Глава 4. Страх господень
Глава 4. Страх господень
Начало премудрости — страх Господень.
Притч. 9, 10
«Господи, всели в мя корень благих, страх Твой в сердце мое», — читаем мы каждый день в вечернем молитвенном правиле. Что это за страх, который необходимо иметь христианину?
Как говорит епископ Вениамин (Милов), этот страх «занимает место в начале добродетелей, свидетельствует о внутренней живости человека для Бога и блистании благодати Святого Духа во мраке грешной души».
Как и всякая из добродетелей, страх Господень есть дар Божий христианину.
«Работайте Господеви со страхом, и радуйтесь Ему с трепетом» (Пс. 2, 11). Как пишет еп. Игнатий (Брянчанинов):
«Этому научает нас Святой Дух; покорным Его велению Он говорит: "Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас" (Пс. 33, 12). Он возвещает обетование даровать страх Божий тем, которые истинно вознамериваются усвоиться Богу: "Страх Мой дам в сердце их, чтобы они не отступали от Меня" (Иер. 32, 40)».
Начало великой науки — деятельного богопознания — страх Божий. Эта наука называется в Священном Писании премудростью. «Начало премудрости — страх Господень» (Притч. 9, 10). Мы все будем некогда свидетелями Второго пришествия Христа на землю. Это пришествие начинается с суда, который Церковь называет «Страшным», потому что на нем будет решаться участь христианина для вечности. Пригодными для Царствия Божия будут признаны те, кто, живя на земле, проявил красоту души в жертвенных подвигах милосердия.
Но этот суд «страшен» еще не только потому, что мы должны дать там ответ за себя. Он «страшен» тем, что с нас взыщутся грехи и нашего потомства (физического и духовного), если в них окажется и наша вина.
Как пишет еп. Аркадий (Лубенский):
«На Страшном Суде перед совестью каждого встанет все то, что он соделал не только сам, но в детях, внуках, правнуках и даже в поколениях, им наученных, получивших от него телесные и душевные наклонности, видевших и усвоивших себе пример его жизни; другими словами — плоды наших дел, слов, мыслей, не прекращавшихся до Страшного Суда».
Боимся ли мы этого величайшего из моментов будущности и можем ли мы быть уверены в достаточности наших дел милосердия и духовной заботы о нашем потомстве?
Когда наступило время кончины великого подвижника древности прп. Агафона, то он пробыл три дня в глубоком внимании к себе, не беседуя ни с кем. Братия спросила его: «Авва Агафон, где ты?» — «Я предстою суду Христову» — отвечал он. Братия сказали: «Неужели и ты, отец, боишься?» — Он ответил: «Я старался по силе моей сохранять заповеди, но я человек, и откуда знаю, были ли мои дела угодны Богу?»
Братия спросили: «Неужели ты не уповаешь на жительство твое, которое было сообразно воле Божией?»— «Не могу уповать, — отвечал он, — потому что иной суд человеческий, а иной суд Божий».
А этот угодник Божий во всем строго, постоянно наблюдал за собой и говорил, что без тщательного наблюдения за собой человеку невозможно достичь спасения.
Так думали о себе великие подвижники и сомневались в мысли об угодности их жизни Господу.
Итак, для спасения своей души человеку необходим страх — сознание необычайной опасности своего положения. Еп. Феофан Затворник говорит, что христианину «надо зажечь беду вокруг себя».
Эта загадочная формулировка еп. Феофана объясняется так: только чувство большой и рядом стоящей опасности может встряхнуть человека и побороть его косность, лень и благодушие.
Это чувство должно быть таким же сильным, как ощущение горящего дома, в котором человек находится: чтобы не погибнуть, надо немедленно все оставить и спасаться из него, невзирая ни на усталость, ни на болезни или физическую слабость.
Это чувство, говорит еп. Феофан, «было у всех святых и никогда их не оставляло. Противное ему есть чувство довольства своим положением, которое успокаивает человека и погашает в нем всякую заботу о спасении: "Сыт — и что еще?"»
Спасительный страх должен сохраняться на всем пути у христианина-подвижника до достижения им совершенной любви. Об этом так пишет схиархимандрит Софроний:
«В основе пути к бесстрастию имеется вера, понимаемая не как логическое убеждение, а как чувство живого Бога: от веры рождается страх суда Божия; от страха — покаяние; от покаяния — молитва, исповедание, слезы.
Покаяние, молитва и слезы, умножаясь и углубляясь, приводят сначала к частичному освобождению от страстей, откуда рождается надежда.
Надежда умножает подвижнические труды, молитвы и слезы; утончает и углубляет чувство греха, в силу чего возрастает страх, переходящий в глубочайшее покаяние, которое преклоняет милосердие Божие, и душа удостаивается благодати Святого Духа, исполненной света Божественной любви.
И вера есть любовь, но малая; и надежда есть любовь, но несовершенная. Каждый раз, когда душа восходит от меньшей меры любви к большей, она неизбежно проходит через страх.
Любовь своим явлением изгоняет страх, но, изгнанный малой любовью, он при переходе души к большей любви снова возрождается и снова преодолевается любовью; и лишь совершенная любовь, по свидетельству великого апостола любви, совершенно изгоняет страх, т. е. тот страх, в котором есть мучение.
Есть иной страх Божий, в котором нет муки, но радость и дыхание святой вечности».
Об этом страхе, который не должен оставлять человека в пределах земного бытия, старец Силуан говорит так:
«Пред Богом должно жить в страхе и любви. В страхе, потому что Он Господь; в страхе, чтобы не оскорбить Господа плохим помыслом; в любви, потому что Господь есть любовь».
Как видно из слов старца Силуана и схиархимандрита Софрония, у страха Божия, как и у всякой христианской добродетели, есть ряд степеней.
В основном они подразделяются на три вида:
1) страх раба,
2) страх слуги,
3) страх сына.
При первом виде страха человек лишь боится наказания за свои грехи и осуждения в ад на вечную муку.
Но хотя это и спасительный страх, он, однако, далеко не совершенен. В нем нет элемента любви к правде и истине. А ведь важно не только не грешить, но и иметь отвращение к греху. И Господь говорит: «Милости хочу, а не жертвы» (Мф. 9, 13).
Второй вид страха — страх слуги, при котором боятся упустить оплату за труд, т. е. христианину лишиться радостей Царства Небесного.
Поэтому человек силится делать добро и выполнять заповеди, хотя душа его еще далека от христианских добродетелей — Христовой любви, смирения и кротости. Здесь также еще далеко до совершенства: здесь пока еще труд наемника.
Сын уже не боится наказаний и не гонится за наградой. Он отдал сердце отцу и более всего боится его огорчить чем-либо, т. е. малейшим грехом и каким-либо невоздержанием. Высшая радость для него — делать приятное Небесному Отцу, хотя бы это стоило жертв, страданий или даже смерти тела…
В последнем сыновнем страхе есть, конечно, и свои степени, как об этом пишет схиархимандрит Софроний:
«По мере роста любви видоизменяется и чувство сыновнего страха. И лишь совершенная любовь, изгоняя всякий страх, заполняет душу "совершенной радостью" Христовой» (Ин. 15, 11).
Как говорит старец Силуан:
«Надо жить в страхе, потому что должно бояться, как бы не оскорбить Бога даже каким-либо плохим помыслом.
…Мы можем ничего не бояться, кроме греха, потому что из-за греха теряется благодать, а без благодати Божией погонит враг душу, как ветер гонит лист сухой или дым».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.