Глава 1: ПРИГОТОВЛЕНИЕ К КРЕЩЕНИЮ

Глава 1: ПРИГОТОВЛЕНИЕ К КРЕЩЕНИЮ

1. Значение приготовления

В течение последних столетий в практике Церкви крещение совершается почти исключительно над младенцами. Тем более замечателен тот факт, что, несмотря на это, таинство крещения сохранило те же форму и структуру, которые имело во времена, когда большинство крещаемых составляли взрослые. Это особенно очевидно для тех частей обряда, которые имеют приготовительный характер и описание которых в наших богослужебных книгах приводится в разделе «Молитвы, во еже сотворити оглашенного» [1].

Эта, сравнительно короткая в настоящее время, часть обряда представляет собой последний сохранившийся элемент длительного приготовления к крещению, которое в прошлом занимало от одного года до трех лет, в зависимости от местной традиции. Готовившиеся к принятию крещения, так называемые катехумены, или оглашенные, постепенно вводились в жизнь Церкви посредством специальных обрядов, таких как экзорцизм (изгнание нечистых духов), участия в молитвах, обучения их Священному Писанию и т. п. В этом приготовлении участвовала вся община, которая таким образом сама готовилась к принятию новых членов. И именно это двойное приготовление — оглашенных и Церкви — дало начало длительному предпасхальному периоду, который мы в настоящее время называем Великим Постом [2]. Это был период напряженной завершительной подготовки к Святой ночи, назначением которой было просвещение приходящих ко Христу и ищущих в Нём спасения и новой жизни.

Каково же значение этого приготовления? Вопрос важный, поскольку может показаться, что крещение младенцев, преобладающее в настоящее время, делает некоторые приготовительные обряды ненужным анахронизмом. Однако существенное значение, которое они имели для ранней Церкви и имеют до сих пор при совершении таинства, а также сохранение «взрослой» структуры обряда крещения, ясно показывают, что, в глазах Церкви, это приготовление является неотъемлемой частью таинства. С него, поэтому, мы и должны начать наше объяснение крещения.

Прежде всего, мы должны понять, что приготовление является существенной, постоянной составной частью всякого богослужения, а также служения Церкви в целом. Невозможно проникнуться духом литургии, понять ее значение и быть ее истинным участником, не поняв предварительно, что она вся построена, в основном, на двойном ритме приготовления и исполнения и что этот ритм соответствует двойственной природе самой Церкви [3].

С одной стороны, сама Церковь есть приготовление: она приготовляет нас к жизни вечной. Ее назначение — преобразовать всю нашу жизнь так, чтобы она сама стала таким приготовлением. В своем учении, в своих проповедях и молитвах Церковь неизменно открывает нам, что высшая ценность, придающая смысл и целенаправленность нашей жизни, находится «в конце», еще должна быть явлена и составляет средоточие всех наших надежд и упований. Без этого основного приготовления просто–напросто нет христианства и нет Церкви. Следовательно, всякое церковное богослужение есть, прежде всего, приготовление, оно всегда указывает на нечто, что находится за его пределами, за пределами настоящего, и его функция заключается в том, чтобы помочь нам включиться в это приготовление и, таким образом, преобразовать нашу жизнь, конечной целью которой является ее исполнение в Царстве Божием.

С другой стороны, Церковь есть исполнение. События, которые вызвали ее к жизни и которые являются источником ее веры и существования, действительно имели место. Пришествие Христа уже совершилось. В Нем человек был обожен и вознесен на небеса. Святой Дух сошел с небес, и Его сошествие положило начало Царству Божиему. Нам была дарована благодать, и Церковь есть поистине «небо на земле», так как в ней мы имеем доступ к трапезе Христовой в Его Царстве. Мы получили Святого Духа и можем участвовать — здесь и теперь — в новой жизни и пребывать в общении с Богом.

Эта двойственная природа Церкви открывается и сообщается нам в ее богослужениях. Истинное назначение церковного богослужения — осуществить приготовление и явить нам Церковь как исполнение. Таким образом, каждый день, каждая неделя, каждый год преобразуются и приобретают двойную реальность, осуществляя связь между «уже» и «еще не». Мы не смогли бы приготовить себя к Царству Божию, которое «еще только» грядет, если бы это Царство «уже» не было дано нам. Мы никогда не смогли бы сделать конец объектом любви, надежд и чаяний, если бы он не был явлен нам как славное и лучезарное начало. Мы никогда не смогли бы молиться «да приидет Царствие Твое», если бы вкус этого Царства не был нам уже сообщен. Если бы литургия Церкви не была «исполнением», наша жизнь никогда не стала бы «приготовлением». Итак, этот двойной ритм приготовления и исполнения не случаен, а составляет самую сущность не только богослужения Церкви в целом, но также и каждой его составной части — каждого богослужебного цикла, каждой службы, каждого таинства. Чем была бы Пасха без светлого покоя Великой и Святой Субботы? Торжественный мрак Страстной Пятницы — без предшествующего длительного поста? И разве печаль поста не становится «светлой печалью» благодаря свету, исходящему от Пасхи, к которой он приготовляет? Если сегодня церковное богослужение перестало быть для многих людей глубочайшей необходимостью и радостью их жизни, то это произошло, прежде всего, потому, что они забыли или, быть может, и не знали никогда об основном литургическом законе приготовления и исполнения. Они не знают исполнения, потому что они пренебрегают приготовлением, и они пренебрегают приготовлением, поскольку у них нет стремления к какому бы то ни было исполнению. А в таком случае богослужение действительно кажется излишним пережитком, архаичным обрядом, который желательно оживить каким–нибудь «концертом» или искусственной и безвкусной «торжественностью».

Крещение не является исключением из этого основного правила. Оно требует приготовления, даже если человеческому существу, принимающему крещение, всего несколько дней от роду и оно не способно понять, что с ним происходит. Православная Церковь, в отличие от всевозможных рационалистических сект, никогда не ставила понимание условием крещения. Более того, она утверждает, что истинное понимание становится возможным только благодаря крещению, что это понимание является скорее плодом и следствием крещения, чем его условием. Мы весьма далеки от поверхностной идеи, что крещение является недействительным, если оно не «понято» и не «воспринято», а потому может совершаться только над взрослыми людьми. Быть может, высшей благодатью крещения является как раз то, что оно превращает нас в детей, восстанавливает в нас «младенчество», без которого, по словам Самого Христа, невозможно войти в Царство Божие, ибо вся Церковь изменяется, обогащается и исполняется, когда еще одно чадо Божие включается в ее жизнь и становится членом Тела Христова.

Как мы уже сказали, крещение — это пасхальное таинство, а «Пасха» означает «переход». Этот переход начинается уже в приготовительных обрядах и делает их истинным началом таинства, приготовлением к тому, что найдет свое исполнение в таинстве воды и Духа.

2. Оглашение

В требнике молитвам оглашения предшествует следующее описание:

Разрешает священник пояс хотящаго просветитися, и совлачает и отрешает его, и поставляет его к востоку во единой ризе непрепоясана, непокровена, необувена, имущаго руце доле, и дует на лице его трижды, и знаменует чело его и перси трижды, и налагает руку на главу его…

Это указание нуждается в пояснении, а описанные действия должны быть рассмотрены в контексте всего предкрещального приготовления.

В ранней Церкви взрослого человека, пожелавшего стать христианином, приводили к епископу местной Церкви его восприемники [4], т. е. те члены христианской общины, которые могли свидетельствовать о серьезных намерениях новообращенного и искренности его обращения. Само по себе обращение, разумеется, находится за пределами возможных объяснений. Что приводит человека ко Христу? Что заставляет его уверовать? Несмотря на все попытки проанализировать и описать различные «типы» обращения, всегда остается тайна неповторимого взаимоотношения между Богом и каждой человеческой личностью, созданной Богом для Себя. Поэтому наше объяснение начинается с момента, когда мистический процесс привел к конкретному решению: войти в Церковь, принять крещение.

Новообращенного приводили к епископу, который в ранней Церкви был священником, пастырем и учителем местной христианской общины. Получив заверения в серьезности намерений обратившегося, епископ вносил его имя в список оглашенных [5]. Затем он трижды осенял крестным знамением новообращенного и возлагал руку на его голову. Этот первоначальный ритуал, называвшийся зачислением, означал, что Христос принимает этого человека в Свое достояние и вносит его имя в Книгу Жизни. Во времена св. Иоанна Златоуста это происходило в самом начале Великого Поста [6]. Сейчас эти действия составляют первый шаг чинопоследования крещения, и их смысл выражается в первой молитве «во еже сотворити оглашенного»:

О имени Твоем, Господи Боже Истины, и Единородного Твоего Сына, и Святаго Твоего Духа, возлагаю руку мою на раба Твоего, сподобльшагося прибегнути ко Святому Имени Твоему, и под кровом крил Твоих сохранитися. Отстави от него ветхую оную прелесть, и исполни его еже в Тя веры, и надежды, и любве: да уразумеет, яко Ты еси един Бог истинный, и Единородный Твой Сын, Господь наш Иисус Христос, и Святый Твой Дух. Даждь ему во всех заповедях Твоих ходнтн и угодная Тебе сохранити: яко аще сотворит сия человек, жив Будет в них. Напиши его в книзе жизни Твоея, и соедини его стаду наследия Твоего: да прославится имя Твое Святое в нем, и возлюбленного Твоего Сына, Господа же нашего Иисуса Христа, и животворящаго Твоего Духа. Да будут очи Твои взнрающе на него милостию выну, н уши Твои еже услышати глас моления его. Возвесели его в делех руку его, и во всяком роде его, да исповестся Тебе покланяяся, и славяй имя Твое великое н вышнее, и восхвалит Тя выну во вся дни живота своего. Тя бо поют вся силы небесныя, и Твоя есть слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Итак, в этой самой первой молитве, в самом начале крещального чина, нам даются действительные измерения и истинное содержание обращения. Прежде всего это уход из «мира сего», который был похищен у Бога врагом и стал тюрьмой. Обращение — это событие не из сферы и не на уровне идей, как многие считают в настоящее время. Это не выбор «идеологии», это даже не ответ на «проблемы» (слово, столь изумительно игнорируемое ранней Церковью и Священным Писанием). Это — действительно бегство от темноты и отчаяния. Человек приходит ко Христу, чтобы спастись, и потому, что нет иного спасения. И первое священнодействие крещального обряда — это акт защиты: рука священнослужителя — рука Самого Господа Иисуса Христа — защищает, дает прибежище, «берет под крыло». Ибо скоро предстоит смертельная схватка, и в первой же молитве говорится об ее крайней серьезности.

Новообращенный «зачислен», вписан в Книгу Жизни и вскоре будет присоединен к «стаду наследия» Божия. В то же время ему также сообщена высшая цель крещения: восстановление истинной жизни — жизни, утраченной грешным человеком. Эта жизнь описывается как «поклонение, восхваление и прославление великого и вышнего Имени». Но это и есть описание небес и вечности, — того, что, согласно Писанию, силы небесные вечно творят пред Престолом Господним. Спасение, восстановление жизни, дар жизни вечной — таковы те стороны крещения, которые приоткрываются нам в этом первом приготовительном обряде. Таково начало решающего события в человеческой жизни.

3. Изгнание нечистых духов

Приготовление к крещению состоит из наставлений в вере и экзорцизма (изгнания нечистых духов) [7]. Поскольку в настоящее время, ввиду того, что крещение происходит в младенческом возрасте, наставления в вере по необходимости переносятся на более позднее время, мы начнем наше исследование с обряда изгнания духов, который в теперешнем чинопоследовании следует непосредственно за первой молитвой.

Современный человек, даже православный, бывает весьма удивлен тем, что обряд крещения начинается со слов, обращенных к диаволу. В его религиозном мировоззрении для диавола нет места: это понятие, по его мнению, принадлежит темному Средневековью и характерно для низкого интеллектуального уровня. Поэтому многие люди, в том числе и священники, полагают, что изгнание нечистых духов может быть попросту пропущено как акт ненужный и не соответствующий нашей просвещенной и «современной» религии. Что касается неправославных, то они идут еще дальше: они утверждают, что необходимо «демифологизировать» сам Новый Завет, освободить его от устаревшего мировоззрения — «демонологии», которая только затемняет его настоящий, вечный смысл.

Мы не ставим перед собой цели изложить, даже поверхностно, православное учение о диаволе. Фактически Церковь никогда не формулировала его систематически, в виде ясного и четкого учения. Однако для нас имеет огромное значение то, что у Церкви всегда был опыт, подтверждающий наличие демонических сил, т. е., говоря попросту, у нее всегда было знание сатаны. Если это непосредственное знание не нашло своего выражения в четком и систематическом учении, то это объясняется трудностью, если не невозможностью, рационально определить иррациональное. А демоническое или, вообще говоря, злое как раз и является реальностью иррационального плана. Некоторые философы и богословы, пытаясь объяснить и таким образом «рационализировать» опыт и существование зла, объясняли его как некое отсутствие: отсутствие добра. Они сравнивали его, например, с темнотой, которая есть не что иное, как отсутствие света, и которая рассеивается с появлением света. Эта теория принималась последовательно деистами и гуманистами всех оттенков и до сих пор является неотъемлемой частью современного мировоззрения. При этом лекарство против зла обычно находят в просвещении и образовании. Например, стоит только объяснить подросткам механизм секса, устранить «тайну» и запреты, как они будут пользоваться им рационально, т. е. хорошо. Стоит только увеличить количество школ, как человек, который добр по своей природе, будет жить и вести себя рационально, т. е. хорошо.

Однако такое понимание зла чуждо духу Библии и опыту Церкви. Наоборот, зло — не только отсутствие. Это именно присутствие: присутствие чего–то темного, иррационального, но вполне реального, хотя источник этого присутствия может быть не сразу ясен и осознаваем. Так, ненависть — это не просто отсутствие любви; это присутствие особой темной силы, которая в действительности может быть чрезвычайно активной, умной и даже творческой. И безусловно она не является следствием недостатка знания. Мы можем знать и ненавидеть. Чем более некоторые люди узнавали Христа, видели Его свет и благодать, тем более они Его ненавидели. Это ощущение зла как иррациональной силы, которая овладевает нами и направляет нас, согласуется с опытом Церкви и знакомо всякому, кто пытался, хотя бы понемногу, «улучшать» себя, противоборствовать своей греховной природе, вести более духовную жизнь.

Итак, наше первое утверждение заключается в том, что демоническая реальность существует: существует зло как темная сила, как присутствие, а не только отсутствие. Но можно пойти дальше. Ибо точно так же, как не может быть любви без любящего, т. е. без личности, которая любит, так и не может быть ненависти без того, кто ненавидит. И если высшая тайна добра заключена в личности, то и высшая тайна зла должна также иметь личностный характер. Носителем темной иррациональной силы зла должна быть личность или личности. Должен существовать личностный мир тех, кто выбрал ненависть к Богу, к свету, кто выбрал быть против. Кто эти личности? Когда, как и почему выбрали они путь против Бога? На эти вопросы Церковь не дает точных ответов. Чем глубже реальность, тем труднее она представима с помощью формул и утверждений. И поэтому ответ прячется в символах и образах, говорящих о восстании против Бога в сотворенном Им духовном мире части ангелов, обуянных гордыней. При этом источник зла заключается не в их неведении и несовершенстве, а, напротив, в их знаниях и совершенстве, которые сделали возможным искушение гордыней. Кто бы он ни был, сатана принадлежит к самым первым и лучшим созданиям Бога. Он был достаточно совершенен, мудр и силен, можно даже сказать, достаточно божественен, чтобы знать Бога и не подчиниться Ему — знать Его и все же сделать выбор против Него, пожелать свободы от Него. Но поскольку такая свобода невозможна в любви и свете, которые всегда ведут к Богу и добровольному подчинению Ему, она неизбежно осуществляется в отрицании, ненависти и бунте.

Конечно, эти скудные слова далеко не соответствуют той страшной тайне, которую они пытаются выразить. Ибо мы ничего не знаем о той первоначальной катастрофе в духовном мире — о ненависти к Богу, порожденной гордыней, и о возникновении чуждой и злой реальности, которая не была создана Богом, не была вызвана Его волей. Или, точнее, мы знаем об этом только благодаря нашему внутреннему опыту зла, нашему собственному столкновению с этой реальностью. Этот опыт всегда ощущается как падение, как отказ от чего–то ценного и совершенного, как измена самой его сущности — как падение, имеющее крайне противоестественный характер, которое все же стало неотъемлемой частью нашего естества. И когда мы наблюдаем зло в себе и вне себя в мире, какими невероятно дешевыми и поверхностными кажутся все рациональные объяснения, все попытки объяснить зло четкими теориями. Если мы и можем что–либо узнать о зле из нашего духовного опыта, так это следующее: нужно не объяснять зло, а противостоять ему и бороться с ним. Так поступил со злом Господь. Он не стал объяснять его. Господь послал Сына Своего Единородного, чтобы Он был распят всеми силами зла и тем самым сокрушил их Своей любовью, верой и послушанием.

По этому пути должны следовать и мы. В то самое мгновение, когда мы примем решение идти за Христом, мы неминуемо встретим на этом пути сатану. В крещальном чине, который есть акт освобождения и победы, прежде всего совершается изгнание нечистых духов (или запрещение сатаны), поскольку на нашем пути к крещальной купели мы неизбежно сталкиваемся с темной могущественной фигурой, преграждающей нам этот путь. Если мы хотим продвинуться вперед, ее нужно прогнать. В момент, когда рука священника касается головы чада Божия и осеняет ее знаком Христа, сатана оказывается тут же, чтобы защитить украденное им у Бога и объявленное им своей собственностью. Мы можем не видеть его, но Церковь знает, что он здесь. Мы можем не ощущать ничего, кроме теплой семейной атмосферы, но Церковь знает, что сейчас развернется смертельная битва, высшей ставкой в которой являются не толкования и теории, а вечная жизнь или вечная смерть. Ибо, хотим мы этого или нет, знаем мы это или нет, но мы все вовлечены в духовную войну, которая ведется от самого сотворения мира. Разумеется, Господь одержал решительную победу, но сатана еще не сдался. Напротив, согласно Писанию, именно смертельно раненный и поверженный, он готовит последнюю и самую кровавую битву. Он ничего не может сделать против Христа, но он может многое совершить против нас. Поэтому запрещение сатаны есть только начало борьбы, которая составляет первую существенную сторону христианской жизни.

Мы обращаемся к сатане! Именно здесь проявляется христианское понимание слова как силы прежде всего. В десакрализованном и секуляризованном мировоззрении современного человека слово, как и все остальное, обесценено, сведено лишь к его рациональному значению. Но в библейском откровении слово — это всегда сила и жизнь. Бог сотворил мир Своим Словом. Оно есть сила созидательная и сила разрушительная, ибо оно сообщает не только идеи и понятия, но прежде всего духовные реальности, которые могут быть как положительными, так и отрицательными. С точки зрения мирского понимания слова, «обращаться» к сатане не только бесполезно, но и смешно, поскольку не может быть «рационального диалога» с самим носителем иррационального. Но «запрещение сатаны» — это не объяснение, имеющее целью доказать что–либо некоему существу, которое извечно ненавидит, лжет и разрушает. По словам св. Иоанна Златоуста, это «устрашающие и удивительные» [8] заклинания, действие «пугающей и ужасающей» силы, которое рассеивает и уничтожает злую власть демонического мира:

Запрещает тебе, днаволе, Господь пришедый в мир, и вселивыйся в человецех, да разрушит твое мучительство, и человекн измет, Иже на древе сопротивныя силы победи, солнцу померкшу, и земли поколебавшейся, и гробом отверзающимся, и телесем святых восстающим: Иже разруши смертию смерть, и упраздни державу имущаго смерти, снесть тебе, диавола. Запрещаю тебе Богом, показавшим древо живота, и уставившим херувимы, и пламенное оружие обращающееся стрещи то: запрещен буди. Оным убо тебе запрещаю, ходившим яко по суху на плещу морскую, и запретившим бури ветров: Егоже зрение сушит бездны, и прещение растаявает горы: Той бо и ныне запрещает тебе нами. Убойся, изыди, и отступи от создания сего, и да не возвратишися, ниже утаишися в нем, ниже да срящеши его, или действуеши, ни в нощи, ни во дни, или в часе, или в полудни: но отиди во свой тартар, даже до уготованного великаго дне суднаго. Убойся Бога, седящаго на Херувимех и прнзирающаго бездны, Егоже трепещут Ангели, Архангели, Престоли, Господьства, Начала, Власти, Силы, многоочитии Херувимы, и шестокрилатии Серафимы: Егоже трепещут небо и земля, море, и вся яже в них. Изыди, и отступи от запечатаннаго новоизбранного воина Христа Бога нашего. Оным бо тебе запрещаю, ходящим на крилу ветреннюю, творящим ангелы своя огнь палящ: изыди, и отступи от создания сего со всею силою и ангелы твоими.

Это запрещение — поэма — в глубочайшем смысле этого слова, которое по–гречески значит «творение». Оно поистине являет и творит то, что являет, оно превращает в действенную силу то, что утверждает; оно снова наполняет слова божественной энергией, от которой они происходят. Запрещение совершает все это, потому что оно произносится во имя Христа. Оно истинно наполнено силой Христа, Который «вторгся» на вражескую территорию, воспринял человеческую жизнь и сделал человеческие слова Своими, потому что Он уже разрушил дьявольскую силу изнутри.

И, изгнав эту злую силу, священнослужитель совершает следующую молитву:

…Призри на раба Твоего, взыщи, испытуй и отжени от него вся действа диаволя. Запрети нечистым духом, и изжени я, и очисти дела руку Твоею, и острое Твое употребивый действо, сокруши сатану под нозе его вскоре, и даждь ему победы на него, и на нечистые его духи. Яко да от Тебе милость получив, сподобится безсмертных, и небесных Твоих Тайн… Приими в Царство Твое пренебесное: отверзи его очи мысленныя, во еже озаряти в нем просвещению Евангелия Твоего…

Освобождение от демонической власти — начало восстановления человека. А завершение — Царство Небесное, куда человек был принят во Христе, так что вознесение на небеса, соединение с Богом и обожение поистине стали высшим назначением и призванием человека.

Изгоняя нечистых духов из оглашенного, священник, согласно указанию, «дует на уста его, на чело и на перси». Дыхание есть основная физиологическая функция, которая поддерживает в нас жизнь, но при этом обрекает нас на полную зависимость от мира. А мир безнадежно заражен грехом, злом и смертью. В раннехристианском воззрении на человека не было строгого разделения на физическое и духовное, что характерно для нашей современности. Первые христиане рассматривали человека в его совокупности, в органическом единстве и взаимозависимости духовного и физического. Весь мир отравлен и болен, и поэтому акт освобождения имеет не только духовный характер, но и физический: он очищает самый воздух, которым мы дышим и который, в результате изгнания духов, становится снова Божьим даром; он восстанавливает жизнь как зависимость от Бога, изначально данную Богом человеку.

И священник продолжает:

Изжени из него всякого лукавого н нечистаго духа, сокрытого н гнездящегося в сердце его…Духа прелести, духа лукавства, духа идолослужения, и всякого лихоимства, духа лжи, и всякия нечистоты, действуемыя по наущению диаволю, и сотвори его овча словесное Святаго стада Христа Твоего, уд честен Церкве Твоея, сына и наследника Царствия Твоего: да по заповедем Твоим жительствовав, н сохранив печать нерушимую, и соблюд ризу нескверную, получит блаженства Святых во Царствии Твоем…

Изгнание нечистых духов завершено. Наступило первое освобождение. Человек восстановлен как свободное существо, способное иметь истинную свободу — не ту, которую мы называем свободой и которая на самом деле превращает человека в постоянного раба своих желаний, а свободу снова принять истинную жизнь, исходящую от Бога и ведущую к Богу, свободу совершить единственный истинно свободный и поистине освобождающий выбор — выбор Бога. Этот выбор и составляет следующую ступень крещального чина.

4. Отречение от сатаны

В древности этот обряд, а также следующее за ним исповедание Христа, обычно совершались в Страстную Пятницу или в Великую Субботу [9]. Таким образом, они составляли конец, завершение приготовления к крещению. В настоящее время оба обряда совершаются сразу же после экзорцизма.

И совлечену и отрешену крещаемому, обращает его священник на запад, горе руце имуща…

«…Обращает на запад…». Здесь запад — это символ тьмы, местопребывания сатаны [10]. Крещаемый не боится стать с ним лицом к лицу, ибо изгнание нечистых духов сделало его свободным для того, чтобы он мог, прежде всего, отвергнуть сатану, бросить ему вызов, отречься от него. Это обращение на запад есть акт свободы, первое свободное действие человека, избавленного от рабства сатане.

«…Совлечену и отрешену, горе руце имуща…». Крещаемый избавлен от всего того, что скрывало от него ранее его положение раба, что делало его лишь по видимости свободным человеком, даже не знающим о своем рабстве, о своей нищете и о своей тюрьме. Теперь он знает, что был пленником — «а пленники ходят раздетыми и разутыми» [11]. Он отбросил все, что маскировало его рабство, его принадлежность сатане. Он «знает, от какого зла он избавлен и к какому добру он спешит…» [12]. Его воздетые руки показывают, что он подчиняется Христу, хочет быть Его пленником, ищет этого плена, который, по словам Иоанна Златоуста, «превращает рабство в свободу… возвращает с чужбины на родину, в Небесный Иерусалим…»[13]

И священник глаголет:

Отрицаеши ли ся сатаны, и всех дел его, н всех ангел его, и всего служения его и всея гордыни его?

И отвещает оглашенный, или восприемник его, и глаголет:

Отрицаюся.

(Этот вопрос и ответ повторяются трижды).

Вопрошает священник крещаемого:

Отреклся ли еси Сатаны?

И отвещает оглашенный или восприемник его:

Отрекохся.

(Этот вопрос и ответ повторяются трижды).

Таже глаголет священник:

И дуни, и плюни на него.

В период возникновения этого обряда его значение было очевидно как крещаемому, так и всей христианской общине. Они жили в языческом мире, который был пропитан pompa diaboli, т. е. поклонением идолам, участием в культе императора, обожествлением неодушевленных предметов и т. д. [14]. Оглашенный не только знал, от чего он отрекался, он сознавал также, к какой трудной жизни — поистине «неконформистской» и радикально противоположной образу жизни окружающих — обязывает его это отречение.

Когда же мир стал христианским и отождествил себя с христианской верой и христианским культом, значение этого отречения стало постепенно забываться, так что в настоящее время оно рассматривается как древний, анахронический обряд, как нечто курьезное, не требующее к себе серьезного отношения. Христиане так привыкли к христианству как неотъемлемой части их мира и к Церкви как религиозному выражению их мирских «ценностей», что само понятие напряженности или конфликта, существующих между их христианской верой и миром, исчезло из их жизни. И даже в настоящее время, после страшных крушений, которые потерпели все так называемые «христианские» миры, империи, народы, государства, многие христиане все еще убеждены, что, по существу, с миром все в порядке и можно с успехом принять его образ жизни и его иерархию ценностей и при этом выполнять свои «религиозные обязанности». Более того, сама Церковь и христианство рассматриваются, главным образом, как средство для достижения успешной и спокойной мирской жизни, как духовная терапия, снимающая всякую напряженность, разрешающая все конфликты, дающая тот душевный покой, который обеспечивает успех, стабильность, счастье. Сама идея, что христианин должен отречься от чего–то и что это «нечто» заключается не в нескольких явно греховных и безнравственных действиях, но, прежде всего, есть определенное видение жизни, некая система ценностей, суть его отношения к миру, что христианская жизнь — это «узкий путь» и борьба, — эта идея позабыта и не является больше ядром нашего христианского мировоззрения.

Страшная правда состоит в том, что подавляющее большинство христиан попросту не видит присутствия и действия сатаны в мире и поэтому не испытывает нужды в отречении от «дел его и служения его». Они не замечают явного идолопоклонства, пронизывающего идеи и ценности сегодняшней жизни и формирующего, определяющего и порабощающего их жизнь в гораздо большей степени, чем открытое идолопоклонство древнего язычества. Они закрывают глаза на тот факт, что демоническое состоит, главным образом, в фальсификации и подделке, в отклонении даже положительных ценностей от их истинного смысла, в представлении черного белым и наоборот, в тонкой и порочной лжи и смешении. Они не понимают, что такие по видимости положительные и даже христианские понятия, как «свобода» и «освобождение», «любовь», «счастье», «успех», «достижение», «рост», «самосовершенствование», — понятия, формирующие современного человека и современное общество, — могут на самом деле не соответствовать их действительному значению и быть орудиями зла.

А сущностью зла всегда была и есть гордыня, pompa diaboli. Правда о современном человеке заключается в том, что независимо от того, является ли он законопослушным конформистом или мятежным противником конформизма, он, прежде всего, есть существо, полное гордыни, сформированное гордыней, поклоняющееся гордыне и ставящее гордыню на первое место в своей шкале ценностей.

Таким образом, отречься от сатаны не значит отвергнуть мифическое существо, в чье существование даже не верят. Это значит отвергнуть целое мировоззрение, сотканное из гордыни и самоутверждения, из той гордыни, которая похитила человека у Бога и погрузила его во тьму, в смерть и ад. И можно не сомневаться, что сатана не забудет этого отречения, этого вызова. «Дунь и плюнь на него!» Война объявлена! Начинается битва, исход которой — либо вечная жизнь, либо вечная гибель. Именно в этом и состоит христианство. Именно это, в конечном счете, и означает наш выбор.

5. Исповедание верности Христу

И cue сотворшу, обращает его священник к востоку, доле руце имуща…

«…Обращает его к востоку…». Если поворот на запад во время отречения означает обращение к сатане и его мраку, то поворот к востоку означает обращение человека к райскому саду, взращенному на востоке, обращение ко Христу, Свету мира. «Когда же ты отрицаешься сатаны, — пишет св. Кирилл Иерусалимский, — разрывая совершенно всякий с ним союз, и древнее согласие со адом, тогда отверзается тебе рай Божий, на востоке насажденный, откуда за преступление изгнан был наш праотец. Означая сие, обратился ты от запада к востоку, стране света» [15].

«..Доле руце имуща…». Мятеж против Бога сменяется теперь покорностью, послушанием и согласием. «Обратись к востоку, опусти руки, поклонись», — с такими словами обращался епископ ко крещаемому в древнем обряде Константинопольской Церкви [16].

Затем крещаемый исповедует верность Христу.

И глаголет ему священник:

Сочетаваеши ли ся Христу?

И отвещает оглашенный, или восприемник, глаголя:

Сочетаваюся.

(Этот вопрос и ответ повторяются трижды).

«…Сочетаешься ли со Христом…». Здесь употреблено греческое слово suntaxiz, означающее связь, принадлежность, сочетание и прямо противоположное слову apostasiz, буквальное значение которого отпадение, разрыв. Это исповедание личной верности Христу при вступлении в ряды тех, кто служит Христу, клятва, подобная солдатской присяге [17].

Таже паки глаголет ему священник:

Сочетался ли еси Христу?

И отвещает:

Сочетахся.

И веруешь ли Ему?

Верую Ему, яко Царю и Богу.

Это решение и эта присяга принимаются раз и навсегда, они не подлежат пересмотру или переоценке в зависимости от обстоятельств, ибо «никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9, 62). Об этом свидетельствует переход от глагола настоящего времени несовершенного вида «сочетаваюся» к глаголу прошедшего времени совершенного вида «сочетахся».

Такое решение христиане называют верой. Слово это (pistiz по–гречески, fides по–латински) имеет более глубокий смысл, нежели то, которое придают ему люди сегодня, — согласие разума с набором правил и предписаний. Прежде всего оно означает доверие, безусловную преданность, полную отдачу себя тому, кому должно повиноваться и за кем должно следовать, что бы ни случилось.

Крещаемый исповедует свою веру во Христа как Царя и Бога. Эти именования имеют не одно и то же значение. Веровать во Христа как в Бога недостаточно, т. к. «и бесы веруют» (Иак. 2, 19). Принять Его как Царя или как Господа означает стремление и решимость следовать за Ним, посвятить всю свою жизнь служению Ему, жить в соответствии с Его заповедями. Вот почему раннехристианское исповедание Христа было исповеданием и провозглашением Его Господом, по–гречески Кurioz. Это слово на религиозном и политическом языке того времени содержало в себе идею абсолютной власти, требующей безусловного подчинения [18]. Христиан преследовали и осуждали на смерть за то, что они отказывались называть «господом» римского императора. «Ты еси един Господь», — возвещается в одном из самых древних христианских песнопений, Великом славословии, которое мы поем на каждой утрени, забывая иногда, что в этих словах заключен вызов всем земным властям и господам. Исповедовать Христа как Царя означает, что Царство, которое Он нам открыл и явил, — это не только Царство некоего далекого будущего, находящееся «по ту сторону» нашей жизни и поэтому не вступающее в конфликт или противоречие со всеми земными «царствами» и подданствами. Мы принадлежим этому Царству здесь и сейчас, и мы принадлежим и служим, прежде всего, ему, а потом уже и всем остальным «царствам». Наша принадлежность, наша преданность чему бы то ни было в этом мире — государству, нации, семье, культуре или каким–либо иным ценностям — действительны лишь постольку, поскольку они не вступают в противоречие и не искажают нашу преданность, наше сочетание Царству Христа. В свете этого Царства ни одна наша земная привязанность не является абсолютной, ничто не может претендовать на наше полное подчинение, быть нашим «господином». Особенно важно помнить об этом в наше время, когда не только мир, но даже сами христиане так часто абсолютизируют свои земные ценности — государственные, этнические, политические, культурные, — рассматривая их в качестве критерия своей христианской веры, вместо того, чтобы подчинять их единственной абсолютной присяге, которую они приняли в день своего крещения, в день своего зачисления в ряды тех, для кого Христос — единственный Царь и Господь.

6. Исповедание веры

И он читает Символ веры.

Речь идет о Никео–Цареградском Символе веры, принятом на I Вселенском Соборе в Никее (325 г.), дополненном на II Вселенском Соборе в Константинополе (381 г.) и с тех пор служащем общим выражением веры Православной Церкви. Однако стоит отметить, что символы веры возникли и вначале использовались как краткое изложение наставлений, которые готовящиеся ко крещению получали ежедневно в течение семи недель, предшествовавших пасхальному совершению крещения [19]. Одной из наиболее важных составных частей этих наставлений являлось объяснение христианского учения и тайноводство, т. е. объяснение литургических таинств.

Эта traditio symboli (передача символа) — объяснение основ церковной веры и жизни новообращенным — начиналась в первые дни Великого Поста и заканчивалась в Страстную Пятницу, после отречения от сатаны и сочетания Христу, торжественным чтением самим новообращенным Символа веры — redditio symboli (возвращение символа) [20] как выражения уже его собственной веры. То, что ему дала Церковь, он теперь возвращает Церкви, к которой он собирается присоединиться. Теперь знание о Христе должно стать знанием Христа: истина, хранящаяся Церковью в ее Предании, должна стать верой и жизнью ее нового члена. Именно по этой причине и в наше время, когда все собрание поет Символ веры, каждый произносит «Верую», а не «Веруем…». Церковь — это тело, организм, но организм, состоящий из отдельных личностей. Каждому дана вера во всей ее полноте, и каждый ответственен за всю полноту ее. Все в этой общей и неизменной вере должно быть принято лично; только тогда вера станет силой, преобразующей жизнь.

И егда исполнит Святый Символ, и глаголет паки к нему:

Сочетался ли еси Христу?

И отвещает:

Сочетахся.

(Этот вопрос и ответ повторяются трижды).

И поклонися ему.

И поклоняется, глаголя:

Поклоняюся Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице единосущней и нераздельней.

Отречение от сатаны было «скреплено» тем, что крещаемый дунул и плюнул на него. Наша преданность Христу скрепляется теперь поклонением Святой Троице. Поклонение — древний и универсальный символ благоговения, любви и послушания. Сегодня нас учат, что достоинство и свобода человека состоят именно в том, чтобы не склоняться ни перед кем и ни перед чем, чтобы постоянно утверждать себя как единственного хозяина своей жизни. Но как ничтожны, как мелки эти «достоинство» и «свобода»! Что за карикатура на человека — этот маленький человечек, которого осыпают похвалами, которому льстит и которого боготворит вся наша культура и который думает, что он полностью выражает себя в этой самонадеянности и самодостаточности, в самовосхвалении и самодовольстве! И как поистине благородны, истинно человечны и подлинно свободны те, кто все еще умеет поклоняться Высокому и Святому, Истинному и Прекрасному, кто знает, что такое поклонение и уважение, кому известно, что поклонение Богу есть необходимое условие свободы и достоинства. Действительно, Христос — единственный истинно свободный человек, ибо Он был послушен Отцу до конца и следовал лишь Его воле. Стать членом Церкви означает стать послушным Христу и найти в этом поистине божественную свободу.

«…Троице единосущней и нераздельней». Знание Христа есть знание Его Отца и Святого Духа, Бога как Троицы. Это основное содержание всего знания и сама сущность жизни вечной. И снова: как важно помнить об этом теперь, когда так много людей делают из Христа символ и ярлык их собственных человеческих, слишком человеческих ценностей, стремлений и пристрастий, умаляют Иисуса до своих преходящих увлечений и эмоций. Давайте честно признаем, что не может быть истинного возрождения религии без возрождения, прежде всего, собственной религии Христа, которая есть исповедание Отца, Сыном Которого Он является, и Святого Духа, Которого Он посылает от Отца, т. е., иными словами, без возвращения к тайне всех тайн, откровению всех откровений, к дару всех даров и радости всех радостей: к Троичному Богу, Святой и Животворящей Троице, Единосущной и Нераздельной.

Теперь приготовления подошли к концу. Уже все готово к совершению великого действа: смерти и воскресения по образу смерти и воскресения Христа.

«Благословен Бог, — возвещает священник, — всем человеком хотяй спастися, и в познание истины прийти…» — и в заключительной молитве обращается к Богу со следующими прошениями:

Владыко Господи Боже наш, призови раба Твоего ко Святому Твоему просвещению, и сподоби его великия сея благодати, Святаго Твоего Крещения: отреши его ветхость, и обнови его в живот вечный, и исполни его Святаго Твоего Духа силы, в соединение Христа Твоего; да не к тому чадо тела будет, но чадо Твоего Царствия, благоволением и благодатию Единороднаго Твоего Сына: с Нимже благословен еси, со Пресвятым, и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.