Должностной статус и оклады лиц, имевших ученые богословские степени
Должностной статус и оклады лиц, имевших ученые богословские степени
Ученые степени и звания, полученные выпускниками духовных академий, во многом определяли их дальнейшую судьбу, по крайней мере на первом этапе деятельности. Академия проводила аттестацию, определяя степень «учености» того или иного выпускника, и представляла церковной и государственной власти для наиболее адекватного определения на служение. Такая схема была предложена еще в Духовном регламенте 1721 г.: человек, «ученый во Академии и от Академии свидетельствованный», должен «презентоваться» царской – государственной – власти. Церковная же власть («Духовное Коллегиум»[271]) должна была свидетельствовать степень учености академического начальства – ректора и префекта, учителей, а также ход и уровень всего процесса, го товящего ученых людей[272]. Эту схему, которая предоставляла церковной и государственной власти возможность находить наиболее удачное замещение вакантных мест и которую духовные школы XVIII в. лишь имели в виду, постарались реализовать разработчики реформы 1808–1814 гг.
«Начертание правил» 1808 г. предусматривало для выпускников академий 1?го разряда, удостаиваемых от академии ученой степени магистра, четыре возможных применения: 1) бакалаврами духовных академий, 2) профессорами семинарий, 3) священниками к первоклассным церквам, 4) увольнение в гражданскую службу[273]. Выпускники академий 2?го разряда, имеющие право на степень кандидата богословия, согласно «Начертанию правил», должны были определяться: 1) «в священники» к церквам первоклассным и второклассным, 2) в случае недостатка выпускников 1?го разряда – в «присвоенные» им звания, но оставаясь в степени студентов[274]. Важен порядок перечисления: духовно-учебное служение для лучших выпускников академий было преимущественным правом и обязанностью, и в дальнейшем это предназначение неоднократно подтверждалось.
Насущная задача – подготовка преподавательских кадров для академий и семинарий – являлась главной для первого набора преобразованной СПбДА. Действительно, магистры первых выпусков преобразованных духовных академий – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской – составили основы самих духовно-академических корпораций[275]. При заполнении вакансий в академиях привлекались иногда и кандидаты: так, в преобразованную МДА были определены выпускники I курса СПбДА (1814) старший кандидат М. Ф. Божанов и кандидат Г. К. Огиевский – правда, не на богословский класс, а первый – бакалавром словесности, второй – греческого языка[276]. Особая ситуация – необходимость быстрого составления полноценных учеб ных корпораций – обусловила быстрый служебный рост выпускников этих лет: некоторые из них через год или два после окончания академии становились ординарными профессорами в академиях. Тем не менее требования Устава старались соблюдать, то есть назначать магистров непосредственно после выпуска бакалаврами и лишь по прошествии нескольких лет – профессорами. Устав 1814 г. не требовал для занятия ординарной профессорской кафедры докторской степени, таким образом, ученая степень практически не была связана с преподавательской должностью, и никаких «служебных» побудительных причин к усиленной научно-литературной деятельности не было. Зато оговаривалось, что степень доктора богословия подразумевает не только ученость, но и право быть «учителем христианским», которое должно было быть засвидетельствовано «чистым и неукоризненным образом жизни»[277]. На практике степень доктора богословия до 1869 г. давалась лишь лицам священного сана с учетом их деятельности на благо Церкви и духовного просвещения. Таким образом, докторство было лишь особым поощрением «духовной учености», но никак не критерием научной компетентности, необходимой для той или иной духовно-учебной должности.
Особые требования в уставных документах – «Начертании правил» 1808 г. и Уставе 1814 г. – предъявлялись лишь к ректорам академий. В «Начертании правил» и Уставе 1814 г. докторская степень требовалась от кандидатов на должность ректора академии в обязательном порядке. При этом докторская степень давала преимущественное право быть ректором перед всеми любыми званиями и должностями[278]. Но на практике это преимущество учитывалось крайне редко. Даже в столичной академии после трех ректоров-докторов – архимандрита Филарета (Дроздова) (ректор 1812–1819 гг., доктор богословия с 1814 г., епископ с 1817 г.), архимандрита Григория (Постникова) (ректор 1819–1926 гг., доктор богословия с 1817 г., епископ с 1822 г.), архимандрита Иоанна (Доброзракова) (ректор 1826–1830 гг., доктор богословия с 1825 г.) – последовал ряд ректоров уже без высшей богословской степени. Можно усмотреть попытку изменить эту ситуацию и ответить пожеланию Устава 1814 г. в кампании 1822 г. по присуждению докторских степеней ректорам академий: КДА – архимандриту Моисею (Богданову-Антипову-Платонову) и МДА – архимандриту Кириллу (Богословскому-Платонову). Непродолжительное время – до конца 1823 г. – все три преобразованные академии имели ректоров-докторов. Но в дальнейшем степень никак не определяла преимущества в выборе академического ректора. К моменту введения нового Устава духовных академий 1869 г. из четырех академий лишь две имели ректора с докторской степенью: МДА – протоиерея Александра Горского и КазДА – архимандрита Никанора (Бровковича), причем последний стал ректором в 1868 г., а докторскую степень получил в 1869 г., накануне введения Устава. Ректоры двух других академий – протоиерей Иоанн Янышев и архимандрит Филарет (Филаретов) – были магистрами богословия.
Однако магистерская степень была все же обязательным условием для ректоров академий. Так, например, в октябре 1841 г., когда ректор МДА архимандрит Филарет (Гумилевский) был назначен на кафедру викария Псковской епархии, епископа Рижского, встал вопрос о кандидатуре нового ректора академии. В качестве таковой обычно рассматривались прежде всего ректоры семинарий Московской епархии – Московской и Вифанской. В данном случае митрополит Московский Филарет (Дроздов) в письме обер-прокурору Святейшего Синода Н. А. Протасову с сожалением отмечал, что ректор Московской ДС Иосиф (Богословский), удовлетворявший по прочим качествам, имеет лишь кандидатскую степень, что исключает его из числа возможных претендентов на должность ректора академии[279].
Однако духовно-учебная деятельность не препятствовала и духовному служению: те выпускники, которые выбирали для себя монашество или служение приходского священника, могли совмещать его с преподаванием в академии или семинарии. В «Начертании правил» прямо говорилось о дозволении «соединять» должность профессора с монашеством и приходским служением[280]. Напротив, по некоторым положениям «Начертания правил» 1808 г. и Устава 1814 г. можно понять, что духовно-учебная деятельность и духовное служение, монастырское или приходское, в представлении разработчиков реформы как раз тесно связывались друг с другом. Бакалавры-иеромонахи включались, хотя и не сразу после пострига и рукоположения, в число соборных иеромонахов, чаще всего Александро-Невской и Киево-Печерской лавр, Московского Донского ставропигиального монастыря. Причем принадлежность к соборным иеромонахам вовсе не подразумевала служение при своей обители, поэтому преподавателей-иеромонахов включали в соборы монастырей других городов: так, иеромонахи МДА были нередко соборными иеромонахами Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге, иеромонахи КазДА – соборными иеромонахами Московского Донского ставропигиального монастыря. Наиболее патриотичен в этом отношении был Киев: иеромонахи, принадлежащие к корпорации КДА, либо были штатными насельниками Братского монастыря, в котором помещалась академия, либо включались в собор Киево-Печерской лавры[281]. Преподаватели из белого духовенства занимали места священников и протоиереев при церквах академического города.
Должность ректора духовной школы – академии или семинарии – подразумевала сан архимандрита или протоиерея. Первый сан в свою очередь был связан с управлением одним из монастырей[282]. При этом если для ректоров семинарий подбирался всегда монастырь своей епархии, то в случае академий епархиальная привязка не была значимой, хотя и преимущественной. Так, ректоры МДА были часто настоятелями московских монастырей: ставропигиального Новоспасского, Богоявленского, Высокопетровского[283]. У ректоров СПбДА палитра монастырей, в которых они были настоятелями, более разнообразна, причем среди них чаще встречались монастыри не столичной епархии, а других[284]. Не было определенных монастырей и для архимандритов – ректоров КазДА[285]. Лишь должность ректора КДА была неразрывно соединена с настоятельством Киево-Братского монастыря.
Иногда монашествующие инспекторы академий возводились в сан архимандрита, соединенный с настоятельством монастырем, пребывая на инспекторской должности, за особые заслуги в научной и духовно-учебной деятельности или по каким-то иным соображениям. Но для инспекторов сан архимандрита не был обязателен. Так, например, инспектор СПбДА иеромонах Григорий (Постников) (с 1816 г.; с 1819 г. ректор той же академии) 18 июля 1817 г. был удостоен степени доктора богословия, а 29 июля того же года возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Иосифо-Волоколамского монастыря[286]. Сменивший его инспектор иеромонах Нафанаил (Павловский) пробыл два года на этой должности в сане иеромонаха (1819–1821), затем, назначенный на должность ректора Ярославской семинарии, был возведен в сан архимандрита с настоятельством в Ростовском Богоявленском монастыре[287]. Однако следующий инспектор СПбДА иеромонах Иоанн (Доброзраков), назначенный на эту должность 26 июля 1821 г., уже 16 августа того же года был возведен в сан архимандрита Архангельского Юрьево-Польского монастыря Владимирской епархии[288]. Иногда среди инспек торов были так называемые «титулярные» архимандриты, то есть имевшие сан, но без монастыря[289].
Ревностная духовно-учебная служба поощрялась особыми наградами от Синода и от императора, в том числе и повышением церковного статуса. Особенно заметно это было на начальном этапе, когда преподаватели и первые выпускники преобразуемых школ принимали на свои плечи все сложные проблемы. Так, в 1811 г. бакалавры СПбДА, преобразованной по новым правилам, иеромонахи Филарет (Дроздов), Леонид (Зарецкий) и Мефодий (Пишнячевский) были награждены за ревностную духовно-учебную службу внеочередным возведением в сан архимандрита со степенью 3?го класса, в исключение из «общего порядка»[290]. Причем исключителен был случай и по высоте награды, которой удостоились молодые бакалавры, и возведение в сан архимандрита без настоятельства монастырем. Впрочем, это «безместное» – титулярное – архимандритство для двух из награжденных было временным. Архимандрит Филарет (Дроздов), став в марте 1812 г. ректором и профессором богословских наук СПбДА, был определен на настоятельскую вакансию в настоятеля первоклассного Юрьева монастыря Новгородской епархии[291]. Архимандрит Мефодий в том же году стал ректором Санкт-Петербургской ДС и настоятелем Сергиевой пустыни, а через год был хиротонисан в епископа Старорусского, викария Новгородской епархии[292]. Архимандрит Леонид в 1812 г. стал настоятелем Иосифова Волоцкого монастыря[293]. Случались такие ситуации и в дальнейшем: так, например, иеромонах Евгений (Сахаров-Платонов), назначенный в сентябре 1842 г. инспектором МДА, в феврале 1843 г. был возведен в сан архимандрита с присвоением ему лично степени настоятеля третьеклассного монастыря. Архимандрит Евгений пребывал в статусе «титулярного» четыре года, пока не был назначен в феврале 1847 г. ректором и профессором богословских наук Вифанской ДС и в мае того же года определен настоятелем Московского Златоустовского монастыря[294].
В академиях оставлялись обычно первые по разрядному списку магистры. Остальных магистров и кандидатов, не попавших в состав духовно-академических корпораций, распределяли на духовно-учебные места в семинарии. Впрочем, должность ректора семинарии была гораздо более ответственной и высокой в духовно-учебной служебной лестнице, чем должность профессора академии. В «Начертании правил» оговаривалась степень доктора богословия и для ректора семинарии, в примечании давалось такое же указание: степень доктора дает преимущественное перед всякими другими званиями и должностями право быть ректором[295]. При этом для магистров – по крайней мере, лучших, имевших в разрядном списке высокие места, – старались подобрать лучшие семинарии, то есть находящиеся в академических или университетских городах, или в городах с высоким уровнем просвещенности. Это было связано в том числе с наличием научных библиотек и возможностью для лучших выпускников академий продолжать в той или иной степени научно-богословскую или хотя бы церковно-литературную деятельность. Служебную иерархию, установленную Уставом 1814 г., старались соблюдать и в семинариях, присваивая звание профессора магистрам, а прочим, то есть кандидатам, – именование учителей[296].
«Начертание правил» 1808 г. оговаривало полную свободу студентов академий в выборе служения, лишь с преимущественным правом выпускников 1?го разряда перед выпускниками 2?го разряда, а кандидатов богословия – перед студентами[297]. В окончательной редакции Устава 1814 г. появился параграф о беспрекословной – «неотказной» – четырехлетней отработке лучших выпускников академии на духовно-учебной службе, то есть право постепенно стало превращаться в обязанность[298]. Хотя и в «Начертании правил» 1808 г., и в Уставе 1814 г. оговаривалась определенная автономность духовно-учебных округов, реализация Устава потребовала большей централизации в деле распределения выпускников и частичного преодоления этой автономности. Это было понятно в первые годы преобразования академий, когда кадровые проблемы решались по единому плану, однако имело место и в дальнейшем. Так, в 1820 г. при выпуске II курса преобразованной МДА уже восьмому по разрядному списку магистру Федору Платонову не нашлось места профессора в семинариях Московского и Казанского духовно-учебных округов. Это побудило члена КДУ, ревизовавшего академию в этом выпускном году, архиепископа Тверского Филарета (Дроздова) предложить более четкую систему заполнения духовно-учебных вакансий. Главным принципом этой системы было использование выпускников академий с оптимальным учетом их способностей («с пользою места и с достоинством лиц»). При выпуске Конференция каждой академии должна была рекомендовать выпускников на учительские вакансии своего округа. Но так как соответствие внутри округа не всегда достигалось, святитель Филарет предлагал сохранить принцип централизации первых лет реформы. КДУ, получая от академий сведения о вакантных учительских должностях в их округах и характеристики нераспределенных выпускников, должна довершать процесс «правильного занятия вакансий». Остающиеся и после этого без назначения выпускники академий могли увольняться в епархиальное ведомство и использоваться по усмотрению епархиального архиерея. При этом КДУ должна была и дальше следить за соответствием учености и усердия преподавателей их должностям: обязать ревизоров давать полные сведения об учебной деятельности ревизуемых школ и их корпораций, составленных конспектах, результативности используемых методов. На основании этих сведений КДУ должна была, по плану преосвященного Филарета, в случае надобности перемещать преподавателей на другие места, а нерадивых, мало способных и не соответствующих полученной степени «учености» даже увольнять. Святитель Филарет предложил составлять сводную таблицу духовно-учебных вакансий по всем округам и регулярно обновлять ее с учетом всех передвижений и распределения новых выпусков[299]. В 1826 г., уже будучи митрополитом Московским, святитель Филарет предложил утвердить систему обязательной шестилетней службы «в пользу духовного звания» всех казеннокоштных выпускников академий и семинарий. При этом он делал акцент на пользе этого правила не только для духовно-учебной системы, но и для самих выпускников: нерешительные за это время либо утвердятся в выборе духовного служения, либо оставят его, но уже приобретя опыт практической деятельности[300]. Таким образом, постепенно подготовка к духовно-учебной службе в семинариях закрепилась в качестве непосредственной задачи академий.
Но уже к началу 1830?х гг. духовно-учебная система в целом была насыщена кадрами: некоторые магистры «за недостатком учительских вакансий» были причислены к епархиальному ведомству, что лишало их профессорства и возможности заниматься богословским образованием[301]. Впрочем, отток выпускников духовных академий из духовно-учебного ведомства, начавшийся в 1850?е гг. и ставший болезненно заметным к началу 1860?х гг., вновь освободил преподавательские места и повысил ценность магистров и кандидатов, желавших подвизаться на духовно-учебном поприще.
Еще одним «преимуществом» и поприщем деятельности выпускников высших духовных школ и обладателей ученых богословских степеней было преподавание богословских дисциплин в светских школах. Выпускники академий служили и преподавателями Закона Божия в гимназиях и училищах разного уровня и направления («законоучительство»), и преподавателями богословия в высших учебных заведениях – российских университетах и специализированных институтах (юридических, историко-филологических, лесных и пр.) Преподавание лиц, аттестованных духовными академиями, в светских учебных заведениях, как и преподавание лиц с университетскими степенями в академиях, было показательным примером сочетания этих систем научной аттестации. Преподаватель богословия в светском учебном заведении должен был обязательно иметь священный сан – это требование было понятно, ибо на преподавателя богословия возлагались и духовно-нравственные задачи. Для средних учебных заведений достаточно было выпускной степени кандидата богословия, как и для прочих учителей гимназий – выпускной университетской степени[302].
К преподавателям богословия высших учебных заведений, прежде всего, конечно, университетов, предъявлялись более высокие «степен ные» требования[303]. Иерархическая последовательность ученых степеней, введенная в российских университетах Уставом 1804 г., а в духовных академиях Уставом 1814 г., внешне совпадала. Устав российских университетов, введенный в 1835 г., упразднил звание студента, но сохранил все три последовательные степени[304]. Таким образом, принципиальных проблем, казалось бы, быть не должно. Однако условия и процесс присуждения ученых степеней в университетах и академиях этого периода несколько отличались, поэтому вопросы возникали. Основных вопросов было два. Первый вопрос был связан со сравнительным достоинством степени магистра в университетах и духовных академиях. С одной стороны, процесс присуждения магистерских степеней в университетах включал специальное испытание и публичную защиту диссертации[305]; в академиях же степени магистра присуждались выпускникам на основании обычных итоговых экзаменов и отзывов о курсовом (выпускном) сочинении[306]. С другой стороны, степень университетского магистра была «местной», ибо присуждалась и утверждалась самим университетом, степень же «академического» магистра утверждалась центральным органом при высшей церковной власти (до 1839 г.) или самой высшей церковной властью (после 1839 г.). Таким образом, статус университетской степени магистра в сравнении с духовно-академической по регламенту присуждения, казалось бы, был выше, по регламенту утверждения – ниже.
Второй, более сложный вопрос был связан со степенью доктора. Университетская степень доктора, как и степень магистра, присуждалась и утверждалась университетом на основании специальных испытаний и публичной защиты диссертации и была нередким явлением. Степень доктора богословия утверждалась, а на практике чаще всего и присуждалась, централизованно, на высшем уровне, и была сопряжена с дополнительными условиями.
Среди преподавателей богословия в университетах до 1869 г. были и доктора, и магистры богословия. Так, в Московском университете на протяжении тридцати лет (1827–1858) кафедру богословия занимал протоиерей Петр Матвеевич Терновский, магистр МДА (1822), доктор богословских наук с 1837 г. В Санкт-Петербургском университете эту кафедру семь лет занимал протоиерей Герасим Петрович Павский (1819–1826), магистр СПбДА (1814), доктор богословия с 1821 г. Кафедру богословия Киевского университета с 1859 г. занял протоиерей Назарий Антонович Фаворов, магистр КДА (1845) и доктор богословия с 1862 г. Все остальные профессоры университетских кафедр богословия были магистрами богословия. Это не вызывало серьезных затруднений, ибо университетский Устав 1804 г. не оговаривал жестко обязательности докторской степени для занятия профессорской кафедры: вопрос решался на основании «рассмотрения сочинений и собранных сведений о нравственности кандидата»[307]. Университетский Устав 1835 г. потребовал от ординарных и даже экстраординарных профессоров степени доктора «того факультета, к которому принадлежит кафедра», однако одновременно придал кафедре «догматической и нравоучительной богословии, церковной истории и церковного законоведения» особый – внефакультетский – статус[308].
Однако проблема соотнесения ученых богословских степеней и прав, ими предоставляемых, с системой университетских ученых степеней встала при подготовке нового университетского Устава в начале 1860?х гг. В 1863 г. проект нового университетского устава потребовал от профессора богословия для занятия ординарной кафедры докторской степени. Требование вызвало объяснение святителя Филарета (Дроздова) об особом отношении к докторской степени в духовной науке[309]. Но решение общих научно-образовательных задач требовало более четкого соотнесения богословских ученых степеней с университетскими.
При подготовке реформы 1869 г. в числе наиболее важных вопросов для обсуждения был заявлен целый спектр проблем, связанных с учеными степенями. Были поставлены и два вопроса относительно должностного статуса их обладателей: «внутренний» – о более эффективном использовании научно-педагогической аттестации при формировании преподавательских корпораций самих духовных академий, и «внешний» – о более адекватном соотнесении статуса духовно-академических степеней с университетскими.
Во мнениях духовно-академических Конференций 1867 г. предлагалось развести требования к бакалавру (СПбДА предлагала ввести вместо бакалавров должность доцентов) и ординарному профессору. Например, потребовать от кандидата на ординарную кафедру определенный преподавательский стаж (МДА – не менее восьми лет) или самостоятельный научный печатный труд по специальности (СПбДА, КДА)[310]. Определенного требования к ученой степени сформулировать было нельзя, пока докторская богословская степень оставалась доступной лишь лицам священного сана. Однако многими авторами и коллективных, и личных проектов и мнений ставилась под сомнение адекватность такого ограничения для высшей богословской степени и полезность его для развития богословской науки. Соотнесение духовно-академических степеней с университетскими также требовало корректировки отношения к докторской ученой степени.
Новый Устав 1869 г. существенно изменил систему научно-богословской аттестации на всех уровнях, приблизив ее к университетской. Статус кандидатской степени понизился, ибо соответствующая диссертация писалась уже не на четвертом, а на третьем году обучения, то есть являлась результатом незаконченного высшего образования. Правда, давалась эта степень только по окончании 4?го курса, после чтения трех пробных лекций как свидетельства готовности выпускника к преподаванию в средней духовной школе – семинарии. После 3?го курса можно было выйти из академии лишь в звании действительного студента с правом преподавания в духовном училище, каковое имели и выпускники семинарии[311]. Напротив, статус магистерской богословской степени повысился, ибо защиту диссертации предваряли специальные «степенные» экзамены, а сама диссертация должна была быть напечатана в виде монографии и публично защищена. Степень доктора богословия стала доступна всем преподавателям духовных академий, как имевшим священный сан, так и не имевшим, что включило ее полноценно в систему научно-богословской аттестации. Все это позволило более тесно и четко связать ученые степени с преподавательскими должностями в духовных академиях. Докторская степень стала необходимым условием для занятия высшей преподавательской должности – ординарного профессора, магистерская – для занятия должности доцента или экстраординар ного профессора[312]. Степень магистра богословия и до 1869 г. имели все бакалавры, и тем более экстраординарные профессоры. Однако следует учитывать, что переведение этой степени из разряда учебно-квалификационных в разряд ученых, с обязательным изданием диссертации в виде монографии и ее публичной защитой, существенно осложнило получение магистерской степени. В главе 3 будут приведены конкретные данные и проблемы, связанные с получением магистерских степеней в условиях Устава 1869 г., здесь лишь отметим, что требование магистерской степени для занятия должности с этого времени перестало быть формальностью. Не имевшие магистерской степени выпускники академий, которых Совет решал оставить для замещения кафедры, оказывались вне этой штатной сетки. Первые годы после преобразования 1869–1870 гг. выпускников, которым Совет решил присудить ученую степень магистра, а Синод еще не утвердил это решение, оставляли в статусе исполняющих должность доцента. Но это были еще те выпускники, на которых не распространялись правила Устава 1869 г., то есть обязательные публикация и защита диссертации. В последующие годы, когда диссертации при выпуске представлялись редко, кандидатов стали определять на вакантные кафедры со званием приват-доцентов[313].
Связь преподавательских должностей в академиях с определенными учеными степенями показала свою жизненность и стимулирующее значение, поэтому Устав 1884 г. подтвердил и конкретизировал эту связь. На должность ординарного профессора мог избираться только доктор: на богословские кафедры – непременно богословских наук (богословия, церковной истории, церковного права), на небогословские кафедры допускались и лица, получившие докторские степени, соответствовавшие профилю кафедры, в российских университетах[314]. Для должностей экстраординарного профессора и доцента требовалась степень магистра. Не имевшие таковой могли определяться на вакантные кафедры со званием исполняющих должность доцентов, но со строгим условием: «…срок для получения ими сей степени назначается не более двух лет со дня поступления на должность»[315]. Последний Устав духовных академий подтвердил все положения предшествующего относительно связи преподавательских должностей в академиях с учеными степенями[316].
Однако указания Уставов 1884 г. и 1910–1911 гг. об ограниченном сроке пребывания в статусе исполняющего должность доцента на практике не исполнялись. Срок деятельности «и. д. доцентов» растягивался, иногда очень надолго, причем уставная мера – увольнение из академии – никогда не применялась[317]. Тем не менее противозаконность этого положения, с одной стороны, желание сохранить конкретных членов корпорации, с другой, побуждали Советы академий ходатайствовать перед Синодом о разрешении продлить срок «остепенения» по тем или иным причинам.
Ученые степени давали их обладателям определенные права («преимущества») и в том случае, если они не были связаны с духовно-учебной деятельностью. Так, доктора богословия, согласно «Начертанию правил» 1808 г., кроме «преимущества» быть ректором в духовной школе, имели и право на протоиерейские и священнические места в первоклассных церквах, а в случае монашества – на места архимандритов в монастырях первых двух классов. Эти архимандритские места в монастырях по истечении «известного срока» должны были быть заняты не иначе как докторами богословия из монашествующих. В случае недостатка докторов для мест архимандритов 1?го и 2?го класса, эти места должны были оставаться вакантными, а монастыри управляться наместниками. При этом самому наместнику полагалось ограничиваться половинным окладом и доходами архимандритскими, другая же половина – отдаваться на содержание семинарских библиотек и кабинетов[318].
Если выпускник академии выбирал для себя приходское служение, то и при распределении «по церквам» степень учености была значимым фактором. Согласно «Начертанию правил», степень доктора богословия должен был иметь и протоиерей первоклассной церкви. При этом протоиерей не обязан был участвовать в очередном служении при своей церкви, если при ней были и другие священники, поэтому мог совмещать с этим местом звания ректора, профессора, члена Консистории или Духовного правления, смотрителя благочиния. По недостатку докторов богословия места протоиереев первоклассных церковей могли быть вакантны, при этом классный протоиерейский оклад должен был поступать в пользу городской духовной школы: епархиальной семи нарии или уездного училища[319]. Священники первоклассных и второклассных церквей, по «Начертанию правил», могли быть магистрами, кандидатами богословия и студентами. Но в «Начертании правил» оговаривалось преимущество кандидатов богословия и тем более магистров, оставшихся в духовном звании, при определении на приходские места[320].
Право выпускников, имеющих академическую степень, «определения на места священнослужительские по их желанию, преимущественно пред окончившими семинарский курс учениками», подтверждалось неоднократно. Так, император Николай I, ревновавший о достойном духовенстве, неоднократно давал указы Святейшему Синоду по двум вопросам: представить способы совершенствования духовного образования и обеспечения приходского духовенства[321]. В ответных докладах Синода по этому вопросу в числе прочих предложений всегда подтверждалось это исключительное право кандидатов и магистров духовных академий – выбирать место служения[322].
Насущной проблемой духовного образования, в том числе и высшего, оставалась проблема финансовая. Причем эта проблема касалась всех выпускников академий, имевших «академическую степень» и подвизавшихся на служении в духовном ведомстве: как на духовно-учебном поприще, так и на духовном – преимущественно приходском. «Комитет о усовершении духовных училищ» 1807–1808 гг. имел одной из своих главных задач, вслед за разработкой проекта преобразования духовных школ, решение этого финансового вопроса. Было выделено две проблемы, затруднявшие деятельность дореформенной духовной школы: 1) духовные училища имеют бедное содержание, что препятствует повышению образовательного уровня и развитию богословской науки; 2) выпускники духовных школ, определяемые к разным церковным должностям, не имеют достаточных средств ни к дальнейшему усовершенствованию себя в науках, ни к их использованию для успешного и достойного прохождения своего служения[323]. В уже упомянутом выше проекте Комитета 1807–1808 гг. предполагалось через шесть лет после начала реформы (1808) разделить приходские церкви на классы с назначением определенных окладов и распределять по этим местам выпускников духовных школ по соответствию степени учености установленному классу[324]. Однако к 1814 г. стала ясна нежизнеспособность такой системы: во-первых, денежные суммы, выделенные на содержание духовенства, оказались скуднее, чем предполагалось Комитетом; во-вторых, для разделения церквей на классы и назначения соответствующих окладов не нашлось твердого основания; в-третьих, трудно было выдержать четкое соответствие классов и степеней учености кандидатов на священнические места; наконец, определение на священнослужительские места зависело непосредственно от епархиальных архиереев, и ставить эту деятельность под контроль правления академии, состоящего из архимандритов, священников и мирян, было неразумно с церковно-иерархической точки зрения и не этично. Поэтому в 1814 г., при окончательной редакции Уставов духовных училищ, решено было вместо назначения окладов к церквам на причты оклады присваивать лично получающим ученые степени[325]. Доктору богословия было назначено 500 руб. ежегодно, магистру – 350 руб., кандидату – 250 руб., к каким бы церквам они ни поступали. Но так как в основе этих окладов лежала изначальная идея разделения образованного духовенства по степеням «учености», эти оклады сохранили название «классных окладов по ученым богословским степеням»[326]. Классные степенные оклады выплачивались и преподавателям духовно-учебных заведений, если они имели священный сан или «давали обещание принять таковой», то есть не выходили из духовного звания.
Конечно, это поощрение личной учености духовенства имело и оборотную сторону. Выпускники академий, имевшие кандидатские и магистерские ученые степени, очень редко поступали на священнические места к сельским церквам, поэтому сельское духовенство, имевшее лишь семинарское образование, лишалось вовсе пособий из капиталов КДУ. Эту проблему пытались решить неоднократно. Так, святитель Филарет (Дроздов) по просьбе императора Николая I несколько раз составлял проекты привлечения образованных священников, хотя и не имевших академических степеней, к служению в сельских церквах. В 1826 г. он предлагал предоставить КДУ право назначать классные оклады, по примеру высших ученых степеней, и выпускникам семинарий, определяемым на малообеспеченные сельские приходы: выпускникам 1?го разряда, получившим звание студента, по 200 руб., а выпускникам 2?го разряда – по 180 руб. в год[327]. В 1827 и 1828 гг. святитель Филарет повторял свое предложение, несколько снизив, правда, гипотетические оклады: студентам семинарий, поступающим на сельские священнические должности, он предлагал выделять 175 руб., а выпускникам семинарий 2?го разряда – по 150 руб. в год[328]. Однако общая сумма была велика, и оклады так и остались прерогативой «остепененного» духовенства.
Классные степенные оклады выплачивались вплоть до новых реформ духовных школ. Проведенная в 1839–1841 гг. финансовая реформа Е. Ф. Канкрина изменила эти цифры, переведя их в новые монетные единицы (рубли серебром): докторский оклад составлял теперь 143 руб. в год, магистерский – 100 руб. 10 коп., кандидатский – 71 руб. 50 коп.[329] В 1867 г. эти оклады были отменены для преподавателей духовных школ в связи с повышением штатных преподавательских окладов в преобразованных по новому Уставу духовных семинариях. Приходскому духовенству степенные оклады выплачивались гораздо дольше. В 1882 г. Святейший Синод заметил, что положение духовных лиц, состоящих на епархиальной службе, изменились к лучшему в сравнении со временем установления степенных окладов (1814). Поэтому было решено, сохранив эти оклады за лицами, уже их получающими, новые назначения прекратить[330].
Что касается окладов членов духовно-учебных корпораций – а это, согласно «Начертанию правил» и Уставу 1814 г., было главным предназначением обладателей богословских ученых степеней, – то они изначально были предусмотрены меньшими, чем для соответствующих лиц в университетах тех же городов. Такое предложение было выдвинуто Комитетом 1807–1808 гг. и утверждено последующими законными актами 1808 и 1814 гг. Обусловлено это было не каким-либо поражением в правах духовных школ, а тем, что «в плане полагается соединять должность профессора с другими духовными званиями, доход приносящими»[331]. Но так как членами духовно-учебных корпораций становились и лица, не оставлявшие духовного сословия, но не принимавшие священный сан, это уменьшение окладов ставило их в чрезвычайно затруднительное положение.
В соответствии со штатным расписанием Устава 1804 г. годовой оклад профессора университета составлял 2000 руб., адъюнкта – 800 руб., лектора и учителя – 600, магистра – 400, кандидата – 300[332]. В соответствии со штатным расписанием Устава 1814 г. годовой оклад профессора академии составлял 1500 руб., бакалавра – 700 руб. Ректору выплачивался дополнительный оклад 500 руб. в год[333]. Идея была понятна: профессор академии, состоявший в священном сане и имевший ученую степень доктора богословия, должен был получать, дополнительно к профессорскому окладу, классный степенной оклад 500 руб. и, таким образом, достигать университетского профессорского оклада. Бакалавр, добавлявший по такой же схеме к своему учебному окладу классный магистерский (350 руб.), даже превосходил на 250 руб. в годовом окладе университетского адъюнкта. Кроме того, тем преподавателям духовно-учебных заведений, которые имели священный сан или давали обязательство его принять, выплачивали классные оклады по ученым богословским степеням, о которых говорилось выше. Соборные иеромонахи получали присвоенное этому званию содержание по 33 руб. 23 коп. в год[334].
Эти оклады в дальнейшем претерпевали значительные изменения. В 1836 г. в духовно-учебных заведениях были введены новые штаты и, соответственно, оклады[335]. Ординарные профессоры духовной академии стали получать по 3000 руб. в год., экстраординарные профессоры и бакалавры – 1500 руб. После вышеупомянутой финансовой реформы 1839–1841 гг. штатные оклады составляли (руб. серебром): ординарного профессора – 858 руб., экстраординарного профессора и бакалавра – 429 руб. Однако эти оклады скоро стали весьма скудными. О тяжелом положении преподавателей духовно-учебных заведений говорили и писали на неофициальном и официальном уровнях. Однако Духовно-Учебное ведомство не могло найти суммы для нормализации ситуации и увеличить оклады. Вводились небольшие добавки – пособия на конкретные нужды: так, семейные наставники, жившие вне академий, получали квартирное пособие и «дровяные деньги». В СПбДА эти пособия были максимальными по дороговизне столичной жизни и составляли для ординарных профессоров 250 руб. в год, для экстраординарных профессоров и бакалавров 114 руб.[336]
Особенно активно обсуждался вопрос о необходимости повысить оклады членам духовно-учебных корпораций в преддверии новых реформ, начиная со второй половины 1850?х гг. В 1865 г., в ожидании общих преобразований, было проведено некоторое повышение окладов служащих в духовно-учебных заведениях, в частности в академиях, из местных средств. Инициатором был святитель Филарет (Дроздов), выделивший из сумм Московской кафедры 7795 руб. в год для МДА. С учетом этой помощи ординарный профессор стал получать 1200 руб. (вместо 858 руб.), экстраординарный – 900 руб. и бакалавр – 700 руб. (вместо 429 руб.) Вслед за этим были повышены до таких же размеров оклады наставникам остальных академий[337]. Эта мера сняла напряжение, но местные средства не могли дать надежной определенности положения.
При проведении реформы 1869 г. было учтено и то, что степенные оклады лицам, служащим при академиях, больше не выплачиваются, и то, что в корпорациях академий было много преподавателей, не имевших священного сана. Общая тенденция, которая проявилась за шестьдесят лет, отделявших новую реформу от планов Комитета 1807–1808 г., свидетельствовала о том, что для подавляющего большинства преподавателей академий научная и преподавательская деятельность являет ся единственным делом, единственным служением. Поэтому уповать на «другие духовные звания, доход приносящие»[338], было безнадежно: академии реализовывали себя как высшие учебные заведения, и члены их корпораций должны были иметь, как и члены университетских корпораций, соответствующие возможности и средства. Поэтому Устав 1869 г. уравнивал должностные оклады преподавателей академий с соответствующими должностными окладами преподавателей российских университетов: одинарному профессору было назначено 3000 руб. в год (2400 руб. оклада, 300 руб. квартирных и 300 руб. столовых), экстраординарному – 2000 руб. (1600 руб. оклада, 200 руб. квартирных и 200 руб. столовых), доценту – 1200 (900 руб. оклада, 150 руб. квартирных и 150 руб. столовых)[339]. Так как Устав 1869 г. требовал для утверждения в преподавательской должности конкретную ученую степень, преподавательские оклады стали в определенном смысле степенными.
В дальнейшем эти оклады практически не менялись. В 1879 г., когда было решено распределять выпускников академий с ученой степенью кандидата богословия на учительские места в духовные училища, появилась необходимость как-то выделять этих учителей среди прочих, не имевших ученых степеней и высшего образования. Было принято решение увеличить таким учителям содержание, против обычных училищных штатных окладов. Так смотрители-кандидаты стали получать 1200 руб. ежегодно, помощники смотрителей – 900 руб. (при казенных квартирах), учителя наук и древних языков – наравне с преподавателями духовных семинарий[340].
Иногда оклад увеличивался для конкретных преподавателей в виде награды за особые научные заслуги, многолетнюю преподавательскую деятельность или конкретные научные задания. Так, например, профессор философии СПбДА В. Н. Карпов к 30?летию своей духовно-учебной деятельности в 1855 г. получил прибавку к жалованью в размере половины профессорского оклада тех лет (429 руб. в год), а через пять лет, к 35?летию, прибавочное жалованье было увеличено до полного оклада (858 руб.)[341]. Прибавку в виде половинного профессорского оклада получил в 1865 г. и его коллега по академии профессор церковной археологии и литургики В. И. Долоцкий[342]. Бакалавр греческого языка той же академии архимандрит Григорий Веглерис в 1858 г. получал двойной бакалаврский оклад за перевод греческих рукописей, присылаемых из Синода[343].
Случались и экстраординарные денежные награды, даруемые преподавателям академий за особые заслуги. Так, например, 27 августа 1814 г. ректору и профессору богословского класса СПбДА архимандриту Филарету (Дроздову) была пожалована пожизненная пенсия в размере 1500 руб. в год. Награда была обусловлена конкретным событием, выпуском I курса преобразованной СПбДА, а также духовно-учебными и богословскими трудами архимандрита Филарета. Пенсия была пожалована императором, по ходатайству КДУ, из остатков сумм, положенных на содержание духовных училищ, то есть сумм КДУ[344].
Кроме того, сами академии старались составить некоторые капиталы для пособия, поощрения и награды членов корпорации, в том числе и за научные успехи. Хотя эти поощрительные суммы не имели непосредственного отношения к ученым степеням, все же они были связаны с аттестацией научно-педагогической деятельности членов корпорации самой же корпорацией и служили средством стимулирования этой деятельности, хотя и опосредованным. Так, например, столичная академия имела «вспомогательный» или «поощрительный» капитал, созданный еще в первые годы деятельности академии после преобразования 1809 г. 3/5 части этого капитала выделялись для поощрения научной и педагогической деятельности[345]. Во всех академиях сложились так называемые «юбилейные капиталы» – из средств, пожертвованных разными лицами (епархиальными архиереями, выпускниками и бывшими наставниками академий) на 50?летия СПбДА (1859), МДА (1864), КДА (1869), позднее – КазДА (1892). Проценты с этих капиталов обычно употребляли на награды за научные работы и учебные пособия, написанные членами корпораций, а также за лучшие магистерские и кандидатские работы.
Таким образом, ученая степень определяла должность в самих корпорациях духовных академий – до 1869 г. формально, а с 1869 г. реально и очень жестко. Преподавание основных дисциплин лицами, не имевшими магистерской степени, было возможно лишь временно и условно (в должности приват-доцента в период 1869–1884 гг., в должности и. д. доцента после 1884 г.), хотя на практике это временное служение иногда продолжалось дольше положенного срока. Стабильное преподавание в академиях лиц, не имевших магистерских ученых степеней, было возможно лишь для лекторов новых языков, которые стояли вне должностной градации. Лишь при наличии первой ученой степени – кандидата богословия – выпускник академии мог преподавать в семинарии (обход этого требования был чрезвычайно редким исключением). Таким образом, наличие ученой богословской степени определяло статус ее обладателя в российской научно-образовательной системе. В соответствии со степенями определялись и оклады: либо они были непосредственно связаны со степенью, либо – через должность. Духовно-учебные оклады, хотя часто и оценивались современниками как недостаточные, давали возможность преподавателям высшей духовной школы отдавать все силы развитию богословской науки и духовно-учебной деятельности. Кроме того, ученые степени определяли дополнительные служебные права их обладателей: так, с 1884 г. все ординарные и экстраординарные профессоры включались в состав Совета академии, что давало им возможность участвовать в решении важнейших вопросов научно-учебного процесса. Таким образом, должностной и связанный с ним финансовый факторы влияли в определенной степени на решение одной из главных задач системы научной аттестации – стимулирование исследовательской деятельности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.