Глава I. Распространение христианской веры[342]

Глава I. Распространение христианской веры[342]

§ 1. Подобно жестокой буре, пронеслись по России полчища татар. Падали города, разграблялись, разрушались и сжигались храмы и монастыри, уничтожались христианские святыни и богослужебные книги, убивались или отводились в плен жители. Вместе с князьями, боярами и простолюдинами гибли епископы, пресвитеры и иноки (Митрофан, епископ Владимирский, Симеон, епископ Переяславский, Порфирий, епископ Черниговский, преподобные Лукиан и Памво Печерские, Пахомий Богородицерождест–венский, архимандрит Феодосии, игумен Спасский и др.). Иногда пленникам предлагали дружбу Батыя при условии отречения их от христианской веры или исполнения языческих обрядов, и когда те отказывались, умерщвляли их  [343]. Но все это не было следствием религиозного фанатизма татар; скорее, это было выражением обычного для восточных кочевников способа ведения войны. Поэтому–то, когда промчалась буря и полчища осели на Волге, Русь снова вздохнула свободно, и как гражданская, так и церковная жизнь в ней пошла по–прежнему. Монгольские ханы предоставили ей свободное течение, только требовали себе дани, вызывали к себе князей и митрополитов и изредка делали набеги на пределы России. По отношению к христианской вере они были терпимы. К этому обязывала их Яса или Книга запретов великого Чингис–хана, которая требовала от всех ханов одинакового уважения к различным религиям и которую клятвенно обещали исполнять все ханы из опасения в противном случае лишиться престола. Поэтому–то монгольские императоры и ханы Золотой Орды никого не принуждали к отступлению от христианской веры или закона [344], на глазах у себя терпели христианское богослужение и перед дворцом своим христианскую часовню, некоторые (Гаюк)даже выдавали содержание христианским священникам, сами соблюдали обряды и присутствовали при богослужении христиан. О Кублае, например, один очевидец рассказывает следующее в праздники Пасхи и Рождеству Христова он приказывал христианам явиться во дворец с Евангелием, окуривал их ладаном и, торжественно поцеловав, принуждал к тому же своих приближенных  [345] Сами относясь терпимо к христианской вере, ханы требовали того же и от всех своих подданных; в своих ярлыках, выдаваемых русским митрополитам, они заявляли Кто будет хулить веру русских, или ругаться над нею, тот ничем не извинится, а умрет злою смертию  [346]. В этих же предоставлялись русскому духовенству и все те привилегии, какими оно пользовалось раньше — свобода от дани, неприкосновенность церковного суда и пр. Такая веротерпимость замечается в монгольских ханах не только тогда, когда они были язычниками, но и тогда, когда они приняли магометанство. Магомета. Магометанин Берге с удовольствием слушал христианские рассказы епископа Ростовского Кирилла, вторично пригласил его к себе для исцеления своего сына и дозволил открыть в своей столице Сарае епископскую кафедру (1261 г.); Узбек, вообще благосклонно относясь к христианству, не возбранил своей сестре Кончаке не только выйти за московского князя Юрия Даниловича, но даже принять крещение (с именем Агафьи); Чанибек же выдал ярлык митрополиту Алексию, обращался к его помощи для исцеления своей жены Тайдулы и вообще, по свидетельству летописи, был добр зело ко христианству и многу льготу сотвори земле русской  [347].

§ 2. Впрочем, и при терпимом отношении монголов к христианской вере бывали случаи мученической кончины русских князей. Таковы Михаил Всеволодович Черниговский с боярином Феодором (1246 г.), Роман Ольгович Рязанский (1270 г.) и Михаил Ярославич Тверской (1319 г.).

Вызванный Батыем в Орду и получив от епископа Иоанна наставление не поклоняться идолам и не выполнять языческих монгольских обрядов, Михаил Черниговский отправился с внуком Борисом Ростовским, боярином Феодором и др. По поручению хана жрецы потребовали от Михаила, чтобы он прошел сквозь огонь и поклонился языческим идолам, угрожая в противном случае смертью. Михаил отвечал Я готов поклониться царю… но я христианин и не могу поклониться тому, чему поклоняются жрецы. Напрасно уговаривали его и юный Борис, и ростовцы; поддерживаемый Феодором, он твердо стоял на своем и Святым Причастием приготовился к смерти. Явились палачи; схватили Михаила, растянули за руки и за ноги, били кулаками и палками по груди, потом повернули лицом к земле и долго топтали ногами, пока наконец какой–то отступник Доман не отрезал ему головы. Так же поступили и с боярином Феодором, когда он отказался выполнить требуемое жрецами (20 сентября 1246 г. Тела обоих мучеников брошены были на съедение псам, но остались целы и перенесены христианами в Чернигов  [348].

Роман Ольгович Рязанский принадлежал к семье, горячо преданной христианской вере, и сам был воспитан в таком же духе. Заступаясь за притесненных, он раз удержал ханского баскака от бесчеловечных насилий при сборе дани. Обиженный баскак нажаловался хану Менгу–Темиру, что будто князь Роман поносил монгольскую веру и самого хана. Романа вызвали в Орду и принуждали к отречению от христианской веры. Несмотря на побои, оковы и тюремное заключение, он решительно заявил Я христианин… никто не заставит меня изменить святой моей вере, тогда последовал приговор Менгу–Темира Пусть князь умрет мучительною смертию. На месте казни Роман стал было говорить о святости христианской веры; но ему отрезали язык, затем вырезали глаза, обрубили пальцы на руках и ногах, уши,, губы, руки и ноги, содрали с головы кожу и отрубленную голову воткнули на копье (19 июля 1270 г.)  [349].

Михаил Ярославич Тверской вел борьбу с Юрием Даниловичем Московским из–за великокняжеского престола. Раз татарский воевода Кавгадый помогал Юрию, но он и жена этого последнего, Кончака–Агафья, попали в плен к Михаилу. Кончака здесь умерла; Кавгадый же был освобожден. Явившись в Орду, он вместе с Юрием обвинил Михаила в том, то он отравил Кончаку и не слушается хана. Узбек, которому Кончака была сестрой, рассердился и вызвал к себе Михаила. Как ни удерживали его бояре, он пошел (1318 г.) в Орду, чувствуя, что идет на смерть. После пристрастного суда на шею ему возложили тяжелую колоду и так водили за Узбеком во время охоты; на ночь руки забивали в колодки; раз преданные ему лица приготовили все нужное для его побега и уговаривали его воспользоваться случаем, но он отказался; после публичных насмешек над ним Кавгадый, наконец, прислал палачей. Князь заранее приготовился к смерти. Убийцы вскочили в вежу, где был князь, разогнали слуг, схватили его за колоду и так ударили о стену, что вежа проломилась; когда Михаил поднялся на ноги, его снова повалили на землю и долго били пятами, пока Романец большим ножом не вырезал ему сердце (22 ноября 1319 г.). Тело его без всякого почета и даже с оскорблениями было перевезено в Москву и погребено в Спасском монастыре  [350].

Мученическая смерть русских князей в Орде мало свидетельствует о религиозной нетерпимости тех или других ханов. Сам Батый, при котором пострадал святой Михаил Черниговский, не исповедовал никакой религии, а поклонялся только единому Богу  [351], следовательно, не мог быть горячим ревнителем язычества и врагом христианства. Менгу–Темир, при котором погиб Роман Рязанский, своим ярлыком заявил благорасположение к христианам и даже родной своей дочери дозволил выйти за христианина (Феодора Ярославского) и принять крещение (с именем Анны). Для обоих — Батыя и Менгу–Темира — была обязательна Яса Чингис–хана. Но, будучи сами терпимы по отношению ко всяким религиям и не допуская осмеяния их, они, естественно, могли требовать того же и от русских князей. Когда же последние, как прилично христианам, назывались исполнять языческие обряды и говорили о превосходстве христианства над язычеством, они возбуждали неудовольствие ханов, как ослушники их воли и оскорбители воли великого Чингис–хана; такими особенно должны были они казаться, когда отказывались выполнять обычные у татар церемонии, как, например, прохождение через огонь, или когда на них клеветали, как на хулителей хана и веры монгольской. Таким образом и потерпели смерть Михаил Черниговский и Роман Рязанский. Кончина же Михаила Тверского вышла из политических мотивов и обусловливалась клеветой на него со стороны Юрия и Кавгадыя перед Узбеком — клеветой чисто политического характера  [352].

§ 3. При терпимом отношении монголов к христианской вере возможны были значительные успехи христианской проповеди между ними. Баскаки, проживавшие в России, татары, становившиеся с русскими в ряды одного войска для борьбы с каким–нибудь князем, русские, являвшиеся в Орду, пленники, захватываемые во время войны, дочери и сестры ханов, выходившие за русских князей и принимавшие христианство  [353], жены ханов–христианки  [354], наконец, многочисленные христианские миссии в Монголии Орде  [355] — все вместе способствовало успехам христианской проповеди. В 1261 году уже была открыта в Орде целая епархия с епископской кафедрой в главном городе Сарае; с этого времени епископы сами должны были заботиться христианской миссии, и она пошла настолько успешно, что крестились многие татары даже в глухих местах, где трудно было достать воду для крещения  [356] Древние памятники говорят нам и об отдельных лицах, принимавших христианство. Таков например Петр, царевич ордынский, племянник хана Берге Первым толчком к христианству послужило для него впечатление от бесед Кирилла Ростовского, приходившего в Орду. Он рассказывал о святом Леонтии Ростовском и чудесах, совершающихся при его мощах, также предложил несколько христианских поучений; под влиянием услышанного Петр стал размышлять о суетности богов монгольских и склонялся к христианству. Когда Кирилл снова пришел в Орду и своими молитвами исцелил сына Берге, Петр решился сделаться христианином; бежал в Ростов и через некоторое время крестился. Долго он жил при епископской кафедре, усердно посещая храм Божий и стараясь в жизни своей выполнить правила христианской нравственности; построил монастырь во имя святых апостолов Петра и Павла и после нескольких лет семейной жизни принял монашество в основанной им обители, где и скончался (1288 г.)  [357]. Приняли крещение также Беклемиш (Михаил), сын князя Бахмета, родоначальника Мещерских, со многими татарами; царевич Берка (Иоанникий), родоначальник Аничковых; царевич Аредич, родоначальник Белеутовых; князь Чет (Захария), родоначальник Годуновых; царевич Серкиз, родоначальник Старковых; князь Олекса (Александр), родоначальник Глинских; казанский царевич Кайдакулъ (1505 г. Петр); два сына хана Кульпы (Иоанн и Михаил); мурза Атун, родоначальник Сабуровых; Кочев (Онисифор), родоначальник Поливановых; Мурза (Спиридон), родоначальник Строгановы Кичибей (Селиван), родоначальник Кичибеевых; баскак устюжский Буга (Иоанн) и некоторые другие  [358].

Вообще отдельные случаи обращения татар в христианство за XIII–XIV века можно встретить нередко. Но все–таки в XV–XVI веках, когда сила Орды уже ослабла, христианство успешнее насаждалось между татарами. Татар попавшие в плен, обыкновенно или добровольно, или по принуждению принимали христианство. Так например в 1536 году, по приказанию архиепископа Новгородского Макария, священники окрестили около 172 пленных жен и детей татарских в Новгороде, Пскове, Орешкове и в Кореле  [359]. Когда же Иоанн IV начал борьбу с Казанским царством, он нарочито подготовлял почву для более успешного введения туда христианства. Поэтому, между прочим, он приказал построить в пределах Казанских город Свияжск с православными церквами, как бы центр для христианской миссии и вместе с тем знамение скорого водворения христианской веры в Казанской земле. Сам поход на Казань и вступление в покоренный город (1552 г.) имели религиозный отпечаток на приступ воины шли, предварительно очистившись покаянием, во время приступа были отслужены утреня, литургия и молебен; по взятии города был отправлен благодарственный молебен, водружен крест, выстроена обыденная церковь во имя Киприана и Иустины, дневных святых (2 октября), заложены церковь Спаса и собор Благовещения, совершен крестный ход по стенам и улицам города, город окроплен святой водою и посвящен Пресвятой Троице; за городом велено построить монастырь По всему видно, что у Иоанна было сильное желание крестить казанцев. Это желание скоро стало осуществляться. Еще когда Иоанн находился в Казани, многие из неверных с женами и детьми крестились во имя Отца и Сына и Святого Духа. Прибыв в Москву, он поспешил прислать в Казань для устроения церковных дел архангельского протоиерея Тимофея, который и открыл миссионерскую деятельность. Крестились тогда многие из неверных — мужчины и женщины, старые, юные и девы — лица всякого возраста и рода царского, княжеского и другого чина и от крымских и казанских и черемисских и иных орд. В Казани, например, крестился старец Стефан, который не мог по болезни ходить в течение 30 лет и при крещении излучивший исцеление; в Москве приняли христианство два казанских царя со множеством татар пятилетний Утемиш–Гирей (Александр) и старый Едигер (Симеон). Правительство употребляло иногда и насильственные меры для обращения татар в христианство; например в 1555 году дьяки метали в воду тех пленных татар, которые не хотели креститься, а желающих отправляли в монастыри  [360]. Но гораздо важнее были другие меры для успехов христианской проповеди в Казанской области. Именно, в 1555 году на Московском соборе решено было открыть казанскую архиепископию, куда должны были войти Казань с окрестными улусами, город Свияжск с горной страной, город Василь и Вятская земля. Избран был на новую кафедру игумен Гурий. Это был человек, еще в юности закаливший свою волю и способный к миссионерской деятельности. Он происходил из незнатной боярской фамилии Руготиных, проживавшей в Радонеже, при крещении назван Григорием, в молодых летах поступил на службу к князю Ивану Пенькову; оклеветанный в преступной связи с его женой, Григорий был посажен в земляную темницу с маленьким окном вверху, в которое подавали ему немного воды для питья и снопы овса для пищи; два года пробыл он здесь, предаваясь молитве и занимаясь писанием азбук для детей; вырученные деньги поручал раздавать нищим, по–прежнему Довольствуясь овсом и водой; освободившись, он постригся в Иосифо–Волоколамском монастыре, сделан был здесь игуменом; но через несколько лет отказался от этой должности, пока не был назначен игуменом в Селижаров монастырь Тверской епархии, откуда и был взят на казанскую кафедру. Торжественно было и рукоположение и отправление Гурия в рукоположении участвовали 10 святителей и вообще до 76 духовных лиц, кроме иподьяконов низших клириков. На епархию его торжественно провожали царь, митрополит и духовенство; всюду устраивались ему торжественные встречи, сам он всюду служил молебны, кропил святой водой и говорил поучения. Он вез с собой и иконы, книги, церковную утварь, казну государя на сооружение церквей и монастырей. Естественно, теперь под непосредственным надзором архиепископа должно было пойти успешней миссионерское дело. Наказ, полученный святым Гурием от царя и митрополита, указывал, как ему было действовать в этом деле. А именно, внушалось употреблять меры кротости, любви и убеждения заступаться за провинившихся в чем–нибудь и осужденных татар и угощать их пирами и просвещать христианскими беседами. Святитель, действительно, так и поступал он питал нищих и бедных, заступался за притесненных, часто учил неверных и открыл с миссионерской целью при Свияжском и Казанском монастырях училища для детей христианских, языческих и магометанских. Ближайшими сотрудниками его были архимандриты Варсонофий и Герман. Первый был сын одного серпуховского священника, в юности попал в плен к крымским татарам и по возвращении на родину постригся в Андрониковой монастыре, через несколько времени сделался архимандритом Песношского монастыря и при открытии Казанской епархии отправился туда вместе с Гурием. Здесь он основал Спасо–Преображенский монастырь и своим примером и беседами действовал на татар. Познакомившись еще в юности с языком их, он теперь мог свободно говорить с ними, а изучив Коран, стал вести с ними состязания о вере. Года на четыре (в 1567 г.) удалившись в качестве епископа в Тверскую епархию, он снова вернулся в свой Казанский монастырь, где и скончался (1576 г.). Герман был родом из Старицы от бояр Садыревых–Полевых, постригся в Волоколамском монастыре и поди подвизался там под начальством Гурия, два с половиной года в сане игумена правил Старицким Успенским монастырем и снова возвратился в Волоколамский монастырь. Отсюда вместе с Гурием отправился в Казань, устроил здесь Богор дицкий Свияжский монастырь, служивший просветительным центром для всего Свияжского уезда, и сам заправлял миссионерским делом в этом крае. По смерти Гурия (1564 г.) Герман занял казанскую кафедру и действовал в его духе (до 1569 г.). Целыми тысячами присоединялись татары к христианской Церкви  [361]. Немало к этому побуждали и чудеса новоявленной (1579 г.) иконы Казанской Божьей Матери. Но преемники святого Германа мало заботились о просвещении новокрещенных, так что те начали отставать от христианской веры жили вместе с магометанами и язычниками, не держали икон по домам, не обращались к христианским священникам, не крестили своих детей, покойников хоронили на старых татарских кладбищах, или совсем не венчались православному чину, или перевенчивались после по татарскому обычаю, ходили к муллам и в магометанские мечети  [362].

В состав казанской архиепископии очень рано вошло и Астрахани царство, покоренное вслед за Казанским (1556 г.). Переходить в христианскую Церковь начали здесь татары сейчас же за их покорением. Крестиллась даже их царица Ельякши со своим сыном (Юлиания и Петр). Чтобы не возбудить неудовольствия в туземцах и чтобы не стали говорить, что христианский государь мусульман изводит  [363], Иоанн IV предписывал употреблять в отношении к ним меры кротости. В 1568 году он послал сюда игумена Кирилла для миссии. Трудами его построен был в Астрахани монастырь во имя Пресвятой Троицы с 3 храмами, служивший, вероятно, центром для христианского просвещения местного края. К началу XVII века уже так успела здесь христианская проповедь, что открылось особая Астраханская епархия

§ 4. В XIII–XVI веках, кроме татар, христианство проникало и к другим народам, как вошедшим в состав русского государства, так и ним, а вместе с тем распространялось и утверждалось там, куда успело проникнуть еще раньше. Мы видим успехи православия в Литве, в Водской земле и Карелии, в Пермской области, у лопарей, в Сибири и на Кавказе, не говоря о внутренних областях России.

В Литве православие за данный период имело значительнейшие успехи и должно было вступить в борьбу с латинством. Православие проникло здесь в княжеские семейства и нашло там для себя защитников. Миндовг, великий князь литовский, первый принял христианскую православную веру от востока со многими своими боярами  [364] и хотя впоследствии оставил ее, однако не препятствовал сыну и дочери исповедовать православие. Сын его Войшелг даже принял пострижение в Галиции от полонинского игумена Григория и пробыл под его руководством 3 года; затем задумал идти на Афон, но вернулся и основал свой монастырь близ Новогородка (в Литве). Заняв после отца престол, он заботился о просвещении своей родины христианством и для этого вызвал из Новгорода и Пскова священников, знавших литовский язык; литовец Довмонт (Тимофей), убежавший со многими литовцами в Псков, крестившийся здесь с ними и занявший псковский княжеский стол, помогал ему в этом. Незадолго перед своей смертью Войшелг уступил престол Шварну, а сам снова ушел в монастырь. После Шварна, хотя на литовском престоле сидел язычник Тройден, но он терпимо относился к христианству, так что три брата его исповедовали православную веру, а сын Римунд (Лавр) даже принял монашество. Таким образом поступал и язычник Гедимин, объединивший под своей властью кроме Литвы почти все города и княжества западной России (между прочим Киев, Чернигов и западную часть Волыни). Вторая и третья его жены были православные россиянки, дочерей своих он выдавал за христианских князей, а сыновьям (Кориат — Михаил, Наримунд — Глеб, Любарт — Димитрий, Явнут — Иоанн) дозволял жениться на христианках и принимать православие. Из сыновей его Олъгерд занял место отца. Первая его жена Мария Витебская побудила его принять крещение и построить в Витебске две православные церкви но, вступив на великокняжеский престол, он снова обратился к язычеству и даже начал преследовать христиан. При нем пострадали придворные Кумец, Нежило и Круглец (Антоний, Иоанн и Евстафий). Когда Кумец и Нежило отказались принимать участие в жертвоприношении огню, Зничу, Ольгерд приказал бросить их в темницу. Через год старший брат Иоанн, подвергшись болезни, отрекся от христианства, оба были освобождены; но Антоний продолжал упорствовать перед требованиями языческий жрецов и снова был заключен; скоро раскаялся и Иоанн, объявив себя христианином и также был заключен. К страдальцам стекались толпы литовцев и крестились под влиянием их проповеди. Тогда жрецы потребовали казни, и оба брата, после страшных пыток, были повешены (14 января и 24 апреля 1347 года) Подобной же участи вскоре подвергся и Круглец, родственник их, обращенный ими ко Христу по приказанию Ольгерда его били железными прутьями на морозе обливали его холодной водой, переломали ему ноги, отрезали нос и уши, содрали с головы кожу и наконец (13 декабря 1347 года) повесили. Спустя некоторое время Ольгерд, впрочем, переменился в отношении к христианам он подарил им землю, на которой пострадали эти мученики, сам построил церковь Пресвятой Богородицы в Вильне, не возбранял митрополиту Киприану обращать литовцев в христианство и строить христианские храмы, дозволил всем своим сыновьям принять православие и наконец сам перед смертью принял крещение и схиму (1377 г.). Сын его Ягелло, сначала православный, принял латинскую веру, когда сел на польский престол. При его поддержке и усиливается та католическая пропаганда, которая стала проникать в Литву еще со времени Гедимина. На другой год после принятия римского крещения (1386г.) Ягелло прибыл с латинскими священниками в Литву и крестил литовцев и жмудь, остававшихся дотоле язычниками, строил латинские церкви и открывал латинские епископии (в Вильне и Киеве); затем уже стал стеснять и православных, запрещая им смешанные браки (1387 г.), лишая их гражданских привилегий (1400 г.) и даже подвергая иногда смертной казни. Результатом этого было отпадение от христианства его братьев и некоторых литовцев. Но, впрочем, и это было сделано неискренне, так что они по–прежнему были расположены больше к православию и ему покровительствовали. Большинство же не захотело и наружно принимать латинство, оставаясь верным православию. Такие находились и в княжеском семействе, и в народных массах. Православие было так сильно, что Ягелло должен был уступить и объявить свободу вероисповедания (1432 г.). При Витовте литовское княжество на время отделилось от Польши. Сам он, раньше крещенный по православному чину, принял латинство и, хотя был веротерпим по отношению к православным, однако более покровительствовал латинянам; поэтому немало людей перекрещивалось в латинство; но православие все–таки было сильнее латинства, и язычники литвины обращались более в русскую, чем в латинскую веру. При Свидригайло латинство было подвергнуто преследованию сожжены были латинские храмы в Литве, изгнаны латтинские епископы и монахи и отняты их имения  [365]. При польско–литовском короле Казимире IVправославные долго пользовались свободой гражданской; только в 1481 году издан был указ, стеснявший православных христиан в постройке храмов  [366]. Зато при Александре Литовском открылись насильственные действия с целью обратить православных в латинство; но и Александр должен был уступить, когда московское правительство потребовало этого. При следующих королях православные также подвергались церковным и гражданским стеснениям; но все–таки православие было господствующим в литовско–русских юго–западных областях не только русские княжеские фамилии, но и литовские — Сангушек, Коривутовичей, Збаражских, Огинских, Сапег, Кырдеев–Тышкевичей и других — были православными. Россия, — пишет Кампезе в 1525 году, — находящаяся под властью польского короля, равно как Львов и вся часть Польши, простирающаяся на север и северо–восток от гор Сарматских (Приднепровье и Подолия), непоколебимо держится греческого закона и признает над собой власть константинопольского патриарха. Даже латиняне и переходили в православную церковь. Успехи латинства значительны были в двух губерниях — Ковенской и Виленской; впрочем, латинство к концу этого периода, хотя и постепенно, но все больше и больше набирало силы, особенно со времени Люблинской унии (1569 г.), соединившей Литву с Польшей[367]

Крещение ижорцев (в Водской пятине) и карелов, начавшееся и успешно ее в первый период, продолжалось и теперь. Для карелов просветительным центром служил Валаамский монастырь (на Ладожском озере), выходец из которого Арсений Коневский особенно много содействовал крещению карелов. В Водскую и другие пятины христианство передавалось из Новгорода и Пскова. Впрочем, православие прививалось здесь очень поверхностно. Поэтому когда шведы захватывали Карелию в свои руки, то успевали жителей склонять в латинство, а когда русские возвращали ее себе, карелы снова обращались в православие. Как слабо было христианство в Водской пятине, у в Копорских, Ямских, Ивангородских, Карельских и Ореховских уездах, видно из послания новгородского архиепископа Макария к тамошнему духовенству (1534г.) В ваших местах многие христиане заблудили от истинной веры, в церкви не ходят и к отцам своим духовным не приходят, молятся по скверным своим мольбищам деревьям и камням, и жертву и пития жрут и пьют мерзким бесам и призывают на свои скверные мольбища арбуев чудских; мертвых своих кладут в селах по курганам и коломищем с теми же арбуями, а к церквам на погосты не возят хоронить; когда родится дитя, то они к родильницам прежде призывают арбуев, которые младенцам имена нарекают по своему… на кануны свои призывают тех же арбуев, которые и арбуют скверным бесам… Чтобы все это вывести, Макарий послал было туда священника с двумя боярскими детьми, приказав им скверные мольбища разорять и огнем жечь, непослушных арбуев хватать и присылать в Новгород, а христиан просвещать  [368]. Но, несмотря на это, прежние недостатки оставались идолы и капища среди карелов и в Водской пятине стояли еще в начале следующего периода  [369].

Довольно успешно распространялось христианство в краях Белозерском, Беломорском, Вологодском и у чуди северодвинской. Центрами христианского просвещения служили здесь многочисленные монастыри  [370], а просветителями — иноки. Из них особенно замечателен Кирилл Челмогорский, крестивший почти всю чудь близ Каргополя.

Из Вологодского края христианство передавалось и соседней Пермской области (Биармии), куда оно прежде едва проникало. Просветителем ее считается святой Стефан  [371]. Он был сыном соборного причетника в городе Устюге, рано выучился грамоте и пристрастился к чтению книг. После нескольких лет службы в должности чтеца при соборной церкви он удалился в ростовский монастырь святого Григория Богослова и здесь постригся (1365 г.). Монастырская библиотека доставляла удовлетворение книжной страсти молодого инока, а беседа с разумными, опытными и духовными старцами давала пищу любознательной и стремящейся к совершенству душе его. Впрочем, ему достаточно было совершенствовать лишь себя; он хотел приносить пользу и ближним. Еще раньше в Устюге, куда нередко приезжали зыряне (они принадлежали к чудскому племени и жили между Печорой и Двиной), святой Стефан подумывал о способах к их крещению; теперь он стал готовить себя к этому делу. В течение 13 лет своей монастырской жизни он хорошо изучил греческий и зырянский языки, составил зырянскую азбуку, перевел на зырянский язык- необходимые священные и богослужебные книги, собрал топографические и этнографические сведения о Пермской области. Когда подготовка была окончена, святой Стефан явился в Москву; епископ Коломенский Герасим удостоил его священства, снабдил антиминсами и святым миром и благословил идти на проповедь, а князь дал охранную грамоту (1379 г.). Из Устюга по Северной Двине святой Стефан спустился до устья реки Вычегды, где стоял первое зырянское поселение. Окрестив здесь многих жителей и построив Стефан продолжал путь по правому берегу реки Вычегды, где стоял Котлас. первое зырянское поселение. окрестив здесь многих жителей и построив храм, Стефан продолжал путь по правому берегу Вычегды, ставя часовни, пока не остановился в Усть–Выме, главном поселении зырян (при устье реки Выми). Его он избрал центром своей миссионерской деятельности. Смело провозглашает здесь о Христе Спасителе и обличает невежество язычников, вступал прения о вере с местными волхвами, строит церковь Благовещения, срубает прокудливую березу, обожаемую туземцами, и сжигает кумирницу с зырянскими идолами. Ревнители язычества ставят ему препятствия и поднимают против него народ, крича Не оставляйте богов отеческих, не слушайте московского бродяги. Может ли быть для нас из Москвы что–либо доброе Не оттуда ли пришли на нас тяжкие дани и насильства, тиуны и приставники Не раз жизнь Стефана была в опасности то вооруженные зыряне окружают его с намерением убить, то обложат соломой, чтобы сжечь; но кротость проповедника, сила его слова усмиряла врагов, и проповедь его имела все больше и больше успеха. Наконец сила самих волхвов пала в лице знаменитейшего кудесника и начальника волхвов, старого Пама, которого зыряне чтили, как своего чародея и учителя. Долго он своим влиянием удерживал зырян в язычестве и даже многих новокрещеных совращал в прежнюю веру; часто он вел горячие и продолжительные прения со Стефаном, наконец предложил испытать достоинство зырянской и христианской веры посредством огня и воды; Стефан согласился. Раз при собравшемся народе подожжена была одна одиноко стоящая храмина, и когда пламя охватила Стефан, призвав на помощь Бога, взял за одежду волхва и смело пошел к огню; но Пам сопротивлялся и наконец пал на землю, признавая свою немощь. Также отказался он спуститься и в прорубь реки Вычегды; народ, возмущенный слабостью и обманом Пама, готов был умертвить его, но святой Стефан спас его и заставил выйти из пределов Биармии. Когда не стало стльной поддержки для язычества, деятельность Стефана пошла успешнее. Он построил еще храм в Усть–Выме, стал учить зырян азбуке и чтению книгам писывал книги, из туземцев готовил ставленников на церковные должности и отсылал их за поставлением к соседним епископам. Скоро в Усть–Выме стало нечего делать. Тогда святой Стефан со своими учениками перенес деятельность в окрестные поселения зырян идолы Воипеля и Золотой Бабы всюду падали, украшения капищ сжигались, ставились христианские часовни и церкви, они снабжались книгами и причтом. В четыре года христианство так широко распространилось среди зырян, что можно было подумать об особом для них епископе, который бы сам поставлял священнослужителей этой цели святой Стефан нарочито отправился в Москву и там был ложен в епископы митрополитом Пименом (1383 г.). Возвратившись в Усть–Вымь, он устроил здесь свой домовый Архангельский монастырь, утвердил при нем свою кафедру и с еще большей ревностью взялся за миссионерское дело. Появились новые монастыри и церкви, народ сам отыскивал и истреблял кумиры, способствуя таким образом очищению страны от язычества. Святой Стефан усердно заботился и о внешнем благосостоянии зырян привозил хлеб из Вологды и Устюга и раздавал бедным во время голода, ездил в Москву и ходатайствовал перед великим князем о нуждах и льготах зырян, заступался за утесненных против насилий тиунов и бояр, жаловался новгородскому вечу на новгородскую вольницу, опустошавшую Пермскую область, и сам из своей архиерейской казны выдавал милостыню беднякам. Так действовал он в продолжение 18 лет (+ 1396 г.) и успел за это время крестить почти всю Старую, или Малую Пермь (по рекам Вычегде и Выме — в нынешних уездах Сольвычегодском, Яренском, Усть–Сысрльском и отчасти Мезенском). Преемникам его, Исаакию и Герасиму, оставалось поддерживать сделанное им и распространять христианство в новой — Великой Перми (по рекам Вишере, Каме и Чусовой — в нынешних уездах Чердынском, Соликамском и отчасти Верхотурском и Оханском). Эту последнюю задачу взяли на себя епископы Питирим и Иона. Первый, успевший крестить многих вогулов, живших по притокам Печоры, погиб сам мученической смертью от руки мстивших ревнителей язычества (1455 г.). Но второму (1462 г.) удалось крестить самого князя Великой Перми и очень многих вогулов, поставить церкви и священников в Великой Перми. Особенно заметны стали успехи христианства здесь после 1472 года, когда Пермь подпала под власть московского князя. Много также способствовало успехам христианской проповеди поселение Строгановых в Пермской области. Кругом их усольев строилось много церквей и монастырей, которые служили рассадниками христианского просвещения. Особенно замечательны в этом отношении монастыри Пыскорский и Соликамский. Из Пыскорскогс вышел в конце XVI века известный миссионер для пермских вогулов и остяков Трифон Вятский. Он доходил до места теперешней Перми, крестил остяцкого и вогульского князей с их семействами и многих туземцев, основал на реке Чусовой Троицкий монастырь и 9 лет проповедовал близ него, пока жители не прогнали его в Вятку, где он и скончался (1613г.). Впрочем, несмотря на быстрые внешние успехи христианской проповеди в Пермском крае и на старания пермских епископов (Филофей 1471 — 1501 гг.), зыряне и вогулы мало были просвещены в истинах христианской веры. В начале XVI века многие из крещенных не посещали храмы Божий, служили кумирам, Воипелю и болванам молились по древнему обычаю, тризны творили идолам  [372]; а в лесах кое–где даже попадались и идолы  [373] (после 1526 г.)  [374].

На северном поморье (по северо–западным берегам Белого моря и на Северном океане), у мурман, каян и лопарей христианство распространялось и утверждалось благодаря основывавшимся там монастырям и отправлявшимся туда миссионерам. Обитель Аввы Лазаря на Муроме, острове Онежского озера (с 1352 г.), привлекала к себе еще в XIV веке лопарей и мурманскую чудь, кочевавших по мурманскому берегу, так что многие из них крестились, а иные даже приняли иночество  [375]. В XV и XVI веках просветительным центром для них является Соловецкий монастырь на одном из островов Белого моря. Еще при преподобном Зосиме много кочевников из Лапландии и Финляндии приходило сюда и принимало иночество или крещение  [376]. Когда же этот монастырь стал иметь обширные вотчины по всему поморскому берегу то он заселял их русскими, строил церкви и еще успешнее насаждал христианство между туземцами. Привыкшие к суровой жизни, иноки этого монастыря не боялись Дальнего Севера и шли туда, чтобы там подвизаться и миссионерствовать. Так возник Троицкий монастырь на устье реки Колы. Основателен, его был преподобный Феодорит (родился около 1480 г. и умер около 1577 г.), уроженец ростовский, с 14 лет постриженик Соловецкой обители, живший здесь около 15 лет под руководством преподобного Зосимы, обошедший потом множество волжских и белозерских монастырей и наконец удалившийся в пустынные непроходимые леса Лапландии. Долговременное пребывание здесь и частые сношения с лопарями дали Феодориту возможность изучить их язык л заняться миссионерством. Он учил лопарей грамоте и переводил на их язык христианские молитвы; оглашаемых крестил сам. Проповедь его была так успешна, что в один, например, день он крестил до 2000 дикарей. Но, к сожалению, она через несколько времени прекратилась иноки, недовольные строгостью Феодорита, изгнали его, и он принужден был проживать в других монастырях Новгородской, Владимирской и Вологодской областей. Впрочем, и отсюда он еще раза два приезжал на реку Колу для утверждения в вере крещенных им раньше лопарей и просвещения вновь еще некрещенных. Еще далее на севере при более неблагоприятных условиях просвещал лопарей преподобный Трифон (в миру Митрофан 1495–1583 гг.)  [377]. Сын священника из Новгородской области, он рано почувствовал в себе стремление к уединенной жизни и, еще будучи юношей, нередко удалялся в пустыню. Раз во время молитвы там он услыхал голос Не здесь твое место; тебя ждет земля непросвещенная и жаждущая; он повиновался и направился к лопарям на реку Печенгу (близ Норд–Капа). Болота, горы, суровость климата и дикость туземцев не устрашили святого проповедника. От одной юрты или поселка он переходил в другие, иногда лежащие на значительных расстояниях, и всюду смело говорил о Христе. Кебуны (волхвы) вступали с ним в прения, поднимали против него народ и кричали Ступай прочь отсюда, иначе ждет тебя злая смерть, били Я иногда и таскали за волосы, а раз даже вышли против него с дрекольем, чтобы осуществить свою угрозу. Но преподобный Трифон, на время удаляясь в горные расщелины, снова показывался в среде успокоившихся дикарей. Эта настойчивость мало–помалу награждалась успехами. Уже лопари стали делиться на партии; одна кричала Убьем его, другая же возражала Он ни в чем не виноват пред нами, напротив, он желает нам добра; за что же убивать его По рекам Печенге и Паэз стали, наконец, слышаться христианские молитвы, переведенные блаженным Феодоритом на туземный язык, и высказываться желания принять крещение. Но сам Трифон, не имея священнического сана, пока не мог удовлетворить его. Чтобы еще более продвинуть дело просвещения лопарей, он сходил в Новгород, взял оттуда благословение на постройку церкви, антиминс и мастеров и, возвратившись на Печенгу, построил там храм во имя Святой Троицы. Через три года привел с собой из Колы иеромонаха Илию и при его помощи освятил свой храм, крестил просвещенных им лопарей и сам постригся в иночество. Основав при храме обитель и выхлопотав для нее дарственные грамоты у московского царя, он построил еще храм Бориса и Глеба на реке Паэз и сам продолжал трудиться по просвещению лопарей.

Благодаря миссионерской деятельности Соловецкой обители, преподобных Феодорита и Трифона, лопари в XVI веке уже сами стали стремиться к христианской вере. Так например, в 1526 году жители Каландашской губы (на Терском берегу) просили у великого князя Василия Ивановича антиминса и священников; по поручению князя новгородский архиепископ Макарий отправил туда священника и диакона; они и действительно крестили многих лопарей и освятили построенную ими церковь. По просьбе лопарей с мурманского берега, рек Колы и Тутоломы, тем же Макарием через 6 лет была послана туда миссия, которая крестила много туземцев за Святым Носом и освятила две церкви. Около того же времени, по просьбе лопарей, появляется миссия на реке Поное, строит там церковь в честь апостолов Петра и Павла и крестит некоторых туземцев; в 1575 году, по просьбе их, эта церковь была ремонтирована, а через 6 лет передана на попечение Троице–Сергиеву монастырю. Лопари печенежские, когда Трифон основал Троицкую обитель, сами приносили сюда деньги, жертвовали земли, озера и приморские угодья и семена христианства передавали непросвещенным соседям. Только шведы своими набегами ослабляли успехи христианской проповеди в Финляндии и Лапландии  [378].

В Сибирь христианство начинает проникать еще во времена первого ее покорения Ермаком. В 1582 году, по воле государя, вологодский епископ послал туда десять священников с их семействами; после же вторичного покорения (1585 г.) стали там основываться русские города с православными церквами (в Тобольске, Табарах, в Пельше и др.), отсылаться туда миссионеры и церковная утварь; а в Енисейске в конце XVI века был даже построен монастырь  [379].

Сношения русских с Кавказом установились главным образом благо; покорению Казани и Астрахани. Результатом этих сношений являются успехи там христианской проповеди. С половины XVI века черкесские князья приезжали в Москву и принимали здесь крещение вместе со своими семействами; по просьбе их, а также кабардинских князей и грузинского царя Александра посылались на Кавказ русские миссионеры и церковная утварь; впрочем, насколько успешна была их деятельность, это еще не успело обнаружиться  [380].

Из истории распространения христианства в XIII — XVI веках можно видеть, как широко действовала русская миссия. Объединение русских областей под властью московского князя и политическая его сила много способствовали успехам христианской проповеди. К этому нужно еще прибавить обилие монастырей на глухом Севере, которые служили там центрами русской колонизации и христианского просвещения. Иноки, проживающие в монастырях, миссионеры, из них выходящие, русские поселенцы, приходящие на монастырские земли, миссии, отправляемые русскими князьями и церковными иерархами, непосредственная деятельность этих последних, торговые и политические сношения и интересы — вот, в частности, благоприятные условия, в которые поставлено было распространение христианства в России и ее окрестностях.