Подача диссертации и ее рецензирование

Подача диссертации и ее рецензирование

1814–1869 гг.

Если творческую основу научно-богословской аттестации, разумеется, составляли работы, подаваемые на соискание ученых степеней, то центром самой системы аттестации были органы, оценивающие эти диссертации и присуждавшие ученые степени: до 1869 г. – Конференции, после 1869 г. – Советы духовных академий.

Рассмотрим процесс присуждения младших ученых степеней – магистра академии и кандидата богословия – и звания действительного студента при действии Устава 1814 г. Как только выпускное сочинение приобрело статус особой значимой работы и повысились требования к ней, стал систематизироваться процесс ее оценки. Выпускные сочинения должны были подаваться заранее, чтобы до выпускных экзаменов их успели прочитать все назначенные рецензенты. Начиная с середины 1820?х и до 1863 г. постепенно сложился процесс этого «чтения»: сначала выпускные сочинения проверяли академические бакалавры, в отдельных случаях – профессора, затем сочинения, предполагаемые на магистерскую степень, просматривали ректор и правящий архиерей. Желание не «уронить» честь академии побуждало ректора или архиерея академического города – он же являлся председателем Конференции – внимательно относиться к магистерским сочинениям. Так как сочинения представлялись в Синод, пропускать слабое сочинение не хотелось. Считалось, что со степенью магистра должны кончать студенты, которые все четыре года учебы в академии стояли в списках в 1?м разряде. Но они иногда подавали слабые курсовые сочинения. В таком случае нередко проверяющим бакалаврам давались указания «подправлять» сочинения потенциальных магистров. Иногда этим занимался сам ректор или даже правящий архиерей. Проверяющие бакалавры серьезно работали над исправлением таких сочинений, обсуждали этот процесс в своем круге, и это помогало так или иначе вырабатывать какие-то критерии[1022]. Хотя каких-либо конкретных научных требований к магистерским сочинениям не предъявляли (см. 3.2), но, разумеется, в этих обсуждениях устанавливались определенные для своего времени требования и к общему уровню работы, и к содержанию, и к корректности мыслей и выражений. После всех прочтений на заседании Конференции обсуждалось, соответствуют ли сочинения тех, кто уже «шел» на степень магистра, этой степени. Отмечались и те сочинения, которые никак не могли соответствовать даже степени кандидата богословия.

После окончания всех экзаменов, проверки и обсуждения выпускных сочинений составлялся последний вариант разрядного списка. Этот список просматривал и корректировал епархиальный архиерей, опираясь на свое впечатление от знаний выпускников, полученное на экзаменах и при просмотре выпускных сочинений. Так, например, митрополит Московский Филарет (Дроздов) всегда вносил в списки коррективы. Это же делали и другие архиереи – например, архиепископ Казанский Антоний (Амфитеатров). Но список обсуждался на окончательном заседании Конференции, поэтому члены корпорации могли высказать свое мнение и, несмотря на авторитет архиерея, отстоять свой вариант, составленный в процессе учебы и экзаменов.

После решения о присуждении степеней списки утвержденных в степени кандидата и списки рекомендованных к возведению в степень магистра с приложением самих магистерских сочинений посылались в КДУ, а после 1839 г. – в Синод[1023]. Длительная процедура утверждения в степенях магистров (см. 3.4) затягивалась самое меньшее на год, а иногда и более. Такое «условное магистерство» приводило к сложностям в чинопроизводстве выпускников, и в 1862 г. Святейший Синод предложил Конференциям академий представить мнения об устранении этого неудобства. Все Конференции видели выход в предоставлении им права не только присуждения, но и окончательного утверждения в степенях магистров, немедленно по окончании выпускных экзаменов. Для того чтобы Синод имел представление о «направлении образования» в духовных академиях, предлагалось посылать магистерские сочинения в Синод постфактум для осведомления. Но Святейший Синод скорректировал это предложение, и указом Синода от 21 мая 1863 г. порядок присуждения магистерских степеней был изменен, но не совсем так, как предлагали Конференции. Право утверждения оставалось за Синодом, но в Синод теперь должны были посылаться не сами магистерские диссертации, а лишь списки выпускников, которым Конференциями была присуждена степень магистра, и отзывы на эти выпускные сочинения-диссертации. Устанавливалась и новая система прочтения выпускных сочинений в самих академиях. Теперь сочинение читал и оценивал преподаватель, по предмету которого писалась работа, затем по очереди и независимо друг от друга – два члена Конференции. В отзывах последних кроме научных достоинств сочинения должно было отмечаться точное соответствие его православному вероучению, а если в этом есть сомнения, то точные указания, на чем сомнения основаны. На основании всех этих отзывов Конференцией присуждалась магистерская степень, а на утверждение в Синод посылались все три отзыва без сочинения. Таким образом, доверие к Конференциям как аттестующим органам повышалось: их научная компетентность не ставилась теперь под сомнение, а Синод лишь брал на себя ответственность, оценивая, насколько допустимы для присуждения ученой степени магистра православной духовной академии те «сомнительные» места, которые указаны в отзыве. Но так было в случае единогласного мнения Конференции о соответствии диссертации степени магистра, если же возникали разногласия, Синод брал на себя роль арбитра и уже обращался к самой диссертации. О таких случаях см. 3.4.

Однако троекратное прочтение одного экземпляра рукописного сочинения требовало продолжительного времени. Поэтому для получения желаемого результата – ускорения окончательного утверждения в магистерских степенях – либо надо было сделать срок подачи выпускных сочинений более ранним, либо читать и оценивать выпускные сочинения уже после выпускных экзаменов. Но при первом варианте сокращался срок написания выпускных работ, а сочинения и так к началу 1860?х гг. писались трудно. Если же сократить срок проверки выпускных сочинений, то это чревато понижением к ним внимания и падением требований к аттестуемым диссертациям. При втором варианте приходилось выпускать студентов без степеней, а это означало и затягивание их распределения на духовно-учебные места – очередной учебный год семинарии должны были начинать без новых наставников. Неудобство предложенной Синодом системы отмечалось во всех академиях. Конференция МДА, поддержанная митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым), представила директору ДУУ князю С. Н. Урусову свои предложения по ее коррекции. Выдвигалось три предложения: 1) распределять выпускников на духовно-учебные места, не дожидаясь присуждения ученых степеней, но поставив для Конференций ограничение: окончательное присуждение степеней должно отлагаться не далее четырех месяцев после выпускных экзаменов; 2) распределять на места только студентов, представивших выпускные сочинения, и на основании предварительного разрядного списка; 3) для максимального учета склонностей и способностей выпускников просить высшее начальство предварительно представлять в Конференции списки духовно-учебных вакансий[1024]. Святейший Синод, признав разумным это предложение, закрепил этот проект в виде правила с начала 1864/65 уч. г.

Однако сами студенты не позволяли Конференциям исполнять это правило во всей полноте: не справляясь с написанием выпускных сочинений, они стали затягивать подачу сочинений, а без поданного сочинения распределение на места было бессмысленным. С одной стороны, это затягивание было связано и с общим ослаблением дисциплины в академиях в конце 1850?х – начале 1860?х гг. – новизна эпохи возбуждала молодые умы, но влияла на них не всегда положительно: этот печальный факт с тревогой отмечался начальствующими и учащими[1025]. С другой стороны, необходимость неофициально увеличить срок, отпу щенный на написание диссертаций, был связан с более серьезным подходом к выпускным сочинениям, использованием при их написании не только чужих исследований, но и источников, в том числе рукописных. Так, б?льшая часть студентов из выпусков 1864 г. (МДА и КазДА), 1865 г. (СПбДА и КДА), 1866 г. (МДА и КазДА) подавали диссертации в Конференции в «растянутом» режиме (на протяжении трех лет, вплоть до 1869 г.), а из выпускников 1867 г. ни один не подал сочинение вовремя[1026]. Меры прещения, исходившие от Святейшего Синода и реализуемые по мере сил Конференцией (см. 3.4), – не имели успеха. Шла разработка новой реформы духовных академий, общая нестабильность не только не способствовала восстановлению порядка, но и вносила новые ноты перемен и значительного ослабления привычной ответственности. Увещания начальствующих и учащих в академиях имели очень ограниченный успех. Конференции находились в непростом положении: с одной стороны, они старались исполнять указания Синода, с другой стороны, понимая сложности своих студентов, старались не обострять ситуацию и как-то сохранить возможность для выпускников получить магистерскую или кандидатскую степень даже через некоторое время после выпуска.

В самом «нестабильном» положении оказались выпускники 1869–1870 гг.: им было разрешено подать диссертации и получить ученые степени по старому Уставу. Следует отметить, что, несмотря на все угрозы Синода, почти никто из выпускников не подал сочинений вовремя, но очень многие сделали это в ближайшие годы. И даже те, кто подавал сочинение по прошествии четырех, семи, девяти и даже шестнадцати лет по окончании академии, получали степени по старому порядку: без публичной защиты, на основании отзывов трех рецензентов. Несмотря на то что «новые магистры», прошедшие публичную защиту, утверждались в степени епархиальным архиереем, «старые магистры», то есть окончившие до 1869–1970 гг., утверждались в таковой Синодом.

Совершенно иным был процесс «докторского остепенения». Необходимо было положить начало чреде докторов в этой области науки, дабы первые могли свидетельствовать о достоинствах богословской учености последующих. Из двух вариантов – привлечь к возведению в высшую богословскую ученую степень докторов «смежных» гуманитарных наук или положить самостоятельное начало – был выбран второй. «Открытие» ученой степени доктора православного богословия состоя лось 13 августа 1814 г., на первом торжественном заседании Конференции СПбДА. Этим же заседанием открывалась и сама Конференция, как ученая коллегия, обладающая и правами специализированного диссертационного совета. Учреждение Конференции СПбДА последовало в 1809 г., вскоре после открытия самой академии по правилам нового Устава. Однако до 1814 г. Конференция состояла лишь из действительных членов и занималась преимущественно учебным процессом. В 1814 г. по случаю окончания первого курса преобразованной академии и возведения выпускников в ученые степени КДУ решила дать Конференции полный вид, определенный Уставом, то есть положить «последний камень во главу и совершение новосозидаемой обители духовного просвещения»[1027]. Конференция была пополнена девятью почетными членами – членами Государственного совета, КДУ и лицами, имеющими особое значение для российского просвещения. Этим составом ученой коллегии подчеркивалось, что высшая духовная школа в лице первой академии, устроенной по новому Уставу, сеет «семена полезных знаний не токмо для Церкви, но и для отечества»[1028]. А то, что Конференция обретает свой полный состав именно в связи с первым присуждением ученых богословских степеней, подчеркивало как общецерковную, так и общегосударственную значимость этих степеней и статуса их обладателей.

На первом торжественном заседании 13 августа всей совокупностью нового ученого учреждения – Конференции – были избраны три почетных доктора богословия, обладающих правом избрания и других в сию степень, по существующим правилам. Этими почетными докторами стали: митрополит Амвросий (Подобедов), архиепископы Черниговский Михаил (Десницкий) и Минский и Литовский Серафим (Глаголевский). Эти первые доктора избрали еще трех докторов, уже не почетных, а реальных, удостоенных высшей богословской степени за заслуги перед богословской наукой и духовно-учебную деятельность. Избранными докторами стали: ректор СПбДА и профессор богословия архимандрит Филарет (Дроздов), инспектор СПбДА архимандрит Фи ларет (Амфитеатров) и ректор Санкт-Петербургской ДС архимандрит Иннокентий (Смирнов)[1029].

Однако в дальнейшем представление докторских диссертаций было столь нечастым, что говорить об отработанной системе довольно сложно. Тем не менее определенные правила были: предложение возвести то или иное лицо в достоинство доктора богословия должно было поступить от доктора же богословия, а рекомендацию (отзыв) должны были дать еще два доктора богословия. Были и особые случаи, когда предложение избрать в докторское достоинство принималось от лица, не имеющего таковой. Так, в 1857 г. профессор богословия Афинского университета Георгий Маврокордато был возведен в докторское достоинство Конференцией СПбДА по предложению настоятеля посольской церкви в Афинах архимандрита Антонина (Капустина) – магистра КДА (1843).

Конференция, не имевшая в своем составе достаточного числа докторов богословия, лишь ходатайствовала о присуждении степени доктора богословия, а КДУ или Синод присуждали. Так, например, вынуждена была поступить Конференция КДА в 1833 г., когда она имела в своем составе лишь одного доктора богословия – ректора академии архимандрита Иннокентия (Борисова) – и представляла на докторскую степень профессора философии протоиерея Иоанна Скворцова. Так же была вынуждена поступить эта Конференция при трех следующих представлениях на степень доктора богословия: в 1848 г. – ректора Киевской ДС архимандрита Антония (Амфитеатрова), в 1859 г. – архиепископа Могилевского и Мстиславского Анатолия (Мартыновского), в 1862 г. – профессора богословия Киевского университета протоиерея Назария Фаворова. Во всех этих случаях в составе Конференции было два доктора богословия – митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров) (на кафедре 1837–1857 гг.) и протоиерей Иоанн Скворцов. Этого было достаточно для отзывов о научном труде, за который Конференция предлагала присудить докторскую степень, но не для избрания «общим согласием или большинством голосов членов Конференции», о котором говорилось в Уставе 1814 г.[1030] Таким же образом присуждалась Синодом степень доктора богословия по ходатайству епархиального архиерея, личному или подкрепленному авторитетом кого-либо из докторов богословия. Примером таких ходатайств могут служить все три случая присуждения докторской степени через Конференцию МДА – в 1837 г. профессору богословия Московского университета протоиерею Петру Терновскому, в 1863 г. иерею Владимиру Гетте, в 1865 г. ректору академии протоиерею Александру Горскому, а также единственный случай присуждения докторской степени через Конференцию КазДА – в 1869 г., ректору академии архимандриту Никанору (Бровковичу). За трех первых докторантов ходатайствовал митрополит Московский Филарет (Дроздов), за последнего – архиепископ Казанский Антоний (Амфитеатров). Оба архиерея были докторами богословия, поэтому их мнение могло считаться отзывом, но Конференции самостоятельно не могли присудить эти степени. В Конференции МДА был с 1837 г. еще один доктор богословия – упомянутый протоиерей Петр Терновский, в Конференции КазДА, кроме преосвященного Антония, докторов не было. О некоторых из этих случаев см. 3.5.

Но, несмотря на некоторую несамостоятельность Конференций в присуждении докторских степеней, докторские дипломы и кресты присылались КДУ или Синодом в конференции и вручались именно от Конференций. Поэтому все эти доктора считались в активе той или иной Конференции. Но «докторская результативность» Конференций была невелика: если Конференция СПбДА все же имела на своем счету 21 доктора богословия, из которых 4 было явно почетных, а 17 – с разными вариантами аттестуемых научных результатов, то остальные Конференции были менее плодотворны в этом отношении. Конференция МДА за все время своей деятельности возвела в докторское достоинство всего трех лиц: двоих из своих же магистров, а третьего – иностранного; Конференция КДА – пятерых: одного магистра СПбДА, одного – МДА и трех своих; Конференция КазДА – единственного, своего ректора и магистра СПбДА.

1869–1918 гг.

Как уж было указано выше, Советы духовных академий, введенные Уставом 1869 г., были одновременно и диссертационными Советами. Именно они присуждали ученые степени всех ступеней и звание действительного студента при Уставах 1869, 1884 и 1910–1911 гг. Научно-аттестационная деятельность академических Советов была достаточно активной и трудоемкой. Внешним взглядом она в основном определялась по количеству присужденных ученых степеней, но это была лишь «верхушка айсберга». Через рассмотрение Советов проходило гораздо больше сочинений, подаваемых на соискание ученых степеней всех ступеней, ибо отрицательные решения Советов бывали нередко.

Рассмотрим последовательно путь диссертационного сочинения от момента подачи на соискание ученой степени до окончательного решения, если защиты не было, или до защиты, если таковая происходила.

При Уставе 1869 г. первый этап рассмотрения кандидатских, магистерских и докторских сочинений проходил в рамках отделения и состоял из отзыва одного рецензента и обсуждения на общем собрании преподавателей отделения.

Кандидатское сочинение студента 3?го курса рецензировал один преподаватель, причем, как и прежде, тот, который давал тему и отчасти руководил написанием сочинения. Рецензия и решение о соответствии или несоответствии сочинения кандидатской степени рассматривались на заседании соответствующего отделения, затем результаты обсуждались на заседании Совета академии и подавались на утверждение епархиальному преосвященному.

Применение новых правил к магистерским степеням задержалось: как было указано выше, выпускникам 1869 г. (СПбДА и КДА) и 1870 г. (МДА и КазДА) Святейший Синод разрешил получать ученые степени по прежнему Уставу, дав к тому же отсрочку в подаче сочинений до 1872 г. Единственной новизной было то, что и кандидатские степени подавались на утверждение Святейшего Синода. Советы пытались ввести для этих выпускников еще одну новую черту – печатать рецензии на курсовые сочинения, магистерские и кандидатские, в протоколах Советов. Но весьма полезные для автора указания на недостатки дисгармонировали с заключительным выводом об удовлетворительности сочинения для присуждения ученой степени. Поэтому в 1872 г. Святейший Синод отказался утвердить постановление Совета КазДА о присуждении степеней, после этого все академии отказались от печатания отзывов. Б?льшая часть выпускников 1869–1870 гг. сумела завершить сочинения и получить кандидатскую или магистерскую степень, хотя подача сочинений растянулась до 1875 г., а отдельные представители «прежней академической эпохи» подавали сочинения и спустя десятилетия[1031]. Выше приводился пример получения в 1882 г. магистерской степени выпускником МДА 1858 г. Во всех этих случаях неуклонно соблюдались правила Устава 1814 г., с учетом коррекции 1863 г.: диссертация читалась тремя рецензентами, на основании их отзывов Совет академии принимал решение о присуждении степени и просил епархиального архиерея ходатайствовать перед Синодом об утверждении соискателя в искомой степени.

Но для соискателей «новых» магистерских и докторских степеней – выпускников, окончивших академии после 1870 г., и преподавателей – предзащитный процесс принципиально изменился. За четыре года введения реформы 1869 г. в жизнь академий был разработан особый регламент мероприятий, связанных с защитой диссертации. Этот порядок представления диссертации, допуска ее к защите, самой защиты, присуждения ученой степени был закреплен в 1874 г. «Положением об испытаниях на ученые степени»[1032]. Диссертация подавалась ректору академии, символизирующему единство академии и ее научной деятельности, несмотря на принадлежность преподавателей и студентов к разным отделениям. Ректор передавал работу в соответствующее отделение, а через него – на рассмотрение специалистов. Первым рецензентом магистерской диссертации был преподаватель «той науки, по которой написано сочинение»[1033]. На основании его отзыва и обсуждения на общем собрании отделение формулировало свое заключение о соответствии уровня работы искомой степени. С этим заключением и составленным отзывом преподавателя-специалиста представители отделения выходили в Совет академии, который проводил повторное обсуждение работы. Если результат был положительным, диссертация допускалась к публичной защите.

После одобрения Совета диссертация печаталась и в определенном количестве экземпляров (при действии Устава 1869 г. – 50) представлялась в Совет. После этого Совет принимал решение о допуске диссертанта к публичной защите и предоставлял ректору по соглашению с магистрантом назначить день для диспута и объявить о том заблаговременно «во всеобщее сведение». Отделению же поручалось назначить для диспута не менее двух официальных оппонентов. Одним из оппонентов отделение обычно назначало рецензента, вторым – члена отделения, наиболее близкого по специализации к теме диссертации. На приведение в исполнение этих определений испрашивалось архипастырское соизволение епархиального архиерея, при этом преосвященному предоставлялся экземпляр самой диссертации с отзывом на нее. Следует обратить внимание на то, что как рецензенты, так и оппоненты назначались без учета их официального научного статуса: рецензентом и оппонентом магистерской и даже докторской диссертации нередко был приват-доцент, имевший только степень кандидата.

Если студенты 4?го курса представляли магистерскую диссертацию при окончании курса, то в случае ее одобрения отделением они пользовались правом пособия при ее напечатании из штатной академической суммы, специально на это назначаемой[1034]. При этом и сами диссертации, и тезисы к защите печатались под собственно цензурой академий[1035].

Очень скоро академии ощутили проблемы, связанные с повысившейся ответственностью – представлением научных диссертаций на внешний суд. Эти проблемы усугублялись тем, что ординарные профессоры должны были в короткие сроки представить докторские диссертации. Конечно, провести серьезное исследование за два-три года было практически невозможно. Надежды возлагались на то, что старшие преподаватели академий занимались научными исследованиями в академическом затворе и до реформы 1869 г., и теперь остается лишь предъявить готовые результаты или, может быть, провести научно-литературную обработку результатов уже осуществленных исследований. Кое-какие результаты, конечно, у профессоров-богословов были, но некоторые из них вызывали сомнения в своей адекватности, доскональности, верности выводов. Все это требовало проверки и осмысления. Но времени ни на то, ни на другое не оставалось, и приходилось предъявлять рабочие выводы, которые, естественно, могли содержать ошибки. Первые послереформенные годы подтвердили эту опасность.

В ноябре 1872 г. богословское отделение КДА представило в Совет академии диссертацию, написанную ректором – архимандритом Филаретом (Филаретовым). Сочинение по библеистике – «Происхождение книги Иова»[1036]. Совет признал диссертацию достойной степени доктора богословия, однако митрополит Киевский Арсений (Москвин), не отрицая научного достоинства работы в филологическом отношении, счел тон и выводы автора не соответствующими боговдохновенному характеру Священного Писания. Необоснованным показалось изменение датировки книги, употребление слов и выражений, «неприличных и несвойственных боговдохновенному характеру» обсуждаемой книги – «комбинация, адвокатура, драма, прогресс, рельеф», манера «изображать исторические факты». Были и более существенные претензии: увлечение автора открытиями «отрицательной германской школы» библеистики, не придававшей большого значения древним преданиям иудейскому и христианскому, привело его к противоречиям с православным взглядом. Как пример подобного противоречия, преосвященный Арсений указывал на неверный перевод классического места (Иов. 19:25–27): архимандрит Филарет, вслед за новыми западными экзегетами, понимал эти стихи как ожидание Иова «во плоти» увидеть Бога защитника на земле (когда Он «на земле явится»), а не в традициях древней Церкви, как проявление веры Иова в воскресение плоти и будущую жизнь (когда Он «устоит над прахом» или «восторжествует над тлением»). Митрополит Арсений предлагал удостоить ректора академии степени доктора богословия, но не допускать до публичной защиты, которая послужит соблазном для людей малосведущих и молодых ученых[1037]. Святейший Синод поручил архимандриту Филарету переработать диссертацию, однако диссертация так и не была защищена[1038].

Были случаи, когда и само отделение, и Совет не решались рекомендовать докторское сочинение к защите. В конце 1872 г. с подобной сложностью встретилась СПбДА. Ректор академии – протоиерей Иоанн Янышев – представил докторскую диссертацию «Состояние учения о совести, свободе и благодати и попытки к разъяснению этого учения», состоявшую в критическом разборе определений этих понятий у преподобного Иоанна Дамаскина, в патриарших грамотах, «Православном исповедании» митрополита Петра Могилы, Катехизисе, а также в современных догматических руководствах. Автор приходил к печальному выводу о том, что «достаточно определенного учения» эти книги не содержат, и пытался составить новые определения. Критический вывод работы и «несовпадение» основных мыслей диссертации с существующими воззрениями Православной Церкви относительно символических книг вызвали смущение членов богословского отделения. Отделение, а затем и Совет СПбДА, ссылаясь на недостаточную компетентность для решения вопроса о символических книгах Пра вославной Церкви, представил сочинение о. ректора на рассмотрение Синода[1039]. Сочинение было послано Синодом на рассмотрение в МДА, последовало длительное обсуждение. По причине «значительного несходства» учения, изложенного в диссертации, с традиционным православным сочинение было отклонено[1040].

В начале 1873 г. в Совет СПбДА была представлена докторская диссертация магистра МДА (1856 г. выпуска) и ректора Петербургской ДС архимандрита Хрисанфа (Ретивцева) – первый том «Истории древних религий». Диссертация была отправлена на рассмотрение в богословское отделение, которое дало положительное заключение, хотя работа подверглась строгой критике рецензента – преподавателя основного богословия доцента Н. П. Рождественского. Не отрицая достоинств сочинения и блестящего изложения, рецензент находил в работе слишком сильную зависимость от западных сочинений, представлявших нетрадиционный взгляд на развитие религий и место христианства в этом процессе. Совет СПбДА после долгой дискуссии все же рекомендовал диссертацию архимандрита Хрисанфа к публичной защите. Однако столичный митрополит Исидор (Никольский) счел, что критические замечания в адрес богословского сочинения ректора семинарии, высказанные публично, дискредитируют академическую науку, и защита была отменена. Архимандрит Хрисанф получил докторскую степень лишь через пять лет, в 1878 г., будучи уже епископом Нижегородским[1041].

Весной 1873 г. и КазДА встретилась с проблемой неоднозначной оценки докторской диссертации. Докторское сочинение профессора по кафедре русской гражданской истории П. В. Знаменского «Приходское духовенство в России со времени реформы Петра»[1042] было одобрено церковно-историческим отделением и Советом академии, но вызвало недовольство архиепископа Казанского Антония (Амфитеатрова). Преосвященный Антоний не приветствовал новый метод церковно-исторического исследования, примененный автором: полное беспристрастие в изложении фактов, почерпнутых из источников. Такое изложение, без особых комментариев, создает ложное впечатление преобладания в истории Русской Церкви темных сторон над светлыми. Профессор П. В. Знаменский, в отличие от предыдущих диссертантов, был допущен к докторскому диспуту, успешно защитил диссертацию и был утвержден в степени доктора богословия[1043]. Но в связи с этой защитой было поставлено два вопроса: 1) допустимо ли критическое исследование проблемных сторон церковной жизни без особых – апологетических – комментариев; 2) следует ли эти проблемы, тем более находящиеся еще в стадии исследования и требующие научного обсуждения в круге специалистов, выносить на публичные доклады в столь разнообразной и не всегда компетентной аудитории?

«Скорбная хроника» этих лет «по части докторства» вызывала у членов преподавательских корпораций опасение за судьбу академий: «террор теперь ужасный»[1044]. Однако члены корпораций были учеными и смогли увидеть в этих событиях проявление реальных проблем, требующих изучения и обсуждения. Отверженные диссертации 1872–1873 гг. вызвали в академических и околоакадемических кругах дискуссию и о требованиях, предъявляемых к сочинениям, представляемым на высшую богословскую степень, и о богословской науке в целом. Эта дискуссия позволила сформулировать несколько вопросов, связанных с научно-богословскими исследованиями. Прежде всего следовало более четко определить поприще богословской науки, то есть понять, какие темы могут и должны предлагаться для научно-богословского изучения. Еще более сложный вопрос был связан с методами богословских исследований и соотнесением их с методами, уже выработанными гуманитарной наукой. Разумеется, активное введение историко-критических и филолого-критических методов поставило вопрос об адекватности их применения в богословии, а также об интерпретации получаемых результатов. Вставала проблема научной беспристрастности и научного критицизма: большинство богословов-исследователей не сомневалось в их неразрывной связи с наукой в целом, но сложнее было это утверждать в отношении конкретного исследователя, не застрахованного от определенного субъективизма. Ряд вопросов был связан непосредственно с системой научно-богословской аттестации и новыми формами ее деятельности. Должны ли все результаты научно-богословских исследований, представляемые на аттестацию, непременно печататься и публично защищаться, или же наука имеет право на «лабораторию научного исследователя», в которой промежуточные результаты обсуждаются кругом специалистов? Противники публичных защит в качестве исторического прецедента приводили опыт Древней Церкви: было учение огласительное, начальное, было и тайноводственное, сокровенное. Наконец, были поставлены вопросы, основанные на сравнении Уставов 1814 и 1869 г. Согласно первому, богословское докторство было неразрывно соединено с церковным авторитетом и церковным учительством. Согласно второму, право на богословское докторство дает научное исследование по специальному богословскому вопросу и сочинение, признанное удовлетворительным с точки зрения научной компетентности. Какой из вариантов более адекватен для богословской учености?

Те ординарные профессора, которые не могли за три отпущенных года подтвердить свою научную состоятельность докторской степенью, должны были либо уходить на пенсию, если выходил срок, либо менять место службы. Поэтому в академиях неоднократно вставал вопрос: не следует ли, принимая в расчет многолетнюю самоотверженную работу на ниве высшего духовного образования, пойти на некоторое снижение требований по отношению к научным работам заслуженных профессоров? Так, например, в корпорации КДА этот вопрос обсуждался в связи с диссертацией ординарного профессора КДА Н. И. Щеголева. 2?й магистр XIV курса КДА (1849), бакалавр патрологии, затем церковной истории (1857), профессор Н. И. Щеголев всю жизнь отдал академии. Как только в 1860 г. был в академии учрежден журнал – «Труды Киевской духовной академии», – он регулярно печатал там статьи, но, кроме этих нескольких статей, научных достижений не имел[1045]. В указанный срок Н. И. Щеголев представил сочинение «Призвание Авраама и церковно-историческое значение этого события», признанное церковно-историческим отделением и Советом академии недостаточным для докторской степени[1046]. Профессор В. Ф. Певницкий, пытаясь изменить решение Совета, приводил следующие аргументы: 1) хотя сочинение не содержит «громоздкой учености» и подробного раскрытия исторических фактов, оно самостоятельно и показывает логику автора и владение материалом; 2) в оценке сочинения, необходимого для должности, которую профессор успешно и самоотверженно исполнял в течение 25 лет, следует учитывать и прежнюю полезную деятельность, не предавая его позору разжалования. Совет КДА, не признавая сочинение Н. И. Щеголева отвечающим требованиям докторской степени, никак не мог принять окончательного решения. Однако ревизующий КДА в июне 1874 г. архиепископ Макарий (Булгаков) указал Совету на это неисполнение Устава 1869 г., и профессор Щеголев был уволен. Но, несмотря на желание поддержать коллег и учесть все их заслуги на благо духовного просвещения, на компромисс ни отделения, ни Советы духовных академий не шли: богословская наука требовала большего, и новую эпоху определяла так дорого достающаяся академиям научная объективность.

После того как в 1884 г. структура академий была изменена – ликвидированы отделения, изменен состав Совета, – все дела, связанные с рецензированием, обсуждением, защитой диссертации, были сосредоточены в Советах академий. Это положение сохранилось и при Уставе 1910–1911 гг.

Ситуация с кандидатскими работами, перемещенными в 1884 г. на 4?й курс, изменилась не столь значительно. Кандидатские сочинения, так же, как и раньше, рецензировались преподавателем, давшим тему. Однако в начале XX в. неоднократно высказывалось пожелание двойного рецензирования. Это было связано с требованием более объективной оценки представляемых выпускных работ и с желанием «охра нить» преподавателей, ибо были случаи жалоб студентов на необъективность того или иного рецензента. В 1904 г. такое правило ввела КДА. В уже упомянутом указе от 18 июня 1909 г. Синод обращал внимание Советов на распределение сочинений по преподавателям: оно должно быть более равномерным, а большое число пишущих по одной и той же кафедре объяснялось не интересом к предмету, а излишней снис ходительностью профессора. Во избежание подобных явлений Советам было предложено установить, по примеру КДА, порядок прочтения каждого кандидатского сочинения двумя преподавателями. Рецензентам – составлять отзывы о прочитанных сочинениях, более полные и основательные, с выяснением положительного научного значения сочинения и указанием всех недостатков, а Советам – печатать отзывы полностью, без сокращений[1047]. Кроме того, в этом же указе обращалось внимание на недопустимую лояльность, проявляемую к кандидатским сочинениям выпускников, и на необходимость повышения требований к ним, «дабы не удостаивались ученой степени люди, богословски неподготовленные». Для того чтобы преподаватели имели возможность внимательно рассматривать и разбирать поданные им работы, Советам было строго указано установить обязательный срок для представления кандидатских 1 мая, и только после этого срока производить экзамены студентов 4?го курса.

Многочисленные случаи задержек при подаче кандидатских работ побуждали Советы академий неоднократно издавать указания, что не подавшие выпускное сочинение до 1 мая, 30 апреля, 20 апреля или даже 5 апреля будут выпускаться из академии со званием действительного студента[1048]. Иногда студенты пытались обойти эти строгости и напрямую подавать кандидатские преподавателям, которые должны были их читать. При этом, пользуясь снисходительностью преподавателей, сочинения задерживались, подавались по частям, выпрашивались на доработку. Поэтому Советы, пытаясь привести этот процесс в систему, издавали иногда более подробное регламентированное предписание. Так, например, Совет МДА в результате ревизии 1895 г., проведенной членом Учебного комитета П. Нечаевым только в этой академии, получил критический указ Синода с перечислением недостатков во всех сторонах жизни академии. И хотя корпорация и Совет сочли часть замечаний несправедливыми, было решено внести коррективы в учебную дисциплину, в частности, выпускного курса. Поэтому в сентябре 1895 г. Совет издал распоряжение, в котором по шагам был прописан порядок подачи кандидатских сочинений: 1) подача кандидатских диссертаций не позднее 5 апреля; 2) подача их только членам специально для этого составленной комиссии, и больше никому; 3) сочинения, представлен ные в черновом виде, возвращаются через инспектора, а их авторы считаются не подавшими сочинения; 4) сведения о всех студентах, не подавших сочинения к установленному сроку, подаются в Совет; 5) части сочинений, поступающие в виде продолжения, остаются без движения; 6) никакие объяснения о неподаче сочинений не принимаются; 7) все страницы сочинения должны быть строго пронумерованы[1049].

Что касается магистерских и докторских диссертаций, то и при Уставе 1884 г., и при Уставе 1910–1911 гг. основными этапами на пути к защите были: 1) подача диссертации в Совет и согласие Совета принять ее к рассмотрению; 2) назначение рецензентов Советом или его председателем – ректором, недостатки, отмеченные в их рецензиях, выводы рецензентов о достоинстве представленной диссертации; 3) обсуждение отзывов на заседании Совета и решение о присуждении степени (для докторских диссертаций) или допуске к коллоквиуму (для магистерских диссертаций). Если работа подавалась в рукописи, то было промежуточное решение – разрешение к печати, а после представления печатных экземпляров – к защите. При определенных условиях печататься диссертация могла на суммы Совета, специально ассигнуемые ежегодно для печатания протоколов Совета и магистерских диссертаций. Святейший Синод указал Советам академий, что печатать на казенный счет можно магистерские диссертации тех выпускников, которые предоставят таковые в рукописном виде не позднее двух лет по окончании курса[1050]. Если эти условия не удовлетворялись, то диссертант печатал работу за свой счет[1051]. В любом случае не позднее чем за две недели до защиты (для магистерской диссертации) диссертант был обязан представить ректору академии требуемое число экземпляров напечатанной диссертации[1052]. Кроме самой диссертации, для защиты требовалось напечатать своеобразный автореферат – тезисы, выражающие сущность работы.

Интересно, что, несмотря на изменение Уставов, общих, то есть принимаемых централизованно, подобно «Положению об испытаниях на ученые степени» 1874 г., положений об испытаниях на ученые степени больше не составлялось. Поэтому в вопросах научной аттестации Советы руководствовались знаменитым «Положением» 1874 г., параграфами действующего Устава и теми определениями Синода, которые конкретизировали, дополняли, корректировали положения действующего Устава.

На каждом из указанных выше трех этапов встречались свои сложности, которые, с одной стороны, препятствовали иногда получению степени, с другой – позволяли более четко определить область научно-богословских исследований, выработать критерии аттестации этих исследований, наконец, совершенствовать саму систему научно-богословской аттестации.

Главным камнем преткновения на первом этапе – принятия диссертации к рассмотрению – могла стать тема работы. Наиболее частой проблемой, как и раньше, было несоответствие темы богословской области, то есть специализации степени. После издания «Правил» 1889 г., подтвердивших и усугубивших требование Устава 1884 г., Советы старались руководствоваться ими и ссылаться на них в случае отказа тому или иному соискателю в приеме диссертации на рассмотрение. Причем иногда так поступали даже по отношению к уже известным ученым.

Так, в сентябре 1898 г. в Совет МДА поступило сочинение выпускника XLI курса (1886) и магистра академии (1891) С. А. Белокурова, посвященное истории библиотеки московских государей в XVI столетии, с просьбой принять его в качестве диссертации на соискании степени доктора церковной истории[1053]. С. А. Белокуров был к этому времени уже признанным ученым, который обработал и издал много архивных документов по истории России и Русской Православной Церкви, преимущественно XVI–XVII вв., имел немало оригинальных серьезных научных трудов по проблемам русских церковных соборов, школ, литературы, библиографии, русского раскола, сношений Русской Церкви с другими Восточными Церквами, церковно-юридических отношений и т. д.[1054] Но Совет, руководствуясь Уставом духовных академий 1884 г., «Правилами» 1889 г. и подтверждавшим их указом Святейшего Синода от 30 января 1896 г., отказался принять работу на рассмотрение. Все указанные документы обращали внимание Советов духовных академий на то, что сочинения на ученую степень пишутся на темы богословского содержания. После же подробного ознакомления членов Совета с сочинением С. А. Белокурова было решено, что «богословского элемента» в работе недостаточно. Поэтому сочинение не может быть принято в качестве диссертации на соискание степени доктора церковной истории[1055]. В 1904 г. Совет КДА удостоит С. А. Белокурова степени доктора церковной истории за «многочисленные труды в области церковной истории и археологии» (см. 3.5).

Каждый такой отказ, особенно столь уважаемым ученым, давался Совету не просто, а после долгих обсуждений. Полезность для богословской науки некоторых гуманитарных исследований для членов Совета была несомненна, но оставалась проблема соотнесения этих исследований со специализацией богословских ученых степеней.

Однако были случаи отказа не только по причине небогословской тематики работы. Отвергались и те работы, которые касались вопросов, слишком близких к современности. Как уже указывалось (см. 3.2), в 1899 г. Советом МДА было отказано в рассмотрении диссертации протоиерею Николаю Извекову, представившему на соискание степени доктора церковной истории диссертацию по недалекому прошлому Литовской епархии. И в этом случае Советы академий, исполняя указы Синода, разделяли опасения о возможной некорректности научно-богословского исследования, направленного на современные проблемы. Однако если Синод, как утверждающая инстанция, высказывал опасения, то Советы, как ученые коллегии, должны были думать о разработке научных методов и подходов к корректному решению научных проблем, связанных с современностью. Поэтому даже отвергаемые работы в таких обсуждениях давали Советам определенную перспективу на будущее.

В случаях, когда Советы решались принять на рассмотрение сочинение, представленное на соискание ученой степени, но опасались сомнений Синода в адекватности темы, они сами проводили ее обоснование. Так, в 1901 г. Совет МДА рассматривал сочинение учителя Рыльского ДУ, кандидата КДА Ивана Розанова «Христианские религии в понимании Шлейермахера. Опыт критико-апологетического иссле дования», представленное на соискание степени магистра богословия. Предполагаемый рецензент – экстраординарный профессор по кафедре введения в круг богословских наук С. С. Глаголев, – прежде чем принять работу на рассмотрение, отметил обоснованность выбора темы. Из опасения, что изложение неправославных мнений, хотя бы и основательно опровергнутых, может породить смущение и соблазн в умах некоторых читателей, у нас инославные теории христианства большею частью остаются без рассмотрения. Но образованное общество знакомится с нехристианскими воззрениями на христианство другими путями и, не находя опровержения этим воззрениям в нашей богословской литературе, увлекается ими. Работа Розанова есть богословская дань для борьбы с этим увлечением. Само имя Шлейермахера мало знакомо в России, но многие положения его системы находят сочувствие у части образованного общества России. Отрицание практического значения догматов, признание права за отрицанием сверхъестественного элемента в христианской религии распространены в России довольно широко – и критический разбор системы Шлейермахера, показывающий, что такое отрицание неизбежным логическим путем приводит к отрицанию религии вообще, является полезным вкладом в русскую апологетическую литературу[1056].

Уже упомянутые «Правила» 1889 г., выдвинув определенные требования к тематике и содержанию сочинений, представляемых на соискание ученых степеней, скорректировали и сам процесс принятия сочинения. С одной стороны, акцент делался на профессиональной оценке, с другой – на ответственности Совета академии. Каждое сочинение на ученую степень должен был сначала читать, с оценкой и отзывом, наставник, по предмету которого написано сочинение, затем – один из членов Совета по назначению ректора академии. Впрочем, часто ректоры, не желавшие обижать членов Совета диктаторством, прислушивались к пожеланиям и использовали свое право формально, назначая тех вторых рецензентов, которых желал Совет. О таком подходе к решению этого вопроса писал, например, в 1897 г. в своем дневнике ректор МДА епископ Арсений (Стадницкий)[1057].

Так как требования к специализации первого рецензента были отнесены к диссертациям всех уровней, с точным соблюдением первого требования случались сложности: если магистерскую или докторскую диссертацию представлял сам преподаватель «по предмету которого писалось сочинение», первым рецензентом бывал его коллега с близкой кафедры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.