II. Литература о каноне, изданная в XX веке

II. Литература о каноне, изданная в XX веке

При обзоре основных трудов нынешнего столетия, посвященных канону Нового Завета, стоит, сохраняя по возможности хронологическую последовательность, группировать некоторые работы по темам или по национальному признаку. Например, голландские, южноафриканские, скандинавские и японские ученые написали довольно много работ, а потому целесообразно дифференцировать их по странам. В середине века возрос исследовательский интерес к герменевтическим проблемам, и оптимально было бы проследить развитие дискуссии о “каноне внутри канона” как части более общего вопроса о единстве и разночтениях в Писании. Оценке вклада в решение той или иной современной проблемы канона отведена заключительная глава.

Первым значительным событием XX века в изучении канона стали труды египтолога Иоганна Лейпольдта (J. Leipoldt). В 1907–1908 гг. он издает двухтомную историю новозаветного канона[59], в которой описывает его развитие от начала до конца XIX века. Он исходит из предположения, что основу новозаветного канона составили первые христианские апокалипсисы, поскольку пророки и их послания пользовались особым уважением.

Затем стоит упомянуть Каспара Рене Грегори (С. R. Gregory), американца по рождению, который был учеником и помощником Чарльза Ходжа, известного богослова из Принстонской богословской семинарии. В 1907 г., будучи профессором кафедры Нового Завета в Лейпцигском университете, он опубликовал в «Международной богословской библиотеке» (International Theological Library) труд под названием «Канон Нового Завета» (Canon of the New Testament)[60]. Написан он в популярном стиле, диссонируя, по мнению некоторых, с другими работами такого характера, однако носит научный характер и в целом справедливо подходит к спорным темам. Через несколько лет по тем же двум аспектам, но в обратном порядке, высказался Александер Соутер (A. Souter)[61], преподаватель латыни в Абердине. Хотя размер его книги не давал возможности провести подробное обсуждение, почти все основные вопросы в ней затронуты, и даже нашлось место для приложения — 20 “Избранных документов” на греческом и латинском языках, иллюстрирующих развитие канона. Более обширные подборки текстов по истории древней Церкви и истории канона опубликовали Эрвин Пройшен и Дэниэл Тирон (Е. Preu-schen[62], D. Theron[63]).

В первой половине нашего века в Англии и Германии появились более краткие и менее специальные работы. Среди них «Возникновение Нового Завета» Дэвида Маззи (The Rise of the New Testament, D. S. Muzzey)[64] и «Формирование Нового Завета» Джорджа X. Ферриса (The Formation of the New Testament, G. H. Ferris)[65]; в последней ставится под вопрос идея письменного канона. Более глубокими кажутся две другие монографии. Одна написана Эдвардом Муром (Е. С. Moore)[66], профессором богословия в Гарварде, который соотнес развитие канона и эволюцию форм церковной организации в толковании Рудольфа Сомма (R. Sohm). Автор другой — Генри Веддер (Н. С. Vedder)[67], профессор церковной истории в Кроузеровской богословской семинарии (Crozer Theological Seminary), который пылко возражает Гарнаку и Феррису.

Уместно вспомнить здесь и «Формирование Нового Завета», которую прочитал в Страсбурге, в церкви Св. Николая, Генрих Хольтцман (H. J. Holtzmann)[68], ведущий в своем поколении специалист по Новому Завету, а также цикл из пяти лекций под общим названием «Как книги Нового Завета стали Св. Писанием?»[69]. Их прочитал в Бонне группе учителей из Рейнланда и Вестфалии многообещающий ученый из Йены Ганс Лиц-ман (Lietzmann). В обоих случаях весьма доступно дан серьезный обзор имеющегося исследовательского материала.

Менее привычен подход Иоганна Бестмана (J. Bestmann), который в основном сосредоточился на том, как писались поздние книги Нового Завета и как они связаны с Песнями Соломона, 4-й Книгой Ездры и Заветами 12 патриархов[70]. Более традиционны публикации Пауля Эвальда (P. Ewald)[71], Пауля Дауша (P. Dausch)[72] и Натана Бонвеча (N. Bonwetsch)[73].

Продолжал заниматься каноном и Гарнак (см. окончание предыдущей главы). Наиболее значимой стала его книга «Возникновение Нового Завета и важнейшие последствия нового творения» (Die Entstehungdes Neue Testament und die wichtigsten Folgen der neuen Schopfung, Leipzig, 1914)[74]. В ней среди прочего он отстаивал такие мнения: а) текст Нового Завета обязан своим происхождением пророческо-апокалиптической литературе; б) создателем христианской Библии был Маркион; в) канон Муратори — официальный документ Римской церкви.

Среди книг, рассчитанных на широкого читателя, стоит упомянуть «Формирование Нового Завета» Эдгара Гудспида (The Formation of the New Testament[75]); «Какие книги включаются в Библию? Изучение канона» Флойда Филсона (Which Books Belong to the Bible? A Study of the Canon, F. V. Filson[76]); «Как делалась Библия» Уильяма Баркли (The Making of the Bible[77], W. Barclay). Ясными и бескомпромиссными суждениями, независимой критической позицией отличается книга Роберта Гранта «Формирование Нового Завета» (R. M. Grant, The Formation of the New Testament)[78]. Книга Р. Л. Xapриса (R. L. Harris)[79], напротив, выдержана в консервативном, апологетическом духе. Во введении Моула (Moule) к комментариям Блэка (Black) на Новый Завет рассматриваются факторы, определившие становление Нового Завета. К ним относятся древнецерковное богослужение, рост самосознания Церкви и богословские нападки на нее[80]. В живой диалогической форме Моул пишет о потребности в “авторитете”, которая содействовала формированию канона Писания; в авторитете, который опирался бы на свидетельства очевидцев.

Широкий спектр работ о каноне, посвященных как историческому, так и богословскому аспекту проблемы, появился в Голландии. Из ранних отметим докторскую диссертацию Нэда Стоунхауза (N. В. Stonehouse) о каноничности Откровения св. Иоанна Богослова[81], выполненную под руководством Гросхайде (Grosheide) в Свободном университете Амстердама. Де Зван из Лейдена заключает размышления о каноне таким признанием: “Среди различных документов раннехристианской литературы Новый Завет выделяется тем, что представляет собой единство особого характера”[82]. Безвременно скончавшийся Ван Юнник из Утрехта касался различных проблем, связанных с каноном, придерживаясь филологического подхода. В своем анализе отрывка из книги Евсевия (Церковная история, V. 16. 3) он со свойственной ему скрупулезностью всесторонне рассматривает вопрос о возможности отнести фразу “ничего не убавить и не прибавить”, принадлежащую анонимному автору II века, к фиксированному корпусу писаний, составляющих Новый Завет. Сам Ван Унник отвечает на него положительно[83]. В другой, более краткой, работе он настаивает на том, что тот же аноним впервые назвал известное собрание книг Новым Заветом[84]. Будучи проректором Утрехтского университета, Ван Юнник прочитал актовую речь, в которой говорил о том, как важны очевидцы (и те, кто слышал) для оценки достоверности текстов, включавшихся в ранние собрания новозаветных книг[85]. Гросхайде, рассуждая в богословском ключе, отвел первую часть своего очерка «Канон и текст Нового Завета»[86] полномасштабному анализу такого мнения: “Понятие канона связано с представлением о Боге, ибо Бог есть ???????”[87]. Некоторые авторы — Грайданус[88], Риддербос[89], Арнтцен[90], Кампхаус писали о каноне в связи с вопросом об авторитете Писания. Кампхаус выпустил в свет книгу под названием «Свидетельства церковной истории о будущем и о каноне»[91]. В глубокой работе о том, как и почему определенные книги стали каноническими и ныне признаны частью Св. Писания, Ф. И. Тенис (F. J. Theunis)[92] исследует употребление выражений “вера как канон” и “истина как канон” у Отцов Церкви. При этом он обращается не только к доктринам, но и к “конкретной церковной действительности” (“живому” канону), прототипу канона письменного. Перу доктора Вербурга (J. Verburg)[93], ученого пастора из Гааги, принадлежит серьезный труд «Канон или символ веры». Он содержит широкий и при этом исчерпывающий анализ взаимодействия устной традиции с формирующимся каноном Писания (в принципе открытым) и его влияния на экзегетику, этические представления и церковную жизнь.

Южноафриканские исследователи уделяли незначительное внимание этим проблемам. Вспоминаются имена Груневальда[94], Юберта[95], Дювенажа[96], Боты[97], чья ина-угурационная лекция при назначении на должность профессора Нового Завета в Южноафриканский университет затрагивает все возможные грани вопроса о каноне, и, наконец, Рикерта (Riekert)[98], который, оппонируя Сандбергу (Sundberg), настаивает на несостоятельности различения между каноном и Писанием. Дю Туа (А. В. Du Toit) из Претории утверждал на страницах объемистого учебного пособия по канону, что внутреннее свидетельство Св. Духа еще не создает Писанию должного авторитета; оно только средство, благодаря которому верующие воспринимают его autopistia (на веру). “Настоящим критерием каноничности является свидетельство о Христе”[99]. Тем самым он объединяет характерные акценты Кальвина и Лютера.

Среди трудов скандинавских исследователей отметим работы Фридрихсена[100], Удланда[101], Турма[102], Хартмана[103] и Линдблума[104]. Многие из них появлялись в связи с изданием вводных трудов о Новом Завете. В ценной статье Стена Бугге (S. Bugge)[105] исследуется вопрос об объеме канона Несторианской сирийской церкви в Китае.

А вот имена японских ученых, занимавшихся разными аспектами проблемы новозаветного канона, — Ватанабе, Секине, Араи и Такемори. Последний опубликовал на английском языке обзор трудов, написанных коллегами[106].

Перейдем к наиболее значительным трудам католических ученых. В прекрасно написанной книге аббата Жакье[107] представлено широкое историческое полотно; подробные данные расположены в соответствии с территориальным устройством ранней Церкви. Вдохновенный труд Лагранжа по ранней истории канона[108] нередко выражает частное мнение автора, оставаясь, однако, в общепринятых догматических границах[109]. Внушительнее по своим размерам труд Царба (Zarb) — о каноне Ветхого и Нового Заветов[110]. В диссертации Николаса Аппеля (N. Appel), выполненной в университете Падерборна, рассматривается вопрос о взаимоотношениях “канона и Церкви”[111]. Олиг (Ohlig), задавшись вопросом: “Из чего проистекает авторитет Библии?”[112], предлагает систематический анализ “богословских основ новозаветного канона в древней Церкви”[113]. Небольшая книга Шарансоля (Charensol) «Рождение Нового Завета»[114] обнимает историю развития канона до конца II века. Возвращаясь к теме своей диссертации, Аппель пишет книгу «Канон Нового Завета. Исторический процесс и свидетельство Духа»[115]. В чем-то с ней схожа по ориентации статья Роберта Меррея «Как Церковь определила канон Нового Завета?» (R. Murrey, «How did the Church determine the Canon of the New Testament?»)[116]. Читатели наверняка оценят насыщенную проблемами речь Р. Дж. Диллона (Dillon) в Американском католическом богословском обществе, озаглавленную «Евангельское единство в каноническом многообразии» («The Unity of the Gospel in the Variety of the Canon»)[117]. Сжатый, но полный анализ истории канона от начала до появления Мураториева фрагмента, выполненный Александром Зандом (A. Sand), вошел в капитальный «Учебник истории догматики» (Handbuch der Dogmengeschichte)[118]. Иоганн Бёмер (J. Beumer)[119] в сотрудничестве с Гельмутом Кестером (Н. Koester) и другими провел тщательный анализ ранних свидетельств (до 200 г.) о писаниях Нового Завета; Алетти (J.-N. Aletti)[120] описывает историю формирования канона вплоть до конца IV века и рассматривает нормативную функцию канона в Церкви; Антон Цигенаус (A. Ziegenaus)[121] развивает мысль, согласно которой книги Нового Завета подчеркивают единство Церкви и никак не стимулируют плюрализма, хотя для составителей текста было неважно, един ли Новый Завет.

Ко второй половине XX века в Европе набирает силу интерес к определенным богословским аспектам канона. Вначале он выражался в новом взгляде на отношения между Писанием и Преданием в ранней Церкви. Доктор Эллен Флессеман ван Леер (?. ? van Leer) сделала обзор всего, что сказали об этом мужи апостольские и апологеты, а также Ириней и Тертуллиан[122]. Р. П. С. Хансон (R. Р. С. Hanson) продолжил эту работу, остановившись на трудах Оригена[123]. Кроме упомянутых в предыдущем абзаце монографий Аппеля и Охлига, важной в богословском отношении стала работа Дима, который пытался определить достоверность канона[124], и Франка, рассматривавшего “значение формирования канона”. По Франку, “основания Св. Писания Нового Завета присутствуют в Дидахе (ок. 100 лет по Р. X.)”[125].

Расхождения акцентов в разных книгах Нового Завета и даже в пределах одной и той же книги привлекали исследовательское внимание Эрнста Кеземана[126], Курта Аланда[127], Вольфганга Триллинга[128], Вилли Марксена[129], Джона Чарлотта[130] и других. Присутствие в книгах Нового Завета того, что стали называть “ранним католицизмом”[131] (в связи с чем встает еще и проблема оправдания[132]), побудило богословов, главным образом лютеранских, поискать “канон внутри канона”[133]. Крайняя форма применения Павлова принципа оправдания верой выражена Шульцем (Schulz)[134], который не требовал изъять “вторые” Послания Павла, Деяния и Соборные послания из состава Нового Завета, но считал, что надо противиться тому, чтобы тексты эти использовали в проповеди!

Напоследок отметим еще полдюжины недавно опубликованных работ по канону, где к предмету исследования применяются различные подходы. Особенно важна здесь магистерская диссертация фон Кампенхаузена[135] о развитии христианской Библии до времен Оригена. В рамках этого значимого, но короткого промежутка он сосредоточился на истории понятий “Писание” и “канон”, приложив к своим рассуждениям обширную подборку документов о том, какую важную роль сыграли люди, определяющие Церковь того времени.

Следующей по степени важности стоит компиляция работ, написанных с 1941 по 1970 г. авторами, занимавшимися главным образом каноном внутри канона[136]. Ее составил Эрнст Кеземан. Два автора — католики[137]; среди протестантов больше экзегетов, чем богословов и историков Церкви, вместе взятых. Редактор живо разбирает и критикует каждый очерк, тщательно зондируя допущения и основные идеи экзегетов, выдвигая претензии экзегетического же характера.

В книге с подзаголовком «Экуменический подход»[138] протестантский историк Нового Завета и католический специалист по патристике соединили свои усилия, чтобы понять сложные проблемы, связанные с расширением канона. Уильям Р. Фармер (Farmer) придает слишком большую роль гонениям и мученичеству, считая, что именно они повлияли на развитие канона. Цистерцианец Денис М. Фаркашфальви (Farkasfalvy) сосредоточен на том, как понимал Ириней апостольство, столь важное для развития канона.

Особняком стоит попытка Антона Майера (Мауег) показать, как Павел, Лука и другие авторы Нового Завета подвергли цензуре и “депролетаризировали” подлинные изречения Иисуса и как потом их писания были канонизированы благодаря политической хитрости. Связывает он все это с проблемой социального неравенства, полагая, что в результате восторжествовали сексизм, антисемитизм и капитализм![139]

Бревард Чайлдс в книге «Введение в канон Нового Завета» (В. S. Childs, The New Testament as Canon: An Introduction)[140] (как и в более раннем труде о Ветхом Завете[141]) хочет поднять все текстологические и богословские вопросы, возникающие, когда Новый Завет в его нынешней канонической форме толкуют как Писание, имеющее верховный авторитет для Христианской церкви. Он считает, что процесс формирования канона начался в новозаветный период, а тексты постепенно обретали законченный вид. В послеапостольское время уже ничего существенного не происходило, поэтому автор его практически игнорирует. Поскольку он употребляет слово “канон” в трех явно различных значениях (фиксированное собрание книг; окончательная форма книги или группы книг; завершенность или авторитетность), читателя нередко ошеломляет применение термина “канонический” к самым разным словам. Получается что-то вроде мистификации[142].

Книга Гарри Гэмбла «Новозаветный канон, его возникновение и значение» (?. ?. Gamble, «The New Testament Canon, its Making and Meaning», Philadelphia, 1985) — краткая, но насыщенная. В ней содержится сжатый анализ исторических факторов формирования канона и богословских предпосылок, подвигнувших Церковь на решение определить свой канон.

В работе «Псевдонимы и канон» Дэвид Мид (D. G. Meade, Pseudonymity and Canon[143]) затрагивает напряжение между литературной критикой с ее историческими приоритетами, с одной стороны, и богословской проблематикой каноничности — с другой. Автор считает, что, как и для иудейской религиозной литературы, где авторство означает не буквальное происхождение, а принадлежность определенной традиции, так и в случае со “вторыми” Посланиями Павла и Петра в Новом Завете “открытие оригинальных текстов с псевдонимами или с анонимной редактурой нисколько не препятствовало бы признанию их каноническими. Приписывать новозаветный текст тому или иному автору в контексте проблемы канона означает возводить его к определенной авторской традиции”.

Еще одно издание, Джозеф Ф. Келли, «Откуда взялся Новый Завет?» (J. ? Kelly, «Why is There a New Testament?», Wilmington, 1986), предназначенное, по словам автора, для неспециалистов, рассказывает о том, как составлялись и передавались книги Нового Завета и как входили в канон.