он сделал этого человека протектором индейцев в Потоси и убедился в его добросовестности. Генеральный защитник индейцев стал выразителем интересов коренного населения. Он представлял на рассмотрение прошения и выступал с судебными исками от их имени, «так как индейцы не имеют права обращаться в суд». Каждую неделю он отчитывался перед вице-королем и принимал своих помощников в различных городах. Его обязанности были обычными: обеспечить, чтобы жалованье платилось правильно и чтобы энкомендеро, курака и священники не взимали незаконные поборы и не заставляли на себя работать.

Генеральный защитник был номинальной фигурой в ограждении коренного населения от произвола. На более низком уровне работа велась коррехидорами де индеос, которые появились при Гарсии де Кастро. Инспектора, назначаемые Толедо, осуществляли правосудие наряду с коррехидорами де индеос и видели, с какими проблемами те сталкиваются. Поначалу Толедо не мог избавиться от подозрений в отношении коррехидоров де индеос, сознавая, что у церковников и у курака должны быть какие-то основания для того, чтобы противодействовать им. Но выводы генеральных инспекторов и его собственные наблюдения заставили Толедо изменить свое мнение. Он увидел, что такие чиновники были необходимы для областей, находящихся за пределами сферы деятельности испанских коррехидоров в немногих городах, которые были основаны европейцами. В ноябре 1573 года он рекомендовал королю санкционировать их деятельность. 27 февраля 1575 года по этому поводу появился королевский указ, и Толедо издал многословные предписания, регламентирующие деятельность этих официальных лиц. Теперь они стали называться судьями индейцев, и их число сильно сократилось до 71 человека в соответствии с количеством провинций, на которые он разделил Перу. Он мудро распорядился, чтобы этим судьям индейцев жалованье платили энкомендеро, а не сами индейцы. Он настаивал на том, чтобы эти новые чиновники не были энкомендеро и не могли занимать другую должность. Они должны были быть старше двадцати шести лет, обладать хорошим характером и занимать приличное место в обществе. И очевидно, они должны были быть альтруистами, сочувствующими индейцам. Среди испанцев в Перу было почти невозможно отыскать такие образцы совершенства.

В 1578 году Толедо потерял терпение в отношении протекторов индейцев, «потому что каждый из них обирал и обманывал индейцев, а также притеснял дюжинами судебных исков». Вместо них он создал новую форму защиты индейцев в каждом городе: о законных нуждах индейцев в каждой Аудиенсии заботились защитник и прокурадор. В конце срока своих полномочий эти новые чиновники должны были подвергаться «ресиденсии», то есть другой чиновник проводил критический обзор их деятельности и поведения, что могло привести к позору или безобразному судебному разбирательству. Должностные обязанности чиновников, которые были созданы или обновлены Толедо, были определены в ряде указов в 1574, 1575, 1579 и 1580 годах. Последние декреты охватили все аспекты защиты индейцев и включали в себя одиннадцать новых положений, в которых была предпринята попытка защитить индейцев от отдельных испанцев, занимавшихся среди них спекуляциями, а также от метисов, энкомендеро, священников и касиков. Покидая Перу в 1582 году, Толедо составил для короля письменный отчет о периоде своего правления. В нем он выступал в защиту своих новых чиновников: «Я прошу Ваше Величество сохранить должности коррехидоров де индеос ввиду их явной полезности для индейцев… Они незаменимы, потому что берут на себя большую часть правовых обязанностей юристов и аудиенсий, занимаются лицензиями духовенства и монашества, вопросами доходов и коммерческой деятельности испанцев, надзором за границами власти энкомендеро, а также вопросами власти и тирании касиков». Это был благородный призыв губернатора колонии. Король Филипп ответил одобрением указов Толедо в июле 1584 года и рекомендовал их в качестве основы для будущей системы правления в Перу.

Современные Толедо испанские авторы, такие, как иезуит Хосе де Акоста или доминиканец Родриго де Лоайса, одобрили появление должностей коррехидоров де индеос, но выразили сомнение в возможности подыскать подходящие кандидатуры на эти посты. Это был тот самый случай, когда человеческая природа нанесла поражение добрым намерениям законотворчества. Испанцы были далеко впереди других колониальных наций на пути поиска идеалистов, которые посвятили бы себя справедливому управлению и защите жителей какого-нибудь отдаленного района. Без сомнения, многие выполняли свои обязанности добросовестно, но не осталось письменных свидетельств их усилий. Однако другие пытались извлечь пользу из своего краткосрочного назначения, эксплуатируя индейцев посредством монопольной торговли и других вымогательств. Поэтому на протяжении всего колониального периода вопрос защиты коренного населения продолжал волновать вице-королей Перу. Вышестоящие власти были, по крайней мере номинально, на стороне индейцев и пытались помочь им.

На значительно более низком уровне индейцам позволили осуществлять самоуправление в новых поселениях. Самые уважаемые советники Толедо, особенно архиепископ Лоайса и политики-теоретики Поло де Ондегардо, Хуан де Матьенсо и Хосе де Акоста, подчеркивали потребность в большем количестве алькальдов и рехидоров из числа индейцев, чтобы расширить власть новых коррехидоров де индеос. Матьенсо предлагал, чтобы в каждом районе на пост коррехидора с судебными полномочиями сроком на два года ставили испанизировавшегося индейца из другой провинции. Толедо не предпринимал смелых шагов, подобных этому, но он утвердил создание ряда индейских должностных лиц для управления новыми поселениями. Индейский алькальд мог отправлять правосудие на самом низшем уровне. У него был специальный жезл с крестом, выгравированным на его серебряной верхушке. Он проводил судебное разбирательство на городской площади, но никаких записей при этом не велось. Он мог слушать уголовные дела, но приговорить мог только к штрафу до одного песо или к двадцати ударам плетьми: никаких смертных приговоров, увечий или кровопролития. Он также мог заниматься гражданскими исками индейцев друг к другу, если речь шла не более чем о 30 песо.

В указах о назначении этих новых чиновников Франсиско де Толедо был больше озабочен тем, чтобы провести в жизнь свои пуританские предрассудки, нежели уступить им широкие полномочия. Индейские чиновники многократно получали указания подавлять все сомнительные действия, которые «были так оскорбительны нашему Господу Богу и вызваны дьявольским наваждением». Это касалось добрачных половых отношений, внебрачного сожительства, кровосмесительных связей и пьянства. Все было направлено на то, чтобы защитить незамужних индианок в возрасте от десяти лет от внимания возможных насильников, включая мирские и церковные власти, а также их собственных братьев и отцов. Толедо также стремился ограничить деятельность женщин с сомнительной репутацией, которые, очевидно, «работали» в тамбо или путешествовали вместе с курака. Индейские алькальды несли ответственность и за поддержание в надлежащем состоянии больниц, которые финансировались из пожертвований индейцев, и за охрану порядка на улицах, и за организацию рынков. Во всем этом едва ли упоминалась цель, заявленная в заглавии и преамбуле к указам Толедо, – «управление индейцами с намерением предотвратить несправедливости и притеснение, чинимые им со стороны их энкомендеро».

В тех местах, где самоуправляющимся сообществам индейцев позволили развиваться, они стали преуспевающими общинами. Мигель Ахия писал, что в таких общинах в Перу число индейцев «увеличивается и множится в изобилии. У них достаточно еды и одежды, и они довольно богаты и имеют достаток, чтобы платить свои подати. Одежда, которую они носят, лучше и дешевле, чем обычно, потому что они ее делают в своих собственных мастерских». Но очень часто скромного индейца, который старался выполнять свои обязанности на одном из выборных постов, сокрушал его курака, священник или коррехидор. Метис Фелипе Пома де Аяла, который жил в индейских общинах с индейцами-чиновниками, писал, что «первым [индейцам-]алькальдам индейцы не подчинялись и не оказывали уважения, их называли «мичок кильискачи», что означало «судьи, уполномоченные шпионить и сплетничать». Обычно в алькальды индейцы выбирали молодых людей, чтобы с ними можно было не считаться».

Все усилия Толедо, направленные на благо индейцев, сошли на нет и рухнули под натиском неутолимых требований рудников. Вице-король тщетно пытался примирить две противоречащие друг другу вещи: защиту индейцев и отчаянную нужду в работниках на рудниках. Как добросовестный чиновник, стоящий на страже государственных интересов, Толедо должен был обеспечить продолжение притока перуанских богатств в Испанию.

Сопротивляющихся, упрямых индейцев нужно было заставить добывать ртуть и серебро – силой, если понадобится.

Вскоре после прибытия в Перу Толедо созвал специальную Хунту с целью проведения обсуждения вопроса, насколько согласуется с нравственностью принуждение индейцев к работе на рудниках. В эту комиссию, возглавляемую архиепископом Лоайсой, вошли шесть магистратов, восемь известных церковнослужителей и бывший губернатор Гарсия де Кастро. В октябре 1570 года она пришла к единогласному заключению, что разработка месторождений была в интересах общества, поэтому принуждение к работам на рудниках можно было позволить без угрызений совести.

Во время своей генеральной инспекции вице-король сделал остановку в Хаухе и отправил своего близкого друга д-ра Лоарте проинспектировать огромные ртутные рудники Уанкавелики. За прошедшее десятилетие они быстро разрослись, и теперь стало ясно, что поденная плата, предложенная владельцами рудника, больше не может заставить индейцев добывать ртуть. Поэтому Толедо взял на себя нелицеприятную задачу принудить провинции, расположенные вокруг Уанкавелики, предоставлять определенное количество рабочих, призванных, как на службу в армию, для работы на рудниках. Оправданием этому служило поручение, данное ему Советом ученых мужей Лимы. Он писал королю: «Хотя раньше здесь это осуждалось в подобных случаях и запрещалось указами Вашего Величества и хотя священники и епископы настоятельно подчеркивали вред и беды, которые этот труд приносит туземцам, не было подано ни единого голоса против». Успокоив таким голосованием свою совесть, Толедо легализовал использование принудительного труда на государственной службе. Раньше инки обязывали индейцев работать на общее благо, и эта система называлась «мита». Слово «мита» снова возродилось и стало обозначать принудительный труд на рудниках – на общее благо «родины», расположенной на другом конце света.

Согласно предписаниям Толедо новобранцев для Уанкавелики следовало брать из горного района протяженностью 200 миль, который включал в себя Хауху и Уамангу. Три тысячи индейцев должны были отрабатывать миту в течение одного месяца или двух месяцев в период сезона дождей с января по апрель, когда работать на поверхности не было возможности. Это количество представляло собой около одной седьмой всего взрослого населения этого района. Толедо установил поденную плату в размере одного реала, или томина, серебра. За один томин в Хаухе в то время можно было купить двадцать яиц, или шесть авокадо, или три фунта хлеба. Эту плату дополняли десять фунтов мяса и три восьмых бушеля кукурузы на человека в месяц. Толедо постарался обеспечить, чтобы горнорабочие получали плату серебром без задержек, чтобы им выплачивалась компенсация за то время, которое у них ушло на дорогу до рудника и обратно, и чтобы они работали только в дневные часы. Таким образом, Толедо поднял ежедневный заработок митайос – рабочих рудников, чем вызвал шумные протесты владельцев рудников. Но он поднял его недостаточно высоко, чтобы у индейцев оставались излишки после уплаты податей.

Итак, митайос собирались все вместе и отправлялись отбывать срок своей обязательной службы. Некоторые из них обслуживали огромные жаровни с растапливаемой ртутью, но большинство работали под землей среди ядовитой пыли и дыма от сальных свечей. Антонио Васкесу де Эспиносе навсегда врезалась в память картина: «Три-четыре тысячи индейцев усердно трудятся, взламывая твердую кремнистую породу кирками и кувалдами. Наполнив свои небольшие мешки, несчастные карабкаются, нагруженные рудой, вверх по лестницам или снастям, одни из которых похожи на мачты, а другие – на канаты, но лезть по ним так трудно и тяжело, что человек и с пустыми руками едва ли может подняться по ним. Вот так они работают в этом руднике среди множества свечей, громкого шума и неразберихи».

У церковнослужителей, голосовавших за принудительный труд на рудниках, стали появляться серьезные сомненимя относительно того, что они сделали. В июле 1570 года архиепископ Херонимо де Лоайса, осознавший последствия политики, которую он одобрил, формально взял назад свой голос. Многочисленные свидетельства тяжелой жизни и случаев смерти индейцев на ртутных рудниках стали достигать Лимы, и другие церковники на заседании Хунты в 1571 году последовали примеру Лоайсы. Теперь они настаивали на том, что, хотя работа на рудниках сама по себе была достойная, индейцев следует убеждать выполнять ее, а не заставлять. Ничего не изменилось, и 11 марта 1575 года церковнослужители, входившие в Хунту, подписали коллективное письмо. В нем они отрицали одобренную ранее формулировку «принуждать и заставлять» и пришли в смятение, обнаружив, что «индейцев принуждают работать на рудниках; они бурно жалуются на это, и это причиняет им большие страдания и вред». Спустя неделю семь врачей из недавно основанного университета в Сан-Маркосе написали коллективное письмо, в котором сообщали королю, что индейцев в течение четырех лет силой принуждают работать на рудниках. «Мы полагаем, что Ваше Величество не был поставлен об этом в известность, раз Вы не приказали прекратить это. Ибо это противоречит закону Божьему и человеческому; свободных людей принуждают и заставляют так много трудиться, что это является пагубным для их здоровья и жизни». В этот же самый день архиепископ тоже написал письмо, протестуя против того, что индейцам на рудниках платят жалованье низкопробным серебром и бесчестно обращаются с ними. «Короче говоря, они лишены свободы. Указы соблюдаются только в той их части, которая касается того, чтобы «принуждать и заставлять» их работать. Эти слова я сам написал в указах, действуя без размышлений, что заслуживает осуждения. Здесь мы сделали все возможное, чтобы исправить ситуацию, но все продолжается, как и было. Ради любви к Господу пусть Ваше Высочество прикажет отменить их!» Это было смелое признание своей ошибки. Но было уже слишком поздно. Толедо действовал с одобрения Хунты, и обязательная мита получила законодательную поддержку. Утвержденная однажды, она стала слишком ценной, чтобы ее отменять.

Жестокие наказания на рудниках

Это случилось во время пребывания в Перу Толедо, когда Фернандес де Веласко открыл новый технологический процесс, который позволял использовать ртуть уанкавеликских рудников при очищении твердых руд Потоси. Толедо ликовал, узнав о возможностях этого «величайшего союза в мире». Поэтому он поспешил пересечь Боливийское альтиплано по направлению к Потоси, как только закончил свою инспекцию и реорганизацию в Куско.

Потоси становился уже огромным городом с населением 150 тысяч человек, что делало его одним из самых крупных городов во всем христианском мире, по величине уступающим лишь Лондону, Парижу и Севилье и равным Неаполю и Милану. Это был горделивый, броский и быстро растущий город, изобиловавший миллионерами, которые сколотили свои капиталы на горнодобывающей промышленности. Карл I даровал Потоси титул Имперского Города с подходящей хвастливой надписью на его гербе: «Я – богатый Потоси, сокровище мира и зависть королей». Филипп II прислал в город щит с такой надписью: «Для могущественного императора или мудрого короля эта высокая гора серебра могла бы завоевать весь мир».

В течение пяти дней Потоси отмечал приезд высокопоставленного посетителя расточительными празднествами. Толедо собрал на встречу горняков, чтобы решить вопрос о строительстве водяных мельниц для измельчения руды, чтобы потом ее можно было очищать при помощи ртути. Четверо богатых владельцев рудника вызвались построить за свой счет искусственное озеро для сбора вод летних дождей. Затем они потратили 3 миллиона песо на постройку системы из 32 озер, шлюзового канала длиной 10 миль, 18 плотин и сотен водяных колес: это было замечательное произведение инженерного искусства, которое обеспечивало энергией производственный процесс, дающий стабильный поток серебра. К концу XVI века быстро растущий город Потоси был так же притягателен, как и Клондайк, и Лас-Вегас: 14 танцевальных залов, 36 игорных домов, семь или восемь сотен профессиональных игроков, один театр, 100 или 200 проституток и дюжина великолепных церквей в стиле барокко.

Все это необузданное богатство зависело от труда тысяч индейцев: владельцы рудников требовали, чтобы в шахтах единовременно работали 4500 человек. Для удовлетворения этой постоянной потребности Франсиско де Толедо организовал гигантских размеров миту, которую он регламентировал при помощи столь характерных для него объемистых декретов, вышедших в Ла-Плате в феврале 1574 года. Толедо обозначил район, охватывающий большую часть Южного Перу, Боливии и Северо-Западной Аргентины. Шестнадцать высокогорных провинций, простирающихся от Куско к югу на 600 миль по прямой до Тарихи в современной Аргентине, были вынуждены поставлять рабочих-митайос. В этой области проживало около 95 тысяч пригодных к этой работе мужчин в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет; не подлежали призыву на эти работы только курака, их сыновья и немощные индейцы. По системе Толедо под призыв подпадала единовременно одна седьмая часть пригодных для миты мужчин; но на практике курака приходилось отсылать людей в Потоси чаще, чем на один год раз в семь лет. По этой системе в любое время в Потоси находились около 13 500 митайос, из которых 4500 человек работали в течение недели под землей, в то время как остальные две трети работали на поверхности или отдыхали.

Объявление об очередном наборе на миту рассылалось всем курака в каждой общине за два месяца до того дня, когда работники должны быть уже на месте. Тогда курака был обязан по закону обеспечить свою долю людей, даже если это означало дорогостоящий наем работников на непостоянную работу, чтобы заполнить бреши, вызванные сокращением численности населения. Некоторые индейцы имели возможность откупиться от отбывания миты. Но большинство отправлялось в путь в сопровождении начальника миты. Альфонсо Мессия описывал один такой отряд, шедший из района Чукито, расположенного вдоль западного берега озера Титикака. «Из провинции Чукито каждый год отправляются 2200 индейцев для отбывания миты. Обычно все идут со своими женами и детьми. Дважды я видел их и могу сообщить, что всего их идет, должно быть, семь тысяч душ. Каждый индеец берет с собой по крайней мере восемь или десять лам и несколько альпака себе на пропитание. На них они перевозят свою пищу, кукурузу и чуньо, одеяла и соломенные тюфяки, чтобы защитить себя от сильного холода, так как они всегда спят на земле. Количество всего этого скота обычно превышает тридцать тысяч голов… и стоит свыше трехсот тысяч песо. Чтобы проделать путь длиной более ста лиг до Потоси, у них обычно уходит два месяца, так как скот и дети не могут идти быстрее. Из всего этого количества людей, вместе со своим добром ушедших из провинции Чукито, назад возвращаются только около двух тысяч: из других пяти тысяч одни умирают, а остальные остаются в Потоси или близлежащих долинах, потому что у них нет скота на обратный путь». Мессия показал, что такие индейцы в действительности несут чистые убытки, отправляясь в Потоси. Их доход за семнадцать недель работы в течение шести месяцев пребывания в Потоси составлял 46 песо, но им требовалось 100 песо, чтобы обеспечить себя и заплатить подати за те десять месяцев, которые прошли со времени их ухода из Чукито и до момента их возвращения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.