Слово в третью неделю поста. О будущем Суде

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Слово в третью неделю поста. О будущем Суде

«Иже бо аще постыдытся Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38).

Род этого обманчивого и преходящего века есть род прелюбодейный, а дела его — темны и незаконны! Род грешный, отец грешных сынов и, как древле сказал пророк: «Род строптив и преогорчеваяй, род иже не исправи сердца своего и не увери с Богом духа своего» (Пс.77:8).

О времена, о нравы! Ложь заслоняет истину, обида берет верх над справедливостью, порок попирает добродетель, закон потворствует страсти, Евангелие порабощено миром, люди не боятся Бога, христиане стыдятся Христа, грех царствует, вера умерла, все развращено! «Вси уклонишася, вкупе неключыми быша» (Пс.13:3). Но почему же люди века сего живут в таком бесстрашии и погибели? Как? Разве на небе не единый всевидящий и праведный Бог, Который теперь видит все подробно и когда–нибудь в точности рассудит? Да, братия слушатели, есть Бог Судия, есть будущий суд; настанет время, когда этот прелюбодейный и грешный род будет судим и получит воздаяние по делам своим. Об этом со страшной выразительностью говорит в нынешнем Евангелии Сын Божий: «Иже бо аще постыдится… Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми» (Мк.8:38). Говорит Он и посылает меня более подробно изъяснить вам это в сегодняшней проповеди. Но какое же действие на ваше сердце произведет мое поучение? Мне кажется, что когда в первый раз люди увидели молнию и услышали гром небесный, они так были потрясены, что едва не умерли от страха. Они, думаю, убегали, чтобы скрыться в самых темных и глубоких местах, лишь бы не видеть и не слышать таких страшных вещей. А теперь они их и видят, и слышат, но либо вовсе не боятся, либо боятся очень мало, ибо их зрение и слух к такому привыкли. Многие совершенно бесстрашно спят самым глубоким сном даже тогда, когда молнии блистают и небо гремит так сильно, что от частых молний как будто загорается воздух, а от страшных громов потрясаются и горы, как будто небо враждует с землей. Вот так же, думается мне, первое слово о грядущем суде люди выслушали с великим трепетом, а теперь часто привыкли слышать об этом без страха. Вот явный признак этого: слыша, что будет грядущий суд, они спят беззаботно, погрузившись в глубокую бесчувственность своих грехов, и не просыпаются, не раскаиваются. Чего же я жду, выходя с проповедью о будущем суде? Ведь вы привыкли слышать о нем и не боитесь. Однако я буду беседовать, чтобы в час суда иметь право сказать, что я говорил вам о нем.

1

Когда в мире должно произойти что–нибудь замечательное, Бог обыкновенно задолго дает некоторые предуказания. Иосиф Флавий повествует, что прежде чем римские войска вторглись в Иудею, чтобы разрушить Иерусалим и истребить народ иудейский, явились знамения. Во–первых, комета в виде меча, стоявшая над Палестиной. Во–вторых, телица, которая на пути родила ягненка, когда вели ее на жертву. Далее, отворились сами Медные восточные ворота, которые с трудом могли отворить двадцать человек. На небе виден был как бы строй вооруженных сражавшихся людей. А в течение многих дней из внутренних частей храма слышался жалобный голос, говоривший: «Убежим отсюда, убежим отсюда!» Все это — страшные предзнаменования войны, завоевания, пленения и окончательного уничтожения богоубийственного народа.

Несравненно более страшные знамения и чудеса явит Бог перед вторым пришествием. Так Он говорит через пророка Иоиля: «Дам чудеса на небеси и на земли» (Иоил. 2:30). Подобное изображает и Иисус Христос в Евангелии от Матфея. «Чудеса на небеси»: солнце без лучей превратится в холодное, темное тело; луна без сияния — в темно–красный кровавый круг. Звезды, перегоревшие в собственном пламени, спадут со своих мест, как угасшие уголья. Вся твердь небесная переменится: уже не будет показывать нам своего лазоревого вида, который мы теперь созерцаем, — ее покроет глубокая мрачная ночь. Знамения на земли: войны людей и зверей между собой и друг против друга, так что лицо земли покроется кровью и реки станут багряными. Кого война не убила, погубит голод, а кто переживет голод, погибнет от моровой язвы. С одной стороны, море, взволнованное бурями, с другой — суша, колеблемая землетрясением, будут последними предуказаниями конца века. Ибо море, в конце концов выйдя из своих берегов, потопит сушу, а суша, сдвинутая со своих оснований, упадет в море, и от смешения суши и моря образуется один безобразный хаос. Он будет гробом для вселенной и живущих на ней.

Таково будет последнее состояние этого суетного мира. Когда послышится трубный звук, воскреснут все мертвые, все, кого похоронила под собой земля, поглотило море, кого растерзали звери, птицы небесные и чудовища морские. Все, родившиеся от Адама и до сих пор мужи, жены, дети, юноши, старики, праведные и грешные, все восстанут в одном возрасте и состоянии, с одним только различием — в собственных делах. Все получат одеяние прежней плоти, все будут призваны к страшному великому Судие. «И видех», говорит Иоанн, «мертвецы малыя и великим, стояща пред Богом… И даде море мертвецы своя, и смерть и ад даста своя мертвецы; и суд прияша по делом своим» (Откр.20:12–13). Апостол говорит: «Всем боявитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (2 Кор. 5:10). И вот когда все воскреснут, подымут глаза вверх и не увидят неба; когда посмотрят вниз и не увидят лица земли; когда, короче говоря, не увидят больше ничего ни на небе, ни на земле, «тогда… узрят Сына Человеческого грядуща на облацех небесных с силою и славою многою» (Мф. 24:30). Достаточно и этого. Я не имею ни силы, ни времени описать все обстоятельства того страшного дня, при одном упоминании о котором трепещут все святые. Я оставляю, молчу о них и ограничиваю свое слово только двумя предметами.

Брат, вообрази как–нибудь, что этот час настал, что ты стоишь перед судилищем Божиим. Не подымай глаз твоих вверх, где предстоят тысячи тысяч ангелов и тьма тем архангелов со страхом и трепетом. Не опускай их вниз, где из–под огненного престола течет огненная река. Не смотри ни направо, ни налево, где стоит бесчисленное множество праведных и грешников в трепете, смирении и молчании ожидающих последнего решения. Направь вперед свой взор, смотри, Кто тебя судит. Затем обрати взор свой к себе и посмотри, кто подсудимый. Судящий Бог, а подсудимый — грешный человек. Бог Судия — весь гнев, без милости; грешник — подсудимый виновник без оправдания. Подумай только об этих двух.

Начнем с первого. Чтобы понять, что значит Бог Судия, взойди на самую вершину Фавора. Там ты увидишь, как преображается Богочеловек Иисус, лицо Его сияет, как солнце, ризы Его стали белы, как снег. Но в то же время видишь, что три ученика, Петр, Иаков и Иоанн, ослепленные яркими лучами Его божественного света, убоялись и пали ниц. Но это все же был не весь свет божественной славы, а лишь малый луч того света. Святой Феофилакт говорит: «Божество обнаружило малейшую часть Своих лучей». От Фавора перейди к Синаю. Сошел на эту гору Бог, и вдруг гора, как говорит Божественное Писание, стала весьма страшным местом. Там пламя огненное, как бы от печи горящей, там дым, восходящий до неба, там облака, молнии, громы, подобие трубного звука, от которого потряслись горы и холмы и весь народ израильский затрепетал, хотя и смотрел, и слушал издали. А ведь туда Бог сошел не как Судия, но как Законодатель, и явился не самым Божественным лицом, а как бы прикровенно, в притче и символе. Теперь прими во внимание: Бог на Фаворе являет один луч Своего блаженства, на Синай сходит, только чтобы даровать Свой закон, но ни там, ни здесь не явился во всей Своей славе. И однако Его явление было так страшно, что и ученики, и весь израильский народ были сильно поражены. Но когда Бог придет во время будущего суда, чтобы явить не Свое блаженство, а правосудие Свое, не для того, чтобы даровать закон, а чтобы судить нарушителей этого закона, «егда… приидет Сын Человеческий в славе Своей» (Мф.25:31), т. е. не покрытый чем–то таинственным, как Он являлся Моисею, но явно и открыто в Своем собственном естественном величии, каково будет, о христианин, это явление?

Бог никогда в этом мире не является во всей Своей славе, и потому–то люди так дерзко оскорбляют тысячами грехов Бога, Которого не видят во всей славе. Он только тогда явится и только тогда Его в первый раз увидят и узнают. И, узнав Лицо, Которое они оскорбляли, поймут, какое великое зло они сделали. Да, один лукавый помысел есть уже второй терновый венец на чистую главу Владыки. Одно непотребное слово есть плюновение в Его божественный Лик. Плотское похотение есть вторая рана в Его святые ребра. Каждый смертный грех еще раз пригвождает Его к кресту, как говорит блаженный Павел. Теперь грешники не видят и не понимают, что они делают. Как слепые бросают стрелы и не видят, кого ранят. Ибо Бог как бы сокрыт под покровом веры. Но когда Он придет и явится в Своей славе, тогда они увидят, Кого поражали и какую Ему причинили рану, — «воззрят Нанъ, Егоже прободоша» (Ин.19:37). Грешник, каким тебе покажется это зрелище?

Сойдем в Египет и войдем в чертоги Иосифа. Там его братья, неблагодарные братья, которые замыслили его смерть, продали его из зависти, лишь бы исключить его из своей среды. Сначала они не узнали его. Когда же он сказал им: «Аз есмь Иосиф» (Быт. 45:3), — они взволновались, смутились и стали безмолвны от стыда и страха — «не могоша… отвещати ему» (Там же). Но он не обличает, не устрашает, не прогоняет их; принимает, обнимает, приглашает их вместе с собой наслаждаться властью и благами египетскими и тем не менее — «не могоша… отвещати». Так велики стыд и страх, когда мы видим лицо человека, нами обиженного. Но взирать на лицо Божие, слышать слова Божий: «Я — Бог, Которого ты оскорблял своим срамословием, Которого продал за выгоды, уязвлял своим блудом, распял своим грехом. Я — Тот, Которого ты поносил, Я — Тот, имя Которого ты поносил, кровь Которого попирал. Я — Тот, Которого ты столько раз возносил на крест, сколько причащался или служил Мне недостойно»… И вот теперь — видеть и узнать Бога, Кото¬рого ты раньше не видел и не знал! Взирать прямо Ему в лицо! Видеть свой грех, как рану на Его Божественном лице! Скажи, какими глазами ты будешь Его видеть? С каким сердцем ты вынесешь это зрелище? — говорит тебе божественный Златоуст.

Этого еще мало. Если так страшен Бог Судия, являясь во всей Своей славе, насколько страшнее Он будет, когда явится во всем Своем гневе? Этого, действительно, ни ум не может понять, ни язык изъяснить. «Кто весть державу гнева Твоего, и от страха Твоего ярость Твою исчести?» - говорил Давид Богу (Пс.89:11). Люди видели силу Божественного гнева в потопе, покрывшем всю вселенную, в огне, спадшем с неба и попалившем пятиградие, в казнях, поразивших жестокосердие фараона, и все–таки в этом мире Бог не пылал еще всем Своим гневом; «не разжжет всего гнева Своего» (Пс.77:38), ибо Он здесь не являет всего Своего правосудия; ныне Он, правда, гневается, но и долготерпит. Он смешивает милость Свою с правосудием. Поэтому, как говорит апостол, теперь время благоприятное, и мы легко можем умилостивить Бога молитвами, слезами, покаянием, ходатайством святых. Теперь «Той… есть щедр, и очистит грехи их» (Там же). Но время Его второго пришествия есть время суда. Сам апостол называет его днем гнева и откровения, днем, в который Бог явит весь Свой Божественный гнев. Иоанн говорит, что несчастные грешники, чтобы только не видеть этого гнева, будут умолять горы и скалы, чтобы те упали на них и покрыли их, — «и глаголаша горам и камению: падите на ны и порыйте ны от лица Седящаго на престоле и от гнева Агнча» (Откр. 6:16). И праведный Иов сильно желает избежать такого гнева и живым скрыться в аду: «Дабы», так он молил Бога, «во аде мя сохранил еси, скрыл жемя бы еси, дондеже престанет гнев Твой» (14:13).

Божественный Златоуст боится его больше мук, больше тьмы мук. «И геенна, и те мучения невыносимы. Но и тьмы геенн ничего не значат по сравнению с тем, если видеть то кроткое лицо отвратившимся и милостивое око не терпящим нас видеть». Почему же это? А потому, что Он есть весь только гнев, который Давид сравнивает с чашей, полной цельного вина. Бог держит ее в Своих руках и поит из нее всех грешных. «Чаша вруце Господни, вина нерастворена… испиют (ю) еси грешнии земли» (Пс.74:9). Нерастворенное, чистое вино без воды означает один гнев без долготерпения, одно правосудие без милосердия. Там ходатайства и молитвы бессильны смягчить Божий гнев; слезы покаяния — умилостивить Божие правосудие. «Облак и мрак окрест Его» (Пс.96:2). Тогда Бог не будет взирать на лица, чтобы умилостивиться. «Правда и судба исправление Престола Его» (Там же). Тогда Он будет судить и исследовать деяния. Он уже не Бог милости и щедрот, а Бог отмщений. Какое отмщение Он нам воздаст? — Я скажу тебе. Последуй за мной и пойдем на поля Моавитские, чтобы увидеть случившееся там страшное дело. Три царя — Иорам Самаринский, Иоасаф Иудейский и царь Эдомский, — соединившись между собой, многочисленным войском победили царя Моавитского. Внезапно вторглись в его страну и всюду разнесли смерть и гибель, опустошение и трепет. Засыпали все источники, порубили все деревья, перетоптали траву, выжгли деревни, перерезали жителей, двинулись с торжеством вперед и наконец осадили со всех сторон царя в городе. Теснимый извне врагами, а изнутри — недостатком припасов, он каждый час подвергался опасности потерять царство, свободу и жизнь. Что было делать? Видя, что более нельзя надеяться на человеческую силу, он прибегнул к силе солнца, которое чтил как бога. Чтобы спасти свой народ й сохранить царство, он, по совету придворных мудрецов, решил пожертвовать своим собственным первородным, которого назначил наследником царства. И вот, ведя его за руку, как овцу на заклание, на виду у своих подданных, шедших за ним с плачем великим, и врагов, смотревших на него тоже с вели¬ким изумлением, он взошел на крепостную стену, — в одной руке он сжимал нож, а другой удерживал сына. О солнце, так, мне кажется, он воскликнул, не омрачайся, что увидишь сейчас такое зрелище, какого ты никогда еще не видало на земле. Смотри и свети ярче, чтобы видели это и мои враги! Я не могу принести тебе всесожжение более драгоценное, чем мой собственный сын, мой первый сын, наследник царства моего. К этому привела меня ненависть, которую питают ко мне мои враги, и моя любовь к народу моему. Прими эту невинную царственную кровь, прими ее из моих рук и ниспошли свою силу, чтобы отомстить врагам и спасти народ. Сын мой, прими смерть от рук своего собственного отца и веруй, что мы оба сегодня становимся одним всесожжением и одной жертвой: ты — закланный моей рукой, а я — пораженный горем. Необходимость, неумалимая необходимость влечет сегодня тебя на безвременную смерть, а меня — на жестокое сыноубийство. Твоя смерть есть жизнь и свобода для моего народа, охрана и честь моего царства. Цари, заключившие союз между собой против меня, самаряне, израильтяне, ведущие против меня несправедливую войну, посмотрите, каков ваш враг! Посмотрите, если у меня достает решимости заклать своего сына, у меня будет столько же гнева, чтобы отомстить врагам за сына. Этот нож, который я могу омочить в крови сына своего, я сумею оросить и кровью врагов моих. Солнце, прими сына и услышь отца! С такими словами он протянул руку, вонзил нож в горло сына и принес его в жертву общему спасению. Враги увидали это страшное зрелище, раскаялись в том, что сделали, с великой поспешностью сняли осаду и тотчас убежали. «И поят сына своего первенца, егоже воцари вместо себе, и вознесе его во всесожжение на стене; и бысть раскаяние великое во израили; и отступиша от него и возвратишася в землю свою» (4 Цар. 3:27). — Почему же убегают эти три царя? Что им нужно было делать? Представьте себе, прошу вас, состояние того несчастного отца и царя. Кто так стеснил его, что принудил принести в жертву собственного сына? Те три царя, которые подняли несправедливую войну и привели его в такое состояние, что ему грозила опасность потерять свой престол. И вот, если бы счастье в войне обратилось к нему на помощь, если бы он вышел к ним на битву, победил, обратил в бегство, взял бы их в свои руки, что бы, я спрашиваю вас, с ними сделал так глубоко огорченный отец? Насколько была велика его скорбь, когда он собственными руками убивал сына, настолько велик был бы и его гнев в мести за смерть сына. Гнев увеличил бы его силу; он как затравленный лев напал бы на них, ненасытно пил бы их кровь. Что за гнев! Человек, не пожалевший своего сына, стал бы жалеть своих врагов? Подумайте–ка. Хорошо сделали те три царя, что убежали от него, ибо убежали от его беспредельного праведного гнева.

От примера царя Моавитского вернемся к нашему предмету. Предвечный Бог Отец на горе Голгофе принес в жертву воплотившегося Единородного Своего Сына, увенчанного терновым венцом, пригвожденного к кресту, всего в ранах, всего в крови, посреди двух разбойников, как преступника. Страшное и ужасное зрелище! При виде его солнце померкло, земля раздвинулась, раздралась завеса и гробы открылись. Кто принудил Его к этому? Наши грехи. Вот теперь не загладь своих грехов в этой жизни покаянием, предстань с грехами перед Лицом Бога Отца, чтобы восприять суд при втором пришествии. Там будет присутствовать и Сам Единородный Его Сын, с еще не зажившими ранами; там будет и древо креста, на котором Он был распят. Итак, Он, с одной стороны, будет видеть возлюбленного Своего Сына, Которого заклал, с другой — твои грехи, побудившие Его на заклание. Неужели ты надеешься, что Он окажет тебе какую–либо милость? Неблагодарный, скажет Он тебе, жизнь Моего Сына драгоценнее всех жизней ангелов и людей вместе — Я отдал ее на смерть. Кровь Сына Моего дороже всех жемчужин рая — Я всю ее излил на землю. Моя любовь к Сыну более горяча, чем все пламя, пылающее в сердцах серафимов, — Я отложил ее в сторону. У Меня ничего не было столь же ценного, дорогого, любезного, как Сын Мой, — Я принес Его в жертву. Ужели и это не могло дать тебе понять, какую ненависть я питаю к греху? И ты с грехами являешься Мне на глаза? Ты подвиг Меня умертвить Сына Моего из–за твоих грехов. Теперь Сын Мой побуждает Меня судить тебя за Его смерть. Его кровь, страдания, раны вопиют против тебя об отмщении. Я — Судия, Я — Отец. Как Судия — сужу тебя по правде Моей. Как Отец — осуждаю тебя за смерть Сына Моего. Грешник, ты ждешь милости от такого Судии и Отца? Нет, нет, несчастный! Подумай, если «Своего Сына не пощаде», как говорил Павел (Рим. 8:32), Он не пожалеет и тебя, Своего врага. Подумай, ведь Его правда судит твой грех и в то же время Его любовь мстит тебе за смерть Его Сына. Таким образом, против тебя борется правда и любовь Божия и над тобой одновременно творится суд и отмщение. Измерь любовь, которую Он питает к Своему Сыну, — она беспредельна! Измерь Его ненависть к греху, которая побудила Его принести в жертву столь возлюбленного Сына, — она также беспредельна! По такой любви и ненависти сообрази, с каким гневом Он будет тебя судить; и гнев этот беспределен–без милости, один чистый гнев! Что может сдержать такой гнев? Кто может его вынести? Я с трепетом говорю об этом; ужасаюсь, меня оставляют и сила, и слово, я не могу более говорить. Дайте мне немного опомниться от объявшего мою душу ужаса. О, грешная душа! О, будущий суд!

2

Судия Бог — весь гнев, без милости! И подсудимый — грешник, виновный без оправдания! Все вины, за которые каждый человек даст перед Богом точный ответ в час суда, делятся на четыре рода. Первый род тех зол, какие мы сами совершили; второй — какие совершили другие по нашей причине; третий–род тех благ, каких мы сами не сделали; четвертый — каких мы другим не дали сделать. Все это, не только великое, но и малое, будет исследовано. «Самые мелкие преступления будут исследованы», — говорит Григорий Нисский. Все, в чем мы согрешили, даже малейшее помышление; в чем согрешили устами, даже до пустого слова; в чем погрешили делом, даже легчайшие ошибки. Все — от первого до последнего. Тогда мы ничего не сможем скрыть, как это мы скрываем от очей человеческих, даже от духовника. Все явится в таком виде и в такой обстановке, в которой действительно произошло. И мы не сможем ничего изменить, как делаем этот теперь, обманывая людей, выдавая одно за другое, являя лицемерие вместо добродетели. Нет. «Мы вдруг увидим, — говорит Василий Великий, — все дела как бы представшими и явившимися нашему разуму в том самом виде, в своих собственных образах, как каждое было сказано и сделано». Теперь, в этой жизни, творятся некоторые вещи совершенно тайно; если даже они и явны, то, по крайней мере, нам неизвестен их виновник. Сколько скрывает ночь! Сколько пустынность, сколько таинственность! Вот загадочно найдено подметное письмо. Кто же это написал его, мы не знаем. Обманута невинная девушка. Кто отец ребенка, нам неизвестно. Пронесся слух осуждения. Кто распустил его, мы не знаем. В каком–нибудь доме пропала драгоценная вещь, кто ее украл, мы не знаем. Что же хуже всего — невинный осуждается, а виновный подсмеивается. Та или другая любовь искрения или притворна, или, может быть, это даже зависть или ревность? Похвала ли это или лесть? Добродетель или лицемерие? Ничего мы не знаем. Здесь много тьмы. Но там, когда Бог осветит тайная тьмы, тогда все откроется. «Каждое в своем собственном образе, как было сказано или сделано».

Все будет судить Бог — весь гнев, без милости! Теперь подумай, грешник: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание? А прежде всего подумай о зле, которое ты сделал. В этой жизни Богдан тебе легчайший способ получить прощение во всех твоих беззакониях, твоих неправдах, в блудодеяниях, во всех твоих великих и страшных грехах. Стоило только исповедаться перед духовником, которому Бог дал всю власть прощения тебя, и ты был бы прощен, но ты этого не сделал. Ты это знал, но не сделал. Об этом тебе говорили проповедники и духовники, но ты не сделал. Ты столько лет прожил, имел достаточно времени, чтобы сделать это, но не сделал. Я тебя спрашиваю: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание перед Богом?

Во–вторых, зло, сделанное другими по твоей причине. Тот не хотел лжесвидетельствовать, тот — убивать; ты их побудил. Та бедная девушка по возможности хранила себя; ты обманом или силой извлек ее на общий путь погибели и толкнул в грех. Юноша не знал еще никакой злобы, был цветок по возрасту и по невинности; ты прикоснулся, и он увял — твои слова, твои беседы отравили его слух и развратили его добрый нрав. Ты был священником — и всех мирян превосходил в соблазне. Ты был женат — и на глазах своей жены содержал блудницу. Ты был отцом — и для собственных детей стал учителем всего злого. Ты был примером погибели среди тех людей. Брат, если ты хотел один быть наказан, пусть бы так, ты властен в своей душе, но своим советом, соблазном, примером ты увлек в погибель многих других. Спрашиваю тебя: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание перед Богом?

В–третьих, хорошее, которого ты не сделал. Бог дал тебе много даров — естественных, вещественных и духовных. Ты был даровит, мог стать образцом добродетели и мудрости — и уклонился в погибель. Ты был богат, мог оказать вдовам и сиротам столько добра — но это не допустило твое сребролюбие. Ты был способен сделаться светочем в Церкви — плоть, мир или дьявол победили тебя, тогда как добродетель и святость не были для тебя недостижимыми. Ты там увидишь стольких пророков, апостолов, мучеников, девственников, подвижников, которых освятила Божественная благодать. Если бы тебя не оставило доброе произволение, то никогда бы не покинула и эта Божественная благодать, дабы и ты стал таким же, как те. Сколько времени, драгоценного времени безрассудно растрачено или напрасно потеряно, в течение которого ты мог бы сделать столько добра, но не сделал ничего. Спрашиваю: есть ли у тебя какое–нибудь оправдание перед Богом?

В–четвертых, хорошее, которое ты другим не дал сделать. Один хотел пойти в церковь на проповедь или исповедь, сделать что–нибудь полезное для своей души, но твоя злоба этого не допустила. Другой хотел сделать какое–нибудь общее благо, принести пользу многим, но этому воспрепятствовала твоя зависть. Я спрашиваю тебя: есть ли у тебя в этом какое–нибудь оправдание перед Богом?

Но закроем эту книгу, в которой заключены твои грехи. Раскроем другую, где записаны твои добродетели. Ты полагаешь, что сделал в своей жизни некоторое добро. Посмотрим, что это за добро. Ты помолился; но когда твои уста говорили молитву, где блуждал ум твой ум, ты дал милостыню, но сколько? Очень мало, и то лишь для того, чтобы скорее иметь от людей похвалу, чем награду от Бога. Ты постился. (Я плачу о постах христиан: во время поста за столами христиан именно и царит обжорство и пьянство.) Но в то время, как ты воздерживался от рыбы и мяса, воздерживался ли от страстей и плотских наслаждений? Ты исповедовался. Но из многих случаев после твоей исповеди обнаружил ли хоть раз воздержание? Ты раскаялся. Но исправился ли? Таково хорошее, что ты сделал? И этим ты думаешь заслужить у Бога оправдание? Укажи мне хоть одно добро, добро совершенное во всех отношениях! Из пяти, шести, десяти, даже из ста лет, тобой прожитых, укажи хоть один день, один час, всецело посвященный Богу! Где совершенное добро? Где такой день?

Итак, если Судия Бог — весь гнев, без милости, а ты подсудимый — грешник, виновный без оправдания, какого же ты ждешь окончательного решения? Я ужасаюсь сказать его: «Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф.25:41) О, страшный суд Божий! О, еще страшнейшее решение! Откуда уходишь и куда идешь с таким оправданием, жалкий, несчастный, бедный грешник? Из рая — в ад, от света славы — в вечный огонь, от бесконечной славы — к бесконечному мучению, от Бога — к дьяволу! О, страшный суд Божий! О, страшнейшее решение! «Идите от Мене».

Сейчас я не могу вам сказать, что заключается в этих страшных словах. Скажу об этом в другой раз. А на этот — советую, прошу, заклинаю тебя: беги от такого суда и решения. Возможно ли это? Послушай. Для всех человеческих грехов Бог учредил два судилища. Одно — здесь, на земле в этой жизни; другое — на небе, во втором Своем пришествии. Там Судия Бог–весь гнев, без милости. Здесь судья — священник, человек, весь милость, без гнева. Там виновник не имеет оправдания. Здесь он получает прощение. Кто здесь будет судим духовником и получит прощение, и там судится от Бога и получает прощение. Кто здесь кается, там оправдывается. «Если в этой жизни, — говорит утешитель грешников Златоуст, — мы сможем исповедью омываться от прегрешений, то отойдем туда чистые от грехов». Я часто говорил тебе, христианин, как легко получить через исповедь прощение во грехах. Сегодня я тебе сказал, как страшно испытание греха на будущем суде. Я предложил тебе огонь и воду. Выбирай что хочешь.