Институт профессорских стипендиатов как система научно-педагогической подготовки в духовных академиях (1884–1918)
Институт профессорских стипендиатов как система научно-педагогической подготовки в духовных академиях (1884–1918)
Идея подготовки научно-педагогических кадров с помощью института профессорских стипендиатов. При подготовке следующего Устава духовных академий (1884) была поставлена главная задача: исправить недостатки, замеченные при реализации Устава 1869 г. Одним из недостатков, отмеченных всеми академиями, была неудовлетворительная система подготовки преподавательских кадров. Институт приват-доцентов, несмотря не его положительные черты, как способ подготовки к профессуре себя не оправдал. Лишь столичная академия видела перспективы его развития и совершенствования, остальные же академии дали критическую оценку этой системы[558]. Конечно, неудача этого эксперимента свидетельствовала не столько о его принципиальной неудовлетворительности, как системы подготовки преподавательских кадров, сколько и о неготовности академий использовать такую возможность, например, для введения специальных курсов.
Обсуждение вопроса о подготовке кадров на заседаниях Комитета, составлявшего официальный проект нового Устава (1882), было связано с решением вопроса о специализации студентов. Большинство членов Комитета считало, что специальное углубление в богословскую науку – удел немногих, и более разумно этим немногим предоставить такую возможность дополнительно, а не во время основного академического курса. Собственный опыт духовных академий ограничивался указанными выше «практическими» формами, поэтому пришлось опять воспользоваться опытом университетов. После долгого обсуждения было решено совместить эту научную специализацию с подготовкой преподавательских кадров для академических кафедр и для этого оставлять на год при академиях наиболее даровитых студентов[559]. Эта система подготовки научно-педагогических кадров показала свою жизнеспособность и эффективность в российских университетах, и академиям надо было использовать ее положительные элементы.
В результате Уставом духовных академий 1884 г. упразднялся институт приват-доцентов: внештатные приват-доценты увольнялись, если академические Советы не предлагали им занять какую-либо штатную кафедру; те же, что занимали штатные кафедры, получали звание и. д. доцента с обязательством получить степень магистра богословия в течение двух лет[560]. Однако правила профессорского стипендиатства, закрепленные в Уставе 1884 г., несколько отличались от университетских. Так, академии могли оставлять для усовершенствования в знаниях своих лучших выпускников всего лишь на годичный срок. Стипендиаты не должны были занимать никаких должностей, а все время посвящать изучению избранной науки, источников и пособий, вырабатывая верный взгляд относительно ее преподавания, под руководством профессоров, наиболее близких к этой науке. По окончании назначенного года стипендиаты должны были представить Совету академии отчет о своих занятиях и могли быть определены на кафедру, соответствующую их специальным занятиям, со званием «и. д. доцента» до утверждения в степени магистра. Особой диссертации pro venia legendi для этого не требовалось, но две пробные лекции кандидат должен был прочитать. Срок получения магистерской степени для «и. д. доцента», согласно Уставам 1884 г. и 1910–1911 гг., ограничивался двумя годами[561]. В Уставе оговаривалось, что, если соответствующей вакансии в академии не оказалось, профессорский стипендиат определяется на профильную кафедру в одну из семинарий и пополняет запас кадров, из которых при необходимости академии могут выбирать и приглашать преподавателей[562].
Выбор кандидатур для стипендиатов. Право выбора выпускников для оставления в качестве профессорских стипендиатов Устав 1884 г. предоставлял Советам академий, но утверждал это решение епархиальный архиерей[563]. Советы же решали, сколько выпускников оставить для приготовления к профессорским кафедрам. Устав не указывал числа оставляемых, определяя только верхний предел стипендии для каждого – 700 руб. Вскоре была определена общая штатная сумма, выделяемая на стипендиатов, – 1400 руб. в год. Исходя из этих параметров, в качестве профессорских стипендиатов стали оставлять чаще всего двух первых по списку выпускников. Выпускники были свободны в выборе кафедры специализации, и получить стипендиата с нужной академии специализацией было непросто. Устав оговаривал только оставление «лучших», поэтому Совет имел право оставить не первых по списку выпускников, а нужных академии по научным интересам из числа лучших. Это имело бы смысл, в случае если в ближайшее время в академии должна была освободиться та или иная кафедра, так как срок службы профессоров был ограничен параграфами Устава. Но традиционная вера академий в своих «перваков» и права, которые всегда предоставляли высшие места в разрядном списке, определили именно такую традицию. Разумеется, академия была заинтересована в большем числе подготовляемых кадров – для широты выбора. Кроме того, годичное пребывание в академии в статусе стипендиата предоставляло возможность переработать кандидатское сочинение в магистерское. Поэтому в некоторые годы академии оставляли трех или даже больше стипендиатов либо в качестве «сверхштатных», выпрашивая на них содержание у Синода (с обоснованием особой необходимости их оставления) или у епархии, либо деля общую сумму не на двоих, а на троих. Так, например, Совет МДА в 1891, 1900 гг. оставлял не двух, а трех первых по списку выпускников, определяя им стипендии по 466 руб. 66 коп. (с вычетом 2 % на пенсии)[564]. В КазДА в период ректорства архимандрита (с 1897 г. – епископа) Антония (Храповицкого) в 1897/98 уч. г. оставили шесть профессорских стипендиатов, в 1898/99 уч. г. – четыре, в 1900/01 уч. г. – пять[565].
Устав 1910–1911 гг. четко определил две стипендиатские вакансии, кроме того, для каждой академии выделил две дополнительные вакансии стипендиатов, предназначенные исключительно для замещения «наиболее даровитыми, окончившими образование в академии по первому разряду, монахами». Если выбор кандидатов на первые две стипендии был сохранен за Советом академии, то выбор кандидатов на две последние – монашеские – стипендии предоставлялся местному епархиальному архиерею по рекомендации ректора академии. Были оговорены особые случаи: если Совет сочтет особенно важным завершение стипендиатом магистерской диссертации или командирование его в русские и заграничные учебные заведения, то Совет может ходатайствовать пред Синодом об оставлении этого лица стипендиатом еще на один год. Однако Совет должен был при этом соблюдать норму: не более двух стипендиатов «этого рода» в каждом учебном году[566].
К этому времени Советы академий стали более продуманно подходить к подготовке для себя реальных кадров, и дополнительно к двум первым по списку выпускникам старались оставить тех, кого особо рекомендовали преподаватели-специалисты. Так, в 1913 г. в МДА были оставлены профессорскими стипендиатами пять лиц, не считая первого по списку выпускника, Федора Андреева, оставленного на преподавательскую должность по кафедре систематической философии и логики. Алексей Архангельский и Николай Никольский (второй и третий по списку) были оставлены «уставными» стипендиатами, иеромонах Иероним (Чернов) – на вакансии для монашествующих, Николай Кочанов и Александр Ремезов (пятый и седьмой по списку) – по рекомендации членов Совета сверхштатными без содержания. Н. Кочанова рекомендовал экстраординарный профессор по кафедре еврейского языка с библейской археологией священник Евгений Воронцов, как талантливого лингвиста, особенно в области семитических языков – необходимой базы для библейского богословия. А. Ремезов был рекомендован экстраординарным профессором по кафедре истории и обличения западных исповеданий А. П. Орловым и доцентом по первой кафедре Священного Писания Нового Завета иеромонахом Иларионом (Троицким) как человек, склонный к научному выяснению сложных церковно-исторических проблем. Его кандидатское сочинение по католическому богословскому модернизму и конкретному его представителю – Альфреду Луази – после доработки могло представлять научную ценность[567].
План работы стипендиата и научное руководство. В начале учебного года утвержденные в качестве профессорских стипендиатов выпускники выбирали кафедры специализации, а Совет официально назначал им руководителей. Разумеется, почти всегда это были кафедры, по которым писались кандидатские сочинения, а руководителями становились преподаватели этих кафедр, уже курировавшие написание кандидатских диссертаций.
Профессорское стипендиатство подразумевало две задачи, официально закрепленные в Уставах: повышение научного уровня и освоение методологии в избранной области наук – то есть собственно подготовку к преподаванию и доработку кандидатской работы до магистерского уровня[568]. Один год стипендиатства был слишком короток для одновременного исполнения обеих задач. Обычно делался акцент на том или на другом. Так, например, профессорский стипендиат МДА 1896/97 уч. г. Владимир Тихомиров, специализировавшийся по кафедре церковного права, сделал акцент на систематическом знакомстве с предметом, причем на основе фундаментальных курсов отечественных канонистов. За год он, согласно плану, изучал курсы церковного права протоиерея Скворцова, епископа Иоанна (Соколова), протоиерея Альбова, протоиерея М. И. Богословского, профессоров И. С. Бердникова, Н. С. Суворова, А. С. Павлова[569]. Не совсем понятно, почему в его планы не входила доработка кандидатского сочинения, которое он писал по теме, данной профессором кафедры церковного права Н. А. Заозерским. Это сочинение – «Историческое обозрение отечественного уголовного законодательства о преступлениях против веры за XVII–XIX столетия» – заслужило не только высший балл, но похвальный отзыв того же профессора как «законченное в точном смысле слова исследование, являющееся вкладом в каноническую науку и свидетельствующее о выдающейся талантливости автора»[570]. Его однокурсник и коллега по стипендиатству иеромонах Фаддей (Успенский), избравший кафедру Священного Писания Ветхого Завета, напротив, сделал акцент на переработке своего кандидатского сочинения в магистерскую диссертацию. Результатом была сама диссертация, представленная в конце стипендиатского года в Совет академии[571]. Первый из стипендиатов так и не представил магистерскую диссертацию. Второй защитил магистерскую диссертацию в 1901 г., будучи архимандритом и инспектором Уфимской ДС[572].
Однако даже полное посвящение стипендиатского года доработке магистерской диссертации не всегда приводило к успеху. Так, например, профессорский стипендиат МДА 1899/1900 уч. г. Константин Орлов, специализировавшийся по кафедре Священного Писания Нового Завета, в своем плане прямо заявил, что весь год планирует посвятить об работке своего кандидатского сочинения «Святый Архидиакон Стефан, первомученик христианский (толкование книги Деяний VI–VII гл.). Опыт библейско-экзегетического исследования». В кратком отчете, дав характеристику разных толкований на книгу Деяний Святых Апостолов, он писал, что главным результатом всех его научных занятий в истекшем году является практически готовая магистерская диссертация. Это подтвердил и его руководитель – профессор М. Д. Муретов[573]. Действительно, диссертация в июне 1901 г. была представлена в Совет МДА[574].
В дальнейшем, когда общий опыт системы профессорских стипендиатов возрос, предпринимались попытки синтезировать эти два варианта. Стипендиаты, составляя план работы и представляя его на усмотрение Совета академии, чаще всего старались сделать акцент на обработке кандидатского сочинения на степень магистра и тематику всей работы стипендиатского года строить вокруг этой темы. Так, например, профессорский стипендиат МДА 1900/01 уч. г. Петр Минин, писавший кандидатское сочинение на тему «Психологические основы аскетизма», выбрал для специализации кафедру нравственного богословия и запланировал уделить преимущественное внимание «тем вопросам поименованной науки, которые наитеснейшим образом соприкасаются» с предметом этого исследования. Его однокурсник и коллега по стипендиатству Александр Платонов, писавший кандидатское сочинение на тему «Паломничество в Древней Руси», собирался ближайшим образом знакомиться с вопросом о сношениях Русской Церкви с Церквами восточными и славянскими. Третий профессорский стипендиат этого года Алексей Малинин, получивший кандидатскую степень за сочинение «О бессмертии души», понимал, что богослов-апологет должен считаться в этом вопросе с отрицательными естественно-научными теориями, не теряя богословско-философской основы. Поэтому он включил в свой план, с одной стороны, продолжение изучения богословско-философского аспекта темы (греческой философии – Платона, Плотина; святоотеческого наследия – как восточного, так и западного), с другой стороны, знакомство с широким кругом западной литературы по опытной психологии и, наконец, изучение естественных наук, которых ему очень не хватало[575]. Профессорский стипендиат той же академии 1915/16 уч. г. по кафедре истории русской литературы Николай Бельчиков, с помощью профессора Н. Л. Туницкого составляя план, делал акцент на разработке кандидатского сочинения, посвященного Святославову сборнику 1073 г., а параллельно планировал изучать цикл словесных наук в Московском университете[576].
Иногда в стипендиатских планах указывался конкретный круг источников, которые стипендиат планировал изучить, архивов, с которыми он планировал работать. Указывались и конкретные вопросы, над которыми он собирается работать в рамках магистерской диссертации. Так, перед уже упомянутым профессорским стипендиатом МДА Николаем Бельчиковым научный руководитель четко поставил три задачи по Святославову сборнику 1073 г.: «провести сличение славянского текста Сборника 1073 г. с копией с Коаленева списка греческого оригинала», «составить славянский лексикон его» и «выяснить литературный состав его»[577].
Научное руководство профессорскими стипендиатами усиливало занятость преподавателей. Руководители несли ответственность, помогали наметить план работы на стипендиатский год, составляли инструкции для заграничных научных командировок стипендиатов. При отсутствии личного опыта таких занятий, опыта руководства и каких-либо общих указаний это было непросто. Этот процесс требовал дополнительного обсуждения и совершенствования, но были основания надеяться, что система научного руководства действительно станет таковой хотя бы по отношению к незначительному числу лучших выпускников.
Возможности профессорских стипендиатов. Устав 1884 г. переносил акцент научной подготовки на тех немногих, кто специально готовился для преподавания в академиях. Для этого им следовало предоставить возможность, с одной стороны, приобщения к научным исследованиям, с другой стороны, оптимальной профильно-преподавательской подготовки. Кроме упомянутого выше научного руководства академии старались предоставить стипендиатам и особые возможности в повышении научного уровня. Устав духовных академий 1911 г. подчеркнул эти возможности особым параграфом: «Профессорские стипендиаты и в течение первого года пребывания в этом звании могут быть командированы для слушания специальных курсов в русские и заграничные высшие учебные заведения»[578].
Некоторыми стипендиатами ощущалась необходимость получения дополнительных знаний или умений, которых не давала духовная академия. Это было связано и с самой областью богословской науки, в которой они специализировались, и со спецификой магистерской работы. Поэтому эти стипендиаты просили ходатайства Совета академии о допущении к бесплатному слушанию лекций и пользованию библиотеками в университетах, благо все четыре академии находились в университетских городах[579]. Факультеты выбирались по кафедральной специализации и тематике диссертаций: историко-филологические, юридические, физико-математические.
Так, профессорский стипендиат МДА 1896/97 уч. г. Владимир Тихомиров, писавший кандидатское сочинение на тему «Историческое обозрение отечественного уголовного законодательства о преступлениях против веры за XVII–XIX столетия» и выбравший кафедрой специализации церковное право, сделал акцент на систематическом знакомстве с фундаментальными курсами отечественных канонистов. Он просил ходатайства Совета и слушал в течение года лекции А. С. Павлова на юридическом факультете Московского университета[580].
Уже упоминавшийся профессорский стипендиат МДА 1900/01 уч. г. Алексей Малинин, поставив одной из своих задач на предстоявший год изучение нервной системы человека, просил ходатайства Совета академии о допущении его к слушанию лекций по естественным наукам на физико-математическом факультете Московского университета[581]. Профессорский стипендиат МДА 1901/02 уч. г. Дмитрий Коновалов, предназначенный Советом академии на кафедру греческого языка и его словесности, год занимался дополнительным изучением этого языка на историко-филологических факультетах Московского и Санкт-Петербургского университетов[582]. Профессорский стипендиат той же академии 1902/03 уч. г. Митрофан Войцехович просил Совет прикомандировать его на весь стипендиатский год к историко-филологическому факультету Московского университета для работы под непосредственным руководством В. О. Ключевского, полноценного знакомства с кругом исторических наук, методами исторического исследования и общими вопросами исторического изучения и пользования библиотекой университета[583].
В 1914/15 уч. г. стипендиат МДА Михаил Соколов совершенствовал свои познания в еврейском языке в семинаре профессора П. К. Коковцова на факультете восточных языков Петроградского университета, а также занимался самостоятельно под руководством этого специалиста сирийским, арамейским, эфиопским и арабским языками. Научный руководитель стипендиата от МДА – профессор по кафедре еврейского языка с библейской археологией священник Евгений Воронцов – писал в отзыве на его отчет, что «академия вправе ожидать от г. Соколова такой диссертации, какая основывалась бы на изучении библейских текстов, недоступных для рядовых академистов»[584].
Профессорский стипендиат той же академии 1915/16 гг. Николай Бельчиков, специализировавшийся по кафедре истории русской литературы, просил разрешения прослушать курс словесных наук на историко-филологическом факультете Московского университета и ходатайства Совета академии о предоставлении ему права пользования библиотекой университета. Его поддержал научный руководитель – экстраординарный профессор этой кафедры Н. Л. Туницкий, подчеркнув особую необходимость университетского стажерства, вызванную «изолированным положением истории русской литературы в системе академического преподавания, если не считать церковно-славянского и русского языка с палеографией». Более того, Н. Л. Туницкий настаивал и на постоянном участии своего стипендиата в течение учебного года в практических занятиях как по различным отделам истории русской литературы, так и по всему комплексу словесных наук: сравнительному языкознанию, славянской филологии, истории иностранных литератур[585]. Кроме полезных знаний, немалое значение имело знакомство с новой системой преподавания, университетскими семинарами. При правильном и активном использовании этот опыт, несомненно, мог помочь решить некоторые проблемы духовно-академического образования.
Самым удачным вариантом была, конечно, как и при Уставе 1869 г., целенаправленная подготовка выпускников, предназначенных на определенную кафедру. Так, например, выпускник КазДА 1884 г. Михаил Нефедьев был выбран Советом академии к занятию кафедры «калмыцкого наречия, общего филологического обзора языков и наречий монгольского отдела, этнографии племен этого отдела и истории рас пространения христианства между ними»[586]. Ввиду сложности подготовки квалифицированного преподавателя по такому направлению Совет просил Святейший Синод разрешить увеличить срок стипендиатства М. Нефедьева до двух лет. Разрешение было дано. И Совет составил особую программу подготовки. В течение двух учебных лет М. Нефедьев должен был заниматься на факультете восточных языков в Санкт-Петербургском университете, причем для этого профессором была составлена конкретная программа занятий, а в летние месяцы осуществлять практическую стажировку в калмыцких степях[587].
Выпускник МДА 1899 г. Иван Петровых был намечен кандидатом к замещению вакантной кафедры библейской истории, временное преподавание по которой вел с 1897 г. ректор академии епископ Волоколамский Арсений (Стадницкий). Летом 1899 г. стипендиату удалось съездить в 16-дневную научно-паломническую командировку в Палестину, весь учебный год он занимался специальным изучением последних периодов ветхозаветой истории и межзаветным периодом, а также темой своей научной работы – критическим изучением трудов Иосифа Флавия с точки зрения библейской археологии. Стипендиатский отчет И. Петровых представлял собой обстоятельное описание как древних историков – Полибия, Посидония, Диодора, Страбона, Тита Ливия, Плутарха, Николая Дамаскина и других, цитируемых Флавием авторов, так и современной западной литературы по предмету[588]. Совет определил И. С. Петровых и. д. доцента на кафедру библейской истории, магистерская работа была завершена, представлена и защищена в 1903 г., когда автор был уже иеромонахом Иосифом[589].
Летом 1904 г. Совет МДА даже просил о продлении срока стипендиатства выпускнику академии Николаю Туницкому, намеченному на кафедру русского и церковнославянского языков (с палеографией) и истории русской литературы. Аргументация – недостаточное развитие славистики в духовной школе и необходимость дополнительной серьезной подготовки к кафедре, причем в столичном университете, – была принята и разрешение было дано[590]. За два учебных года (1903/04 и 1904/05) Н. Туницкий посещал лекции и практические занятия по непосредственным предметам своей кафедры и связанным с ними в Санкт-Петербургском университете – лучшем учебном центре по этим предметам. Он слушал лекции и участвовал в семинарах академика А. И. Соболевского по истории, фонетике и морфологии, диалектологии, синтаксису русского языка, профессора П. А. Лаврова по славянским наречиям и палеографии, профессора И. А. Бодуэн-де-Куртенэ по языкознанию, профессора И. А. Шляпкина по русской литературе, спецкурсы других преподавателей. По рекомендации профессоров он прослушал несколько курсов по палеографии в столичном Археологическом институте. Кроме того, он систематически знакомился с научной литературой, памятниками древнеславянской и русской церковной словесности и их лучшими изданиями, самостоятельно изучал рукописи в московских и петербургских библиотеках и архивах. Его итоговый отчет о занятиях содержит не только комментированное перечисление прочитанного и изученного, но и серьезный историко-критический очерк по основным научным направлениям и школам, методологии, современным научным проблемам и дискуссиям в области славянорусской филологии и языкознания в целом[591]. Кроме того, за это время Н. Туницкий напечатал две самостоятельные исследовательские статьи[592] и несколько критических заметок в «Журнале Министерства народного просвещения». По прочтении двух пробных лекций Н. Л. Туницкий занял вакантную кафедру со званием и. д. доцента. Но это был довольно редкий случай столь целенаправленной, обстоятельной, правильно выстроенной и успешной подготовки кандидата на духовно-академическую кафедру. Однако определенная проблема была связана и с такой усердной подготовкой к кафедре: перенесение акцента на подготовку к преподаванию не позволило Н. Л. Туницкому заняться в стипендиатские годы доработкой своей магистерской диссертации, и ее представление задержалось.
В конце XIX – начале XX в. целая плеяда молодых профессоров, доцентов, и. д. доцентов и профессорских стипендиатов побывала в заграничных университетах – преимущественно немецких, реже французских. Перед командированным ставилось обычно две основных задачи: 1) знакомство с памятниками истории и литературы, составление современных библиографических обзоров по своей области науки и 2) знакомство с методами преподавания соответствующих наук на теологических факультетах. То и другое должно было способствовать приготовлению конкретных ученых и опытных преподавателей и повышению научного и учебно-методического уровня академий в целом. Иногда эти командировки были необходимы, ибо в России не было соответствующих специалистов. Так, например, В. В. Болотов, сам никогда не выезжавший за границу и самостоятельно изучивший двадцать языков, считал свое знание «утилитарным», будущим же экзегетам считал необходимым учиться семитским языкам у лучших знатоков. Поэтому когда профессорский стипендиат СПбДА 1890/91 уч. г. А. П. Рождественский был намечен на кафедру Священного Писания Ветхого Завета, В. В. Болотов настаивал, чтобы его послали в Геттинген к профессору де Лагарду[593]. Правда, командировка не состоялась, ибо профессор де Лагард скончался, а к другим, даже значимым, специалистам, по мнению В. В. Болотова, ехать не стоило, лучше было готовиться в России.
Профессорский стипендиат КазДА 1902/03 уч. г. Александр Вишняков отправился для продолжения своего богословско-философского образования в Париж. Он слушал профессоров Сорбонны, Католического института, протестантского факультета. Повышение уровня разговорного французского языка позволило ему непосредственно общаться с французскими католическими богословами[594]. Эта поездка оказала ему определенную помощь и при сборе историографии по магистерской диссертации, которую он защитил в 1908 г., хотя и не определила эту работу[595].
Профессорский стипендиат МДА 1908/09 уч. г. Петр Нечаев, приступив в стипендиатский год к переработке своего кандидатского сочинения о Германе Ульрицци в магистерскую диссертацию, ощутил необходимость научных занятий в немецких библиотеках. Он подал прошение в Совет академии о дозволении провести четыре месяца в Германии. Разрешение было исходатайствовано у митрополита Московского, и Петр Нечаев отправился в Берлин с 15 января по 15 мая 1909 г. как для продолжения богословско-философского образования вообще, так и для пополнения материала по теме диссертации[596]. Так как дополнительных денег на свою поездку стипендиат не просил, разрешения епархиального преосвященного было достаточно[597]. Эта командировка, несмотря на свою кратковременность, была содержательна: стипендиат слушал лекции по философии в Берлинском университете, пользовался Королевской библиотекой. Сам П. Нечаев оценивал результаты достаточно высоко: он не только повысил уровень знаний по западной философии, но и увидел новый ракурс в теме магистерской работы[598]. Хотя в МДА не было вакантной философской кафедры, П. В. Нечаев был определен в Литовскую ДС преподавателем истории и основ философии и дидактики. Удалось ему благополучно завершить и свою магистерскую диссертацию, хотя ее представление и защита затянулись до 1917 г.[599]
Стипендиаты ездили не только в европейские университеты, но и на христианский Восток при соответствующей кафедральной специализации и теме работы. Так, выпускник КазДА 1899 г. иеромонах Михаил (Семенов) ездил в течение стипендиатского года, по рекомендации научного руководителя профессора И. С. Бердникова, в Константинополь и на Афон, для сбора дополнительного материала по теме магистерской диссертации[600]. Серьезное научное исследование взаимоотношений императорской власти и Православной Церкви в ранневизантийской империи (IV–VI вв.) трудно было провести, ограничиваясь казанскими библиотеками. Однако вследствие турецкого нашествия и в Константинопольской Патриаршей библиотеке сохранились документы не ранее XVII в. Тем не менее с помощью уже действовавшего в те годы Русского археологического института в Константинополе источники удалось собрать[601]. Диссертация была написана и защищена, когда о. Михаил был уже преподавателем Воронежской ДС[602].
Профессорский стипендиат КДА 1913/14 уч. г. по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Н. Д. Бессарабов по ходатайству Совета академии отправился в стипендиатский год в Иерусалим, на место изучаемых им событий[603].
С 1902 г. появилась еще одна форма заграничных командировок профессорских стипендиатов и молодых преподавателей духовных академий – в уже упомянутый Русский археологический институт в Константинополе (РАИК)[604]. В 1900 г. директор РАИК Ф. И. Успенский высказал пожелание, чтобы институт, призванный стать базой для подготовки кандидатов на соответствующие профессорские кафедры российских университетов и духовных академий, реализовал этот план[605]. Согласно указу Святейшего Синода от 5 мая 1900 г., Советы духовных академий разработали систему занятий «духовных стипендиатов» при РАИК[606].
Интересно, что в разных академиях особый интерес к РАИК проявили профессоры разных специализаций: в СПбДА – профессор по кафедре церковной археологии и литургики Н. В. Покровский (И. Е. Троицкий и В. В. Болотов к этому времени скончались)[607], в МДА – канонист Н. А. Заозерский[608]. Были высказаны и некоторые сомнения в полезности отправления профессорских стипендиатов – вчерашних выпускников, но все академии высказали пожелание отправлять на Восток ежегодно по одному своему представителю. Эти командировки были бы полезны преподавателям и стипендиатам многих кафедр: церковной истории, церковной археологии и литургики, древней и новой гражданской истории, канонического права, патристики, греческого языка, русской церковной и гражданской истории, Священного Писания[609]. Но, так как Святейший Синод выделял средства на отправление лишь одного стипендиата в год, стипендиаты в РАИК стали отправляться по очереди, в уже традиционном порядке – СПбДА, МДА, КДА, КазДА[610]. Хотя РАИК не имел разработанной системы и методической основы для педагогической подготовки, но открывалась возможность непосредственного знакомства с источниками науки, а при соответствующей теме – неоценимая помощь в подготовке магистерской диссертации. Правда, малое число стипендиатов и короткий срок их подготовки, по окончании которого они распределялись в семинарии или училища, не позволяли использовать открывшуюся возможность во всей полноте, и стажировка стипендиатов могла оказать решающее значение лишь для отдельных ученых.
Всего за десять лет (1903–1913) в РАИК удалось позаниматься двенадцати представителям духовного ведомства, большая часть из которых были профессорскими стипендиатами или бывшими профессорскими стипендиатами. Первым был командирован в РАИК на 1903/04 уч. г. профессорский стипендиат СПбДА по кафедре церковной археологии и литургики И. А. Карабинов. Уже в своем кандидатском сочинении «Постная Триодь, ее состав и происхождение», написанном под руководством Н. В. Покровского, он проявил не только научно-аналитические способности, но и особую историко-литургическую интуицию и чуткость к источникам[611]. Во время своей стажировки И. А. Карабинов выполнил план стипендиатских занятий по изучению греческих литургических рукописей, составленный им вместе со своим руководителем Н. В. Покровским, тщательно изучил рукописный фонд библиотеки Иерусалимского подворья в Константинополе. По собственной инициативе и при содействии руководства РАИК он совершил путешествие в Палестину, посетив Иерусалим, Голгофу, Вифлеем, ездил на Синай и на Афон[612].
Вторым профессорским стипендиатом, правда, бывшим, попавшим в РАИК в 1905/06 уч. г., был и. д. доцента КДА иеромонах Анатолий (Грисюк). По окончании стипендиатского года он был оставлен в академии на кафедре общей церковной истории и знакомство с источниками по истории Церкви как древнего, так и византийского периода было ему профессионально необходимо[613]. Немалую помощь о. Анатолий получил от этой стажировки, расширенной путешествием на Афон, в Сирию и Палестину, и для доработки своей магистерской диссертации «Исторический очерк сирийского монашества до половины VI века». Он постарался освоить сирийский язык, познакомиться с разными версиями жития преподобного Симеона Столпника и других подвижников, познакомился на месте со многими письменными памятниками, церковными древностями, с самим продолжением древней монашеской традиции в обителях Востока[614].
В дальнейшем в РАИК были отправлены еще четыре стипендиата: в 1908/09 уч. г. – профессорский стипендиат МДА по кафедре церковной археологии и литургики Н. К. Махаев; в 1911/12 уч. г. – два профессорских стипендиата СПбДА по кафедре истории Греко-Восточной Церкви со времени отпадения Западной Церкви от Восточной до настоящего времени А. Г. Степанов и А. Н. Акимов; в 1913/14 уч. г. – профессорский стипендиат КДА по кафедре церковного права А. Д. Дмитрев[615]. Ни одному из них не удалось доработать магистерское сочинение, никто не занял и кафедры в академии. Но командировка в РАИК сразу двух стипендиатов столичной академии с одной кафедры свидетельствовала об усилении научного интереса к позневизантийскому периоду (IX–XV вв.) Этот интерес, обусловивший введение в 1903 г. в СПбДА, а в 1910 г. и во всех остальных духовных академиях кафедры истории Греко-Восточной Церкви, теперь имел реальное подкрепление – непосредственный выход на источники и «территориальный контекст»[616]. И. И. Соколову – первому профессору этой кафедры в СПбДА – удалось обосновать послание в РАИК двух стипендиатов по своему направлению несомненной перспективностью этого направления для русского богословия, причем один из стипендиатов был оставлен сверхштатным[617]. Показательно задание, составленное И. И. Соколовым для своих питомцев, – кроме непосредственной работы с источниками и литературой по теме исследования, они должны были изучить византийскую историографию XIII–XV вв., заняться греческой палеографией, новогреческим литературным и разговорным языком[618].
Плодотворна была командировка в РАИК стипендиата КДА 1913/14 уч. г. А. Д. Дмитрева. Основная задача, поставленная перед ним руководителем – профессором КДА по кафедре церковного права Ф. И. Мищенко, – состояла преимущественно в разработке его темы о коронации византийских василевсов. Главными достоинствами этой командировки были как архивные изыскания, так и знакомство с труднодоступными или вовсе недоступными в России художественными, нумизматическими и фотографическими материалами. После посещения РАИК у А. Д. Дмитрева возник план исследований в библиотеках и архивах Ватикана, одобренный руководителем и Советом[619].
Разумеется, приобретенные знания хотелось использовать более плодотворно, и перспектива попасть в семинарию преподавателем «непрофильной» дисциплины казалась особенно досадной. В июне 1909 г. занимавшийся в течение года в РАИК кандидат МДА Николай Махаев благодарил Совет за предоставленную возможность. При этом он просил особого ходатайства Совета перед Учебным комитетом о предоставлении ему духовно-учебного места по одному из предметов, которыми занимался в течение двух лет: литургики, церковной истории или греческого языка[620].
Таким образом, кроме научного руководства профессором-специалистом и пользования академической библиотекой Советы духовных академий предоставляли профессорским стипендиатам и особые возможности: пользование библиотеками других учебных и научных заведений, прежде всего университетов, посещение дополнительных лекций в университетах, научные командировки в другие российские города и за границу, стажировки в лучших научных центрах, специаль ное доставление источников и научной литературы из любых российских научных библиотек.
Отчеты профессорских стипендиатов. Отчеты профессорских стипендиатов представляют собой очень интересный комплекс источников не только по истории самой системы подготовки научно-педагогических кадров в духовных академиях, но и по истории богословия. Отчеты печатались в журналах Советов духовных академий, но чаще всего в сокращенном виде, а в некоторые годы печатались только отзывы руководителей, а сами отчеты прилагались к журналам в рукописном виде. Полные варианты отчетов сохранились в архивах духовных академий. Постепенно при рассмотрении отчетов профессорских стипендиатов на заседаниях Советов вырабатывались и предложения по совершенствованию самой системы их подготовки к кафедрам, а также определенные идеи по сочетанию этой подготовки с работой по конкретной научной теме[621].
Отчеты стипендиатов были вольной формой, поэтому они сильно разнятся по объему, форме представления, содержанию, научной ценности.
Некоторые из отчетов поражают своим объемом, обстоятельностью, а иногда и глубиной. Примером может служить отчет профессорского стипендиата МДА 1909/10 уч. г. Василия Виноградова: на 312 страницах проведен критический обзор важнейших сочинений по теории гомилетики католических и протестантских ученых, учебных курсов, монографий, журнальных статей, выделены и систематизированы методы их исследований, высказаны предположения по использованию этих достижений в православной гомилетической науке. Автор определил «центральную ось» всего процесса развития проповеди – пастырство, поэтому включил в свое изучение и отчет, и труды по истории и сов ременному состоянию пастырского богословия на инославном Западе[622]. Эта подготовка была целенаправленной, а специалист – востребованным, ибо в МДА была вакантной кафедра пастырского богословия и истории гомилетики, и Василий Виноградов по прочтении двух пробных лекций был определен на нее в звании и. д. доцента.
Интересен отчет профессорского стипендиата МДА 1896/97 уч. г. по кафедре церковного права Владимира Тихомирова, представлявший подробный сравнительный анализ наиболее значимых научных систем и учебных курсов русских канонистов с выделением характерных черт каждого, оценкой тех или иных авторов, определением места каждого курса в истории русской науки церковного права[623].
Однако не всегда стипендиаты справлялись с тем заданием, которое формировали для себя с помощью научного руководителя. Так, например, профессорский стипендиат МДА 1914/15 уч. г. по кафедре истории Греко-Восточной Церкви Александр Плотников в своем отчете честно сознавал, что его планы – углубленного изучения источников по истории иконоборческого периода – остались неосуществленными. Причины состояли и в обширности литературы по теме, объем которой не совсем адекватно оценил сам стипендиат, и в недостаточно свободном владении новогреческим и английским языками, на которых была написана часть интересовавших его научных исследований[624]. И хотя научные руководители обычно милостиво оправдывали своих подопечных и неизменно признавали занятия в течение года употребленными «с пользой для своих ученых занятий», а самих стипендиатов «очень способными и трудолюбивыми», Советы академий делали выводы. Эти выводы периодически формулировались: необходимо более продуманно планировать работу стипендиатов на год и внимательнее курировать ее в течение этого срока.
При подготовке новой реформы духовных академий во второй половине 1890?х гг. отчеты профессорских стипендиатов и отзывы научных руководителей на эти отчеты подверглись внимательному анализу. Профессор СПбДА А. И. Пономарев, давая отзыв об отчете профессорского стипендиата 1887/88 уч. г. Н. К. Никольского, отметил: «Отчет – образец для постановки программы занятий оставляемых при академии профессорских стипендиатов. Он делает честь не только на учному руководителю, но и целой корпорации профессоров академии, сумевших так широко поставить изучение наук»[625].
Таким образом, отчеты профессорских стипендиатов и отзывы на них профессоров-руководителей представляют собой специфический, но очень важный вид научно-богословских и духовно-учебных источников.
Распределение профессорских стипендиатов. Идеальным вариантом завершения стипендиатского года было избрание на кафедру, соответствующую профилю его подготовки. Так, например, готовили в МДА упоминаемых выше И. С. Петровых (будущего иеромонаха и архимандрита Иосифа) на кафедру библейской истории, Н. Л. Туницкого – на кафедру русского и церковнославянского языков (с палеографией) и истории русской литературы, В. П. Виноградова – на кафедру пастырского богословия и истории гомилетики. Но, конечно, это случалось не так часто, причем многие из этих случаев были специальной подготовкой кандидата, заранее предназначенного на кафедру.
Так как в стипендиаты избирались лучшие студенты, академии были заинтересованы во включении их в состав корпораций, даже если профиль их подготовки не совпадал с открывшейся вакансией. Этим подрывалась сама идея: профессорские стипендиаты, выбиравшие для подготовки одну кафедру, оставлялись после стипендиатского года, но для замещения другой кафедры. Так, например, профессорский стипендиат МДА 1888/89 уч. г. Павел Соколов писал кандидатское сочинение и специализировался в стипендиатском году по философии[626]. При завершении его стипендиатского года открылась вакансия по кафедре психологии, и П. Соколов был оставлен в качестве и. д. доцента по этой кафедре. Но, хотя выпускное кандидатское сочинение П. Соколова было признано достойным представления после соответствующей доработки в качестве магистерской диссертации, это так и не было реализовано. Специализация по кафедре потребовала специальных занятий, и П. П. Соколов защитил магистерскую диссертацию много лет спустя (в 1906 г.), по психологии[627].
Такая же ситуация была с профессорским стипендиатом той же академии 1904/05 уч. г. Анатолием Орловым, специализировавшимся в течение года по патристике, причем ранней, II–IV вв., что соответствовало теме его магистерской диссертации. Он был оставлен и. д. доцента по кафедре истории и обличения западных исповеданий в связи с историей Западной Церкви от 1054 г. до настоящего времени[628]. Хотя в этом случае была определенная связь: темой диссертации и стержнем работы в стипендиатский год были западные богословы, хотя и раннего периода, – это было особо отмечено в отзыве на отчет А. Орлова профессора по кафедре патристики И. В. Попова[629].
Бывали и менее связанные со специализацией назначения на кафедру. Так, профессорский стипендиат СПбДА 1887/88 уч. г. Н. К. Никольский, усердно готовясь в течение года при кафедре истории Русской Церкви и усиленно изучая источники синодального периода, был избран доцентом по кафедре гомилетики и истории проповедничества. Ему пришлось срочно изучать источники византийской, западноевропейской и русской учительной литературы[630]. Профессорский стипендиат МДА по кафедре церковного права 1893/94 уч. г. И. М. Громогласов по окончании стипендиатского года стал и. д. доцента по кафедре истории русского раскола[631]. Профессорский стипендиат МДА 1889/90 уч. г. Н. Н. Глубоковский через год по окончании стипендиатского срока был приглашен в СПбДА на кафедру Священного Писания Нового Завета. Во всех этих случаях фраза Устава 1884 г. об определении профессорских стипендиатов на кафедры, «соответственные их приготовлению», понималась расширенно, с учетом определенного единства всех богословских кафедр[632].
Конечно, и в том случае, когда «профессорская» специализация и занимаемая кафедра не соответствовали друг другу, годовая подготовка не была бесполезной: вырабатывалось умение работать с источниками и научной литературой, осваивалась методология общенаучных и специально-богословских подходов, расширялся кругозор, повышался общий уровень богословских знаний. Дорабатывалась магистерская диссертация, что было немаловажно. Но углубления в конкретную область богословия и тем более подготовки к чтению лекций в таком случае не получалось. Первый научный труд – магистерская диссертация – в этих случаях также не служил научным основанием для преподавателя-специалиста.
Наконец, был третий вариант судьбы стипендиата – определение на службу в одну из семинарий. Уставы 1884 и 1910 г. оговаривали такой вариант, но указывали «соответствующую кафедру». Но, как и в случае распределения выпускников-специалистов при Уставе 1869 г., запросы не всегда соответствовали специализации стипендиатов. Так, профессорский стипендиат МДА 1900/01 уч. г. Александр Платонов, занимавшийся сношениями Русской Православной Церкви с Востоком и писавший диссертацию по паломничеству, в сентябре 1901 г. был распределен на должность преподавателя обличительного богословия, истории и обличения русского раскола и местных сект в Красноярскую ДС[633]. Стипендиат СПбДА 1891/92 уч. г. по кафедре общей истории Церкви А. И. Бриллиантов, любимый ученик В. В. Болотова, продолжив свою специализацию вплоть до апреля 1893 г., был определен в Тульскую ДС преподавателем истории и обличения русского раскола и западных исповеданий, а одновременно и епархиальным миссионером[634]. В этой должности ему пришлось заниматься борьбой со старообрядцами-беспоповцами поморского согласия, ведущими в Тульской епархии в 1897–1898 гг. активную пропаганду, старообрядцами-поповцами австрийской иерархии, а также сектами, распространившимися в деревнях епархии. И хотя добросовестность, усердие, общебогословская подготовка, церковно-историческая эрудиция, методические приемы и умение писать первого студента курса и профессорского стипендиата помогли А. И. Бриллиантову преуспеть и в этом деле, его специальные знания по истории Церкви и богословию IV–IX вв. были не востребованы[635].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.