XI

XI

Фома, ты вложил свои пальцы в Мое открытое Сердце. Нащупала ли там твоя душа, что это значит: Я кроток и смирен Сердцем? Разгадал ли ты, ученик Мой, ту глубочайшую сердечную тайну, что в самом деле у Меня на сердце и переполняет Меня до краев? Если бы вы, друзья, поняли бы это, то разве побрели бы, со смущенным духом, в горечи и печали, по бесконечной дороге в Эммаус, ломая себе голову над тем, почему Я должен был страдать и умереть, почему не является Царство Мое, почему ваша надежда — ваша по-детски наивная надежда — разбилась, подобно игрушке, и — хоть вы не перестаете ежедневно чинить ее — разбивается вновь и вновь?

Вот, смотрите, Я Сам сейчас разобью эту вашу надежду — надежду на скорый приход Царства, на троны справа и слева от Меня, на седалища роскоши, на торжествующую Церковь, владычествующую над народами от Востока солнца до Запада, надежду на то, что вы называете миром Христовым в Царстве Христовом и что на самом деле — лишь ваше желание тишины и ничем не омраченного покоя в царстве мира сего. Ты хочешь, Фома, чтобы тебе черным по белому растолковали, что Я воскрес, ты хочешь видеть это, но не хочешь поверить в Царство. Ты хочешь видеть раны, вместо того, чтобы пережить их и вместе со Мной удостоиться победы Царства.

Где Я одержал победу, если не на Кресте? Не ослепли ли вы, полагая, подобно иудеям и эллинам, что Голгофа была Моим падением, моим банкротством? Не полагаете ли вы, что лишь позже, тремя днями позже, Я освободился от Собственной смерти и, с трудом выбравшись из пасти Ада, явился среди вас? Взгляните — вот Моя тайна, и нет другой тайны ни в Небе, ни на Земле: Мой Крест есть спасение, Моя Смерть есть победа, Моя Тьма есть свет. Тогда, когда Я был подвешен в муках, и в тяжести, тесноте и тщетности Моих страданий ужас прорывался в Мою душу — и все вокруг потемнело, и лишь яростные крики толпы подымались ко Мне воем и скрежетом, а Небо молчало и было запечатано, как уста того, кто всеми презираем, и через Мои раны — через открытые врата Моих рук и ног хлестала кровь, и с каждым биением пульса слабело Мое Сердце, и силы истекали из Меня ручьями, и во Мне оставалось лишь бессилие, смертельная усталость и бесконечное ощущение провала, — и, наконец, приблизилась эта тайная, эта окончательная точка на грани бытия, и далее — падение в бездну, полет в бездонную пустоту, убывание, кончина, исчезновение: та чудовищная Смерть, которой умер лишь Я один (вы — благодаря Моей Смерти — избежите всего этого и никогда не узнаете, что это означает: умереть), и все это было Моею победой. Покуда Я падал вниз, — все еще падал, — вверх уже поднимался Новый Мир. Покуда Я был в слабости, превосходившей всю мыслимую слабость, крепла Церковь — Моя Невеста. Покуда

Я терял Самого Себя, безоговорочно сдался, оставил покои Собственного «Я», был изгнан из тайной щели Самого Себя, изгнан без пристанища — даже без пристанища в Боге, Я пробудился в сердцах Моих братьев. Не говорил ли Я вам: семя должно пасть в землю и умереть, и принесет оно многие плоды? Если же не умрет, то останется одно. Но что происходит во время этой смерти? Семя перестает быть семенем, его жизненные силы начинает использовать корень, стебель же потребляет их целиком, и когда через год под солнцем и ветром колышутся полные колосья, кто скажет: куда девалось семя? Кто думает о его темном пути в черной и влажной земле, пропуская сквозь пальцы золотистые зерна? Семя истощило себя и воскресло в колосе: оно равно себе и не равно. И так происходит миллионы раз на каждом поле, происходит заново каждый год: вот притча о Моем Царстве и о Моей любви.

Но вы, дети Мои, чего хотите вы? Я вижу, что вы уже вооружились лестницами, чтобы карабкаться по ним наверх. Наверх — любой ценою. Вы невелики ростом, вы карабкаетесь вверх по дереву, чтобы увидеть Меня, и часто это дерево — Я Сам. Одна из Ваших лестниц называется молитвой, созерцанием или углублением, и вы предполагаете таким образом уловить Меня. Другую лестницу вы называете добродетелью, у нее много высоких перекладин, вы проворно карабкаетесь по ней и коситесь друг на друга, пытаясь понять, у кого из вас это выходит лучше. Даже смирение провозгласили вы добродетелью и упражняетесь в нем, как другие упражняются на музыкальных инструментах. Мои святые слова об умерщвлении, о внутренней бедности, о терпении в страданиях, пример Моего рождения в хлеву и смерти на Кресте — все это постоянно у вас на устах. Вы называете крестом любое мелкое неудобство, неизбежные в жизни ограничения — жертвой. Даже Мой Крест вы используете как лестницу, чтобы добраться по ней до исполнения ваших желаний. Вы, возможно, страдаете, но лишь для того, чтобы позже чего-либо таким образом добиться. Ваше честолюбие распространяется и на власть, данную Церкви: вы хотите, чтобы Церковь была великой, прекрасной и всеохватной, и, если у вас самих нет власти, вы с удовлетворением наблюдаете, как она пасет народы, подобные стадам. Как упорна в вас эта тяга к власти, сколь жива она, хоть и в прикровенном виде, среди тех, кто во Имя Мое умер для мира, как сладостна песнь древнего змия: вы познаете и будете, как боги! И некоторые ищут последнего места лишь потому, что оно в неявном смысле является первым. Подумайте: не разочарованы ли вы тем, что мир забывает вознаградить ваше смирение аплодисментами? Ведь вы настолько цените ваш духовный сан, что оцениваете религию других лишь по тому, приветствуют они вас или нет. Вы ищете святости, и это значит, что у вас нет ее. Святой (Я свят) не стремится к святости. Незнающий, беспечальный, не думая о себе, он склоняется перед братьями, чтобы омыть их усталые стопы; забывая о собственном голоде и жажде Бога, он усаживает их за стол и обходит их всех, чтобы услужить им.

О ком Я — замерзающее в хлеву дитя — думал, лежа в яслях, если не о вас? О чем говорил Я в сиянии Фавора с Моисеем и Ильей, если не о страданиях, принятых за вас? Ради кого испросил Я знамение от Отца, если не ради вас? Во имя кого Я, сбиваясь с ног, прошел бесконечные четырнадцать крестных Стояний, если не ради вас же? И Божество Мое, и объятия Отца Моего: ради кого Я бросил все это, если не для вас? Хотите ли вы следовать за мной? Хотите ли вы называться Моими учениками? Тогда пусть ведет вас то чувство, что одухотворяло Меня Самого: ибо Я, Бог по природе Своей, не силился сразу же быть Богом, но напротив: Я опустошил себя и изничтожил, Я принял облик раба, Я стал подобен человеку; в повседневных человеческих одеждах Я умалил Себя, умалил в предельном послушании — вплоть до смерти, вплоть до смерти на Кресте. Вы говорите Мне: Учитель, Ты пришел свыше, Ты был богат и сверх того не можешь приобрести ничего; Ты был Бог — как можешь Ты искать Божественной жизни? Мы же, напротив, ничтожны, и все в нас требует чего-то большего, и то, что мы хотим обладать Богом, — это наше врожденное стремление, данное всякой твари. Так говорите вы, и не знаете, какого вы духа. Вы жаждете Богоподобия? Тогда взгляните на Меня. Тогда идите путем Моим. Вы думаете — Мне ничего не надо было приобретать, ибо Я уже был Богом. Но тогда тот ли это Бог, Которого Я проповедовал Вам? Ничего не желающий, самодостаточный Бог мудрых мира сего? Вот их философия, но Моя любовь к вам опозорила ее — ибо Мне недостаточно было быть только Богом: я верил в то, что в Моей полноте без остатка исчезнут Ваши изъяны; Я не хотел иных доказательств Своей Божественности, кроме отказа от нее — ради того, чтобы стать вашим слугой. Что глядите вы поверх Меня на Отца? Я Ваша Дхаммапада[5], и никто иной кроме Меня, Я — дверь, а кто лезет через стену, есть вор, и пусть попробует он украсть для себя жизнь вечную!

Вот что было самым Божественным в Боге — и Мне было предназначено явить это — Бог был настолько свободен, что смог отказаться от Себя Самого. Ваше стремление к полноте Вы зовете любовью. Но кто знает сущность любви, если не Бог, Который Сам есть любовь? Любовь не в том, что вы любили Его, а в том, что Он любил Вас, в том, что Он отдал душу Свою за вас — Его братьев. Вечная Его благость состояла в том, что в Своей напрасной любви к вам Он захотел расточить Себя. В том состояло Его надмирное единство, что в тайне Хлеба и Вина Он тысячекратно умножил Себя — умножил, подобно снегу и песку морскому, умножил, чтобы насытить вас Божественной жизнью. В том состояло Его самоудовлетворение, что Он голодал и томился жаждой и в облике членов Своего Тела изведал бедность, позор, темницу, наготу и болезни. В том, братья Мои, состоялась Его победа, что Я победил собственное Божество и смог в образе раба явить Господа, а в очертаниях греха открыть смысл Любви. В том, что Я познал, как быть в Боге, будучи вне Бога. В том, что Я стал всем во всём том, чем Я не был.

Осознайте, что значит — отказаться от самого себя. По свободному произволению снять с себя одежды собственной свободы, исходя из любви, не быть более свободным, не быть более хозяином самому себе. Отказаться от возможности решать, куда идти

дальше, предаться череде следствий, предоставить себя обстоятельствам, позволить увлечь себя на неуправляемый путь — куда? Ты бросаешься вниз с высоты утеса, ты в свободном падении, но все же твоя собственная тяжесть обрушивается вниз вместе с тобою, и ты — подобный мертвому камню — кружишься в падении, пока не достигнешь дна ущелья. Подобно этому, Я решился отдать Себя. Протянуть руку с Самим Собою. Кому? Все равно кому. Греху, миру, вам всем, дьяволу, Церкви, Царству Небесному, Отцу… Просто быть брошенным. Быть телом, над которым уже вьются стервятники. Быть Потребленным, Поедаемым, Выпитым, Пролитым, Излитым. Быть игрушечным мячом. Быть использованным. Быть выжатым до дрожжей, быть до бесконечности растоптанным, раздавленным, растворенным в воздухе, развеянным в океане. В этом и был весь замысел. В этом была воля Отца, и исполняя ее в послушании (само исполнение уже было послушанием), Я наполнил Собою мир от Неба до Ада, и всякое колено склоняется предо Мною, и всякий язык должен исповедать Меня. Ныне Я есмь Все во всём, и поэтому смерть, что выжала Меня до капли, есть Моя победа. Мое головокружительное падание вниз, Мое падение в преисподнюю, Мое попадание в мир кромешного и безбожного — все это было восхождением мира ко Мне, к Богу: Моей победой.

Вы суть в Боге — ценою Моего Божества. Вам доступна любовь — Я потерял ее из-за вас. Эта потеря есть Мое Царство. Царство Мое не от мира сего, но этот мир в Моих царственных пределах. Когда Сердце Мое истекало на Кресте, как виноград под давилом, когда были уже растрачены все силы и оставались лишь пустота и беспомощность, когда из Сердца каплей за каплей исходило лишь «более-не-возможно» и «вряд-ли-это-по-силам», когда из него изошла вся кровь, и дух оставил душу, то начало кровоточить уже самое Ничто, а когда копье нанесло свой зримый удар в плоть Сердца и незримый — в душу, дух и Бога, из Сердца изошла вода полной исчерпанности, ибо во Мне был исчерпан Сам Бог. Было вычерпано Неисчерпаемое. Море Бытия иссохло. Жизнь была изжита, Любовь отлюблена.

Все это было Моей победой. На Кресте совершилась Пасха. Смертью была взорвана гробница мира. Падение в ничто стало Вознесением. Ныне Я наполняю Собою мир, и всякая душа жива Моею смертью. И там, где человек решается на то, чтобы отречься от самого себя, отказаться от своей узости, воли, власти, от своих оград и частоколов, там растет Мое Царство. Но по собственной своей воле люди неспособны на это и предпочитают все что угодно, только не Мою благодать. И потому Я должен сопровождать их на долгом, длящемся всю жизнь пути, пока они не осознают истину, пока не осмыслят то, что должны осмыслить, пока не разожмут судорожно сжатые пальцы и не упадут в глубины Моего Сердца. Пока почва у них под ногами не станет настолько зыбкой, что они перестанут отталкиваться от беспочвенного, не будут запирать незакрываемое, не станут искать в бесхитростном самопожертвовании хитроумного убежища и не перестанут считать Божественное неразумие особо утонченной премудростью. Пока они — отвыкшие вглядываться в себя — не увидят наконец-то Меня так, как будто видят впервые. Пока для тех, кто думает, что знает о христианстве все, не забрезжит вдалеке горизонт Моего Царства. Пока те, что устали от своей зрелости и своей расчетливости, в первый раз в своей жизни не начнут понимать, что значат слова: пока не будете, как дети… Дети же беззащитны, дети подобны никем не направляемым лодкам во время приливов и отливов души. Если ребенок плачет, то плачет все его существо; он весь предается слезам, он не пытается подавить свою печаль, у него нет крепостной башни, в которой он мог бы укрыться от потопа. Он плачет столько, сколько должен плакать, подобно тому, как небеса посылают дождь до тех пор, пока не растает облако. И если ребенок радуется, он полностью преображается в радость. Он живет, всецело погрузившись в нее, погрузившись безгранично и безотчетно. Если он испытывает страх, это всеохватывающий страх, и тут ребенок недостаточно научен (о, эта всеубивающая наука!), чтобы воздвигнуть между своей душой и охватившим ее ужасом стеклянную стену. Мудрецы мира сего возвещают вам: блаженны построившие себе убежище, упакованное асбестом, ибо туда не прорвутся ни вода, ни огонь этой жизни. Блаженны размерившие свои страсти и приручившие их, ибо те образуют неприступный вал вокруг цитадели, которую не возьмет штурмом судьба. А Я говорю вам: блаженны поддавшиеся — подобно детям — никогда и никем не победимому бытию, те, кто не пытается победить его, но ищет приюта в моей всегда побеждающей благодати. Блаженны не те, кто просвещен и сам просвещает, кому довольно собственного величественного света, кто подобен плодам, падающим с дерева, поскольку ничего другого им не остается — блаженны обеспокоенные и испуганные, ибо каждый день они стоят перед Моей загадкой и не могут разгадать ее. Блаженны нищие духом — духовно обнищавшие! Горе богатым, и горе вдвойне богатым духовно! И хотя нет ничего невозможного у Бога, Духу едва удается расшевелить их разжиревшее сердце. Бедные же неприхотливы и податливы. Подобно щенкам, они не отрывают глаз от руки своего хозяина — может быть, он бросит им какую-нибудь корку со своей тарелки. И так же внимательно следят бедные за каждым Моим знаком — они вслушиваются в порывы ветра — того ветра, что веет, где хочет, — и даже когда он меняет направление, они знают, что за погода на небесах, и истолковывают знамения времени. Поэтому на Свою трапезу Я призвал бедных, нищих, калек и убогих, а заодно и тех, что сами себя, смеясь, сдвинули на самый край «порядочного общества» — бродяг, грабителей с большой дороги, люмпенов и взломщиков решеток. Они — мои дорогие и почитаемые гости; Мне доставляет удовольствие общаться с ними; Я поддерживаю доверительные отношения со сборщиками податей и потаскухами — и они прежде вас войдут в Царство Небесное. Симон, видишь ли ты эту женщину? Она шлюха, но возлюбила много, мнила же о себе мало; поэтому простится ей многое и всякое, и Я отпускаю ее с дарами мира Моего.

Я хочу наполнить пустые сосуды всей Моей полнотою. Я хочу наполнить потерявшие надежду сердца зернами новой надежды. Я хочу, чтобы в бесплодном лоне Сарры было зачато дитя обетования. Что значит для меня ваше благочестие, выдуманная вами «духовная жизнь»? Милости хочу Я, а не жертвы. Вы стремитесь к совершенству, и это правильно, но не будьте совершенны иначе, чем Отец ваш Небесный, Который позволяет солнцу восходить над праведным и неправедным, Который посылает дождь на добрых и злых, Который слугам одиннадцатого часа платит тот же самый динарий, что и трудившимся от первого часа. Вы стремитесь к совершенству, и это правильно, но Я спрашиваю вас — зачем? Потому ли, что этого требует спасение ваших братьев? Потому ли, что вас воспламеняют несомые ими скорби? Потому ли, что вы хотите пожертвовать собою, помочь им силою вашей любви? Пытаетесь ли вы очистить ваши сердца — так, как Закон предписывает это для агнцев и овнов, уготовленных для всесожжения на том месте, где согрешил народ? И вы чувствуете: пока мое собственное сердце привязано к золоту мира сего, должны ли мне верить братья, которым я проповедую бедность? Пока мое тело творит дела плоти, может ли от него исходить целомудрие, которого хотят мои братья? Пока мой дух заслуженно наслаждается своей личной свободой, можно ли верить его речам о миро- искупительном послушании Господа? Пусть все это будет для вас лишь средством для того, чтобы вы сами стали средством любви и ее послушным инструментом. Ибо если вы и достигли всяческого совершенства, и ваши небесные закрома доверху заполнены вашими заслугами, но нет в вас любви, нет во всем этом никакой пользы.

Но как легко, не правда ли, обладать этой любовью! Взгляните на мир, взгляните Моими глазами — и вы увидите, как он заботится об утолении своего тщеславия, как он жадно взыскует яда, как он парализован отчаянием. Взгляните на обесчещенного ребенка, на зараженного юношу, на опозоренную девушку, взгляните, как их бросает попеременно то в жар, то в холод от ненависти и похоти, как окаменевают, разлагаются и истлевают их сердца, как танец похоти и ненависти все больше опутывает их — пока они не опускают руки перед ужасом открытой бездны. Таков порядок вещей в мире, и кто захочет изменить его? Но вы не позволяете победить себя, напротив, вы напрягаетесь, как пронзенные ножом: нет, этого не должно быть! Вы бросаетесь прямо в брешь. Вы знаете Я, ваш Бог, искупил мир. По Моей благодати вам дано бросить взгляд на дело Мое. Но завершено ли оно? Мертв ли грех? Неужели вам нечем заняться, кроме как просто благодарить Меня? Неужели немыслимый поворот оттуда сюда уже совершился? Неужели Царство уже здесь? Неужели камень отодвинут? Неужели человек более не разрывается от крика под пытками? Вы выходите вперед, вы бросаетесь под колеса, собственной плотью вы хотите дополнить то, чего недостает — чего действительно недостает, чего вроде бы недостает в испытанных Мною страданиях.

Что же теперь, дети Мои? Проповедь? Попытка переубедить людей — даже если Мое божественное Слово не достигло вас? Дела — немедленно заставить рай возникнуть здесь, на земле? Церковь, не делающая никаких ошибок? Орден Пробужденных к новой жизни? Вы знаете, куда все это ведет. Вы тянете на себе это ярмо, вы обессиливаете себя, вы израниваете себя. И когда после долгих лет упорного труда вы оглядываетесь назад, что из свершенного вами можете вы увидеть? Двое-трое обращенных, а, возможно, и двадцать или даже сто. Где же все остальные? Завершено ли дело, обращен ли мир? Или работа лишь началась? Не грозят ли искусно сложенные стены вновь обрушиться, погребая вас под своими обломками? Все тщетно! И тут вы поднимаете глаза и видите Крест. В первый ли раз?

Лишь превозмогающая сила благодати — в напряжении всех сил и всей своей гибкостью — побеждает превозмогающую силу греха. Все быстрее — подобно сброшенным покровам — падают на землю плоды достигнутого вами, и тут является тот сладкий плод, вокруг которого все вращалось — ваши ничем не стесненные страсти. Все жарче горит древо свершенных вами дел, и в конце концов, когда сгорает уже сам эшафот, непобежденным остается лишь обнаженное пламя Любви. Дела ваши хороши, но узы Павла были лучше, а от Иоанна в конце концов не осталось ничего, кроме моления о Любви. Мой зов становится все настойчивее. Ничто не насытит его, ничто не может удовлетворить его. Ничто не может наполнить заглатывающую вас пустоту, ничто не может остановить видимые вами слезы, ничто не может укрыть

бесчестие Лика, опутанного терновым венцом. Сожмите же вашу душу как платок, которым стирают пот с лица, и поднесите ее ко Мне. И поскольку она облегчит Мои страдания, черты Моего лица навсегда останутся на ней. И вы — поскольку несете Мой образ в душе вашей — постигнете наконец и Мои страдания, а постигнув — исполнитесь ими. Я не отведу Своего взгляда от Вашей души. Двух разных видов любви не бывает.

Кровь и пот наших душ вместе изливаются на землю, но вы знаете, сколь по-разному это происходит. Всю тяжесть Я несу на Себе один, вы же спите (скажите Мне заодно, когда вы не спите?). Вы — с вашей ношей — вечно запаздываете; а Крест уже выстрадан. Вы тащите на себе не суд, но благодать. Если ваше бремя прижимает вас к земле, все равно — это не более чем игра. Иго Мое благо, и бремя Мое легко. Мой Крест — для вас лишь намек. Ваше соучастие в вашем же искуплении, в выражении Моей любви — лишь притча. Но искупление — действительно: Я Сам делаю его таковым. Я довожу ваше поражение до полного предела, но вы — дерзайте же! — должны довести до полного предела то поражение, что потерпел Я Сам. Даже если Я Сам не позволяю вам этого; а иначе любовь не была бы любовью. Соучаствуйте в Моем поражении, вкусите вместе со Мной тщетность искупления! Именно из этого вещества извлекает Отец Мой Свою благодать. Вот Суд, и вот весы в руке Отца. На одной их чаше — тяжелая, тянущая вниз тщетность. На другой — легкая, ввысь летящая надежда. И поскольку перевешивает первая чаша, суд выносит решение: вверх улетает надежда, ввысь возносится победа Царствия Моего.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.