XII. Против латинян, о том, что не следует ничего ни прибавлять, ни убавлять в Божественном исповедании непорочной христианской веры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XII. Против латинян, о том, что не следует ничего ни прибавлять, ни убавлять в Божественном исповедании непорочной христианской веры

О меде говорят врачи, что, при естественной своей сладости, он имеет и некоторую часть горьковатости, также и свойство очистительное. Поэтому, загноившиеся раны и неудобоизлечимые очищают разведенным медом, особенно те, которые в этом опытны, также и к очистительным напиткам он примешивается ими с большою пользою, так как от разных цветов, с которых собирается, он получает чудное качество. Подобным сему оказалось краткое твое послание, которое ты написал мне, о честнейший и многолюбезнейший мой господин Феодор. Будучи все услаждено и насыщено духовною сладостью, оно не только разумный вкус души услаждает, но и возбуждает тайно, и как некоторая горьковатость восставляет к просветлению, то есть, возбуждает ум, при всем его нерадении, к ответам. Не кажется ли тебе довольно обидным, чтобы не сказать зазорным — то, чтобы человеку, который с юных лет напитан православными догматами чистой и непорочной православной веры, открыто сказать, что не следует такими посланиями, каковы Николаевы, заниматься и увлекаться? Я же настолько отстою от того, чтобы ими услаждаться, насколько и от того, чтобы насыщаться и услаждаться смертоносными врачевствами. Но я слышал, что мудрости того человека многие удивляются, и что Феодору, который послал к нему некоторые пытливые вопросы и просил на них решения, он прислал очень искусно и весьма премудро составленное слово. Хотел и я поревновать пчелам, которые по всем цветам летают, но не со всех собирают мед. Главное же потому, что и о Феодоре, знаменитом в православии и украшенном воистину великим разумом, я слышал, что он уже пошел этою дорогою и желал быть зрителем и слушателем того, хотя и не учеником и молчаливым хвалителем, как прочие. То, чтобы столько времени об этом молчать, ясно доказывает, что содержащееся в послании считается достойным великих похвал, по известному изречению, что Рождество Христово, как первейшее событие, должно чествоваться молчанием. Но об этом достаточно сказанного, ибо всюду требуется краткость в словах.

Ты же, о любезнейший мой, восставляя меня к возражению против слов, содержащихся в означенном послании, знай, что этим ты возлагаешь на меня некоторое бремя. Это говорю не потому, чтобы разъяснения Николаевы имели глубину, — они ничтожны и слабы, и подобны паутинной ткани, — но потому, что не имею времени свободного вздохнуть, будучи всецело занят трудом по переводу псалтири, и по этой причине я отказался бы от исполнения твоей просьбы, но с другой стороны, ревность по истине возбуждает дух мой, не давая отдыха чтобы не возносилась ложь над истиною, и тьма да не хвалится перед светом, и чтобы ты и прочие познали, что Максим нисколько не храмлет в известном богословии богоносных отцев, а напротив, ненавидит все еретические велеречия и латинские последние нововведения и пустословия и отвращается от них. Для этого я бодро и с большою охотою выйду на этот подвиг, возложив надежду на Подвигоположника Бога и Спасителя Христа, подателя разума, и, просветившись духовно отеческим учением, постараюсь разогнать враждебную египетскую тьму светлым светом апостольской истины. Тьма воистину осязаемая и глубокая мгла — все то, что не согласуется с боговдохновенным Евангелием и учением прочих богоносных отцев, говоривших Духом Святым, и потому должно быть признано и должно называться собранием плевел, а не учительства. Если Господь наш Иисус Христос есть свет и истина и живот, ибо сказано: в Том живот бе, и живот бе свет человеком, и свет во тме светится (Иоан. 1, 4), то очевидно, что все вообще еретические лжеучения, которые не от приснотекущих источников разумного израиля проистекают, от которых пророком повелевалось составлять песни Господу Саваофу, как сказано: в церквах благословите Бога, Господа от источник израилевых (Пс. 67, 27), но кипящие из мутных рвов, на погибель и отравление пьющих из них, — суть тьма осязаемая, явная ложь и смерть.

Но пора уже мне приняться за разорение твердей, взимающихся, как говорит божественный апостол, на познание Спасителя Христа, не на колесницы и кони уповая, то есть, не на ложные доказательства, каковы суть те, коими кичатся аристотелевские философы, но во имя Господа Бога нашего призовем, как поет блаженный Псалмопевец. Надеющимся на колесницы и коней своих, приключается падение и сокрушение, тии, говорит, спяти быша и падоша; а тем, которые призывают во имя Господа Бога, благовествуется востание и исправление: мы же, гоорит, востахом и исправихомся (Пс. 19, 8. 9). Буду же говорить не против всех Николаевых мудрований, — исполнить это теперь для меня невозможно, как я и выше сказал, — но только против тех его мест, где он не страшится о присносущном исхождении Божественного Параклита весьма дерзостно и помышлять и говорить, об этом будет мое слово, просвещаемое светом Божественного Параклита. Ибо в этом заключается высота латинских заблуждений, которая разделяет нас с ними, пагубны и прочие их учения и мудрования, и от преданий и учений богоносных отцев семи соборов отстоят так далеко, что только одному Богу возможно их исправить. Понять сказанное может кто либо не в другом каком месте, а побывав в самом пресловутом Риме, где и увидит беззаконные действия тех, которые возвышаются гордостью и хвалятся держать апостольские места, — там увидит он все их безобразия, достойные всякого отвращения. Но источник и основание всех зол есть нововведение относительно Святого Духа, от чего вошло и все остальное зло. И это не удивительно, — о премудрый Феодор! — ибо тем, которые лишились вдохновения Параклита, невозможно уже ни правильно богословствовать, ни составлять правила веры. Как же получат вдохновение Духа те, которые Отца лишают свойства дыхания, как будет показано ниже. Дух, сказано, идеже хощет дышет (Иоан. 3, 8); хощет же только там, где Отец и Сын с Ним правильно богословится и славословится согласно почитаемым преданиям богоносных отцев. Ибо едина воля Отца и Сына и Святого Духа, также, как и едино существо и сила, и нет различия в волях Святые Троицы.

А как слово направилось к этой высоте, то следует нам всяким способом, в истине и любви, целить разум недугующих, имея руководителем при испытании истины общего Врача и Спасителя, Иисуса Христа, дабы правым словом слово исправилось. Рассмотрев же пучину главных Николаевых толкований, предложим против них чистые догматы простой истины, а не погрешительные помышления геометрических фигур, от которых не получили пользы руководившиеся ими при показании истины; но боговдохновенными глаголами и чистейшими отеческими указаниями осветим истину, как надлежит поступать ходящим во свете. Поставляю же тебя предварительно в известность о том, что, обращая часто слово к твоему лицу и говоря: "Ты же не стыдишься", или: "Ты же говоришь", и: "Ты не страшишься, мудрствуя так", — я этим не тебя учу и обличаю, ибо это не к тебе относится, премудрый Феодор, но говорится против Николая и его единомысленников, Поэтому, прежде, чем начать разбор глав, признаю нужным объяснить тем, которые говорят вопреки заповеди богоносных отцев, что отцы воспрещают нам испытывать и изследовать то, что выше нас и выше всякого ангельского ума; пусть знают, что мы не по недостатку слова или обличительных доказательств держимся заповедей и преданий отеческих, а потому, что глубоко чтим тех, кои преподали нам непостижимое таинство Святой Троицы. Ибо мы достоверно знаем, что не они это говорили, а Дух Святый, как говорит блаженный Кирилл в послании к Иоанну, патриарху Антиохийскому. Не так ли, обыкновенно, поступают и врачи, действуя против случающихся недугов? И они предлагают умеренность в жизни, предписанную прежними учителями, при чем объясняют недугующему, что при соблюдении умеренности, он может иметь некоторую надежду получить исцеление, а в противном случае может приблизиться к смерти. Когда же недуг усилится, то вооружаются против него и огнем, и железом, и различными лекарствами. Поэтому, и меня, подражающего им, пусть никто не укоряет, а напротив, пусть со всяким прилежанием и с полным вниманием принимает слово — не как мое, но как сказанное теми блаженными мужами, ибо я их слова возвещаю. Также, не с целью спорить пусть слушает, но, изгнав из ума всякое свое мудрование и враждебное расположение, пусть слушает слово прилежно и с любовно к истине.

Начну же так. Пусть будет достоверно известно всем, содержащим иное учение, председательствующим и обитающим как в самом Риме, так и по всей Италии, и в странах, находящихся за горами Альпийскими и Пиренейскими, до самого Гадира, что мы, подклонившие свои выи под иго пречестнейшего престола апостольской Константинопольской Церкви, настолько далеки от того, чтобы лукавствовать или дерзнуть на новизну в преданном нам твердом исповедании соборной апостольской непорочной веры, насколько отстоим от того, чтобы изобретать смертоносные наветы против своей жизни. Знаем, достоверно знаем, и из божественных писаний научились, что переставить или изменить что-либо малейшее в учении веры, есть великое преступление и отпадение от вечной жизни. И прежде всего свидетелем этого есть Сам Основатель нашей веры и Начальник правды, Господь наш Иисус Христос, Который, начав божественное учение Своим ученикам, предлагает как крепкое и неподвижное основание то, чтобы со всяким прилежанием и великим опасением соблюдать даже малейшие Его заповеди непреложно и неизменно. Ибо говорит в Евангелии от Матфея: иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем и прочее (Мф. 5, 19); слово же мний, по истолкованию божественного Златоуста, означает тоже, что будет осужден. Если же, кто дерзнет сказать, что Иисус говорит это о заповедях закона, так как выше сказал, что иота едина или едина черта не прейдет от закона и прочее, то это несправедливо, ибо Сам Спаситель первый нарушил заповедь о субботе, за что и был обвиняем фарисеями, которые говорили: несть сей от Бога человек, яко субботы не хранит. Но и после Него ученики Его, из них первый блаженный Павел, всецело были направлены против всех заповедей закона, как служивших прообразованием будущего, и все их разорили, как повествуется в священной книге Деяний Апостольских и в других боговдохновенных книгах. Из этого явствует, что Спаситель сказал это о заповедях нового завета; почему, восполняя боголепное то учение, приточно утверждает опять учеников следующею заповедью, говоря: всяк убо, иже слышит словеса Моя сия, которые Я теперь вам сказал, и творит я, уподоблю его мужу мудру, и так далее до конца (Мф. 7, 24–26). Не только этим заповедует нам Спаситель соблюдать Его божественное учение, но и в Евангелии от Иоанна не раз, но многократно делает это с великою заботою, как и следующею притчею, говоря: не входяй дверьми во двор овчий, но прелазя инуде, той тать есть и разбойник (Иоан. 10, 1). Кто же эта дверь, как не Сам Говорящий: Аз есмь Дверь овцам? И там же говорит о Себе, что Он егда Своя овцы ижденет, пред ними ходит, и овцы по Нем идут, яко ведят глас Его; по чуждем же не идут, но бежат от него, яко не знают чуждого гласа (ст. 4. 5); также: будите в любви Моей, и, научая, каким образом пребывать в ней, говорит: аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Иоан. 15, 9. 10). И опять: аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и разумеете истину, и истина свободит вы (Иоан. 8, 31. 32).

Не явственно ли после этого, что латиняне лгут, утверждая, что они нисколько не отступали от Божественного Евангелия, когда такие грозные и высокие правила, преподанные Христом ученикам Своим живым гласом, и за тем, спустя несколько лет после вознесения Его на небо, блаженным Иоанном, на острове Патмосе, окончательно запечатленные Святым Духом, — они не страшатся изменить, и, прибавлением чужого гласа в священное исповедание веры, испортили оное? Как они могут хвалиться, что собирают со Христом, когда учение Его не сохраняют? Не должны ли они быть признаны такиями и разбойниками, как не входящие евангельскою дверью во двор овчий? Или, как они истиною будут освобождены от вечных мучений, когда они не повинуются евангельской истине, засвидетельствованной и утвержденной столькими и такими великими богоносными отцами в течение стольких лет? Как не быть им отлученными от любви Христовой, когда богословия Его о Святом Духе они не хотят слушаться, но, увлекаясь пресмыкающимися по земле растленными ложными помышлениями мудрости мира сего, в которой упражняются, достоинство Параклита, исходящего от Единого Отца, очень безумно, чтобы не сказать нечестиво, определяют двумя началами, не зная, что как Единородный от Единого Отца и Один рождается рождением, и единородство есть Его особенность, так и Дух Святый, будучи равен во всем Отцу и Сыну, Один исходительно от Единого Отца исходит, и потому исхождение Его признается единоисходным, что и составляет Его особенность, Ему свойственная. Но об этом мы скажем еще после.

Теперь же предложим заповеди богоносных мужей, как обещались. И во-первых божественный, Павел очнувшись от иудейского мрака, а вместе и от неистовства, и испив всю животворную чашу Истинной Лозы, и познав достовернейшим образом волю Спасителя, в послании к Колосаем заповедует: блюдитеся, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе (Кол. 2, 8); также и Галатов желая утвердить, говорит: но и аще мы, или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет. Якоже предрекохом, и ныне паки глаголю, аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет (Гал. 1. 8). Смотри, честнейший муж, как блаженный Павел почитаемую философию называет тщетною лестью, окрадывающею разумы простых людей, как происходящую из преданий человеческих, по стихиям мира, а не по Христе Не ею ли ныне руководятся латинские народы, извращая апостольскую истину? Поди мысленно в италиянские училища, и увидишь там текущие, как потоки потопляюшие, учения преимущественно Аристотеля и Платона и подобных им. Увидишь, что никакой догмат не считается у них, если он не будет подтвержден аристотелевыми силлогизмами. И если он не согласен с их наукой, то, или отвергают его, как негодный, или отбрасывают в нем то, в чем он не согласен с их наукой и изменяют его в угоду аристотелевскому учению, и тогда защищают, как истиннейший. И как мне объяснить тебе все нынешнее беззаконие латинян, которые, как говорит Апостол, усердно прельщаются философскою лестью о бессмертии души, о будущем наслаждении праведных и о состоянии верных по отшествии от настоящей жизни: во всем этом они заблуждаются, так как руководятся, преимущественно, внешним диалектическим знанием, а не внутреннею церковною богодарованною философией. Хорошо, действительно, знание почитаемой внешней науки, но пригодно только для получения навыка хорошо говорить и для изощрения и развитая ума, а не для усвоения божественных догматов и духовного разсуждения. Ибо это выше всякого помышления и выше всякого созерцания существующего и несуществующего; познается же и зрится одною только верою; от всякой же словесной науки убегает, будучи выше ее. Зная это хорошо, блаженный Иоанн Златоуст так говорит в слове о серафимах, где объясняет видение святого пророка Исаии. Слова его золотые об этом следующие: "что он видел, об этом сказал, а каким образом, — это умолчал. Принимаю сказанное и не испытую до тонкости умолчанное. Разумею то, что открыто, и не допытываюсь того, что сокрыто: для того оно и было сокрыто. Чтение Писаний, это — золотой постав, золотая основа, и уток золотой. Не буду ткать паутинный постав, знаю немощь моих помышлений. Не прелагай, говорит, пределов вечных, установленных отцами. Подвигнуть эти пределы — небезопасно: и как же изменим то, что постановлено нам Богом?" О, какое неисповедимое благоговение сего блаженного Отца, господин Феодор! Горе нашему дерзостному бесстыдству, по причине которого осмеливаемся дерзать на божественные таинства, которые вполне непостижимы для самых ангелов! Этот, будучи таков и так велик по добродетели, не осмелился созерцать или говорить более того, сколько достоин раб, — но удовлетворился тем, что сказал пророк, умаляя и уподобляя паутинным поставам свои помышления. Мы же, будучи гораздо дальше от благодати и премудрости, данной ему с неба, нежели от бесподобного его жития и ангельской святости, напротив, увлекаясь большею частью прахом страстей и прилепляясь, подобно бессловесным скотам, к гнусному сладострастию, — имея же малую некоторую искорку внешнего любопрения, а не философии, и этим некоторые из нас, разгорячившись, вскочили, как дикие звери, и ризу Церкви, сотканную из высочайшего богословия, жалостно раздираем диалектическим насилием и софизмами и спорим попусту, усиливаясь показать людям преподанные священные таинства, которые вполне несказанны и неудобопостижимы и ведомы только Единой Святой Троице. И тогда как святой Иоанн Златоуст говорит, что "передвигать пределы небезопасно; и как же изменим то, что постановлено нам Богом?" — ты, Николай, не устрашился, покушаясь столь великое и крепкое основание всего божественного дома непорочной нашей веры, установленное прежде от Бога, а потом столькими и столь великими божественными отцами составленное и утвержденное, разорить софистическими гнусными натяжками! Не есть ли это явное неистовство и изступление ума? Но препирательство, как ненужное и не служащее к созиданию, разве мало нечто, следует оставить; вразумительное же слово, как наиболее назидающее слушателя, что и должно составлять цель всех проповедников истины, пусть действует. Это утверждает божественный Павел.

Время уже теперь послушать и премудрейшего Дионисия, прозванного Ареопагитом, — что он об этом нам повелевает, и на сколько дозволяет нам испытывать о Божественных Ипостасях. Он говорит: "будем держать то, что Богом показано нам божественными писаниями, ибо всякое даяние блого и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов (Иак. 1, 17); все же от Отца движимое и происходящее свтоявление, благодатно к нам приходящее, опять, как соединительная сила, обращается к единству Источника — Отца и богозрительной простоте; ибо все от Него и в Нем, как говорит священное слово". Вот он, таковый и столь великий, говорит: "Будем держать, то есть, крепко будем хранить то, что нам божественно открыто было Святою Троицею", ты же, человече, не устрашился изменить это, и других увлекаешь в ту же яму. Но послушаем и то, как учит он нас мудрствовать о пресущественном Божестве. Он говорит, что "вышеестественного богорождения не приобщаются один другому, ибо один источник вышесущественного Божества — Отец; Сын же не есть Отец и Отец не есть Сын". Очевидно, что это относится и к Святому Духу. Ибо, если бы он понимал так, что и Сын есть источник Духа, то не сказал бы, что один источник — Отец; ибо то, что единственно, не допускает другого. И опять он же говорит, что "источник Божества есть Отец, Сын же и Дух суть богорождения, если можно так выразиться, отрасли богорождения, как цветы и вышеестесгвенные светы, как мы приняли от священных словес". Что же может быть светлее и достовернее этого свидетельства. Ибо тайноучитель святого Дионисия о сокровенном и неизреченном вышесущественном Божестве был Павел. Он ясно говорит, что в вышеестественном богорождении один другого не приобщаются, то есть не причастен той особенности, какая свойственна каждой из богоначальных Ипостасей, как то: Отцу нерождение, Сыну рожадение и Духу Святому исхождение. Латиняне же сразу все это почитание отвергают, не стыдясь утверждать, что эти особенности Ипостасей подлежат изменению, и таким образом явно противоречат истине, признавая Сына вместе с Отцем виновником исхождения Святого Духа. Что другое хотят они этим доказать, как не то, что особенность Отца по происхождению от Него Духа переходит и к Сыну, как будет показано далее? Дионисий далее говорит: один источник вышеестественного Божества — Отец; ты же не стыдишься и Сына вместе признавать источником Божества! Если принять твое мнение, то каким образом останутся в силе слова Дионисия, который назвал Сына и Духа отраслями и цветами, Которые Оба произросли от корня — Отца? Отрасль — Сын, отрасль — и Дух Святый; также, цвет — Сын, цвет — и Дух Святый. Не сказал он: "отрасль и цвет", в единственном числе, но "отрасли и цветы", во множественном, чтобы показать, что Они не произрастают друг от друга, но что от Единого Отца, как от корня, Оба равночестно произрастают. Откуда же ты принял, или от какого другого Павла услыщал ты то благочестие, которое теперь проповедуешь, человече? Тот (Дионисий) говорит: "будем удерживать"; и ты ли утверждаешь, что ты и папа римский имеете власть передвигать отеческие пределы и изменять их, как тебе хочется? Кто дал тебе эту власть? Тебе поручено содействовать спасению подобных тебе людей, и не как тебе это хотелось бы, а по спасительному учению священных Евангелий и по апостольскому и отеческому преданию, чтобы таким образом и тебе услышать: блажен еси Симоне, вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, Иже на небесех. Если же поступишь иначе, то смотри, чтобы не услышать и тебе страшный оный глас: отступи от Мене сатана, яко не мыслиши яже суть Божия, но яже человеческа (Марк. 8, 33). Для того ты и ключи принял означающие невидимые сокровища, в тайне сокровенные которые ты должен отверзать и показывать такими, какими Владыка дома вложил их в апостольские ковчеги хартиями и чернилами и животворными словами, а не так, чтобы иное нечто чуждое износить, и это защищать диалектическими натяжками и уподоблениями, а не духовным просвещением и исповеданием веры. А что мы не должны осмеливаться ничего мудрствовать или говорить кроме того, что нам преподано Священным Писанием, это ясно показывает святой Дионисий, говоря: "нисколько не позволительно нам говорить или мыслить о вышеестественном Божестве, кроме того, что нам Богом открыто в Священном Писании". Заметь же здесь, о дивный Феодор, благоговение святого Дионисия! Не позволительно, сказал, не только говорить, но даже и мыслить что-либо, кроме написанного. Николай же и его сообщники в такую ниспали дерзость, что сокровенное и необразуемое вышеестественное Божество кичатся доказывать геометрическими фигурами, помимо Писания. Что же другое может быть наиболее сокровенное, как не рождение Единородного от Отца и исхождение Параклита? Эти так называемые глубины Божии, по словам Павла, испытует Параклит: Дух бо, говорит, испытует и глубины Божия (1 Кор. 2, 10). На какую же вышеестественную силу высокого разума и постигательного достоинства утверждаемся мы, не страшась ввергнуть себя в ту глубину божественного сокровения, которая еще не подлежит разумению и испытанию, которая покрыта тьмою, по слову божественного Давида, — и положи тму закров свой, — мы, которые и своего естества не можем понимать, то есть, — каким способом разумное соединено с чувственным, или в чем состоит их соединение и взаимодействие? Не достойно ли это великого смеха и не есть ли это явное сумашествие? Не достаточно ли для тебя, о человече, сознавая свою немощь, сохранять испытанное столькими святыми мужами и в течение стольких благоприятных времен? И Павел, который был восхищен до третьего неба и слышал неизреченные глаголы, вопиет, говоря: от части бо разумеваем и от части пророчествуем. (1. Кор. 13, 9.) Тот — отчасти, а ты всецело! Ибо то, чтобы спорить посредством хитрословия и человеческими умышлениями показывать то, что сокровенно о Божестве — каково Его естество и способ бытия, — что другое означает, как не то, что все уже понято ими?

Но возвратимся своим словом туда, откуда мы отдалились, и послушаем других божественных отцев, что они нам повелевают относительно того, чтобы сохранять в целости и неподвижно священное исповедание веры, не прибавляя что-либо и ничего не убавляя. При Феодосии Младшем был собран святый Вселенский Третий Собор в Ефесе, который злочестивого Нестория отлучил от общества верных. Начальником этого Собора был пресветлейший Кирилл, который был и местоблюстителем блаженнейшего Келестина, папы Римского. Этому священному Собору блаженнейший Келестин в своем послании, которое и до сего времени благодатью Христовою сохраняется у нас в целости, пишет о божественном и священном исповедании веры так: "если кто когда либо, убавив нечто или прибавив к исповеданию веры, был предан анафеме, то это было сделано правильно; ибо то, что с полнотою и ясностью предано нам Святыми Отцами, не терпит ни прибавления, ни убавления. Читали мы в своих книгах, что не следует ни прибавлять, ни убавлять, и что прибавляющие или убавляющие подлежат великим мукам. Поэтому, мы и огонь и железо готовим для таковых, так как иначе они не могут быть исправлены". Слышишь ли, Николай, что догматы, преподанные нам блаженными теми отцами в священном исповедании веры, преподаны с полнотою и ясностью, то есть, совершеннейшими и светлейшими, и насколько доступно было для них уразуметь и для нас вместить, настолько ясно и чисто были сказаны ими, и никакого более богословского разъяснения не требуют; напротив, анафеме подлежат те которые осмелились бы дерзнуть что-либо таковое, то есть, изменить, или прибавить, или убавить, и огнем и железом угрожается им, то есть, проклятием, отлучением и отсечением от общества верных. Согласно сему и блаженный Кирилл говорит, как бы от лица священного своего собора, в одном из своих посланий, которое он послал к Иоанну, патриарху Антиохийскому, и в котором оправдывает себя против клеветы на него Феодорита, епископа города Кира, будто он держится догмата, что Дух Святый исходит и от Сына присносущно и существенно. Отвечая на это, он говорит так: "Ни коим образом, говорит, мы не допускаем изменения в преданной нам отцами вере, то есть, в исповедании нашей веры, и не попускаем ни себе, ни другим изменить даже одно слово из положенного в нем, или нарушить слог, помня говорящего: не прелагай предел вечных, яже положиша отцы твои; ибо не они это говорили, но Дух Бога и Отца, Который от Него исходит и который не чужд Сына по существу". Слышишь ли, что не только смысл, но и слово и слог возбраняет он изменить, и не дозволяет нарушить, ни самому себе, ни иным, говоря это от лица всего собора, — собор же был вселенский, — и им положено это запрещение и выражены страшные проклятия, которые содержатся в книге деяний собора. Если же они себе не дозволяют, то как дозволять тебе? К тому же следует заметить, премудрейший Феодор, что патриарх Антиохийсий Иоанн и бывшие с ним восточные епископы, получив такое послание, удостоверились в православии Кирилла, примирились с ним и вошли в согласие, прежде же того были в разъединены, как пишет о сем Феодорит, который говорит, что епископы, прочитав послание и тщательно рассмотрев смысл его, нашли все сказанное в нем согласным, и что оно красуется происхождением от истины евангельской, и что Господь наш Иисус Христос проповедуется в нем совершенным Богом и совершенным Человеком, Дух же Святый не от Сына или чрез Сына имеющим существо, но от Отца исходящим, свой же именуется Он Сыну, как единосущный с Ним. Что может быть яснее и достовернее этого свидетельства против латинского противления? Епископы обвиняли блаженного Кирилла, что он держится догмата, что Дух и от Сына происходит и чрез Сына имеет присносущное существо; он же, отвергая это обвинение, ясно оправдывает себя тем, что он так не мудрствует, но признает Его исходящим от Отца, согласно преданию священного писания, а что Он имеет бытие и от Сына, это признает чуждым в смысле существа, то есть, что Он того же существа и естества, но не по способу бытия, то есть, происхождения. Епископы, приняв и похвалив эти выражения, говорят чрез Феодорита, что Дух Святый не от Сына или чрез Сына имеет бытие, но от Отца происходит, свой же именуется Сыну, как единосущный с Ним. Вот как ясно отсюда понимание блаженного Кирилла, какое он имел об исхождении Духа Святаго! Латиняне же усиливаются доказать противное тому, как понимали святые, и не стыдятся, сопротивляясь такой ясной истине. Итак, понимание блаженного Кирилла таково!..

Услышим же и то, что повелел о священном исповедании и Четвертый Вселенский Собор, собравшийся в Халкидоне при царе Маркиане, против Евтихия и Диоскора. Этот собор блаженнейший Лев, папа Римский, украшал и утверждал своими священными наместниками — Пасхазином, Луценцием и Вонифатием. По прочтении священного исповедания веры, составленного Первым и Вторым Соборами, и утвержденного Третьим, он сказал: "Повелевает сей Святый Вселенский Собор— иную веру никому не дозволять произносить, или писать, или составлять, или учить, или доказывать. А которые осмелятся иную веру писать или составлять, или произносить, те, если будут епископы или клирики, да будут лишены: епископы — епископства, а клирики — звания клирика; если же то будут простые, таковые да предаются проклятию". Тоже, и в тех же выражениях повелевают и остальные соборы: Пятый, Шестой и Седьмой который взывает ясно, говоря: "мы законы церковные соблюдаем, мы пределы отеческие храним, мы прибавляющих что-либо, или убавляющих от учения Церкви, проклинаем". И опять: "если кто все предание церковное, писанное или неписанное, отметает, анафема". Что скажут против этого противники истины? Как они возмогут освободить себя от анафемы стольких и столь великих блаженных отцев, хотя бы бесконечно хвалились Римом и величеством его? Ведь не от городов или апостольских престолов зависит величие и власть, но правыми догматами, божественным жительством и отеческим учением управляется и познается правая вера. И врачом не назовем мы, пока имеем здравый разум, того, кто одет только понаружи в докторскую одежду, а знания докторского, соответствующего одеянию, не имеет. Но кто умеет с достоверным знанием поступать согласно медицинской науки, по преданно прежде бывших премудрейших врачей, того признаем врачом и призываем для исцеления недугов, если заботимся о своем здравии.

Но послушаем и то, что заповедует нам об этом блаженный Иоанн Дамаскин. Он говорит так: "Все, что преподано нам и законом, и пророками, и евангелием, будем изучать и сохранять честно, и более ничего не будем искать. Ибо Бог, будучи благ, и всякого блага податель, — что нужно было нам знать, то открыл, а чего мы не могли вместить, о том умолчал. Будем же любить то, что Им преподано нам, и в том будем пребывать, не прелагая пределов вечных и не преступая божественного предания. Ибо кто что нибудь малое или великое божественное отметает, тот отметает весь закон и почитается заодно с преступниками его". Вот и этот блаженный и славный просветитель вселенной, церковный соловей, сладкопесненный орган Святого Духа, говорит: все приемлем и изучаем и сохраняем честно, и боле того ничего не изследуем и не испытываем. Почему? Потому, говорит, что Бог, будучи благ, что знал для нас полезным, то открыл, потому и будем этим довольны, то есть, успокоимся в этом, как в установленном от Бога. И если не хотим оказывать сему большую честь, то хотя так будем это почитать, как почитаем повеления земных царей, и без испытания это, как и то, будем содержать. Но римляне и к этому остаются глухи, подобно аспиду глухому, затыкающему уши свои, и не хотят принять цельбы, но, раз надмившись кичением и пустым мнением, — все то, что не подходит под злохитрые диалектические доводы, отвергают с большим презрением, как негодное. Но об этом после; теперь же рассмотрим то, что относится к нашему предмету.

При Василии царе константинопольском, и при святейшем патриархе Фотии, когда кормилом патриаршеским правил святейший Иоанн, папа римский, украшенный всяким православием и честностью евангельского жития, по повелению царя и святых патриархов был собран Вселенский Собор в Константинополе для утверждения святого Седьмого Собора и для низложения вновь появившейся и возвысившейся латинской ереси, которая, подобно сильной буре, смущала Святую Божию Церковь. На этом соборе были присланы от святейшего папы Иоанна наместники его, Павел и Евгений, божественные епископы, и третий с ними Петр пресвитер и кардинал. Этот священный собор, после утверждения Седьмого Собора, латинскую ересь достаточно обличил, и защищающих ее предал анафеме, сделав такое определение против тех, которые дерзнули изменить нечто в исповедании веры. "Если кто, говорит, помимо этого священного исповедания веры осмелится написать иное, или прибавить, или убавить, и дерзнет называть это заповедью соборною, тот да будет осужден, и от всякого христианского общества отвержен" Такое отлучение божественный священный собор объявил против того беззакония. О сем блаженнейший папа Иоанн возрадовался, будучи этим доволен, и написал к святейшему патриарху Фотию пространнее и яснее, совершенно отвергая прибавление в священном символе веры. Он говорит: "Твоему братству хорошо известно, что когда пришел к нам тот, кто незадолго пред тем был послан, и расспросил нас о святом исповедании веры, то нашел нас сохраняющими оное в целости, как сначала нам было преподано, и что мы ничего не прибавляем и не убавляем, зная достоверно, что дерзающих таковое ожидает тягчайшее осуждение. Поэтому опять объясняем святости твоей, что касательно известного мудрования, по поводу которого произошли соблазны в церквах Божиих, мы не только не говорим этого, но и тех, которые прежде осмелились самовольно это делать, считаем преступниками Божиих глаголов и извратителями богословия Господа Иисуса Христа и святых Отцев, которые, собравшись на соборах, преподали святое исповедание веры. Мы тех преступников считаем наравне с иудою, так как они дерзнули сделать тоже, что и он, предав на смерть не Господне Тело, но верных, которые суть члены Его Тела, разлучив и разделив их друг от друга и предав таким образом вечной смерти, и в особенности себя самих, как неправедно поступил названный ученик". Вот как ясно блаженнейший тот Отец этими краткими словами показал, что ересь эта ненавистна и отвержена, так что с Иудою сравнивает тех, которые ее изобрели и которые после них поддерживают ее. Что против этого опять могут сказать противники? Или и против этого также затыкают уши на подобие аспида глухого, и не принимают обличения? Все это не вчера и не третьего дня, и не в углу или в темном месте было сказано и сделано; этого они не смеют сказать, если рассуждают здраво и пекутся о истине. Не больше ли шестисот лет прошло с тех пор, как это было написано и сделано? Не в ветхом ли Риме и в самом царствующем тогда граде, пред самодержцами и архиереями и учителями все это совершалось, когда не только в боговдохновенной философии, но и во внешних науках в совершенстве процветали оба названные славнейшие города, но и великою святостью, и целомудренною жизнью, и кротостью духовною преизобильно блистали как священнический, так и гражданский чин. Но и преосвященнейший папа Адриан, бывший после Иоанна, как говорит преосвященнейший Фотий, по принятому древнему обычаю, прислал Фотию соборное послание, в котором проповедует тоже благочестие, и Духа богословит исходящим от Отца.

Но зачем много говорить, когда мы можем заградить уста противящимся истине — тем, что сделал блаженный Лев, папа Римский? Этот блаженнейший папа Лев, когда увидел, что новоявленная сия ересь растлевает врученную ему Святую Великую Церковь, то, кроме многих других мер, принятых им к истреблению этого еретического недуга, он придумал и такое средство: отправил соборные послания во все подчиненные ему области и страны, повелевая всюду святым Божиим Церквам возглашать исповедание святой веры на божественной литургии не на латинском наречии, а по-гречески, без прибавления "и от Сына", — достигая этим двух некоторых целей: во-первых, при пении исповедания веры греческою речью, которая более подходяща для выражения понятий, удобнее может множество подчиненных ему верующих без беды избежать пропасти ереси; во-вторых, союз любви, существовавший изначала с Восточною Церковью, который уже начал нарушаться по причине злого произволения желавших еретичествовать, этим способом возобновлялся. Также этим он показал всем, какою честью и каким уважением должна пользоваться у всех Святая Божия Великая Апостольская Константинопольская Церковь и прочие восточные святые Божии Церкви, как то: Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская. Так эти блаженные, воистину, ученики кротчайшего Иисуса умели и любить друг друга и возвышать честью в простоте сердца и в духе кротости. И не это одно сделал блаженнйший тот Лев, как повествует святейший Фотий, но, найдя в церковной ризнице собора Св. Апостолов сохранившиеся от древних времен, когда процветало благочестие, два щита, на которых написано было на греческом языке священное исповедание непорочной веры, без прибавления "и от Сына", — эти щиты он вынес и приказал всем показывать и читать пред всем множеством римского народа, как бы другой Моисей, принявший от Бога богописанные скрижали, и показывал их непокоряющимся, чтобы хотя таким способом принудить их отложить жестокость сердца и воспринять любовь. Но в злохудожную душу, сказал премудрый Соломон, не внидет премудрость; так и те, однажды проглотив улицу кичения и самомнения, которую злобный ловец закинул на пагубу им, остались неисцеленными и неисправленными. Но те пусть идут своею дорогою; мы же, небольшими некоторыми доводами сделав достаточное указание тем, которые слушаются божественных писаний, в простоте здравой веры, со страхом Божиим и всею истиною, засвидетельствовали им, что отнюдь не следует что-либо из исповедания веры, ни малое, ни великое, ни речи, ни слога из положенного там передвинуть или изменить, но что должно в целости все то сохранять всеми силами и со всяким вниманием, как зеницу ока, чтобы не подвергнуть себя анафеме стольких и столь великих святых отцев. Этим заканчиваем первую часть настоящего слова, которую твоя светлость да примет и прочтет. И если найдешь в ней что-либо сказанное хорошо, то припиши это Подателю всех благ — Богу, благодатью Которого укрепляемые, скоро пришлем и остальную часть этого слова, где сделаем, насколько Бог поможет, обличение глав Николаевых, какие составил Николай немчин против правильного догмата о Всесвятом Духе, как мы обещали тебе. Будь здоров!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.