Глава IV. Состояние богослужения[247]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава IV. Состояние богослужения[247]

§ 19. Вместе с христианством, естественно, должно было переходить в Россию и христианское богослужение. Когда христианские общины сделались значительными и свободно могли исповедовать свою религию появилось общественное богослужение и общественные храмы как места для богослужебных собраний. Это случилось еще до официального крещения Руси: во времена Игоря стоял в Киеве»сборный»храм преподобного Илии, святая Ольга будто бы построила здесь новый храм в честь Софии и оказывала помощь при создании храмов вне Киева. При Владимире же, конечно, вместе с крещением народа открылась надобность в большем количестве храмов; он действительно»начал ставить их по городам» [248] и так много поставил что древние писатели, восхвалявшие его, говорят:«По всей русской земли воздвиг он церкви Христу» [249] или»всю землю русскую и грады вся украси святыми церквами» [250]. Им, например, построены были следующие церкви: 1) небольшая деревянная церковь святого Василия в честь Ангела Владимирова (на месте ее теперь стоит церковь Трех Святителей); 2) каменная и великолепная для того времени церковь во имя Пресвятой Богородицы, названная десятинною (от данной ей князем десятины) и стоящая на месте мученической кончины варягов Феодора и Иоанна; 3) церковь в честь Ангела же Владимирова в Вышгороде, где впоследствии были погребены мощи святых мучеников Бориса и Глеба; 4—6) храмы в честь Спасителя в любимых князем предместьях Киева: Белгороде, Берестове и Василеве. Церковь Преображения Господня в Василеве была построена в один день (обыденкой) и послужила прототипом для»обыденных»церквей последующего времени. Она была построена согласно обету, данному князем во время битвы с печенегами за спасение от преследовавших его врагов (997 г.) После Владимира сыновья его также ставили церкви»во множестве не только по городам но и местечкам»[251]. Мстислав построил каменную церковь в Тмутаракани во имя Пресвятой Богородицы и заложил каменную же церковь в Чернигове во имя Преображения Господня, оконченную впоследствии его племянником Cвятославом Ярославичем. Из построенных Ярославом I храмов замечательны особенно Софийский кафедральный собор и храм Благовещения на Златых воротах в Киеве. Первый был заложен в 1037 г. в память победы над печенегами под стенами Киева (1036 г.), построен по образцу Константинопольского Софийского храма и украшен мозаикой, фресками, мрамором, гранитом, золотом, серебром и драгоценными камнями, так что составлял предмет гордости и славы киевлян  [252]. Второй поставлен был на главных городских воротах с той мыслью, как замечает летописец,«да радость всегда будет граду тому святым Благовещением Господним и молитвами святой Богородицы и Apxангела Гавриила» [253]. Сын Ярослава I Владимир создал (1045—1052 гг.) Новгородский Софийский собор, который впоследствии украшался местными епископами. Но богаче и красивее всех в домонгольский период были Успенский собор во Владимире–Кляземском и Богородице–Рождественская церковь в Боголюбове, построенные Андреем Боголюбским (XII в.). Сколько драгоценного металла потрачено на украшение их и внутри, и снаружи! На позолоченной крыше в различных местах стояли золотые птицы, вазы и флюгера; позолота видна на наружных стенах, очень красиво сочетаясь с разноцветным мрамором и полированными камнями; внутри — двери, обитые золотом, алтарная преграда с целыми рядами икон, блещущих золотом, крупным жемчугом и другими драгоценными камнями, перед ней — серебряный с позолотой амвон, по стенам — живописные изображения с золотыми полями, испещренными также дорогими камнями, узоры,«измечтанные всякою хитростию»и выведенные то золотом, то яркими красками. И на все это бросают cвой свет всюду развешанные золотые и серебряные поликандила и расставленные подсвечники; освещаемое блестит и играет различными цветами, прекрасное зрелище! Недаром один современник восклицает: никто из видевших эти церкви не может достаточно описать»изрядной красоты»их[254]

Благодаря усердию князей, бояр, духовенства и народа церквей в домонгольский период появилось очень большое количество. Например, когда в 1185 г. погорел»мало не весь»город Владимир (на Клязьме), там погибло 32 церкви  [255]; в Новгороде в 1217 г. вместе с целой половиной города погорело 20 церквей  [256]. Особенно много их было в Киеве: здесь вскоре по смерти святого Владимира считали их уже сотнями (около 700)  [257], полагая, вероятно, в этом числе церкви приходские и домовые.

Большинство церквей были деревянные: в Киеве, например, на 600—700 церквей приходилось каменных лишь 20—30. Это зависело, главным образом, от обычности, легкости и дешевизны деревянных построек. Каменные строились по преимуществу князьями. Мастера для постройки и украшения церквей выписывались то из Греции, то с Запада: руками греческих мастеров были воздвигнуты, например, десятинная церковь Богородицы  [258] и Киево–Печерская монастырская  [259], руками западных — Владимирский Успенский собор и Боголюбовская Богородице–Рождественская церковь  [260]. Находились, конечно, и свои собственные мастера. Архитектурный стиль, так же как и многое другое, перешел к нам из Византии и подвергся незначительным видоизменениям. Большинство церквей имело в основе своей форму квадрата или удлиненного прямоугольника с полукруглой алтарной пристройкой, иногда же — форму креста и редко — форму многоугольника; к некоторым с трех сторон приделывались паперти, при иных же в углу западной стороны — круглая башня. Редко где существовали колокольни.

Церкви покрывались различной формы крышами и имели различное количество куполов (1—5). В свою очередь, и в них не было однообразия употреблялись купола полусферические, тамбурные (полусфера с барабаном под ней), башнеобразные (сложенные из четвероугольников или восьмиугольников) и конические. Последние два ставились лишь на деревянных церквах. В качестве украшений на крышах возвышались вазы, флюгера и главы (главы ставили сначала только на деревянных храмах). Орнаментовка наружных стен была также различна, но, впрочем, может быть сведена к двум типам: Новгородскому и Владимирскому.

Внутри храмы разделялись на алтарную абсиду, солею, отделение для предстоящих мужчин и женщин. 1) Алтарная абсида, обыкновенно возвышающаяся над другими частями, отделялась от них перегородкой, уставленной рядами икон, и сама состояла из трех отделений: собственно алтаря, жертвенника и диаконника (ризницы). В алтаре стоял престол, устроенный то из камня, то из дерева, может быть, и из дорогих металлов, как в Греции, и имел иногда над собою»многоценный»киворий («сень», или балдахин). Для сидения священнослужителей по стенам алтаря были устроены скамьи. 2) Солея обыкновенно назначалась для стояния клириков и имела амвон, нередко украшенный с особенной тщательностью. 3) Дальше следовало отделение для мужчин. 4) Женщины стояли особо от них. Для этого или задняя половина церкви приподнималась над передней и назначалась для женщин (как бывало в некоторых деревянных церквах), или большей частью делались особые галереи, то одноярусные, то двухъярусные, то по западной стене, то по трем сторонам; входами в них служили наружные башни, где они были, или же общие западные двери.

Для украшения более богатых церквей в различных местах ставились мраморные колонны и колонки, вешались поликандила, ставились подсвечники, стены украшалсь мозаикою, живописными изображениями арабесками (узорами), пол выкладывался разноцветными камнями, стеклом и муравленным кирпичом.

§ 20. Храмы вмещали в себе различные святыни. Сюда относились святые сосуды, крест, Евангелие, антиминс, иконы и мощи святых. Сосуды, употреблявшиеся при литургии, — потир и дискос, были металлические, каменные, стеклянные и деревянные; в богатых церквах, как, например, во Владимирском Успенском соборе, они украшены были»каменьем драгим и жемчугом великим». В качестве дарохранительницы в некоторых церквах был так называемый Иерусалим или»Сион», сделанный из дорогих металлов и украшенный иногда камнями; на престол, кажется, ставился он лишь на время праздников; а в другое время стояла простая дарохранительница различных форм. На престоле обыкновенно полагались Крест и Евангелие. И тот, и другое пользовались у нас глубоким уважением. Кресты одинаково употреблялись четвероконечные, пятиконечные, шестиконечные и восьмиконечные. В церквах, не освященных епископами, требовалось иметь на престолах освященные антиминсы (устав Георгия). Сохранившиеся экземпляры дают знать, что то были небольшие (почти в четверть) квадратные холщовые лоскуты без священных изображений (кроме начерченных крестов) и без надписей, с маленькими частицами святых мощей.

В большом употреблении были и чтились как святыни иконы и святые изображения на стенах храмов. Несколько икон привез с собою из Корсуня еще святой Владимир и поместил их в Десятинном храме; иконы привозили с собой из Константинополя митрополиты, епископы и другие лица; иконы иногда нарочно вписывались из Греции ж Россию. Вообще Корсунь и Константинополь — вот места, откуда по преимуществу доставались нами святые иконы. Греческих мастеров выписывали обыкновенно и для стенной живописи в храмах; так, например, было при расписывании Киевского, Новгородского и Владимирского соборов, Кииево–Печерской и Богородице–Рождественской Боголюбовской церквей. От греческих мастеров у нас пошло и свое иконописание. Известен первый русский иконописец, монах киево–печерский, преподобный Алипий, считавший подвигом безвозмездное писание икон. Естественно, что живопись велась у нас в византийском стиле; греческие мастера, расписывавшие Киево–Печерскую церковь (в конце XI в.), оставили после себя»подлинники»(свитки для руководства иконописцами), с которыми русские иконописцы сообразовались в писании икон. Строго византийский стиль и действительно виден на древнейших иконах домонгольского периода; они имеют в виду не услаждение эстетического чувства, а пробуждение и воспитание веры и благочестия; поэтому лики святых не поражают телесной красотой или отпечатком сильных внутренних движений, но дышат небесным величием и спокойствием, а вместе кроткостью и смирением, показывают полное преобладание духа над телом: тело их как–то утончено и измождено, очи молитвенно обращены к небу, руки или сложены крестообразно на груди, или подняты кверху, или благословляют. Рядом с живописными существовали у нас, как и в Греции, изображения мозаичны, т. е. составляемые из маленьких кусочков специально изготовленного цветного стекла; в этом случае, конечно, невозможно было так удачно передать то выражение и ту мысль, какую передавали красками; мозаика привозилась греками и, вероятно, покупалась русскими мастерами, у них обучавшимися искусству составлять из нее святые изображения. Несколько таких изображений сохранилось до нашего времени в Киево–Софийском соборе, в Киево–Михайловском, Антониевом Новгородском монастырях и в других местах. Святые изображения пользовались у нас большим уважением. Отсюда явился обычай украшать их золотом, серебром и драгоценными камнями. Андрей Боголюбский, например, в одну Владимирскую икону Богоматери»вковал золота более 30 гривен (на сумму около 5000 р.), кроме серебра, каменья драгаго и жемчуга» [261]. Уважение к иконам простиралось до того, что на них смотрели, как на сильных заступниц и помощников в опасностях: почти каждый город отдавал себя под покровительство какой–либо иконы; ее выносили на городскую стену во время опасности от неприятелей  [262], иконы нередко носили и в войсках во время военных походов  [263]. Особенно большим уважением пользовались иконы, прославленные чудесными действиями. Из них замечательны: а) Киево–Печерская икона Божией Матери, принесенная греческими зодчими из Константинополя около 1073 г. и теперь в подлинном виде хранящаяся в Киево–Печерской лавре  [264]. б) Икона святого Николая, так называемого Мокрого, хранящаяся теперь в приделе Киево–Софийского собора, устроенном на хорах во имя святого Николая, в первый раз сделалась известной при Всеволоде I (XI в.) по следующему чуду: у одного киевлянина, возвращавшегося с богомолья, утонул ребенок, выпав из рук задремавшей матери; родители в огорчении прибыли домой и обратились с молитвой к святому Николаю; ребенок мокрый и живой в ту же ночь оказался в Киево–Софийском соборе перед означенной иконой святого Николая  [265]. в) Владимирская икона Божией Матери, по преданию, писанная евангелистом Лукою; привезена она в Киев из Константинополя около 1131 г., несколько времени находилась в женском Вышгородском монастыре, в 1155 г. перенесена князем Андреем Боголюбским во Владимир–на–Клязьме, затем в 1395 г. — в Москву, где теперь и находится, поновленная, в Успенском соборе  [266]. г) Новгородская икона Знамения Божией Матери, находящаяся в Новгородском Знаменском монастыре; прославлена она многими чудесами. В первый раз ее чудотворная сила обнаружилась в 1169 г. во время нападения на Новгород бесчисленной рати Андрея Боголюбского Новгород находился в критическом положении. Новгородцы уповали на помощь Господа и Его Пречистой Матери. Раз во время молитвы архиепископ Иоанн услышал голос, повелевавший ему идти в церковь Святого Спаса, взять оттуда икону Богоматери и вынести на городскую стену. Архиепископ послал было за ней дьякона с клирошанами; икона не двигалась с места; архиепископ отправился сам, отслужил всенародное молебствие, икона двинулась и была внесена на стену. Войска Боголюбского сделали решительный приступ и пустили тучу стрел. Икона чудесно обратилась лицом в новгородскому народу; слезы текли из очей Богоматери; суздальцы, пораженные слепотою и внезапным страхом, начали биться между собой; ободренные новгородцы вышли из города и одержали полную победу  [267]. д) Зарайская икона святого Николая, принесенная в 1224 г одним корсунским священником, согласно повелению этого святителя, в Рязанскую землю и торжественно поставленная в новопостроенной церкви святого Николая, в городе Зарайске (Рязанской губ.); прославилась многими чудесами еще в древнее время  [268].

Немало было у нас в домонгольский период мощей святых и других реликвий. Еще святой Владимир привез с собою из Корсуня и впоследствии положил в Десятинном храме мощи Климента, епископа Римского, Фива и других святых. Греческий Восток во главе с Царьградом доставлял нам мощи и в после–дующее время; например, дочь греческого императора Алексея Комнина, жена великого князя Святополка–Михаила Варвара принесла с собой в Россию мощи святой великомученицы Варвары и положила их в Киево–Михайловском монастыре (1108 г.) [предположение, высказанное в хронике игумена Златоверхо–Михайловского монастыря Феодосия Софоновича (1655—1672 гг.). Мощи вмц. Варвары действительно попали в Киев при князе Святополке (бывшем строителем Златоверхо–Михайловского монастыря), но привезены были неизвестным лицом, так как дочери с именем Варвара у Алексея Комнина не было — Прим. ред.]. Были у нас и такие реликвии, как например, частицы и креста Господня, срачица святого Димитрия Солунского. Открывались, наконец, мощи и русских святых. Таковы мощи святых мучеников, князей Бориса и Глеба, преподобного Феодосия Печерского, святых Леонтия и Исайи, епископов Ростовских, святого Игоря Ольговича, великого князя Киевского, убитого киевлянами в 1147г., святого Всеволода–Гавриила, псковского князя († 1138 г.), святого мученика болгарского Авраамия. Уважение к святым мощам выражалось в том необычном стечении народа, которым сопровождалось перенесение святых мощей из одного места в другое  [269], в тех путешествиях, которые предпринимали многие из отдаленных мест на поклонение святым мощам, и в том усердии, какое прилагали к украшению рак для святых мощей; например, суздальский тысяцкий Георгий, сын варяга Шимона, прислал в Печерскую обитель для окования раки преподобного Феодосия 500 гривен серебра и 50 гривен золота (приблизительно на сумму 18 тыс. руб.)  [270]. Владимир Мономах оковал раки святых мучеников Бориса и Глеба и клетки, где они помещены, золотом и серебром, поставил перед ними украшенные золотом подсвечники и повесил серебряные вызолоченные лампады, так что многие из греков говорили, что такого украшения рак они нигде не видели  [271].

§ 21. Храмы имели очень большое значение для народа как в религиозном, так и гражданском отношении. Ввиду неразвитого культа русских язычников они невольно привлекали к себе их внимание и вместе с организованным богослужением, открыто совершавшимся в храмах, наглядно говорили им о внутренней силе и стойкости христианской религии. Чтобы сравнение ее со слабостью языческой религии проводилось легче и чтобы скорее и непосредственнее совершался переход людей от язычества к христианству, князья намеренно ставили христианские храмы»по местам, где прежде стояли кумиры» [272]; таковы, например, храмы святого Василия и Петра в Киеве, кафедральный собор Преображенский в Чернигове и др. Таким образом, на первых порах храмы способствовали распространению христианства. Затем они стали служить религиозно–нравственной школой для народа, поскольку здесь предлагались поучения, слово Божие, молитвы и церковные песнопения на понятном ему языке. Одновременно с этим храмы приносили и гражданскую пользу. Около приходской церкви заводились благотворительные учреждения; церковный причт обучал чужих детей грамоте; в церковь сходились обыватели различных деревень и объединялись около нее как центра в общину (приход); по большим приходским праздникам на церковном погосте устраивали общий пир на счет сборных припасов; сюда съезжались знакомые и из окрестных приходов; здесь завязывались разные экономические сделки и велся торг. На церковном погосте нередко собирались общинные сходки для решения различных вопросов касательно быта, суда, податей, содержания церкви и пр. При некоторых церквах даже составлялись из прихожан постоянные союзы, так называемые братства, для забот о церкви, причте, благотворительных заведениях и различных приходских делах; они имели свою сборную избу при церкви, куда и собирались братчики. Таково, например, Ивановское купеческое братство при церкви Иоанна Предтечи на Опоках, в Новгороде. На погосте останавливался князь или его чиновник для сбора полюдья и даней, сюда же являлись во время сходок глашатаи княжеских приказов и частные лица, разыскивающие вора. Словом, приходский храм был центром, около которого сосредоточивалась жизнь сельской общины, не только религиозная, но и гражданская. Городские соборы играли такую же роль по отношению к целому городу и иногда всему уделу. По звону соборного колокола и близ собора сходилось народное вече; город, а часто его пригороды и волости считались как бы принадлежностью кафедрального собора: Новгород и его волости были городом и волостями святой Софии, Владимир — святой Богородицы, Псков — святой Троицы и т. п. Весь город ставился под покровительство местной соборной святыни. Характерно в этом отношении предание о построении новгородского собора: на куполе его живописцы изобразили Спасителя с благословляющей рукой; на другой день рука оказалась сжатою; исправили; повторилось опять тоже; исправляли таким образом три раза. Наконец на четвертое утро услышали от образа следующий голос:«Не пишите меня с благословляющей рукой, а пишите с рукой сжатой, в знамение того, что Я в руке Моей держу великий Новгород; а когда эта рука Моя раскроется, тогда будет скончание городу» [273]. Таким образом, соборы отчасти продолжали то дело, которое делали приходские храмы: последние вносили объединение в относительно небольшие округа, первые же объединяли эти округа в удел и закрепляли установленное объединение волостей вокруг удельного города. Это же объединение, в свою очередь, расширяли те храмы и соборы, которые прославились своими святынями по всей России; таковы например Киево–Печерский монастырь, Киево–Софийский собор, Вышгородская церковь Бориса и Глеба, куда стекались на богомолье жители различных уделов, и где таким образом происходило общерусское, национальное объединение.

§ 22. Вместе со многим другим Русь приняла от Греции установленные там священные времена, т. е. праздники и посты. Как свидетельствуют месяцесловы XI–XIII вв., предки наши соблюдали не только главные празники — Господские, Богородичные и Святых, сохраненные до сих пор Церковью, но и многие частные местные праздники греческой империи, ее областей; и городов, впоследствии большей частью вышедшие из русской церковной практики. Из таких местных праздников особенно чествовались на Руси праздники в память Кирилла, первоучителя славянского (14 февраля) и Климента, епископа римского (30 января), мощи которого лежали в Киевском Десятинном храме. Появилось на Руси несколько и новых праздников. Все они, за исключением одного, установлены были лишь Русской Церковью и стали ее собственными, особыми от греческой церкви, праздниками. Одни из них были общерусскими, другие — местными и устанавливались то церковной и гражданской властью, то постепенно — путем практики. Причиной их установления было желание почтить память новоявленных в Русской Церкви святых или же — увековечить память о некоторых событиях русской и нерусской истории.

Несомненно, канонизованными святыми были мученики Борис и Глеб, преподобный Феодосии Печерский и святитель Леонтий Ростовский; имена их были записаны в святцы и празднованию их памяти отведены особые дни Имена Бориса и Глеба записаны под несколькими днями: 24 июля — днем мученической кончины Бориса и освящения Борисоглебской церкви в Вышгороде (при Ярославе I), 2 мая — днем перенесения их мощей из старых церквей в новые (при Изяславе I и Владимире Мономахе), 11 августа — днем перенесения ветхих рак их из Вышгорода в Смоленск (1191 г.) и 5 сентября — днем убиения святого Глеба. Канонизация мучеников произошла при митрополите Иоанне I. Имя преподобного Феодосия также записано под несколькими числами: 3 мая — в память его смерти, 14 августа — в память открытия мощей и перенесения их в Киево–Печерскую церковь и др. Он канонизован был при митрополите Никифоре I и князе Святополке (1108 г.), но святым признавался и местное празднование в честь его началось еще раньше: по случаю перенесения мощей преподобного Феодосия (14 августа 1091 г.)«светло праздновали»князь, духовенство и народ. Празднование в честь святого Леонтия установлено было спустя несколько (20—30) лет после обретения его мощей епископом Ростовским Иоанном (1190—1194гг.) и совершалось 23 мая, вероятно, в одной Ростовской области. Помимо этих, установленных, праздников в честь канонизованных святых, практически вводилось и существовало чествование лиц, свято почитавших. Таковы Владимир и Ольга, Мстислав–Феодор Владимирович, Игорь Ольгович, Всеволод–Гавриил Мстиславич, Антоний Печерский, Авраамий Смоленский, Исаия Ростовский, Авраамий Болгарский и другие, внесенные впоследствии в церковный синодик.

В воспоминание событий праздновались в домонгольский период следующие дни: 1 октября, 9 мая, 1 августа, 27 ноября, 26 ноября и др. 1 октября воспоминается чудесное видение Божией Матери Андреем Юродивым в константинопольской Влахернской церкви; в первый раз праздник этот встречается в святцах второй половины XIII в., но установление его относится, по всей вероятности, к концу периода домонгольского, и русские, вспоминая бывшее Андрею видение Божией Матери в Греции и помощь, оказанную Ею Константинополю, вместе с тем, вероятно, возносили Божией Матери благодарность за все благодеяния, оказанные Ею России, и таким образом расширяли содержание и значение празднуемого события, придавая ему русский колорит. 9 мая воспоминалось перенесение мощей святителя и чудотворца Николая из города Мир (в Ликии) в Бари (в южной Италии) в 1087 г. Праздник этот явился вскоре после самого события и стал праздником всей России, получив так же, как и праздник Покрова, чисто русскую окраску: к воспоминанию о перенесении мощей святого Николая присоединились воспоминания о благодеяниях, так щедро даруемых им русскому народу; за этими воспоминаниями в народе даже забывался и повод к установлению праздника. 1 августа 1164г. Андрей Боголюбский одержал победу над камскими болгарами, Мануил Константинопольский — над сарацинами. Оба приписывали свои победы помощи Всемилостивого Спаса, так как во время благодарственного молебствия удостоились видеть огненные лучи, выходившие от иконы Спасителя и покрывавшие их полки. С обоюдного согласия в память этого они установили праздновать 1 августа, приурочив к этому дню и поклонение Честному и Животворящему Кресту, которое прежде совершалось в Константинополе вместе с крестными ходами в конце июля и начале августа в продолжении нескольких дней. 27 ноября вспоминалось чудесное знамение от иконы Божией Матери, бывшее в Новгороде при нападении суздальского войска в 1169 г. Празднование совершалось, вероятно, в одной Новгородской области 26 ноября чествовалась память Георгия Победоносца. Празднование было установлено Ярославом I по случаю и в память построенной им монастырской церкви святого Георгия. Вообще у нас было в обычае праздновать дни освящения некоторых знаменитых церквей, например, Богородицкой Десятинной церкви, Киево–Софийского собора и др. Иногда князья–строители сами установляли такие праздники, и духовенство отмечало их в святцах. Чем выше было значение церкви и шире ее слава, тем распространеннее было и празднование ее освящения: день освящения частной приходской церкви, естественно, был годовым праздником лишь для прихода.

§ 23. Практика и правила касательно постое принимались русскими из Греции. Как здесь не было устойчивости и единообразия, так не было их и в России: соблюдались или все годовые посты (Четыредесятница, Петров, Успенский и Рождественский), или только некоторые и притом каждый из них — или сполна, или с сокращением; еженедельные посты (среда и пяток) или разрешались для каких–нибудь праздников, или же нет. На это разнообразие русская церковная власть сначала смотрела почти индифферентно, считая его как бы неважным и сама хорошо не зная, как из него выйти  [274]. С половины же XII в. явились попытки уничтожить это разнообразие и притом, главным образом, в духе той практики, какая в это время поддерживалась константинопольскими патриархами. Возникли споры, в которых принимали участие и миряне, и духовенство; самыми оживленными были споры касательно еженедельных постов.

В Ростовской области при Андрее Боголюбском очень многие, во главе с княжеским любимцем Феодором (впоследствии епископом), разрешали пост в среду и пятницу для всех праздников Господских, Богородичных, праздников в честь Святых и во все время от Пасхи до Пятидесятницы. Епископ же Нестор соглашался разрешать пост лишь для двух праздников в году — Рождества Христова и Богоявления. Ростовцы за это прогнали его с кафедры (1157 г.); но митрополит Константин I и патриарх Лука Хризоверг оправдали его. В своей грамоте к Андрею Боголюбскому патриарх по вопросу о посте согласился с мнением Нестора, подробно указав, для каких праздников можно ослаблять (но не разрешать) пост, и в заключение посоветовал касательно некоторых (касательно тех праздников Господских и в честь Святых, которые случатся в среду и пятницу между Пасхой и Пятидесятницей) праздников»делать так, как велит епископ». Однако грамота осталась без приложения. Ростовцы во главе с Феодором продолжали стоять за прежнюю практику. Даже сам епископ Ростовский Леон, преемник Нестора, не признавал обязательным для себя мнение патриарха: он не хотел разрешать поста в среду и пятницу ни для каких праздников. Произошло и на этот раз столкновение; результат был аналогичен; Леона прогнали с кафедры. Впрочем, между тем как мнение Нестора еще находило защитников, вводимая Леоном практика, наоборот, coвсем не прививалась на Руси, и мнение его касательно поста было заклейменно именем ереси. Мнение Феодора таким образом взяло перевес и на время восторжествовало в Ростове, особенно когда сам он сделался епископом.

Столкновение между практикой Феодоровой и Несторовой скоро повторилось и в южной России. Представителем первой в 1167 г. является игумен киево–печерский Поликарп, представителем второй — митрополит Константин П. Столкновение кончилось в пользу митрополита: Поликарп был лишен сана и заточен. Но этим не уничтожалась отстаиваемая им практика. В 1168 г. она публично защищается на соборе Киевском епископами Смоленским, Владимирским, Галицким и другими лицами; около митрополита группируются епископы Черниговский, Переяславский и некоторые другие. Открылись горячие споры, но ни к чему не привели: разногласие в практике касательно поста продолжало существовать и после, а вместе с тем повторялись и столкновения по этой причине. Черниговский князь Святослав изгнал епископа Антония; киевляне освободили Поликарпа, Константина же считали неправым, так что бедствие, постигшее Киев при нашествии суздальцев в 1168 г., называли карою Божиею за»митрополичью неправду». Практика Поликарпа находила себе опору в Студийском уставе, принятом русскими монастырями. При ослаблении его значения стала выигрывать практика Константина II, поддерживаемая патриархами, с потерей же значения Студийского устава в следующий период пала и опиравшаяся на него практика касательно поста.

§ 24. Вводя у себя христианское богослужение, русские, естественно, вводили готовые богослужебные книги и, по вызову обстоятельств, иногда писали новые. От домонгольского времени сохранились следующие книги: Евангелия–апракосы (изборы евангельских чтений на праздники), богослужебная Псалтиръ, парамейник, служебники (Антония Римлянина и Варлаама Хутынского), уставы, минеи месячные и праздничные, триоди постные и цветные, стихирари (собрания повседневных стихир весь год), кондакари (собрание кондаков и других церковных песнопений за целый год), ирмолог, канонник (выбор праздничных канонов),«праздники»(собрание песнопений на двунадесятые праздники). Были также в употреблении богослужебные апостолы и требники, хотя не дошли до нашего времени. Появление новых праздников и святых на Руси вызывало составление новых чинопоследований и канонов. Таковы: служба в честь святых Бориса и Глеба, написанная митрополитом Иоанном I  [275], служба в честъ Феодосия Печерского, принадлежащая неизвестно кому  [276], какой Иоанна Ростовского в честъ святителя Леонтия, несколько канонов Кирилла Туровского  [277] и инока печерского Григория (первой половины XII в.). Некоторыми из русских писались и молитвы. Таковы молитвы митрополита Илариона»за князя и за все православие», святого Феодосия Печерского: а)«за вся христианы»и б) заупокойная, в XII в. влагавшаяся в руки умершего, и молитвы Кирилла Туровского, приуроченные к дням недели  [278].

Так как в богослужебной практике домонгольского периода открывались случаи, не определенные раннейшими правилами, то являлись запросы, как поступать в подобных случаях, и пастыри, знакомые с церковными канонами, отвечали так или иначе на эти вопросы. Таковы митрополиты: Георгий с своим»Белеческим уставом»и Иоанн II с»Церковным правилом»; таковы Нифонт и Илия, архиепископы новгородские, неизвестный по имени белгородский епископ и неизвестной епархии епископ Савва, ответы которых помещены в»Вопрошании Кириковом». Некоторые из предложенных ответов сделались настольными правилами для домонгольского духовенства.

Таким образом, богослужебная практика в домонгольский период определялась богослужебными и каноническими произведениями. Определялась она иногда и словесными указаниями митрополитов, епископов и особенно певчих. Последние приходили к нам сначала из Болгарии и вводили одноголосное (унисонное) пение; при Ярославе же (около 1051 г.) пришли в Киев из Константинополя со своими семействами три певца и ввели пение партесное, называвшееся в то время»демественным»(от?????????? — регент хора певчих); вслед за ними потянулись и другие, так что в Киеве в начале XII в. известен целый двор доместиков за Десятинною церковью; греческих певцов можно найти в домонгольский период во Владимире–Кляземском и Новгороде. Русские учились у них пению и богослужебному строю.

§ 25. Впрочем, богослужебная практика и той же местности и почти одному времени, значительно разногласят, и службы, как общественные, так и частные, представляют немало особенностей в сравнении с нынешними еще не успела окончательно определиться. Правила касательно нее не всегда согласны между собой, служебники, даже принадлежащие одной

В сохранившихся служебниках домонгольского периода проскомидия имеет вид простого и очень краткого приготовления к литургии, но не цельного и обширного молитвенного последования, как теперь, так что в одном служебнике находится лишь одна молитва, в другом — две. Проскомидия совершалась не всегда священником, иногда и дьяконом. Просфор употреблялось не всегда одинаковое количество, и безусловного правила на этот счет не было служебник Варлаама Хутынского говорит лишь об одной просфоре — агничной; Антониев же упоминает и о других (неизвестно скольких); Нифонт Новгородский о числе их выражается так:«Если будет далеко (от города) в селе и негде будет взять другой просфоры, то можно (служить на одной), а если близко будет торг, где можно купить, то не следует»;«заупокойную же литургию нужно служить всегда на трех просфорах, — одна великая, от нее отделяется агнец, здесь мертвый не поминается; а те две за упокой». Митрополит же Георгий в своем»Белеческом уставе»дает такое правило:«Если просфора разселась или два креста будут на ней целы, иной же просфоры не найдется', то можно служить на ней, как будто указывая этим на замену нескольких просфор одной с несколькими крестами (как это бывает в Греции). В монастырях, согласно со Студийским уставом, служили литургию иногда на 7 просфорах.

В самой литургии более замечательны следующие особенности: сугубая ектения не та, что читается теперь; после великого входа полагалось умовение рук священнослужащих и взаимное их многолетствование; Символ веры и молитва Господня не пелись, а читались; пред освящением Святых Даров не произносилась молитва:«Господи, иже Пресвятого Твоего Духа…», а в молитве при освящении не было слов:«Преложив Духом Твоим Святым». В служебнике преподобного Антония ничего не говорится о вливании теплоты в потир; приобщение же священнослужащих по нему совершалось так: священники, начиная с младшего, берут части тела Христова и со словами:«Тело Христово дается рабу, имя рек», и пр., подают старшему, а этот уже вручает им; подобным же образом причащаются и крови Христовой; дьякона причащают — старший священник телом, а младший — кровию. Перед приобщением и при самом приобщении читались не те молитвы, что теперь. В литургии преждеосвященных Даров (по Варлаамовскому служебнику) вход с кадилом творит дьякон без священника:«И шед диакон с кадильницею и тремя свещами, глаголет: свет Христов просвещает»; возгласа:«со страхом Божиим и верою приступите»не положено, а прямо после приобщения служащих дьякон»кадит Святые Дары, глаголя:«Вознесися на небеса Боже», и священник прибавляет:«Всегда и ныне и присно».

Пастырями церкви (Георгием, Иоанном II и Нифонтом) составлены были правила касательно некоторых случаев, могущих встретиться при совершении Евхаристии, касательно состояния священнослужителей, приступающих к литургии, и касательно причащения мирян. В последнем отношении замечательны, например, правила Георгия и Иоанна П. Первый предписывает достойному христианину приступать к причащению каждое воскресенье Великого поста, два раза на Страстной неделе, в каждый большой годовой праздник и особо в Петров пост. Но не многие, конечно, так поступали; поэтому Иоанн II требует, чтобы каждый причащался хотя бы один раз в год. Обыкновенно это совершалось в светлый день Пасхи; причастников в этот день бывало так много, что епископ Нифонт даже советовал приобщать детей после утрени Дарами, нарочито сохраненными от литургии Великой субботы.

Крещение младенцев обыкновенно совершалось в 40–й день по рождению, в 8–й же день нарекали имя; впрочем, больное дитя советовали крестить без промедления, чтобы не умерло»не свершенным»(Иоанн II и Георгий). Относительно крещения взрослых в»Вопрошании Кирика»дается такое наставление:«Болгарину, половчанину, чудину (словом — иноплеменнику) перед крещением 40 дней поста (и оглашения), славянину — 8 дней, а молодому отроку (также славянину) прямо крещение». Крещение взрослых совершалось через троекратное погружение, а младенцев — иногда и через обливание  [279]. Крещение обыкновенно совершалось перед литургией (если в этот день служилась); новокрещенный младенец выносился, а взрослый сам шел впереди служащих со свечами на великом входе. Относительно крещения отмечен в летописи один замечательный случай: в правление Ярослава I были выкопаны из земли и крещены кости Ярополка и Олега (1044 г.).

При миропомазании обыкновенно пользовались миром, приготовленным в Константинополе, и нередко смешивали его с маслом. Помазывались не всегда одни и те же части тела: по наставлению Нифонта — чело, ноздри, уши, сердце и одна правая рука, по наставлению же Саввы — мазались еще уста.

При покаянии у нас бывали нередко злоупотребления, так что понадобились специальные правила. Например, Нифонт вооружается против распространенного тогда мнения, что епитимию можно заменить заказными обеднями — четырехмесячную — десятью обеднями, восьмимесячную — двадцатью и т. д.; есть также правило против тех, кто нанимается за другого нести епитимию; впрочем, супругам дозволяется взаимная помощь в несении епитимий. Духовниками (покаяльными отцами), по примеру тогдашней Греции, едва ли были у нас все священники; выбирались для этого пожилые, как более опытные. Руководством при наложении епитимий мог служить для них»Белеческий устав»митрополита Георгия.

Относительно брака существовало в простом народе мнение, что церковное освящение брака необходимо лишь для князей и бояр, а для народа достаточно языческих обрядов — гудения и плясания; поэтому церковные браки совершались сравнительно редко. Если приступали к венчанию лица, раньше состоявшие в супружеском сожитии и прижившие детей, то последние становились при венчании вместе с ними и таким образом привенчивались; относительно возраста при вступлении в брак определенных правил не было; случалось, что вступали в брак мальчики 10 (Константин Всеволодович Ростовский 1196 г.) и девочки 8 лет (сестра его Верхуслава 1187 г.) Сам чин венчания во многом отличался от теперешнего.

Отличия эти, вероятно, те же, что и в XIV в. Тогда же они состояли в следующем: нет вопросов жениху и невесте о»произволении благом»; нет слов:«обручается раб Божий, и венчается раб Божий…», чтения Апостола и Евангелия не положено, после»Отче наш»священник приобщает брачащихся преждеосвященными Святыми Дарами, дает общую чашу; тропаря»Исайя, ликуй»и обхождения вокруг аналоя нет; а после общей чаши священник сажает брачащихся на лавку и произносит молитву на разрешение венцов.

Погребение Нифонт советовал совершать, когда солнце еще высоко над горизонтом; на какой день по смерти хоронить покойника — правил определенных относительно этого не было; многие заказывали сорокоусты по себе еще при жизни; Нифонт советует духовникам отговаривать от этого, а митрополит Георгий безусловно запрещает.

К домонгольскому, вероятно, периоду относится обычай хоронить особенным образом всех умиравших внезапно — самоубийц и покойников, найденных на дороге или в поле. Их не отпевали каждого отдельно, а до седьмого четверга по Пасхе (семика) держали в общих»божедомках»или»скудельницах» — ямах (иногда с»молитвенными храмами») вне городов на вспольях, и тогда сразу отпевали общую панихиду.

В качестве особых обрядов существовали у нас настолование и братотворние. Первое состояло в том, что новорукоположенного митрополита или епископа другие епископы во время литургии возводили на стол или кафедру, стоявшую посреди церкви, и паства торжественно приветствовала его, как законного епископа, возглашением и целованием. Братотворение было церковным освящением дружественного союза, заключаемого между мужчинами или женщинами. В требниках последующего времени находятся два чина братотворения: краткий состоял в чтении священником нескольких молитв над вступающими в братство; полный же аналогичен с чином венчания: вступающие в братство становились перед алтарем, клали руки на Евангелие; священник опоясывал их поясом и давал по свече; затем читались ектении, молитвы, Апостол и Евангелие; побратимы приобщались преждеосвященными Дарами и обводились вокруг аналоя при пении тропарей.