Глава II. Состояние церковного управления и иерархии[381]

Глава II. Состояние церковного управления и иерархии[381]

§ 5. Во время первого нашествия монголов пропал без вести киевский митрополит Иосиф, родом грек. На его место, благодаря старанию галицкого князя Даниила, избран был в России и получил рукоположение от патриарха Кирилл III, родом русский (около 1246 г.). Митрополичий двор был разорен, и новый митрополит стал искать себе нового жилья. Вслед за движением южнорусских обывателей в северо–восточную Русь, в видах большей безопасности от монголов, пошел и он во Владимирское княжество, занимавшее там первенствующее место, Но, впрочем, хотя во Владимире он проживал чаще, чем где–либо, однако он еще не перенес сюда своей кафедры, не перевел сюда своих клирошан и большей частью тратил время на разъезды по южнорусским и северо–восточным епархиям. Только его преемник Максим сделал Владимир своим кафедральным городом (1299 г.), посадив владимирского епископа в Ростов. Третий митрополит Петр, полюбивший московского князя Ивана Калиту, и, может быть, сознавая возвышающееся значение Московского княжества, поселяется на жительство в Москве (1325 г.), строит каменную церковь Успения Пресвятой Богородицы, предуказывая на то, что город этот»будет славен между всеми городами русскими, что святители будут в нем жить», и здесь предает свой дух Богу. Но как при нем, так и при его ближайших преемниках Москва отнюдь не считалась кафедральным городом. Кафедры митрополита лишь были в Киеве и Владимире. Только с течением времени мало–помалу в Москве была заведена недостающая кафедра. Константинопольские патриархи долго не могли освоиться с этим перенесением митрополичьей кафедры на север России: в своих грамотах они называли русского митрополита»Киевским и всея России»; а о владимирской кафедре русского митрополита впервые говорят они лишь с 1354 года!«Соборным деянием чрез нашу соборную грамату, — говорит константинопольский патриарх, — повелеваем, чтобы как святейший митрополит России Алексий, так и все его преемники пребывали во Владимире и имели Владимир своею кафедрою неотъемлемо и неизменно навсегда. Но пусть и Киев числится их собственным престолом и первою кафедрою архиерея, если останется целым. А после Киева и с ним пусть будет второю кафедрою и местом пребывания и успокоения для русского митрополита святейшая! епископия владимирская, в которой он беспрепятственно… да совершает поставления чтецов и иподиаконов, рукоположение диаконов и иереев и все прочее, что подобает… местному архипастырю» [382]. Подобное же читается в грамоте Константинопольского собора 1380 года на имя митрополита Пимена:,«Он должен называться киевским и вслед за тем Владимирским и всея России, по примеру прежнего митрополита Алексия» [383]. Ими Москвы до самого митрополита Герасима (1433—1435 гг.) не встречается в титуле русского митрополита  [384], и только после смерти митрополита Ионы (1461 г.) он перестает называться киевским.

§ 6. Удалившись на север России, митрополит, естественно, подчинился влиянию сначала владимирского, а затем московского князей и сравнительно редко стал посещать южнорусские епархии. Отсюда возникло неудовольствие южнорусских князей и епископов. Они стали выражать желание иметь своего митрополита для южной России. Когда же юго- и западно–русские области подпадали под власть литовских князей и польских королей, это желание делалось более решительным, потому что они стремились поставить новоподчиненные русские области в совершенную независимость от северной России. Московским митрополитам и иногда константинопольским патриархам приходилось в этих случаях бороться за единство русской митрополии.

Стремление южнорусских князей иметь своего митрополита сказывается очень рано. После смерти митрополита Максима (второго митрополита) явились два кандидата на вакантную кафедру: игумен Геронтий, выставленный, вероятно, владимирским князем, и Ратский игумен Петр, избранный галицко–волынским князем Георгием Львовичем. Оба они приехали в Константинополь; только Геронтий несколько запоздал. Поэтому патриарх Афанасий поставил митрополитом Петра (1308 г.). Итак, южнорусский кандидат получил митрополичью кафедру в России, но он не остался в Галиче, как хотелось бы князю Георгию, а переехал в Москву. Волей–неволей Георгий с этим примирился. Но при Феогносте, преемнике святого Петра, снова обнаруживается желание южнорусских епархий иметь своего митрополита. Неизвестный по имени галицкий епископ получил митрополичьи права и открыл особую митрополию в Галиче, подчинив ей все волынские епархии (т. е. Владимиро–Волынскую, Холм–скую, Перемышльскую, Луцкую и Туровскую). Московский митрополит и великий князь (Симеон) принесли жалобу константинопольскому императору (Иоанну Кантакузену) и патриарху (Исидору Бухиру). Те постановили закрыть митрополию в Галиче и волынские епархии снова подчинить киевскому и всея России митрополиту (1347 г.); объявили об этом как в Галиче, так и в Москве, и потребовали галицкого епископа на суд в Константинополь  [385]. Чем кончилось дело епископа, неизвестно; только Феогност действительно получил власть над волынскими епархиями и воспользовался ею во время их осмотра (1348 г.). Однако желание иметь особого митрополита продолжает твердо держаться в южнорусских областях. Выражением этого может служить поступок инока Феодорита. Еще при жизни Феогноста он (1352 г.) явился к константинопольскому патриарху и просил поставить его на кафедру русской митрополии, уверяя, что Феогност скончался. Патриарх (Филофей) предлагает ему подождать, пока он наведет справки; тот не захотел быть обличенным в своем обмане, удалился в Болгарию и там от терновского патриарха получил посвящение в сан митрополита. Приехав в Россию, он сел на кафедре в Киеве и выдал себя за законного митрополита, претендуя даже на подчинение себе некоторых северно–русских епископов (например, новгородского). Патриарх вынужден был писать грозные грамоты в Россию, чтобы здесь не признавали Феодорита митрополитом, самого его лишил священного сана  [386]; но тот не скоро смирился, только при митрополите Алексии, преемнике Феогноста (после 1354 г.), он сходит со сцены. На место его выступает другой, более сильный противник московского митрополита, именно Роман, поддерживаемый литовским князем Ольгердом. Этот, узнав об избрании в Москве Алексия преемником Феогносту, захотел противопоставить ему своего кандидата, чтобы или влиять через него на восточную Русь, если ему удастся получить всероссийскую кафедру, или крайнем случае, охранить литовские и русские земли, бывшие под его властью, от влияния Москвы, если придется Роману только над ними получить митрополичью власть. Оба кандидата, Алексий и Роман, встретились в Константинополе (1354 г.) и получили здесь посвящение в сан митрополита. Естественно, вслед за этим открылись несогласия. Еще из Константинополя и тот, и другой посылали послов к тверскому епископу, требуя церковной дани; по приезде же их в Россию»сотворися положительный мятеж во святительстве». Алексий был принят в Москве, а Роман — в Литве и Волыни, но так как пределы их митрополий не были определены, то оба претендовали на подчинение себе всех русских епархий. Это заставило патриарха созвать в Константинополе собор (1356 г.), который и постановил: Алексию считаться митрополитом Киева и всей России, а Роману — литовским, последнему иметь под своей властью епархии литовские и Волынские, а кафедру — в Новгороде Литовском. Но Роман и после того продолжал врываться в пределы киевской митрополии, производить там поборы, мятежи и даже кровопролитие. Чтобы усмирить его, патриарх уступил ему еще Брянскую епархию; но это не удовлетворило Романа. Поэтому патриарх нарядил следствие над действиями Романа. Однако Роман не дожил до его окончания (1361 г.)  [387]. Алексий тогда сделался митрополитом всея России. Но Ольгерд не мог смириться с ним. Он препятствовал ему объезжать юго–западные епархии и раз даже схватил и ограбил его свиту, самого его заключил в тюрьму и, может быть, умертвил бы, если бы тот не ушел тайно  [388]. Во вражде к митрополиту Алексию сходился с Ольгердом его шурин, тверской князь Михаил Александрович, боровшийся с Москвой. Оба они отправили на митрополита жалобы к константинопольскому патриарху. Ольгерд писал, что Алексий совсем не посещает южной России; а Михаил Тверской — что будто бы по коварству Алексия великий князь Московский держал его в тюрьме (1368 г.). Патриарх уговаривал Алексия помириться с князьями и посещать литовские епархии, подобные же примирительные письма писал и к Ольгерду; но ничто не помогало; Ольгерд к прежним жалобам прилагал еще новые, обвиняя Алексия в том, что он будто бы принимает к себе и освобождает от присяги литовских перебежчиков,«благословляет москвитян на пролитие крови», в заключение же решительно требовал:«Дай нам другого митрополита на Киев, на Смоленск, на Тверь, и Малую Россию, на Новосиль, на Нижний Новгород» — т. е. на земли литовские и те из русских, которые были недовольны Москвой и митрополитом Алексием (1371 г.)  [389]. В то же время и с подобным же требованием обратился к константинопольскому патриарху еще польский король Казимир III, в.^1 девший многими волынскими областями и Галицией. Он даже отправил за митрополичьим саном епископа Антония с согласия князей и бояр волынских. Патриарх должен был уступить и рукоположить Антония в галицкого митрополита с подчинением ему Владимиро–Волынской, Перемышльской и Галицкой епархий (1371 г.)  [390]. Скоро (1373 г.) было сдвинуто вперед и по жалобам Ольгерда на митрополита Алексия. Патриарх (Филофей) для расследования дела отправил в Росию инока Киприана, родом серба. Тот явился к митрополиту Алексию, лестью снискал к себе его расположение и уговорил не беспокоиться и обещал за него ходатайствовать перед патриаохом; а между тем втайне стремился сесть на его место; для этого по из Москвы заручился расположением Ольгерда и других князей, приготовил ложные обвинения на Алексия, от лица литовских князей сам грамоты с просьбой поставить для них митрополитом Киприана, с угрозой в противном случае отдаться римскому престолу, и отправился в Константинополь. Патриарх и на этот раз уступил: Киприан (1376 г.) сделан был митрополитом киевским и литовским, с правом на всю Россию после смерти Алексия. Таким образом, на Руси появились одновременно три митрополита: Алексий, Антоний и Киприан и три кафедры: в Москве, Галиче и Киеве  [391]. Киприан, управляя литовскими и южнорусскими епархиями, не хотел, однако, этим удовлетвориться: он домогался низложения митрополита Алексия и объявлял о себе, что его патриарх благословил на всерооссийскую митрополию Но замысел не удавался. В Москве, с целью охранить северо–восточную митрополию от Киприана, еще при жизни святого Алексия был избран преемником ему архимандрит Митяй (Михаил), духовник великого князя Димитрия Донского; а по смерти Алексия получены были от патриарха грамоты, где он требовал, чтобы никоим образом не принимали в Москве Киприана, и предоставлял митрополичьи права Митяю. Этот последний действительно стал пользоваться своими правами еще до рукоположения и своей энергичной деятельностью возбудил против себя сильное недовольство в духовенстве. Киприан задумал воспользоваться этим. Торжественно с большой свитой он приехал в Москву, но после ругательств, насмешек и насилий был позорно выпровожен отсюда (1378 г.). Митяй с огромной свитой и с бланками, скрепленными княжеской печатью, отправился за рукоположением в Константинополь, но по дороге помер. Свита избрала на его место архимандрита Пимена, на одном из бланков написала акт об его избрании и путем подкупов добилась его рукоположения (1380 г.). Киприан был лишен киевской и всея России кафедры и получил себе лишь Литву и Малую Россию. Когда в Москве узнали о поставлении Пимена, великий князь сказал:«Я не посылал Пимена ставиться в митрополиты… Пимена я не принимаю и видеть его не хочу»и послал звать в Москву Киприана. Тот явился и торжественно вступил на кафедру; Пимен же был схвачен на дороге и вместе со своей свитой посажен в монастырское заключение (1381 г.). Но, впрочем, и Киприан недолго пользовался расположением великого князя. С одной стороны, грамоты патриарха за Пимена, с другой — побег Киприана в Тверь во время нашествия Тохтамыша на Москву настроили великого князя против Киприана, и он решиельно объявил ему, что не хочет его на митрополии терпеть (1382 г.). Был позван и с почетом принят митрополит Пимен. Но и этот не мог утвердиться на кафедре. Через несколько месяцев был избран кандидатом на его место Дионисий епископ Суздальский, отправлен в Константинополь, где и получил там благословение от патриарха. Не пришлось, однако, ему сесть на московской митрополии: по дороге он был захвачен киевским князем Владимиром Ольгердовичем и умер в заключении (1385г.). Положение Пимена, ввиду враждебного отношения к нему великого князя, было очень плохо — его осудил даже на низложение Константинопольский собор. После его смерти последовавшей вслед за этим, Киприан возвратился в Москву и получил такую грамоту от Константинопольского собора и патриарха:«Настоящим сипа, дальным деянием постановляем, чтобы митрополитом киевским и всея России, и был и назывался кир Киприан, который до конца своей жизни да заведываб1. ею и всеми областями ея… И все после него митрополиты всея России да такими же, наследуя один после смерти другого. И это да сохранится нерушимо отныне впредь во все веки… И никогда да не нарушится настоящее деяние и постановление ни нами, ни преемниками нашими, ибо опытом удостоверились мы в том, как велико зло — разделение и раздробление на части всей Церкви и как велико добро иметь одного митрополита в целой этой епархии» [392]. Под властью Киприана объединились московская и киевская митрополии. Только Галицкая и Перемышльская епархии, бывшие под властью Польши, не входили в состав русской митрополии  [393]. Еще при жизни Киприана был назначен ему преемник, Фотий, с правом на всю Россию и действительно по смерти Киприана (1406 г.) был рукоположен в митрополита киевского и всея России (1408 г.). Но как при рукоположении его, так и после дело не обошлось без попыток к отделению южной митрополии. Узнав о смерти Киприана, литовский князь Витовт послал к патриарху полоцкого епископа Феодосия с просьбою:«Поставьте его нам митрополитом, чтобы он сидел на столе киевской митрополии». Патриарх (Матфей) не исполнил просьбы. Витовт временно согласился принять Фотия, но под условием, чтоб тот жил в Киеве. Когда же, полгода просидев здесь, он ушел в 1410 году в Москву, Витовт опять стал подумывать об отделении южной митрополии. И вот в 1414 году, вместе с подручными ему князьями, он отказал Фотию в управлении литовскими епархиями, послал в Константинополь жалобу на него и просил поставить митрополитом серба Григория Цамблака, или Семивлаха, племянника Киприанова. Получив и на этот раз отказ со стороны патриарха, Витовт созвал в Новгород–ке Литовском собор из духовных лиц, и те после колебаний решили просить патриарха о том же; но, видя медлительность патриарха, сами 15 ноября 1416 года рукоположили себе митрополита Григория Цамблака, подчинив ему семь епархий: Полоцкую, Черниговскую, Луцкую, Владимиро–Волынскую, Смоленскую, Холмскую и Туровскую  [394]. Как собор, так и Витовт в своих грамотах старались оправдать свой поступок указанием на церковные каноны, позволяющие собору епископов рукополагать митрополита, на бывшие случаи такого рукоположения в России, Болгарии и Сербии, на мзду, на которой поставляются в Константинополе русские митрополиты и которая приводит к неурядицам в церковной жизни. Как ни старался митрополит Фотий уничтожить состоявшееся разделение русской митрополии, он не мог этого сделать до самой смерти Григория (1419 г.). Только тогда он помирился с Витовтом и временно объединил обе митрополии под своей властью. После его смерти (1430 г.), хотя в Москве нарекли митрополитом рязанского епископа Иону, однако из Константинополя пришел с патриаршей грамотой новый митрополит, бывший смоленский епископ Герасим, поставленный не только для Литвы, но для всей России (1433 г.), и, сев на смоленской кафедре, стал править Русской Церковью как митрополит. Впрочем, скоро (1435 г.) он был сожжен литовским князем Свидригайлом. На его место прибыл из Константинополя митрополит Исидор (1437 г.). Но и этот, осужден собором русских епископов за участие во Флорентийской унии (1441 г.), бежал в Рим. Тогда на московскую и всея России кафедру рукоположен был в России прежде»нареченный»митрополит Иона (1448 г.). Польский король и литовский великий князь Казимир IV, вместе с другими юго–западными князьями, дал ему грамоту на правление и литовскими епархиями (1451 г.). Но не долго пришлось русской митрополии наслаждаться единством и покоем. В 1458 году римский папа Каллист III, переговорив с Исидором, постановил разделить Русскую Церковь на две половины и одну из них, состоящую из литовских епархий (Брянской, Смоленской, Перемышльской, Туровской, Луцкой, Владимирской, Полоцкой, Холмской и Галицкой), отдать особому митрополиту. В том же году патриарх константинопольский Григорий Мамма, проживавший в Риме, рукоположил на эти епархии митрополита Григория Булгара, ученика Исидорова, и этот, снабженный грамотами папскими и патриаршими, появился в Польше. Как ни противился московский митрополит Иона, однако Казимир принял Григория, и юго–западные епископы один за другим входили с ним в общение; так что после смерти Ионы (1461 г.) или еще при его жизни установилось окончательное разделение русской митрополии на северо–восточную, или московскую, и юго–западную, или литовскую  [395]. В той и другой со времени Ионы и Григория начался непрерывный ряд своих митрополитов; московские перестали уже называться киевскими и сохранили лишь титул»митрополитов всея России»; прежний же титул»киевский и всея России»перешел к литовским митрополитам. И в той, и другой митрополии устанавливаются некоторые особенности внутренней и внешней жизни.

§ 7. Во время споров о единстве русской митрополии значительно расшаталась власть константинопольского патриарха над Русской Церковью. Продолжительная опека над нашей церковной жизнью еще в предшествовавший период для многих из наших князей и иерархов казалась обременительной и вредной. Теперь же, чем более устраивается и усиливается русское государство, тем сильнее должно было сказываться стремление и Церковную жизнь в России поставить самостоятельно, на чисто русской почве, освободить русскую митрополию от греческой опеки. Так это было и на самом деле. Уже первый митрополит данного периода, Кирилл III, был избран на Руси и только получил рукоположение от патриарха в Никее. Факт знаменательный! Современникам его он как будто предуказывал, какого порядка нужно ждать в последующее время касательно замещения митрополичьей кафедры. Порядок этот — избрание митрополита в России — и действительно утвердился в данный период: митрополиты обыкновенно избирались в самой России или в княжестве Литовском. Правда, константинопольские патриархи стараются удержать свои прежние права и, утверждая избранного на Руси митрополита, иногда заявляют, что это они делают в виде исключения, из уважения к личным достоинствам того или другого лица  [396]; сами даже иногда ссылают на русскую митрополию избранных ими кандидатов. Но таких митрополитов за весь данный период мы находим лишь шестерых: Максима, Феогноста, Фотия, Исидора, Григория Булгара и Спиридона; притом же Патриархи все слабее и слабее протестуют против складывающегося на Руси порядка и все больше и больше делают уступок. спора о единстве русской митрополии показывает, как они уступали перед требованием польских королей, литовских и московских князей, даже вопреки своему желанию и постановлениям, ставя на Русь сразу несколько митрополитов. Подкупы, которые в этих случаях имели место при патриаршей кафедре еще больше уронили ее положение. Грамоты Новгородского собора 1416 года и Витовта свидетельствуют о том, что русские возмущались этими подкупами и сознавали зло, исходящее отсюда для Русской Церкви  [397]. Когда же избранный патриархом митрополит Исидор и сами патриархи уклонились в латинство и подписали акт Флорентийской унии (1439 г.), тогда для северо–восточной Руси совсем пал авторитет патриарха. После осуждения Исидора великий князь Василий Васильевич в своих письмах к патриарху и императору писал с горечью об уклонении в ересь грека Исидора,«все дело и прихождение которого собор русских епископов находит чуждым и странным от божественных и священных правил», и просил»прислать в Русь письменное разрешение впредь свободно совершать поставление для себя митрополита в нашей земле, так как это нужно и по дальности и непроходимости пути в Константинополь, по частым набегам татар в русские пределы, по нестроениям и мятежам в соседних странах, и потому, что всякому православному христианину приходится беседовать с митрополитом о духовных своих делах, а государю — и о гражданских, иногда сокровенных, между тем с митрополитом из греков можно говорить не иначе, как чрез молодых переводчиков, которые таким образом первые узнают то, чего им не следовало бы знать» [398]. Однако письма эти не были отправлены в Константинополь по случаю введения там Флорентийской унии. Сношения с Константинополем были на некоторое время прерваны. Собор русских епископов, сознавая, что»церковные правила не только не возбраняют, а напротив повелевают епископам известной области поставлять большего святителя, или митрополита», самостоятельно поставил Иону. С патриархом в это время не списывались, даже и не знали,«есть ли уже в царствующем граде патриарх, или нет», только через некоторое время после рукоположения Ионы приготовлена была великим князем грамота константинопольскому императору, но едва ли была отправлена из–за взятия Константинополя турками  [399]. На Руси стало ходить мнение, что греки на Флорентийском соборе»к своей погибели от истины свернулися», что»развращенным грековом»верить не нужно, что и в первосвятительской церкви цареградской — «мерзость и запустение»  [400]. После взятия Константинополя турками к этому мнению прибавилось еще другое, что греки все уклонились в магометанство, что поэтому не должно»принимать поставления ни на митрополию, ни вообще на владычество от цареградского патриарха, как живущего в области безбожных турков поганого царя»; так что инок Максим Грек, проживавший в России, должен был писать особые по этому поводу статьи  [401]. По контрасту с греками, русские стали думать о себе как хранителях истинного православия, и о своем государе как прямом наследнике византийских императоров. Рядом с этим самомнением русских развивались материальное благосостояние Москвы и политическая сила московского царя и польского короля. Патриарх же с падения Константинополя все более и более беднел и слабел; он уже стал нуждаться в сторонней правительственной и экономической поддержке, поэтому обращался с просьбами к России или через своих послов, или сам лично. Естественно, что при таком положении польский король и московский царь должны были свысока смотреть на константинопольского патриарха, заботиться о возвышении своего митрополита и действовать в этом деле смелее, а патриарх не имел сил проявиться и должен был уступать их желаниям и требованиям. Таким образом открылось, что когда присланный патриархом на киевскую митрополию митрополит Спиридон (1476 г.) не был принят там, патриарх не мог настоять на воем и должен был прислать»благословенный лист»избранному в России Симеону так же, как и его преемникам  [402]. А когда на соборе 1495 года был избран киевским митрополитом Макарий, патриарх позволил и впредь выбирать митрополита на Руси, но только требовал для его поставления получать он него благословение  [403]. Такой обычай с этого времени и установился в южной митрополии. По отношению к северной митрополии при митрополите Ионе патриарх Геннадий сделал еще большую уступку: обязанный материальными пожертвованиями со стороны московского митрополита и великого князя, он дозволил на будущее время выбирать и поставлять северо–восточного митрополита на Руси собором местных иерархов без предварительного сношения с ним. В таком духе русские епископы на Московском соборе 1459 года постановили: по смерти Ионы повиноваться только тому митрополиту, который по правилам святых апостолов и отцов будет поставлен в соборной церкви на Москве у гроба святого чудотворца Петра  [404]; при выборе преемника святого Ионы (Феодосия) так и было сделано.

Итак, к концу XV века константинопольский патриарх поступился своим правом избрания митрополитов на Русь, которым так дорожил в прежнее время. Рядом с этим шло ослабление и других его прав. В XIII–XIV веках он еще приглашает к себе на соборы наших митрополитов или их уполномоченных  [405], принимает жалобы на митрополитов  [406], наряжает суд над ними (Романом, Алексием, Пименом), иногда вызывает на суд к себе (Киприана) и низлагает, награждает русских епископов архиепископским саном (Дионисия Суздальского и Феодора Ростовского); рассылает грамоты по различным вопросам в пределы русской митрополии; русские сами обращаются к нему нередко за разрешением недоумений; митрополиты являются иногда на патриарших соборах (митрополит Максим, Киприан); некоторые монастыри русские делаются ставропигиальными патриаршими (московский Симонов). Но все это было или результатом неурядиц в русской митрополии, или традиционным остатком старинного порядка. Поэтому, когда во 2–й половине XV века северо–восточная митрополия освободилась от иерархических смут и когда там уже подозрительно стали смотреть на патриарха, права его над нею автоматически перестали существовать. Место его занял собор русских иерархов: он стал не только избирать и поставлять, но и судить московского митрополита  [407]; во всем же прочем этот последний стал полновластным главой Русской Церкви. Осталась лишь номинальная зависимость его от константинопольского патриарха, которую порвать предстояло следующему периоду. И тотлько в южной части митрополии уцелела некоторая часть патриарших прав. Там митрополит испрашивал себе благословения у патриарха, сносился с ним по делам церковным, принимал от него грамоты, подвергался его суду и иногда низлагался им. Это обусловливалось, с одной стороны, борьбой против католической пропаганды и светских притязаний на церковные дела, так же как и иерархическими неурядицами, побуждавшими искать опоры в личности патриарха, с другой — бедностью южнорусских епархий, побуждавших их мало благотворить в пользу константинопольской кафедры, а вместе с тем делавшей патриарха менее обязанным пред ними и менее уступчивым, чем перед богатой московской митрополией.

§ 8. Вместе с изменением отношений к константинопольскому патриарху должно было произойти изменение и в положении русского митрополита; с другой стороны, это вызывалось еще ослаблением, а затем полным разрушением удельно–вечевого строя. Канонические права митрополита на Руси оставались те же, что и были прежде; они обыкновенно указывались в благословенных патриарших грамотах  [408]. Но пользование этими правами и действительное положение митрополита в Русской Церкви подвергалось переменам.

Пока существовал удельно–вечевой строй, митрополиты давали благословенные грамоты по большей части тем кандидатам на епископские кафедры, которых избирал князь и народ. В вольном Новгороде этот обычай держав дольше, чем где–либо  [409]. С течением времени митрополит сам со своим собором избирал и поставлял епископа  [410], а со времени Василия Темного такой порядок избрания получил законное утверждение на соборе  [411]. В этом случае дело нередко решалось таким образом: собор епископов выбирал трех кандидатов, а одного из них уже поставлял митрополит  [412]. По отношению к епископам он являлся»отцем и господином»и преподавал им нередко благословение  [413]. В своем»исповедании», публично произносимом в церкви перш рукоположением, каждый новоизбранный давал, между прочим, обет»повиноваться преосвященному господину своему, митрополиту киевскому и всея Руси», соблюдать пошлины митрополичьего престола и без всякого возражения приезжать по митрополичьему зову на собор или на суд  [414]. На соборе обычно председательствовал и постановления его скреплял своей подписью митрополит; он большей частью сам и созывал их. В случае каких–нибудь церковных или гражданских нужд он, как глава всей Русской Церкви, рассылал по епархиям или окружные грамоты, или частные послания. В этих грамотах он или вооружался против иерархических смут и еретических мне или излагал правила поведения мирян, духовенства и иноков, или давал указания касательно богослужебной практики, или удерживал народ и князей от гражданских волнений, или побуждал их на какое–нибудь полезное государства дело и т. п.  [415]. Митрополит сам объезжал епархии и таким образом непосредственно наблюдал за положением Церкви. В случае неповиновения епископов он сам или соборно, или даже единолично производил над н»суд и лишал их кафедры или сана; сам же иногда и возвращал епископов отнятую у него кафедру. В 1280 году, например, митрополит Кирилл III запретил было ростовского епископа Игнатия за то, что тот осудил умершего князя ростовского Глеба Васильковича и тело его вынес из соборной церкви, но потом, по просьбе князя Димитрия Борисовича, простил его и ограничился только строгим выговором  [416]; в 1295 году митрополит Максим свел с епископии владимирского владыку Иакова, а в 1312 году митрополит Петр лишил сана саранского епископа Измаила  [417]; в 1351 году митрополит Феогност лишил кафедры суздальского епископа Даниила, а потом снова благословил его  [418]. Митрополит принимал жалобы на епископа и расследовал их. Так, например, жаловались (1390 г.) тверское духовенство и миряне на епископа Евфимия о»мятежи и раздоре церковном» [419]; так, жаловался (1405 г.) Витовт на Антония Туровского  [420]; так, жаловался Иосиф Волоколамский на новгородского архиепископа Серапиона (1509 г.)  [421]. Митрополит сам отличал тех или других епископов крестчатыми ризами, например Феогност наградил ими Василия Новгородского и Алексия Владимирского  [422]. Митрополит даже ограничил канонически определенные права епископов, вмешиваясь в епархиальное правление; именно он стал иметь в чужих епархиях свои»извечные», как бы ставропигиальные, монастыри [например, Чудов московский, Благовещенский нижегородский, Константиновский и Борисоглебский владимирские], присвоил себе право»месячного суда»в епархиях, наезжая туда через 3 года или посылая своего наместника, производя там в продолжение месяца вместо епархиального епископа суд по всем делам подлежавшим ведению церковной власти, взимая пошлины и штрафы; наконец, дозволял нередко псковичам, обходя своего епархиального владыку, прямо обращаться к нему в Москву даже по таким делам, как поставление клириков или упорядочения богослужебного чина и т. п.  [423]. Митрополит же Исидор дошел до более произвольных действий; он отнял во Пскове суд, печать, воды, земли и оброки новгородского владыки у его наместника и посадил здесь своего, присоединив таким образом Псков к своей митрополичьей епархии  [424]. Митрополит Максим, как известно, взял себе владимирскую епархию, послав владимирского епископа в Ростов.

Такому возвышению и иногда произвольным действиям митрополита противились было на первых порах епархиальные владыки. Они или жаловались на него константинопольскому патриарху [Андрей Тверской — на Петра, Моисей Новгородский — на Феогноста, Дионисий Суздальский — на Митяя] или решительно отказывались ему подчиняться. Это особенно замечается в Новгороде. Так, архиепископ Моисей жаловался в 1353 году на»непотребные вещи, происходящие с насилием от митрополита» — именно, на поборы его в Новгороде и на то, что Моисей был обделен крестчатыми ризами; преемник его Алексий самовольно надел на себя такие ризы и не слушался митрополита, когда тот запрещал ему их носить  [425]. В 1385 году новгородцы не только не дозволили митрополиту Пимену месячного суда, но и дали клятвенное обещание на вече»не зваться им никогда на суд к митрополиту, а судиться у своего архиепископа». Патриарх, знав об этом, грамотой требовал подчиниться митрополиту, но новгородцы с пренебрежением ее бросили и остались при своем решении (1390 г.). В следующем году они сказали о своем постановлении митрополиту Киприану, когда он явился в Новгород, и отказали ему в суде. Киприан наложил на весь Новгород отлучение, запретил в нем церковные службы и удалился, не преподав никакого благословения. Но и это не смутило новгородцев: владыка и священники по–прежнему продолжали совершать все церковные службы; послано даже было в Константинополь посольство с докладом новгородцев, что они не хотят»судиться у митрополита, не хотят, чтобы он унижал новгородского епископа, чтобы митрополит приходил в Новгород и судил в течение одного месяца или чтобы присылал к ним своего человека для суда»; что если патриарх не исполнит их просьбы, то они»сделаются латинами». Только победа Василия Дмитриевича, который добивался от Новгорода»черного бора»заставила их смириться, искать благословения у московского митрополита, с почетом принять новую патриаршую грамоту и дать митрополиту суд  [426]. Иногда новгородские владыки, вместе с новгородцами враждуя против Москвы считали себя независимыми от московского митрополита (Евфимий IIXV века)  [427]; иногда же откладывали года на два–три получение благословения от него. Константинопольские патриархи в подобных случаях обычно стояли на стороне митрополита, подтверждали его решения и в своих грамотах заявляли тому или другому епископу:«Ты должен оказывать святейшему митрополиту своему покорность, к какой ты обязан… А если ты не будешь оказывать в отношении к своему митрополиту… подобающей покорности по своей обязанности, то знай, что он уполномочен от нашей мерности делать с тобою все, на что имеет право по канонам, и то, что в таком случае будет им сделано, непременно будет утверждено согласием и нашей мерности. И ты не найдешь от нас совершенно никакой помощи, если паче чаяния явишься непослушным и непокорным к утвержденному митрополиту твоему» [428]. Но впрочем, не столько эти грамоты, сколько естественный ход государственной жизни заставил смолкнуть епископов, прежде противившихся митрополиту. Именно в основе подобных протестов обыкновенно была политическая борьба между Москвой и другими городами, и протесты поддерживались удельными князьями или народным вечем. Поэтому, когда пало удельно–вечевое устройство и московский князь собрал Русь, вместе с этим и епархии собрались вокруг кафедры московского митрополита. Тогда даже новгородские архиепископы стали ездить в Москву для совета с митрополитом  [429]. Установившееся избрание епархиальных епископов в Москве, давая митрополиту возможность участвовать в их выборе, в свою очередь, конечно, немало защищало митрополичью власть от оппозиционных элементов.

Московский митрополит, таким образом, стал в совершенно начальническое отношение к епархиальным владыкам: прежде бывшее пустым титулом слово»господин или государь»теперь сделалось действительным выражением отношений московского митрополита к епископам. Он не мог равнодушно выслушивать, когда кто–нибудь из них называл его»братом»и даже посылал к нему письменный выговор  [430]. Если прибавить к этому постепенное освобождение от власти патриаршей, то окажется, что московский митрополит в данное время распоряжался делами Русской Церкви самовластно, как бы на правах патриарха. Недаром поэтому титуловали его»святейшим» [431]. В южной России не было такого возвышения; ослушание епископов было здесь обычным даже в XVI веке  [432].

Но то же самое, что возвышало митрополита над епископами, вместе с тем подготовляло и ограничение его власти. Это ограничение шло с двух сторон: во–первых, уничтожение уделов и собрание Руси около Москвы, возвысив светскую правительственную власть, в зависимость от нее поставило московского митрополита; во–вторых, права патриарха, потерянные им по отношению к русскому митрополиту, в конце XV века перешли к собору местных иерархов и таким образом этот последний связал освободившегося митрополита.

1) При установившемся порядке избрания митрополитов дома — в России, естественно, московский князь получил сильное влияние на сам выбор наших первосвятителей и нередко возводил на кафедру людей ему преданных и послушных. Известно, например, что Дмитрий Донской, несмотря на долгое сопротивление митрополита Алексия, добился при его жизни»наречения»митрополитом своего духовника Митяя или Михаила: сам же по своей воле брал Дионисия Суздальского при жизни митрополита Пимена, а митрополитов, поставленных без его согласия, иногда не принимал, например Киприана Пимена. С XVI века наши московские государи стали обходить даже соборное избрание митрополитов, сами возводя их на кафедру. Вот что говорит об том один иностранец, посетивший тогда Россию:«Прежде митрополиты и архиепископы избирались здесь собором всех архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов… А нынешний государь (Василий III), говорят, обыкновенно призывает к себе известных ему и сам из числа их избирает одного по своему усмотрению» [433]. Так, например, были избраны Варлаам  [434], Даниил  [435] и Филипп II  [436]. Если же в подобных случаях иногда и созывался собор святителей, то это было лишь красивой формальностью состоявшегося перед этим единоличного государева выбора.«По воле»и под давлением Царя собор даже иногда грешил против церковных канонов; например митрополита Иосафа он поставил раньше, чем прежний митрополит успел отречься от кафедры  [437]. Такое же участие, если не больший произвол, в избрании митрополитов практиковалось со стороны светской власти и в юго–западной России. Петр, Роман, Антоний и Феодосии Полоцкий были избраны единолично самими великими князьями галицкими, литовскими и польскими. Григорий Цамблак избран по указанию Витовта, почему последний и счел нужным со своей стороны в оправдание этого разослать окружное послание. В половине XV века польско–литовские короли между другими правами над церковной жизнью усвоили себе и право утверждения епископов (jusinvestiturae), под прикрытием этого права прямо влияя на их выбор  [438], или даже единолично избирая их  [439]. При таком положении дела естественно, что и на севере, и на юге России митрополит несколько обязывался перед светской властью, и эта последняя старалась провести на митрополичью кафедру лиц послушных и уступчивых. Таковы, например, при Иоанне IV Кирилл IV, Антоний и Дионисий, митрополитами же, против которых были настроены враждебно, князья наши поступали довольно сурово. Дмитрий Донской сажает в тюрьму митрополитов Киприана и Пимена, когда они приехали в Москву, также совершенно произвольно низлагает Киприана после его возвращения из Твери, когда он убежал от Тохтамыша; митрополита Геронтия едва не лишил кафедры великий князь Иоанн III за то, что тот раз при освящении храма совершал крестный ход не по солнцу (не»по солонь»); митрополит Варлаам был посажен за что–то в заточение Василием III  [440]; митрополит Даниил в малолетство Иоанна IV был низвергнут с престола Шуйскими, захватив в свои руки управление государством  [441]. Особенно произвольно обращался с митрополитами царь и великий князь Иван Васильевич. Митрополит Афанасий, видя, что ничего не может сделать с буйной и развратной опричиной, которую учредил царь и с которой сам упивался кровью своих подданных, счел за лучшее оставить кафедру. На место его был выбран архиепископ Казанский Герман; когда он отказывался занять кафедру, то был»принуждаем»к тому царем и собором. Но через два дня, когда Герман осмелился делать увещания и советы царю, он послал изгнать его из митрополичьих палат и объявить ему:«Ты еще и на митрополию не возведен, а уже связываешь меня неволею». На место его был избран игумен Соловецкого монастыря Филипп П. Этот, подобно Герману, отрекался, но»понуждаемый»на митрополию, смело требовал уничтожения опричины как непременного условия своего вступления на кафедру. Разгневанный царь велел ему сказать, чтобы он»в опричину и царский домовый обиход не вступался и на митрополию ставился, и после поставления не оставлял ее из–за того, что царь не отменил опричины, и не велел ему вступаться в царский домовый обиход, а советовал бы с царем, как прежние митрополий ты советовали с отцем его и дедом…». Филипп уступил. Но через некоторое время сначала тайно наедине, а потом публично стал обвинять царя за действия опричины. Последний начал гневаться. Раз, 22 марта 1568 года, он пришел в соборную церковь. Митрополит обратился к нему с такой речью:«О державный царь!.. Тебе дан скипетр власти земной, чтобы ты соблюдал правду в людях и царствовал над ними по закону… Как смертный не превозносись, а как образ Божий не увлекайся гневом… От века не слыхано, чтобы благочестивые цари волновали свою державу, и при твоих предках не бывало того, что ты творишь; у самих язычников не случалось ничего такого…» — «Что тебе, чернецу, за дело до наших царских советов? — со злобой отвечал ему царь, — одно тебе говорю, отче святый: молчи, а нас благослови действовать по нашему изволению». Святитель продолжал свои увещания; царь вскрикнул:«Филипп, не прекословь державе нашей, да не постигнет тебя мой гнев, или сложи свой сан»и, наморщив лоб, вышел из церкви. Через несколько дней снова открылось подобное столкновение между царем и митрополитом в Успенском соборе. Царь пришел сюда с опричниками в черных одеждах с высокими шлыками на головах и просил у митрополита благословения. Тот молчав Бояре сказали ему:«Святый Владыко! К тебе пришел благочестивый государь и требует благословения». Тогда Филипп отвечал грозной речью:«В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя православного. Кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и изменив свое благолепие? Убойся суда Божия: на других закон ты налагаешь, а сам нарушаешь его. У татар и язычников ест правда, в одной России нет ее; во всем мире можно встречать милосердие, а в России нет сострадания даже к невинным и правым. Здесь мы приносим Богу бескровную жертву за спасение мира, а за алтарем безвинно проливается кровь христианская. Ты сам просишь прощения в грехах своих пред Богом — прощай же и других, согрешающих пред тобою…«Рассерженный царь закричал:«О Филипп! Нашу ли волю думаешь изменить? Лучше было бы тебе быть единомысленным с нами…«На замечание святителя стал махать руками, грозить изгнанием и муками. Опричники старались усилить в Иоанне эту злобу к святителю. Раз (28 июля) во время крестного хода вокруг Новодевичьего монастыря митрополит только хотел читать Евангелие, как заметил на одном из опричников тафью, и сказал государю:«Чтение слова Божия следует слушать христианам с непокровеннною главою, а эти откуда взяли агарянский обычай предстоять здесь с покрытыми главами?» — «Кто такой?» — спросил царь и, обернувшись, ни на ком не заметил тафьи; а когда сказали, что митрополит говорит неправду, издеваясь над его царской державой, он вышел из себя и публично называл святителя лжецом, мятежником и злодеем. Устроен был по требованию царя суд над митрополитом. В Соловецком монастыре нашлись лица, которые поддались на царские ласки, обещания и угрозы и оклеветали митрополита. На соборе, куда он был призван, он даже не хотел оправдываться и, объявив, что не боится смерти, то лучше умереть невинным мучеником, нежели в сане митрополита безмолвно терпеть ужасы и беззакония несчастного времени, начал снимать с себя знаки своего сана. Царь велел ждать суда и приговора. Этот последний скоро был объявлен всенародно в церкви архангела Михаила, где святитель служил обедню. Опричники здесь же сняли с него святительское облачение, одели в разодранную монашескую одежду, с позором выгнали из церкви и отвезли в Богоявленский монастырь. Царь хотел было сжечь митрополита по обвинению в волшебстве, но ограничился заключением его в сырой тюрьме и ссылкой в Отрочь–Тверской монастырь, где на следующий год (23 декабря 1569 года) приближенный царя Малюта Скуратов задушил его подушкой  [442]. Более произвольного обращения с митрополитом, кажется, невозможно себе и представить. Естественно, что при таком отношении великих князей к митрополиту этот последний чувствовал себя шатким на кафедре, и чтобы удержаться на ней, должен был угождать князю. Поэтому–то митрополиты Афанасий, Кирилл IV и Антоний молчали, видя как Иоанн IV губит народ. Поэтому же митрополит Даниил соглашался на незаконные и безнравственные действия Василия Ивановича, как например: нарушение клятвы, данной Василию Шемячичу в его безопасности, или развод царя с бесплодной женой Соломонией, насильственное пострижение ее в инокини и вступление царя в брак с Еленой Глинской  [443], а Иосиф Болгаринович, южнорусский митрополит, даже старался в угоду польскому королю о введении латинской унии в среде православных  [444].

Поставленные в такую тесную зависимость от воли князя митрополиты, естественно, могли терпеть и притязания его на вмешательство в их права и в церковное управление. Это было и на самом деле.