УНИВЕРСИТЕТ НА СЛУЖБЕ СОВРЕМЕННОМУ МИРУ
УНИВЕРСИТЕТ НА СЛУЖБЕ СОВРЕМЕННОМУ МИРУ
Интервью, взятое Андресом Гарриго и опубликованное в Gaceta Universitaria (Мадрид) 5.10.1967
Спрошу напоследок, довольны ли Вы этими сорока годами? Быть может, события последних лет, социальные перемены, II Ватиканский Собор и тому подобное как-то изменили вашу структуру?
Доволен ли? Конечно. Ведь, несмотря на мои личные тяготы, я вижу, сколько чудес сотворил для нас Господь. Для человека, живущего верой, его собственная жизнь — история милостей Божиих. Иногда историю эту нелегко прочитать, все кажется тщетой, суетой, даже неудачей; иногда Господь дозволяет увидеть обильные плоды, и сердце, естественно, ликует в благодарности.
Особенно радовался я, когда II Ватиканский Cобор с предельной ясностью провозгласил божественное значение призвания мирян. Скажу, не хвалясь, — что до нашего духа, Собор не осудил, не изменил его, но всячески поддержал то, что милостью Божией мы столько лет делали и проповедовали. Ведь главное в Opus Dei — не какие-то приемы благовестия и не особое строение, а тот самый дух, который приводит к освящению обычных трудов.
Скажу снова, у всех нас есть свои ошибки и немощи. Все мы должны поверять себя перед Богом, сравнивая нашу жизнь с тем, чего требует от нас Господь. Но, главное, нельзя забывать слова: si scires donum Dei! — «Если бы ты знала дар Бога», как сказал Христос самарянке (Ин 4,10). Апостол же добавляет: «Сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам» (2 Кор 4,7).
Смирение — проверка христианина — начинается с того, что мы принимаем дар Божий. Это совсем не похоже ни на слепую покорность ходу событий, ни на приниженность и бессилие перед историей. В личной жизни, и порой в жизни учреждений и сообществ, многое можно и нужно менять; но, подходя к таким задачам, христианин, прежде всего, должен дивиться величию дел Божиих по сравнению с нашей, человеческой немощью.
Чтобы аджорнаменто, «осовременивание», не шло вразрез с этой древней евангельской вестью, осуществлять его надо, прежде всего, в своей собственной жизни. «Быть современным», «злободневным», значит отождествляться с Христом, а Он никуда не делся, Он жив и будет жить вечно, вчера и сегодня и вовеки (Евр 13, 8).
Что до Opus Dei в целом, можно смело сказать без всякой спеси, напротив — с благодарностью к Богу, что у него никогда не будет такой проблемы, как проблемы приспособления к миру. Ему и не нужно обретать «злободневность», Господь наш раз и навсегда приспособил его к каждому дню, одарив его особым, мирским характером. Не придется ему и поспешать за прогрессом, поскольку члены его, вместе с другими людьми, и создают этот прогресс своей обычной, насущной работой. Поскольку члены Opus Dei — люди этого, нашего мира, у них никогда не будет нужды приспособиться к миру.
Отец, мы хотели бы услышать от Вас, каковы, по Вашему мнению, главные цели университета и какое место занимают в занятиях религиозные дисциплины.
Университет (как вам известно, поскольку Вы этим живете или хотите жить), так вот, университет должен вносить в прогресс человечества вклад первостепенной важности. В жизни народов много сложных проблем — духовных, культурных, общественных и т. п., и университет тесно с ними связан.
Мало стремиться к труду на общее благо. Чтобы стремление это не было бесплодным, нужно сформировать людей, способных хорошо к нему подготовиться и передать другим плоды своих успехов.
Религия — самый крупный мятеж человека, который не хочет жить, как зверь, и не смирится, не успокоится, пока не узнает Творца. Тем самым, изучать ее исключительно важно. Без религиозного образования человек неполон, незакончен. Поэтому в университете надо преподавать религиозные дисциплины, и на самом научном уровне, на высотах богословия. Университет без таких дисциплин тоже неполон, поскольку он исключает главное измерение человеческой личности, которое не отменяет других ее измерений, а требует их.
Однако никто не может насиловать свободу личностей. Преподавание этих дисциплин должно быть свободным, хотя христианин знает, что ради последовательности в вере он просто обязан освоить эту область знаний и тем самым обрести религиозную культуру. Не зная учения Церкви, он не сможет жить по нему, а значит — свидетельствовать о Христе и словом, и примером.
На нынешнем этапе истории придают значение только демократизации образования, его доступности для всех слоев общества и не представляют высшего учебного заведения без общественной функции или роли. Как понимаете Вы демократизацию? Как может выполнить университет свою социальную функцию?
Университет должен воспитывать в студентах дух служения, чтобы они служили обществу, способствуя общему благу и своей непосредственной работой, и своей общественной деятельностью. Человек, окончивший университет, должен знать, что такое ответственность, здраво беспокоиться о чужих делах, обладать тем величием души, которое не позволит эти дела обойти и находить для них самое лучшее решение. Все это университет и обязан дать ему.
Те, у кого есть соответствующие способности, должны иметь доступ к высшему образованию независимо от происхождения, имущественного ценза, расы или веры. Пока здесь еще есть хоть какие-то препоны, демократизация образования — лишь пустые слова.
Короче, университет должен быть открыт для всех и, с другой стороны, должен так воспитывать студентов, чтобы их будущая работа приносила всем пользу.
Многие студенты ощущают солидарность и хотят активно действовать, видя, что буквально повсюду множество людей страдает морально и физически или живет в бедности. Какие социальные идеи предложили бы Вы современной думающей молодежи?
Главное — научить их хорошо работать, подготовить их научно за университетские годы. При такой основе найдутся тысячи мест, где нужны люди, стремящиеся к ответственному, нелегкому и самоотверженному труду. Университет не должен выпускать людей, которые тут же воспользуются в своих целях благами образования; он готовит их к делам, требующим щедрой помощи ближним, христианского братства.
Нередко вся эта солидарность сводится к устным и письменным декларациям, а то и к бесплодным, если не опасным авантюрам. Что до меня, я поверяю солидарность действенным служением. Я знаю тысячи студентов — и наших, испанских, и в других странах, — которые не создают удобный частный мирок, а служат людям своим прямым делом, исполняя его как можно лучше — преподают, ведут научную или общественную работу и т. п., не старея душой и не теряя радости.
В нынешней общественной и политической обстановке, перед лицом войн, несправедливости, насилия, какую ответственность Вы возлагаете на университет в его целостности, то есть и на учащих, и на учащихся? Может ли университет хотя бы допустить, чтобы студенты и преподаватели занимались политикой в его стенах?
Прежде всего, хотел бы сказать, что сейчас выражаю свое, частное мнение — мнение человека, который с шестнадцати лет (сейчас мне шестьдесят пять) связан с университетами. Я говорю от своего имени, а не от имени Opus Dei, члены которого во всех мирских и спорных вопросах неизменно, добровольно и свободно говорят только от себя, и сами за свои слова отвечают. Причина в том, что цели Opus Dei — исключительно духовны.
Что до вашего вопроса, мне кажется, прежде всего, надо бы договориться о том, что такое «политика». Если мы называем так стремление к миру и миротворчество, заботу о социальной справедливости и свободе для всех, можно сказать, что все в университете и весь университет (корпорация) обязаны следовать этим идеалам и трудиться над разрешением важнейших проблем человеческой жизни.
Если же мы называем политикой конкретное решение той или иной проблемы и нетерпимую его защиту, тогда как решений этих — множество, я думаю, университету политикой заниматься не нужно.
В университете готовят к решению проблем. Это — общий дом, где дружат и учатся; в нем мирно сосуществуют разные тенденции, которые в тот или иной момент, так или иначе, выражают законный плюрализм нашего общества.
Если политические обстоятельства в какой-то стране дойдут до того, что студент или преподаватель сочтет нужным внести политику в университетскую жизнь, поскольку иначе он не может избежать национальной беды, вправе ли он это сделать, используя личную свободу?
Если где-то нет совершенно никакой политической свободы, университет может утратить свой естественный строй, превратившись из общего дома в поле боя.
И все-таки, я думаю, лучше потратить университетские годы на серьезную учебу, формируя при этом социальное мышление. Те, кому придется править, хотя сейчас они учатся, не должны обрести поистине патологического свойства — ненависти к свободе. Если университет превратится в говорильню, где спорят и решают конкретные политические проблемы, он может утратить академическое спокойствие. Студенты пропитаются партийностью, а университет вместе со всей страной не вылечится от хронического тоталитаризма, как бы его ни именовать.
Конечно, говоря о том, что в университете — не место политике, я не отрицаю, а утверждаю, что каждый гражданин может свободно ею заниматься. Но это — мое личное мнение, и распространяться я не стану, я ведь — священник, а не политик. То, что я сказал, меня в какой-то мере касается, я сам учился в университете, и все, что связано с университетами, мне далеко не безразлично. Политикой я не занимаюсь, заниматься не хочу и не могу, но юридический и богословский склад мысли — а также христианская вера — предписывают мне отстаивать законную свободу для всех.
Никто не может, даже если хочет, навязывать догмы в мирских делах — их там просто нет. Если же речь идет о какой бы то ни было конкретной проблеме, надо изучить ее получше и действовать так, как велят совесть, личная свобода и личная ответственность.
Что должны, по-вашему, делать студенческие сообщества или союзы? Как должны они строить отношения с университетскими властями?
Вы спрашиваете моего мнения по очень широкому вопросу. Поэтому я не стану вдаваться в детали, поговорю только о некоторых общих идеях. Я думаю, что студенческие союзы должны участвовать в чисто университетских делах. Нужно выбрать представителей (выберут их сами студенты, совершенно свободно), а те уж свяжутся с университетскими властями, зная, что работать придется в унисон, делая общее дело. Вот еще одна возможность истинного служения.
Нужен устав, который определил бы, как делать это успешней, справедливей и разумней. Надо все проработать и продумать, как следует. Если предлагаемые решения хорошо изучены и порождены созидательным стремлением, а не страстью к противоборству, они обретают собственный, внутренний авторитет и выполняются сами собой.
Для всего этого нужно, чтобы представители сообществ были хорошо подготовлены; чтобы они, прежде всего, почитали чужую свободу, а с нею — и свою собственную, неотъемлемую от ответственности; чтобы не стремились выделиться и не замахивались на то, что им не по силам, а пеклись о благе университета, то есть о благе своих соучеников. Только если представителей изберут по этим принципам, а не из каких-нибудь посторонних соображений, не связанных с Alma Mater, университет станет очагом мира, заводью взвешенного и благородного беспокойства, а это поможет и учебе, и воспитанию студентов.
Как Вы понимаете свободу образования и при каких условиях считаете ее необходимой? В связи с этим, какие прерогативы должно сохранять за собой государство в том, что касается высшего образования? Считаете ли Вы, что автономия — основной принцип организации университетов? Не могли бы Вы наметить основные направления, на которых она должна быть основана?
Свобода образования — просто одна из сторон общей свободы. Я считаю, что личная свобода необходима всем и во всем, что законно с моральной точки зрения. Тем самым, свобода образования нужна на всех уровнях и для всех людей. Другими словами, каждый человек и каждое сообщество должны иметь возможность основать учебное заведение на одних и тех же условиях и без лишних трудностей.
Роль государства зависит от ситуации в обществе. Если говорить о странах с разнообразными формами обучения, одно дело — Германия, другое — Англия, или Япония, или США. Государство, несомненно, поддерживает, проверяет, наблюдает. Для этого нужны равные возможности для частного и государственного секторов. Наблюдать не значит «мешать», ставить препоны, стеснять свободу.
Поэтому я — за автономию учебных заведений. Ведь автономия, в сущности, — то же самое, что свобода образования. Университет как корпорация должен обладать той свободой, какой обладает орган в живом теле; свобода эта действует в рамках определенной задачи, ради общего блага.
Чтобы эффективно осуществить такую автономию, можно, среди прочего: свободно выбирать профессоров и администраторов; свободно составлять учебные планы; иметь возможность накапливать имущество и распоряжаться им. Словом, нужны все условия, без которых университет не сможет жить собственной жизнью. Если он такой жизнью живет, он сумеет использовать ее на благо обществу.
Студенты все острее критикуют то, что преподавателя нельзя уволить. Такую критику одобряют. Как, по-вашему, обоснованно ли?
Да. Хотя я и признаю высокий уровень испанских профессоров — и научный, и нравственный, мне кажется, что лучше — система свободных контрактов. На мой взгляд, система эта, не ущемляя преподавателя в денежном отношении, побуждает его непрестанно заниматься наукой. Кроме того, кафедры не превращаются тогда из места службы в феодальные владения.
Не исключено, что в каких-то странах штатная система может принести пользу, поскольку нередко встречаются очень компетентные преподаватели, которые превращают кафедру в истинное место служения. Однако, на мой взгляд, при договорной системе таких случаев больше, а иногда, в идеале, таковы все сотрудники кафедры.
Не кажется ли Вам, что после II Ватиканского Собора как-то устарели все эти «церковные училища», «католические колледжи», «церковные университеты» и т. п.? Быть может, такие понятия принижают Церковь, а может быть, в них есть призвук привилегированности?
Нет, не кажется. Ведь такие училища и университеты просто показывают, что Церковь, монашеские ордена и религиозные конгрегации имеют право создавать учебные заведения. Основать училище или университет — не привилегия, а тяжкое бремя, если, конечно, туда принимают всех, а не только богатых.
Собор и не собирался отменять религиозные школы. Он просто хотел показать, что существует и другая (возможно, более необходимая и широкая) форма участия христиан в образовании — свободный труд учителей-католиков в государственных или частных заведениях. (Замечу, что этим давно успешно занимаются члены Opus Dei.) Вот еще один пример того, как ценит теперь Церковь апостольскую деятельность мирян.
Признаюсь, однако, что мне не нравятся словосочетания «церковное училище», «католическая школа» и т. п., хотя и уважаю другое мнение. Лучше им выделяться не названиями, а плодами. Училище можно считать поистине христианским, когда оно обеспечивает полноценное воспитание, человеческое и христианское, глубоко почитая личную свободу, осуществляя как можно действенней социальную справедливость. Если все — именно так, неважно, как это называется. Но лично я, скажу снова, не люблю таких определений.
Поскольку Вы — великий канцлер Наваррского университета, мы бы хотели поговорить с Вами о принципах, которые побудили основать его, и о месте, которое он занимает среди испанских университетов.
Наваррский университет возник в 1952 году, после многолетних молитв (рад заметить) о высшем учебном заведении, в котором осуществились бы культурные и апостольские замыслы группы ученых, глубоко озабоченных задачами образования. Я хотел тогда и хочу сейчас помочь вместе с другими университетами разрешению важнейшей образовательной проблемы, стоящей перед Испанией и перед многими странами, которые нуждаются в людях, хорошо подготовленных к тому, чтобы создать более справедливое общество.
Те, кто основал этот университет, были тесно связаны с высшим образованием в нашей стране. Они учились и преподавали в Мадриде, Барселоне, Севилье, Сантьяго, Гранаде и многих других университетах. Сотрудничество это (посмею сказать, более тесное, чем между соседними университетами) не оборвалось — преподаватели часто общаются, ездят друг к другу, собирают национальные конгрессы, где работают в едином духе, и т. п. Такая же связь была и осталась с иностранными университетами. Она подтверждается тем, что профессорам из Сорбонны, Гарварда, Мюнхена, Коимбры мы присуждаем почетную докторскую степень за совокупность заслуг.
Кроме того, Наваррский университет дал возможность внести свой вклад многим людям, считающим, что на университетском образовании зиждется прогресс страны, если оно доступно всем, кто действительно может учиться, независимо от финансовых обстоятельств. Союзу Друзей университета действительно удалось, благодаря щедрым даяниям, выделить немало дотаций и стипендий. Число их растет, как и значение афроазиатских и латиноамериканских студентов.
Я читал, что Наваррский университет доступен только богатым и при этом еще получает субсидии от государства. Что до богатых, мы знаем, что это не так, поскольку учимся там сами и знакомы с жизнью наших соучеников. А как обстоит дело с государственной помощью?
Каждый может ознакомиться с конкретными цифрами, они опубликованы, и увидеть, что хотя обучение стоит примерно столько же, сколько в других университетах, денежную помощь у нас получает гораздо больше народу, чем где-либо еще. Могу сказать вам, что помощь эта растет и, надеемся, достигнет того уровня, который есть в самых доступных университетах других стран, или даже его превзойдет.
Я понимаю, люди видят, что Наваррский университет — живой и очень деятельный организм, и это наводит на мысль о каких-то особых дотациях. Однако они не учитывают, что для прекрасной работы мало материальных средств; своею деятельной жизнью университет обязан, прежде всего, тому рвению, той преданности, которую проявляют преподаватели, студенты, служащие, сторожа и поистине посланные Богом, замечательные женщины, которые наводят у нас чистоту. Без этого университет вообще не смог бы работать.
В экономическом смысле он существует благодаря субсидиям. Прежде всего, деньги на содержание дает Совет Памплонского Региона. Необходимо отметить и то, что муниципальные власти Памплоны выделили землю для постройки зданий; так делают во многих странах. Вы знаете по опыту, как важно для Наварры и для самой Памплоны в моральном и экономическом плане иметь современный университет, который дал бы всем возможность получить хорошее университетское образование.
Вы спрашиваете о государственных субсидиях. Испанское правительство не дает денег на каждодневные нужды Наваррского университета, но выделило несколько преподавательских ставок, что заметно облегчает бремя необходимых расходов.
Кроме того, Высшее Инженерно-техническое училище получает дотации от корпораций провинции Гипускоа, особенно — от Гипускоанского Фонда сбережений.
Особое значение имела с самого начала помощь испанских и иностранных фондов, как государственных, так и частных. Например, Соединенные Штаты официально выделили средства на техническое оборудование Школы промышленных инженеров, немецкое благотворительное общество Misereor помогло построить новые здания, Фонд Уарте дал денег на онкологические исследования; Фонд Гульбекена — на другие нужды и т. д.
Еще более мы благодарны, насколько это возможно, тысячам людей из всех сословий, часто — далеко не богатых, которые сотрудничают с нами и в Испании, и за границей, по мере своих сил помогая университету.
Наконец, нельзя забывать и о предприятиях, которые связаны с университетской работой или как-то ей способствуют.
Может быть, вам кажется, что денег у нас очень много. Это не так; Наваррский университет приносит убытки, а не доходы. Хотелось бы, чтобы нам помогали еще больше людей и фондов, тогда мы могли бы лучше и шире исполнять свое социальное служение.
Как основатель Opus Dei, вдохновивший к тому же появление самых разных высших учебных заведений по всему миру, не могли бы Вы сказать нам, по каким причинам именно Opus Dei занялся высшим образованием, и что он в него внес?
Opus Dei стремится к тому, чтобы множество людей во всем мире узнало в теории и на практике, что можно освятить свое обычное дело, свой каждодневный труд; что христианского совершенства можно искать, скажем так, прямо на улице, не бросая работы, к которой Господь призвал нас. Поэтому самая важная наша миссия — та, которую отдельные члены выполняют лично, по отдельности, при всех ошибках и недостатках, которые есть у каждого, трудясь как можно лучше на всяком поприще и в любой стране. Ведь к Opus Dei принадлежат люди 70 стран, всех существующих рас и всех сословий.
Кроме того, Opus Dei выполняет вместе со многими людьми, не входящими в него, а иногда — и вообще в Церковь, совместные задачи, пытаясь способствовать решению проблем, которые ставит современный мир. Речь идет о школах, училищах, благотворительных учреждениях, центрах специального обучения и т. п.
Университеты, о которых вы спрашиваете, — одна из сторон этого дела. Основные их черты можно обобщить так: воспитание в условиях личной свободы и личной ответственности. Когда есть и свобода, и ответственность, человек трудится охотно, его не надо проверять, за ним не надо присматривать, вполне достаточно простого расписания — ведь все себя чувствуют дома. Так рождается дух сотрудничества, без каких бы то ни было дискриминаций. В такой обстановке и формируется личность, именно в ней каждый узнает, что требовать уважения к своей свободе можно только тогда, когда ты уважаешь чужую. Наконец, рождается дух человеческого братства, каждый служит другим своим дарованием. Совместные, соборные труды, осуществляемые Opus Dei по всему миру, всегда служат ближним, ибо это — христианское служение.
В мае, на собрании студентов Наваррского университета, Вы обещали написать книгу о студентах и университете. Не скажете ли, скоро ли она будет?
Простите старику на седьмом десятке небольшое тщеславие, но я верю, что книжка выйдет и принесет кое-какую пользу студентам и преподавателям. По меньшей мере, я вложу в нее всю мою любовь к университету, которую испытываю с тех пор, как впервые в него вошел, так давно, столько лет назад!
Может быть, я немного затяну ее выход, но она будет. Как-то, в совсем другом случае, я обещал наваррским студентам поставить посреди кампуса статую Девы Марии, чтобы из Нее исходила чистая и мощная любовь к вашей молодости. Статуя пришла чуть позже срока, но пришла — Дева Мария, Матерь Прекрасной Любви, благословленная для вас Святейшим Отцом.
Что до книги, должен сказать: не ждите, что все ее примут. Там я скажу, что думаю. Надеюсь, что мнения мои будут уважать те, кто с ними не согласен, как уважаю я чужие, чуждые мнения, и всех тех добрых, благородных людей, которые не разделяют со мной веру во Христа. Расскажу то, что со мной часто случалось, последний раз — здесь, в Памплоне. Подходит ко мне студент поздороваться и говорит:
— Отец, я не христианин, я мусульманин.
А я отвечаю:
— Ты, как и я, — сын Божий.
И обнимаю его от всей души.
Не скажете ли под конец чего-нибудь лично нам, работникам университетской прессы?
Журналистика — великое дело, в том числе — университетская. Вы можете много сделать для того, чтобы среди ваших товарищей распространились высокие идеалы, чтобы товарищи эти стремились побороть свое себялюбие, принимали к сердцу общее дело, были верны братству. Снова, еще раз, попрошу вас: любите истину!
Не скрою, меня отталкивает страсть к сенсациям, свойственная иным журналистам, склонным к полуправде. Сообщать что-либо не значит оставаться на полдороге между правдой и неправдой. Это нельзя назвать ни информативным, ни нравственным, а журналистов, мешающих правду с вымыслом, даже с клеветой, нельзя назвать журналистами. В той ли, в иной ли мере они — не что иное, как хорошо смазанные шестерни какой-то фабрики вранья, знающие, что ложь их будут искренне повторять многие, ведь на свете немало темных и глупых людей. Признаюсь, на мой взгляд, таким журналистам совсем неплохо, потому что я, например, молюсь за них каждый день, прося Бога просветить их совесть.
Словом, прошу вас, внушайте любовь к истинной журналистике, которая не удовлетворяется необоснованными слухами, всякими этими «а вот, говорят», порожденными нетрезвым воображением. Сообщайте факты, результаты, не судя о намерениях, принимая многообразие мнений, не опускаясь до личных нападок. Без настоящей информации трудно жить в согласии, а настоящая информация — та, что не боится правды и не руководствуется мыслями о престиже или корысти.