Ненормативная лексика — это норма

Ненормативная лексика — это норма

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

«Человек с улицы хочет, чтобы с ним говорили на языке улицы. Именно так говорит политическая элита Израиля»

— Знаете, в моем детстве радио играло колоссальную роль: детские передачи, радиопостановки, произведения советских композиторов, исполненные значительности голоса дикторов, утренняя гимнастика, «Пионерская зорька», «Наш микрофон установлен на центральном стадионе "Динамо"», надгробная речь товарища Берия — большой пласт имперской культуры. А у вас как?

— Никак. У нас дома вообще не было радио. И наша семья не составляла исключения. Во-первых, дорогое удовольствие; во-вторых, особенной потребности не было.

— В Москве имелось специальное проводное вещание, оно и сейчас есть. Репродуктор во времена моего детства был у всех, такая черная «тарелка», необходимый атрибут скудного быта. Во время войны он не выключался. По нему передавали воздушную тревогу. Привычка держать радио постоянно включенным сохранялась и после войны.

— В моем детстве ничего подобного не было.

— Но радио-то существовало?

— Конечно, существовало. Было правительственное радио на иврите под контролем мандатных властей, были подпольные станции. Их слушали, новости обсуждались, и мы, дети, об этом тоже прекрасно знали.

— А что, слушать подпольные станции было не опасно?

— Вы все-таки не забывайте: британский мандат — это не советская власть. Слушавший радио не нарушал никакого закона. Чего ему было бояться? С какой стати? Голоса дикторов подпольных станций все знали, они были важней, чем Левитан в России.

— Однако из этого следует, что радио все-таки было популярно.

— Все относительно. Конечно, куда популярней, чем сегодня, но в подлинном смысле оно не было популярным. С газетами сравнить совершенно невозможно.

— То, что вы говорите, очень странно.

— Все дело в менталитете. Для нас текст сакрален.

— Но не газетный же.

— Когда есть традиция почитания текста, вчитывания в текст, когда она глубоко укоренена, то может существовать и такого рода аберрация. В детстве я был очень близок к своему дяде. Он сильно повлиял на меня. Так вот, он не читал газету — он изучал газету. Я помню, мне было лет одиннадцать, я процитировал ему по какому-то случаю Черниховского. Он спросил: «И как ты это понимаешь?» — «Да ничего особенного, просто хорошо сказано». — «Э нет». И, к моему изумлению, он стал комментировать этот отрывок, причем столь тонко и глубоко, что и сам Черниховский его вряд ли бы понял. Дяде в голову не могло прийти, что в напечатанном тексте нет ничего серьезного, что это «просто так», что это всего лишь игра слов. Такое суперуважение к тексту было свойственно отнюдь не только моему дяде.

Конечно, у произносимого по радио устного слова в таком культурном контексте совершенно иной, несопоставимый с напечатанным словом, статус. Кто-то что-то сказал, может быть, что-то мудрое, но, скорей всего, полную чушь — ни вернуться, ни продумать, ни обсудить невозможно. Естественно воспринимать это как нечто в высшей степени несерьезное.

— На радио существуют какие-то нормы, соглашения, ограничения? Я имею в виду язык.

— Раньше существовали. Например, надо было следить за произношением, читая буквы «айн» и «хет». Правда, с этим давно покончено: теперь каждый произносит как хочет. И вообще, делают массу ошибок, не испытывая от этого ни малейшего дискомфорта.

— Ну если «айн» не произносят, значит, вообще все позволено. После этого даже неловко спрашивать про ненормативную лексику.

— Нет на радио такого понятия «ненормативная лексика» — теперь любая лексика нормативна, теперь можно все.

— А в газетах?

— В приличных газетах существуют ограничения.

— Но и в них встречается ненормативная лексика, не так ли?

— Только в виде цитаты, и то дозированно. На радио — пожалуйста, от первого лица, это же обиходная лексика, сколько угодно. Радио рассчитано на человека с улицы, а человек с улицы хочет, чтобы с ним говорили на языке улицы. Именно так говорит политическая элита Израиля, и это народу нравится.

— Но все-таки невозможно себе представить, что все считают такое положение нормальным.

— Радио, как телевидение и как Интернет, — сгущенное проявление демократии: диктует большинство. Некоторые филологи считают, что это нормально, что это естественное развитие языка. Кроме того, знаете, есть такая педагогическая установка: детям можно все. Вот и у нас на радио то же самое. Конечно, есть те, кто возмущается.

— И что?

— Красит человек стену на улице в субботу. Его спрашивает прохожий: «Ты чего в субботу работаешь?» — «Нет проблем, я переговорил с раввином». — «И что раввин?» — «Нельзя, говорит, красить в субботу». — «Ну так что ж ты?» — «Да плевать я хотел на раввина!»