Слово в пятую неделю поста. О рае

Слово в пятую неделю поста. О рае

«А еже сести о десную Мене и о шуюю, несть Мне дати, но имже уготовано есть». (Мк. 10:40).

Люди не всегда держатся правды: они часто оказывают почести тем, к кому влечет их дружба или родство. Бог же, по существу Своему всеправедный, награждает честью тех, в ком находит нужные достоинства. У людей в почтении находятся приятели и сродники, а у Бога бывают в почете только достойные. Вот в чем единственное утешение для людей добродетельных, когда их люди уничижают и презирают: они ожидают себе награды за добрую жизнь от Бога. Об этом нам явно Иисус Христос говорит в сегодняшнем святом Евангелии Своем. Восходит Он в Иерусалим на распятие, а Иаков и Иоанн, дети Заведеевы, думают, что Он идет туда, чтобы воцариться. И вот они, побежденные честолюбием, засылают сначала к Нему свою мать с просьбой, а потом и сами приступают к Нему, и говорят: хотим мы, чтобы в то время, когда Ты будешь царем Израильским, сесть нам одному возле Тебя по правую руку, а другому — по левую, дабы и мы могли быть участниками Твоего Царствия, —»даждь нам, да един о десную Тебе и един о шуюю Тебе сядева во славе Твоей» (Мк. 10:37). А кто таковы Иаков и Иоанн? Они други Христовы, они сродники Христовы. И что же Христос им ответствует? «Не веста, чесо просита» (Мк. 10:38). Я, праведный Судия, не воздаю почестей по Моему случайному мнению: не награждаю честью друзей или сродников, но только достойных. В Царствии Моем тот будет награжден, кто потрудится; кто пострадает, тот примет венец; тот прославится, кто окажется достойным. «А еже сести о десную Мене или о шуюю, несть Мне дати, но имже уготовано есть». Да и кто не захочет трудиться, кто не захочет подвизаться для стяжания Царствия Христова, которому цены нет, потому что оно бесценно, которому конца нет, потому что оно вечно? Сколько трудов, сколько беспокойств мы тратим, чтобы приобрести малейшее счастье сего мира, которое достать трудно, а потерять легко! И какая беспечность, какое нерадение о Царстве Христовом, для приобретения коего достаточно одно только желание! И при том, если мы однажды приобретем его, то никогда более не потеряем. Царство Иисуса Христа не есть царство мира сего, но Царство Небесное, блаженство Божие, слава бесконечная, жизнь бессмертная, одним словом — «рай!» Как только я назову его, то сейчас же радуется дух мой. Как только помыслю о нем, веселится душа моя. Рай! Благословенное отечество прародителей моих, любезное пристанище упования моего, единственная цель моей надежды, единственный предмет любви моей, последняя награда веры моей! О рае сегодня и будет мое слово, благословенные христиане. Я не могу не признать, что этот предмет превосходит всякий предмет и всякий ум, ибо ни человек, ни ангел не мог никогда рассказать о рае, каков он в действительности. И потому я не обещаю вам выяснить, что такое рай. Довольно, если скажу хоть что–нибудь о нем. Не имея возможности нарисовать совершенную картину рая, я сделаю только легкое начертание его. Но при этом я повторю слова одного святого учителя: «О, раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах тебя умом постигнуть».

1

Можете ли вы мне дать ответ, почему плачет младенец при своем рождении, когда он выходит из чрева матери? Один объясняет это так, другой иначе. Но самое естественное объяснение этого состоит в том, что он исходит из чрева матери: там, во чреве, ему кажется, что это — его мир, это — его жизнь, это — его покой. И если бы младенец имел совершенный разум, то на вопрос, желает ли он выйти из чрева матери, он ответил бы, что он желает всегда оставаться там и никогда не выходить оттуда. А отчего? Оттого, что мы по природе только того хотим и то любим, что видим и что сейчас у себя имеем. Когда же младенец выходит из чрева матери, то ему кажется, что он покидает свой покой, что он теряет свою жизнь, что он лишается своего мира; вот потому–то он проливает свои слезы, и рыдает, и болезнует. По этой же самой причине мы, умирая, болезнуем: нам кажется, что нет другого мира, кроме здешнего; нет другой жизни, кроме настоящей; нет иного упокоения, кроме как здесь. И если бы было это в нашей власти, то мы желали бы всегда здесь оставаться и отсюда никогда не выходить. А почему? Потому что мы желаем того что видим. А когда мы умираем, нам кажется, что мы все теряем и потому болезнуем, плачем и проливаем слезы. Но мы при этом поступаем не как разумные и рассудительные люди, но как глупые и несмышленые младенцы. Какая разница между чревом матери и здешним миром, тем мраком и этим светом, той тесной темницей и этим широким простором! И вот какая разница между той жизнью, какой мы в течение девяти месяцев живем во чреве, и здешней жизнью, которой мы живем много лет, столько же разницы, даже несравненно больше, между здешним миром и загробным, между мраком дольнего Египта и светом горнего Иерусалима, между здешней скорбной темницей злоключений и тем светлейшим чертогом славы, — одним словом, между этой несчастнейшей жизнью, которую мы проводим здесь, на этом свете, постоянно страдая пятьдесят или шестьдесят лет и даже меньше, и той другой преблаженной жизнью, какую мы будем иметь в раю, блаженствуя там во веки веков. Из этого понятно ли хоть немного, что такое рай? Нет, не понятно. «О, раю! Мы можем тебя приобрестъ, но не в силах тебя умом постигнуть».

У кого же нам спросить, кто бы нам поведал, что такое рай? Спросим мы двух людей, которые видели его своими очами, а именно: Иоанна Богослова и апостола Павла. Иоанн, возведенный ангелом на гору высокую, видел святой град, небесный Иерусалим. Град этот четвероугольный, великий и высокий; двенадцать у него оснований, и каждое основание есть камень драгоценный; двенадцать врат, каждые врата — целая жемчужина. Там нет храма созданного, ибо там храм несозданный. Там Сам Бог Вседержитель, Которому поклоняются небеса и земля. Там нет ни солнца, ни луны, ибо там невечерний свет Божественной славы, днем и ночью светящий и никогда не заходящий. «И веде мя духом на гору велику и высоку и показа ми град великий, святый Иерусалим нисходящь с небесе от Бога» (Откр. 21:10). Но сей град есть только образ рая; если бы мы взглянули на него, то уверились бы очи наши, но не постиг бы ум наш. Павел восхищен был до третьего неба, внутрь рая, видел нечто, слышал что–то. Что же именно? Я видел, говорит он, такие вещи, каких не видели еще очи наши; слышал то, чего не слышали наши уши, чего не пожелало еще сердце наше. «Яже око не виде, и ухо не слыша и на сердце человеку не взыде, яже уготова Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9). Я слышал такие вещи, коих истолковать человек не может, — «ихже не леть есть человеку глаголати» (2 Кор. 12:4). Два человека воочию видели рай: евангелист Иоанн, орел Богословия, и Павел, сосуд избрания. И, однако, говорят они очень темно и сокровенно. Из слов их можно ли уразуметь, что такое рай? Нет. «О, Раю! Мы можем тебя приобрестъ, но не в силах умом тебя постигнуть».

Вопросим Самого Иисуса Христа. Во Святом Евангелии Он говорит, что рай есть семя доброе, что он есть зерно горчичное, что он подобен квасу, неводу, бисеру, что он — сокровище сокровенное, недро Авраамово. Но из этих сравнений можно ли понять, что такое рай? Нет. «О, Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть».

Иисусе Христе, воплотившаяся Божия Премудрость! Скажи нам яснее, что такое рай? Две вещи вам объявляю, — говорит Он, — что он есть жизнь бессмертная и что он есть радость бесконечная. «Возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас» (Ин. 16:22).

Жизнь бессмертная. Вообрази, христианин, счастье здешнего мира, большое или малое, полное или отчасти. Например, был бы ты царем, монархом всего света; властвовал бы ты над всеми в мире областями, не имея никакого врага; жил бы без болезни, радовался бы, не испытывая никакой печали; был бы ты прекрасен, богат и славен. Все это и есть самое великое возможное счастье на земле. Но все это не есть счастье, ибо сколько бы лет не прожил ты, все–таки ты должен когда–нибудь умереть и должен каждый час бояться смерти, а такой страх сделает тебя несчастным. Да и в самом счастье у тебя не будет всех благ мира сего — небольшой избыток чего–либо или только достаток. Но вообрази, что ты никогда не умрешь; и если даже страх смерти более не печалит сердца твоего, то это небольшое счастье не успокоит твоих желаний: тебе чего–нибудь не достает, а ты к нему стремишься; ты счастлив, но ты желал бы быть еще счастливее. И это лишнее делает тебя несчастным даже в том случае, когда ты будешь бессмертным. Со всем великим счастьем на земле ты несчастлив, если ты смертен; с малым счастьем ты так же несчастлив, если ты и бессмертен. Если же иметь все счастье, какого бы пожелало твое сердце, и совсем не иметь страха смертного, который лишал бы тебя своего счастья, что это была бы за жизнь! Всегда обладать счастьем без страха потерять его, обладать богатством без страха обеднеть, здоровьем — без страха заболеть! Не тревожит тебя зависть, не удручает тебя страсть; не похитит тебя и смерть. Всегда быть блаженным, вечно жить, т. е. иметь у себя все блага мира и при том — бессмертие, что это была бы за жизнь! Таковая и райская жизнь. Радость — бесконечная. Это есть радость беспредельная, совершенная, нескончаемая, «вся вместе», как говорят о вечности богословы: сколь радость велика по необъятности и силе во всей вечности, такова же она вся вместе в каждое мгновение без всякого изменения. Наслаждаешься ты всем блаженством во всю вечность, и тем же блаженством ты наслаждаешься в каждое мгновение вечности. Как блажен во всей той вечной жизни, так блажен и во всякой минуте той вечной жизни. Какого же рода эта радость? Море солоно. Вообрази, что с неба падает одна капля воды и его услаждает, — ты можешь понять, как сладка эта капля. Горек ад, но ежели бы упала в него капля от радости райской, она усладила бы всю эту горечь, она погасила бы весь пламень, осушила бы все слезы, и ад стал бы раем. Ты можешь понять, какова эта радость райская! Римляне вели войну и победили неприятеля. Воины–победители возвращались в свой город; к городским воротам сбежались их сродники, отцы, матери, «братья, чтобы увидеть, кто из воинов остался в живых и кто убит. Среди них была и некая вдова, имевшая единственного сына, и она стояла и ждала возвращения с прочими своего сына; то она спрашивала у входящих в город, не видали ли ее сына, то всматривалась вперед, чтобы самой издали разглядеть его. «Сын мой, — говорила она, — где ты находишься? Почему не входишь в город? Отчего тебя не видно? Где ты замешкался?» И когда она начала тужить, что не увидит своего сына, ибо от других людей услыхала, что сын ее убит на войне, когда она стала громко и неутешно рыдать, ударяя себя в грудь, вдруг она видит своего сына, возвращающегося живым; она к нему бежит, обнимает, целует его; она так ему обрадовалась, что от избытка радости внезапно умерла. Там, где недавно мать плакала по сыну, теперь сын оплакивает мать. Можно ли представить себе, какова была радость той матери? И если бы эта радость ее могла продолжаться день, год, всю ее жизнь, то какова была бы радость ее? Сравнительно с той радостью, какую испытала на одну минуту мать, увидевшая своего сына живым, неизмеримо большая радость райская; которая длится не день, не год, а всю вечность бесконечную, — вся совершенная, «вся вместе». Можно ли представить, какова эта радость? А еще более — радость, которую отнять ничто не может у тебя: ни зависть врагов, потому что там мир безмятежный; ни злополучие, потому что там вокруг блаженство непрестанное; ни болезнь, потому что там везде здоровье неизменное; ни смерть, потому что там жизнь вечная. «Возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас».

Рай есть жизнь бессмертная: там жить ты будешь жизнью божественной. Будешь пребывать в единении с Богом; будешь причастник Божественного бытия, будешь жить вечно, как и Бог. Рай есть радость бесконечная, ибо там ты будешь радоваться радостью Божией, будешь царствовать Царствием Божиим, прославляться самой славой Божией. Одним словом, созерцая Бога, ты сам сделаешься как бы Богом; Он — Бог по естеству, а ты — бог по благодати. И как в раскаленном железе ни огонь от железа, ни железо от огня не отделяются, но оба являются как единое, так и в раю почти то же: ни Бог от блаженного, ни блаженный от Бога не разлучаются. Оба составляют единое во блаженстве; оба имеют жизнь вечную; обоих радость бесконечная. «Подобии Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть» (1 Ин. 3:2). Здесь мы не видим Его, как Он есть; но только веруем в Него; и в этой вере все блаженство Церкви — не видеть и веровать. «Блажени не видевший и веровавше» (Ин. 20:29). Там увидим Его, как Он есть, и уже вере не будет места; вот в этом и есть блаженство райское: не веровать, но видеть. «Подобии Ему будем, ибо узрим Его, якоже есть». Там нет уже веры, говорит апостол, потому что там видение: разрешилась сень, сияет свет. Там нет надежды, потому что уже есть наслаждение: престало будущее, видится настоящее; там одна только любовь, потому что любим мы высшее благо, видимое нами, а ум наш насыщается видением, сердце наше — наслаждением. «Насыщуся, внегда явишимися славе Твоей» (Пс. 16:15).

Поняли ли вы из всего сказанного, что такое рай? Нет. Я этому верю. Ибо сколько ни будет говорить человек об этом предмете, всего что следует не скажет. И Григорий Нисский подтверждает это: «Все, что может кто–либо сказать, не будет сказано по достоинству». «О, Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть».

Пронеслась по всей вселенной слава о Соломоне. Царица Эфиопская слышала о сем царе вещи чудесные; слышала она много, чему с трудом верила. Пожелала она сама в этом убедиться; и в сопровождении большой почетной стражи она двинулась и прибыла в Иудею. Но когда она достигла Иерусалима и увидала все это великолепие; когда вступила в царские чертоги о осмотрела столько сокровищ; когда предстала перед царем Соломоном, и увидела его великую славу, и услышала его великую мудрость, она сказала ему. О царь! Я слышала о величестве твоем удивительные вещи, но не верила тем, кто мне рассказывал, пока не приехала сама и собственными глазами не увидела всего, — «не ях веры глаголющим ми, дондеже приидох семо, и видеста очи мои» (ЗЦар. 10:7). Теперь это вижу, верю, дивлюсь и недоумеваю; однако я тебе объявляю, что я не слышала столько, сколько сама вижу; вижу я вещи бесчисленные, о коих не слышала и половины во всем том, что мне говорили о тебе, —»и се, несть ни пол того, якоже возвестиша ми» (Там же).

Христиане! Много говорили нам о рае. Говорили много пророки, апостолы, учители и Сам Христос: все величественно, все возвышенно, все предивно. «Преславная глаголашася о тебе, граде Божий» (Пс. 86:3). Мы не то чтобы этому не верим; но не все понимаем: ум наш весьма тесен, в себя этого вместить не может; он весьма тяжел и вверх возлететь не имеет сил. Когда же мы удостоимся воочию увидеть несозданную красоту горнего Иерусалима; когда увидим невечерний свет, озаряющий нескончаемый день вечного блаженства; когда узрим чины ангелов, лики святых, мучеников, преподобных, праведных, кои суть блаженные жители небесных селений; когда увидим Владычицу Богородицу Марию, Царицу ангелов, одесную Бога восседающую, и наконец Само Трисиятельное Божество, Самого Бога лицом к лицу; приникнем в свойства Его естества, не имеющего ни начала, ни конца, будем созерцать три Ипостаси Его, Отца, Сына и Святого Духа, Кои суть три, хоть Бог един, тогда уразумеем Его всемогущество, премудрость, благость Его, славу Его, величие Его, — тогда–то мы уразумеем, что такое рай! Боже мой! скажем мы тогда Ему, много я слышал о рае, но слышанное не составляет и половины, — «се, несть ни пол того», что я вижу. Слышал я много, но не понимал, теперь же, все видя, я понимаю — «слухом убо ухо слышах Тя первее, ныне же око мое виде Тя» (Иов. 42:5). Вижу — и весь радости исполняюсь, весь блаженствую, весь прославляюсь. Такова–то слава райская; а я так любил славу мирскую? Не глуп ли я был, что тысячи миров я не презрел для того, чтобы стяжать один только рай? Такова–то жизнь вечная? А я так сильно любил какую–то временную жизнь! Не глуп ли я был, что не отдал тысячи тех жизней, чтобы наследовать эту жизнь? Не глуп ли я был, что столько лет подвергал себя опасности потерять такой рай и такую жизнь только для того, чтобы мне повеселиться со скверной блудницей, чтобы насытить мое жадное сребролюбие, чтобы презренную свою мерзкую склонность удовлетворить. Но премного благодарю милосердие Твое, Боже мой, что спасен я от стольких бед и нахожусь ныне в раю, где живу жизнью бессмертной, радуюсь радостью бесконечной. Так–то мы можем сказать там, где будем понимать, потому что увидим. А здесь, где мы не видим, а потому не понимаем, можем сказать только: «О, Раю! Мы можем тебя приобресть, но не в силах умом тебя постигнуть».

А возможно ли это? Да. Я вам и раньше сказал, что спасение наше в руках наших; и теперь скажу вам еще раз, а вы послушайте. Сотворил Бог рай для праведных, а ад — для грешных; заключил он рай, заключил и ад, однако ключи адские удержал Он у Себя, как об этом говорится в Апокалипсисе Иоанна, — «И имам ключи ада» (1:18), — а райские отдал апостолам Своим в лице Петра — «ключи Царства Небеснаго» (Мф. 16:19). Итак, ключи от ада находятся в руках Божиих, а от рая — в руках человеческих.

О, человеколюбнейшее домостроительство Господа нашего! Человек захотел бы мучиться в аду, но ключи от ада не в его руках находятся; захотел бы человек спастись в раю, но ключи от рая находятся у него в руках, — значит, Сам Бог хочет, чтобы для людей трудно было подвергнуться муке вечной, и поэтому не дает им ключей от ада. Он хочет, чтобы люди легко могли спастись, и для того поручил им ключи райские — «ключи Царства Небеснаго».

«О, раю! Мы можем тебя приобрестъ, но не в силах умом тебя постигнуть».

Обратите внимание, Он говорит: «И дам ти ключи». А разве не мог бы Он сказать: «И дам ти ключ». Разве одним ключом рай не отверзается? Ключи, которыми мы отпираем двери, могут быть разные: ключ может быть обыкновенный железный, но может быть и золотой, может быть и деревянный. Таковы же и ключи от рая. Поэтому–то и говорит Он «ключи», а не «ключ». Бывает ключ железный, бывает золотой, бывает деревянный. Деревянный ключ — ключ нищего: он своим убожеством может отпереть рай и этим спастись. Золотой ключ есть ключ богатого: богатый может богатством своим отпереть рай и спастись. Железный ключ — это ключ среднего человека, который не нищ и не богат, и тот также может отпереть рай и спастись. И таким образом, и нищий, и богатый, и всякий человек спастись может. «О, раю! Мы можем тебя приобрестъ, но не в силах умом тебя постигнуть».

2

В рай, о коем я говорил с вами доселе, есть два пути. Один тесный и прискорбный, о котором говорит Христос: «Узкая врата, и тесный путь, вводяй в живот» (Мф. 7:14). Путь тесный. Многие пустынники, которые по нему ходили, оставили позади себя мир и все мирское и прошли нагими; многие святые мученики оросили не потом, а кровью этот путь. А для тех, кто ходит с высоко поднятой головой, если только не склонит ее, здесь нет места, ибо путь тесен. Кто пресытился и утучнел, тот здесь не вместится, если не изнурит себя, ибо путь тесен. Кто имел много одежд и влечет много других препятствий, здесь не пройдет, если не облегчит себя, ибо путь тесен. А женщинам — о, как много надо будет оставить, если они захотят пройти этим тесным путем! Тесен этот путь и прискорбен, полон терний и волчцев. Надобно пот пролить, надо подвизаться, надо быть очень настойчивым, надо много претерпеть бед, чтобы пройти путь и войти в рай. «Многими скорбьми подобает нам внити во Царствие Божие» (Деян. 14:22). Кто имеет тело очень изнеженное, кто хочет ходить по мягким местам, у кого желудок слаб и не может переварить ни одного слова о воздержании, кто хочет покоиться и нежиться, — тем не пройти этим путем. Это путь тесный и прискорбный. Кто хочет достигнуть рая? Все хотят. Но пусть же все и знают, что путь к нему тесный и прискорбный.

Есть еще и другой путь, широкий и просторный, коим может пройти и колесница. Этим путем, мне кажется, восшел только пророк Илия один. «Колесница огненная, и кони огненнии» (4 Цар. 2:11). Однако он сбросил с себя милоть свою. И только тогда восшел. Хочешь ли и ты, христианин, достигнуть рая широким путем как Илия? Употреби колесницу огненную, т. е. горячую к Богу и ближнему любовь. «В сию обою заповедию весь закон и пророцы висят» (Мф. 22:40). Она (любовь) есть основа всех добродетелей, и через нее мы все спасаемся. Илия, чтобы войти на небо, сбросил с себя одежду. Это значит, что в рай мы не можем взойти даже в собственной одежде; а в чужой — уже ли возможно? Но во что был одет Илия? В милоть, т. е. в овчину. И вот ее–то Илия и сбросил. Это значит, что ты, всячески обдирая овец, в чужих кожах в рай не войдешь. Из головы это выбрось: в чужих одеждах, в чужих кожах входа в рай тебе нет. О рай! Можем ли мы, как люди, как христиане, согласиться за такую ничтожную вещь потерять такое великое благо? Рай — за утеху одного часа? «О, раю! Мы можем тебя приобрестъ, но не в силах умом тебя постигнуть».