Город, которого нет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Город, которого нет

* * *

У меня было всего лишь два часа между прибытием и отправлением обратно. Для нашего городка это не так и мало. Хотя уже первый взгляд на здание вокзала говорил о том, что изменилось в городе моего детства гораздо больше, чем я думал. Он стал безликим, мой город, он потерял лицо. Исколесив половину мира, я много раз замечал эту черту: города стремятся стать похожими друг на друга точно так же, как раньше нам было стыдно не курить в кругу товарищей и мы перенимали за компанию плохие привычки. Здесь, на вокзальной площади, появился китайский ресторан, а рядом с ним красовалась пиццерия. В окне галантерейного магазина на витрине стояло мыло тех же сортов, что и в любом другом городе. Сигареты, напитки, надписи на футболках и мелодии из транзисторов в кабинах такси здесь были такими же, как везде. Но неужели я думал, что будет иначе? Нет. Умом я понимал, что иначе быть не может и не должно. Но сердце ощутило неприятный укол. Еще бы! Ведь я приехал не просто в один из городков Европы, а в город грез и детских сновидений, в город первой влюбленности и первых слез.

* * *

Мы жили недалеко от вокзала. В нашем городке вообще все было недалеко. Несколько раз в день мы обегали его кругом, вдоль и поперек, успевая побывать и на пустыре, и у дальних воинских казарм, и еще Бог знает где. Возможно, с тех пор я приучился не столько ходить, сколько нестись, спешить куда-то. Этот навык сильно мешает мне теперь, когда молодость осталась на фотографиях, а рубашка на спине взмокает через пять минут ходьбы и колотится сердце. Но иначе ходить я не умею, и уже через десять (не пять, а десять) минут, шумно дыша и вытирая со лба пот платком, я очутился на месте нашего дома. Пресвятая Богородица! Здесь был наш дом. Теперь вместо нашего желтого облезлого двухэтажного домика, на первом этаже которого жили мы, а на втором — офицерская вдова, стоял новый шестиэтажный дом. Его стены впитали в себя тепло наших тел и наши голоса, но никто из живущих здесь об этом не думал. Мне захотелось присесть, чтобы, никуда не торопясь, отдаться воспоминаниям, воскресить в памяти картинки детства. Присесть было некуда. Тогда я представил себе, что мне не шестьдесят один год, а восемь или девять, что солнце давно взошло и мать кричит, чтобы я вставал с постели. Она всегда кричала на меня, хотя готова была в любое время отдать за меня всю кровь по капле. — Георгий! Сколько можно спать! Всю жизнь проспишь. Вставай, лентяй, ты мне нужен. Отец сидел в углу и занимался работой. Он был сапожник, хотя окончил музыкальное училище. Но в нашем городке каждый второй умел петь и играть на каком-нибудь инструменте, и музыкой было не заработать. Ему повезло вчера. Сделанные им ботинки купили, и, значит, сегодня мы будем есть вкуснее обычного. — Пресвятая Богородица! Этот лентяй еще в кровати. Георгий! Одевайся и беги за продуктами. Купи овощей, сметаны и можешь купить себе чего-нибудь сладкого. Наш папа заработал немного денег. Последние слова мама произнесла тише, с нежностью взглянувши на отца. Я оделся в считанные секунды. Еще немного — и солнечный свет залил мне глаза, и, зажмурившись, я остановился за порогом. Полстолетия прошло с тех пор, но я помню тот день в деталях. Я подошел к тому месту, где, кажется, был наш порог, и пошел старым маршрутом от лавочки к лавочке, воскрешая себя десятилетнего, покупая для семьи продукты.

* * *

Вот здесь была лавка дяди Харлампия. Каждый раз, когда видел меня, он трепал меня по щеке своей большой и шершавой ладонью и говорил: — Георгий, ты стал совсем большой. Да спасет тебя Пресвятая Богородица. — В нашем городе все очень любили Пресвятую Богородицу, и Ее имя не сходило с уст моих земляков. — Как родители? Как школа? Я немножко стеснялся, даже краснел, говорил, что все в порядке. Затем покупал горох, сельдерей, лук и обязательно немножко чеснока. Мой отец так любил, чтобы в еду добавляли чеснок. Наши соседки даже смеялись над ним по этой причине. Они говорили маме: — Мария, если бы наши мужья ели столько чеснока, сколько твой Стефан, у нас не было бы детей. Мы бы их просто не подпускали к себе. — И ха-ха-ха. Но мама не обижалась и клала в еду столько чеснока, сколько просил отец. — Мужа нужно уважать, — говорила она. — Если бы у нас была дочка, я научила бы ее всему, что нужно в браке. — Но дочки у мамы не было. Я был один. После лавки дяди Харлампия была лавка дяди Костаса. Вернее, не лавка, а пекарня. Оттуда всегда пахло свежим хлебом, и сам дядя Костас пах хлебом. Мы, голодные мальчишки, вечно крутились возле его лавки, втягивая носом пахучий воздух, а он, хоть и ворчал на нас, время от времени выносил нам небольшие булочки по одной на двоих. В тот день Костас попросил меня помочь ему разложить свежий хлеб на прилавке. Он дал мне большие белые рукавицы, и вместе мы сделали эту работу быстро. В награду он дал мне в подарок целый хлеб, и это значило, что несколько монет оставались сэкономленными. Пресвятая Богородице! Слава Твоему Сыну! Я могу теперь купить не один, а два или даже три кусочка рахат-лукума. Мои ноги уже было повернули в сторону кондитерской, но тут я подумал, что хорошо бы купить что-то маме или отцу. Здесь память подвела меня. Что же я купил тогда? Может, папиросы для папы? А может, гребешок для мамы? Не помню. С этими мыслями я обернулся в сторону лавки дяди Костаса и с удивлением увидел себя. На месте целого квартала, где стояли лавочки и магазины, теперь стоял супермаркет. Возле его стеклянной стены я стоял и смотрел на свое отражение. Можно было войти в магазин и купить все сразу — хлеб, зелень, табак, сладости. Но никто не спросит уже у тебя: «Как дела, Георгий?» Никто не взъерошит твои волосы, никто не скажет: «Да спасет тебя Пресвятая Богородица!»

* * * Скоростные поезда нынче соперничают с самолетами. Один из таких поездов уносил меня прочь от города, которого больше нет. Этот город теперь не зависит ни от карты, ни от войны, ни от политических изменений. Он живет у меня в сердце, и в нем живут те, с кем я ходил в школу, разговаривал, пел, шутил и дрался. Там живут отец и мать, соседка с верхнего этажа и добрые лавочники. Я закрываю глаза и вижу их лица. Да спасет их всех Пресвятая Богородица!

Старушка

Данный текст является ознакомительным фрагментом.