Зрелые годы Багрова – правнука

Зрелые годы Багрова – правнука

Знаменитый англичанин сказал, Л. Толстой повторил, а у нас стало истиной в последней инстанции – что патриотизм есть последнее прибежище негодяя. Между тем достаточно знать об Иване Сергеевиче Аксакове, чтобы в этом усомниться, ибо его жизнь и труды доказывают: и патриоты бывают людьми чрезвычайно привлекательными, имеющими высокий интеллектуальный и душевный настрой: “Честный, как Аксаков”, – говорили об Иване Сергеевиче его современники. Негодяи среди патриотов, само собой, тоже есть – видимо, в той же примерно пропорции, что и среди космополитов. Беда в том, что наша история так отфильтрована, что какие-то ее течения, как речка Неглинка, загнаны под землю, зажаты в трубах идеологической канализации, убраны с глаз.

В последние годы об И. Аксакове появились книги, но, поскольку большинство народа имени этого не слыхало, он по-прежнему неизвестен. За что ж его так? А за то, что был славянофилом. И не как отец его, Сергей Тимофеевич Аксаков, автор повести “Детские годы Багрова внука”, не теоретиком только, но борцом. Однако от Сергея Тимофеевича хоть то осталось в памяти, что поэтическую повесть написал о своем детстве, не сходился во взглядах с революционными демократами и носил, следуя своим убеждениям, мужицкую шапку-мурмолку. Иван же канул. Хотя на его примере – в нормальной ситуации – детей бы воспитывать.

Мировой известности был человек. Поэт, ученый, правовед. И истовый патриот. В годы Крымской войны Иван Аксаков ушел в ополчение. А прославился он неистовой борьбой за свободу славян, за их объединение. За термином “панславизм” стоит и Иван Аксаков. Он организовал комитет в поддержку южных славян. Был одним из руководителей Славянского благотворительного фонда. Его речи потрясали – как, например, выступление на заседании Славянского комитета во время Берлинского конгресса (где, как известно, во имя равновесия сил в Европе почти на нет были сведены победы России над турками, отвоеванная было Болгария в значительной части осталась под протекторатом Османской империи). Популярность Аксакова была такова, что определенная часть болгарского общества желала видеть его своим царем. Однако Иван Аксаков был не просто патриотом, но и диссидентом. Открытые им журналы и газеты закрывались по цензурным соображениям – и в те годы правительство с трудом выносило честный и прямодушный патриотизм. Видимо, потому что патриоты делают явными многие тайные намерения (прежде времени?). Одновременно Иван Сергеевич был и либералом: выступал очень эмоционально против крепостного права, верил в то, что истина родится в честной полемике и т.д. Только имея это все в виду, можно адекватно понять его статьи, собранные в книге “Еврейский вопрос”.

Если читать их подряд, может создаться впечатление, что И. Аксаков был зациклен на еврейской теме, как многие наши современники. На самом деле писал он о евреях время от времени, на протяжении двух десятилетий. В те годы обсуждался вопрос: расширять ли права евреев, постепенно уравнивая их с остальными подданными империи. Аксаков считал, что не надо, что опасно. Он договаривается даже до того, что евреи “вредоносны”. Однако, будучи человеком образованным и интеллектуально честным, Иван Сергеевич свою позицию добросовестнейшим образом обосновывает. Исходит он из того, что христианство и иудаизм абсолютно несовместимы. И раз Россия страна христианская, зачем же расширять права (и возможности) антихристиан. “В христианскую землю приходит горсть людей, совершенно отрицающих христианское учение, христианский идеал и кодекс нравственности (следовательно, все основы общественного быта страны) и исповедующих учение, враждебное и противоположное”. Уравнять их во всех правах– значит признать, что “или христиане лгут, именуя себя христианами, или евреи лгут, официально исповедуя закон Моисеев”. “На этой взаимной неискренности, – считает Аксаков, – и основывается новейшее современное отношение христиан и евреев.”

Второй постулат – что евреи, в идеологическом смысле, есть исторический анахронизм. Будучи уверены в своей богоизбранности, они просмотрели то самое, ради чего (по мнению Аксакова) и были избраны Богом: явление Христа. “Христианство есть венец иудаизма – конечная цель, к которой иудаизм стремился, которая осмыслила его историческое бытие”. Так что притязания евреев на дальнейшую историческую жизнь “равносильны отрицанию всего последовавшего после него развития человечества”.

И, наконец, не имея власти политической, евреи получили власть экономическую, на юге и западе России эксплуатируют христианское население. Возражая оппонентам, пишущим, что вот во Франции и в Англии евреи не получили же экономической власти, хотя в политических правах уравнены, Аксаков говорит: да, там еврейского экономического засилия не было, потому что были города, а значит, и средний класс, который успешно противостоял эксплуатации. В России же, крестьянской стране, среднего класса нет, сельский человек остается один на один с опытным дельцом, будь это корчмарь, подрядчик, барыга. (Точно по этой схеме, кстати, русские купцы обирали аборигенов севера, армянские – кавказских тюрок, китайские – индонезийцев. Но Аксаков вопрос рассматривает локально, его интересуют только обиженные белорусы.). О купцах-кулаках он, правда, разговор заводит: их, мол, Колупаевых и Разуваевых, “хлещет и позорит сатира”, а про эксплуататоров еврейских словечка не молвит. “Что это, лицемерие, что ли?” – вопрошает автор. Нет, оказывается сложнее: “Не без некоторого лицемерия у иных, но больше по душевному подобострастию”. В том и суть, что “большинство наших “либералов” вовсе не либералы, а только состоят по “либеральной” части”. Вон она когда началась, политкорректность нынешняя, когда принято как бы не видеть цвета кожи, разреза глаз, пола и даже сексуальной ориентации. Ныне в любом американском фильме рядом с суперменом белокожим непременно явится не менее обаятельный, как это ныне принято говорить, афроамериканец. У нас до недавнего времени нельзя было даже слова “еврей” всуе молвить, дабы в антисемиты не попасть – при этом продвигаться по должности мешал именно “пятый пункт”, и все это знали. Какой-то из поэтов московского андеграунда стих написал в виде азбуки: слово на соответствующую букву и к нему пошло-банальное разъяснение. На букву “Е” шло разъяснение: “Еврей – дитя добра и света”. Далее следовало “Ж” – “женщина – это божество”. Ту же необъективность отмечает Аксаков и у тех, кто судит о проблеме из-за рубежа: о российских погромах говорили много и гневно, а вот о значительно более кровавых в Венгрии – почти ничего. Впрочем, это и ныне так ведется.

Наша нынешняя политкорректность во времена Аксакова звалась либеральной идеей, Ивана Сергеевича она раздражала: “Выражения “идея века”, “либеральная идея”, “гуманная мысль” – сделались в нашем прогрессивном обществе каким-то пугалом”, “Своего рода вывеска, за которой прячется всякая ложь, часто не только либеральная и не гуманная, но насильственно нарушающая и оскорбляющая права жизни и быта безгласных масс”. Аксаков пытается определить, что же такое либеральная идея в системе понятий. Разумеется, безуспешно.

В наше грубое время, не различающее идейных оттенков, И. Аксакова вполне могут объявить антисемитом. Что было бы несправедливо. Автор неоднократно оговаривается: “Было бы поистине жестоко обвинять огульно целую еврейскую нацию – не допуская возможности исключений, было бы несправедливо подвергать ответственности каждое отдельное лицо, каждого отдельного еврея – за грехи целого народа”. И далее: “Вред, о котором мы говорим выше, не составляет неизбежную личную принадлежность каждого человека еврейской расы, в этом вреде еврей виноват не столько индивидуально, сколько именно как член нации или сын своего народа”. Речь, стало быть, идет об идеологии, а не о расе. Другое дело, что прогнозы Ивана Сергеевича – что об историческом анахронизме евреев, что о славянской солидарности – до такой степени не сбылись, что это выглядит как бы и вызывающе. При всем том Аксаков, стремясь к объективности, при всех полемических издержках статей о еврейском вопросе буквально панегирик евреям слагает: “В основе просвещения, в основе всей духовной и нравственной деятельности современного человечества, – пишет он, – лежит то, что выработано Палестиной и Элладой, маленькою Палестиной и маленькою Элладой”, “Правда – не внешняя, формальная, а абсолютная, вечная правда нравственная, как высшая истина и сила, как начало начал, как Творец и Зиждитель мира, Добро и Любовь, одним словом, все нравственные идеалы, которыми живет и не может уже не жить человечество, как скоро они ему однажды открылись – от иудеев”.

Уживаться вместе и людям, и народам, и религиям всегда было сложно. Но в мракобесные годы царизма хоть говорить о том, что болит, разрешалось. Еврейский вопрос, как мы помним, волновал Достоевского и Чехова, Блока и Розанова, который в конце концов назвал евреев “нацией вечной эрекции”. Зациклены были на этом вопросе и наши последние цари. В воспоминаниях графа С.Ю. Витте есть любопытный в этом смысле эпизод: “В первые годы моего министерства при императоре Александре III государь как-то спросил меня: “Правда ли, что вы стоите за евреев?” Я сказал его величеству, что мне трудно отвечать на этот вопрос, и спросил позволения государя задать ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил государя, может ли он потопить всех русских евреев в Черном море. Если может, то я понимаю такое решение вопроса, ежели же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление равноправия с другими подданными государя”. Разговор этот состоялся года через четыре после кончины И.С. Аксакова. Сергей Юльевич Витте, разумеется, читал аксаковские статьи, многому, судя по его воспоминаниям, сочувствовал, но вывод сделал, как видим, иной, чем Иван Сергеевич. Для того чтобы человек все вопросы решал сам, собственно, статьи и пишутся.

Татьяна БЛАЖНОВА