1. Последнее великое слово
1. Последнее великое слово
Я знаю лишь то, что знают все: если благодать закружит меня в своем танце, я буду танцевать.
У. X. Оден
В книге «Иисус, Которого я не знал» я поведал одну историю, которая потом долго меня преследовала. Я услышал ее от друга, работавшего с «отбросами общества» в Чикаго:
Эта проститутка явилась ко мне оборванная, бездомная, больная, у нее не было денег, чтобы купить еды для двухлетней дочери. Сквозь слезы она призналась, что за деньги предоставляла свою дочку — двух лет отроду! — любителям извращенного секса. За час «аренды» она выручала больше, чем за ночь на улице.
— Приходится идти на это, — сказала женщина, — иначе не разжиться наркотиками.
Мне трудно было выслушивать грязные подробности ее рассказа. Помимо прочего, это влекло за собой юридические последствия — я обязан сообщать о случаях надругательства над детьми. Что я должен был сказать этой женщине?
Наконец я спросил ее, не пыталась ли она обратиться за помощью в церковь. Никогда не забуду, как изменилось ее лицо, какой откровенный и наивный ужас проступил на нем:
— В церковь! — воскликнула женщина. — С какой стати я пойду туда? Мне и так плохо, а они будут тыкать меня лицом в грязь.
В истории, рассказанной моим другом, поражает, как похожа эта женщина на другую блудницу, но та бежала к Иисусу, а не прочь от Него. Чем хуже на душе, тем больше тянет человека искать прибежища в Иисусе. Неужели Церковь утратила дар привечать страждущих? Падшие и отверженные, устремлявшиеся к Иисусу, когда Он жил на земле, не надеются сегодня получить теплый прием у Его учеников. Что же произошло?
Чем дольше я размышлял над этим вопросом, тем чаще повторял одно слово. Ключевое слово. Из этого слова родилась книга.
* * *
Будучи писателем, я целыми днями вожусь со словами. Играю в слова, прислушиваюсь к нюансам и обертонам. Раскрываю их, будто раковины устриц, пытаюсь вложить в них свои мысли. С годами слово может протухнуть, точно залежалое мясо. Смысл уходит из него. Возьмем, к примеру, слово «милость». Когда переводчикам Библии понадобилось обозначить высшую форму любви, они выбрали именно его. А ныне можно услышать пренебрежительное: «Я в ваших милостях не нуждаюсь!».
Меня притягивает слово «благодать», потому что из всех великих богословских понятий оно единственное не подверглось порче. Я назову его «последним великим словом», потому что в любой, самой расхожей фразе оно сохраняет некий отблеск изначальной славы. Это слово, как мощный водоносный слой, лежит в глубине нашей горделивой цивилизации, напоминая: все блага проистекают не из собственных наших усилий, а из Божьей благодати. Даже сейчас, как бы далеко мы ни зашли в своем секуляризме, мы продолжаем тянуться к этому источнику. Прислушайтесь, как мы употребляем слово «благодать» и родственные ему слова.
Люди благословляют еду, ибо хлеб наш насущный — дар Бога. Мы радуемся благородству хорошего поступка, благодарим за помощь, хорошее отношение именуем благосклонным, а хорошую погоду — благодатью. Во всех этих оборотах речи мне слышится детская, ничем не замутненная радость.
В английском языке слово «grace» многозначно. На богословском уровне это и «благодать», и «праведность», и «милосердие». Так называется благодарственная молитва. Так называются и фиоритуры, «дополнительные», «даровые» ноты — они добавляют мелодии изящества и шика. Разучивая сонаты Бетховена и Шуберта, я поначалу играл их без фиоритур. Соната кое–как складывалась. Но насколько лучше она звучала с фиоритурами! Словно пищу приправили пряностями…
Старые и новые значения слова «благодать» явно указывают на его богословское происхождение. Британские верноподданные обращаются к лицам королевской крови «Your Grace» («Ваша милость»). Студенты Оксфорда и Кембриджа получают «grace», освобождение от тех или иных экзаменов. Парламентский «act of grace» избавляет преступника от наказания.
Слово «grace» родственно латинскому «gratis» — «даром». Американские издатели присылают бесплатные номера журнала — «grace issues» — тому, кто подпишется на год. Разве не богословские понятия? «Grace period» — это отсрочка, которую банки, компании по прокату автомобилей и ипотечные компании предоставляют своим клиентам. Ничем не заслуженная милость…
И антонимы этого слова многое говорят о нем. В полемике противники утверждают, что оппонент «отпал от благодати». У нас это — расхожая фраза: «отпали» и Джимми Сваггарт, и Ричард Никсон, и О. Дж. Симпсон, не говоря уж о коммунистах. «Неблагодарный!» — поносим мы человека. Или хуже того: «Неблагородный». Если книга кажется нам уж вовсе безнадежной, мы назовем ее «бездарной», то есть посредственной, написанной без вмешательства «свыше». А больше всего мне нравится звучная латынь «persona non grata»: если иностранный гражданин не угодил правительству какой–то страны, его официально провозглашают «безблагодатным».
* * *
Такое множество значений слова «grace» в английском языке убеждает меня, что благодать есть нечто дивное, поистине — последнее из великих слов. В нем заключена вся суть Евангелия, подобно тому, как все солнце целиком отражается в капле воды. Мир, сам того не сознавая, истомился по благодати. Вот почему гимн «О благодать» оказался в числе десяти самых любимых песен даже через два столетия после создания. Когда наша цивилизация дрейфует, утратив устойчивость и сбившись с курса, этот гимн стал якорем веры.
Как фиоритуры, эти «даровые ноты» в музыке, благодать то нарастает, то почти иссякает. В одну ночь рушится Берлинская стена. Чернокожие ЮАР стоят в длинных, ликующих очередях, чтобы впервые отдать свои голоса на выборах. Ицхак Рабин пожимает руку Ясиру Арафату. Это благодать нисходит с небес. А потом Восточная Европа погружается в долгий и тяжкий процесс перестройки. Власти ЮАР ломают голову над тем, как управлять новой страной. Арафат едва спасается от пули. В Ицхака Рабина пуля попадает. Рассыпав напоследок угасающий свет, благодать, словно умирающая звезда, исчезает, растворяется в черной дыре «безблагодатности».
«Великие христианские революции, — пишет Ричард Нибур, — порождены не открытием чего–то, прежде неизвестного, а радикальным приятием того, что всегда имелось в наличии». Как ни странно, мне лично недостает благодати в Церкви — в братстве, призванном, по словам Павла, провозглашать «Евангелие благодати Божьей».
Писатель Стивен Браун отмечает, как многое ветеринар может узнать о совершенно незнакомом ему хозяине собаки, просто наблюдая за псом. А что узнает мир о Боге, глядя на Его последователей? Если проследить греческие корни слова «благодать» — «charis» по–гречески, — то найдем глагол со значением «радоваться, ликовать». Насколько мне известно, радость и ликование — отнюдь не первая ассоциация, возникающая у людей при мысли о Церкви. Скорее им придут в голову слова «ханжество» или «строгое благоприличие». В церковь надо идти, когда исправишься, а не до того. Мораль, а не благодать — вот каким видится им христианство. «Церковь! — воскликнула блудница. — С какой стати я пойду туда? Мне и так плохо, а они будут тыкать меня лицом в грязь».
Отчасти это заблуждение и даже предрассудок тех, кто смотрит на Церковь со стороны. Я бывал в благотворительных столовых, приютах и хосписах, общался с добровольцами, посещающими тюрьмы, и мог убедиться в их великодушии и щедрой благодати. И все же слова проститутки больно ранят, ибо она точно обозначила изъян современной Церкви: мы так озабочены спасением от ада, что забываем о радостях рая. Увлекшись борьбой с современной культурой, пренебрегаем едва ли не основной миссией Церкви: нести благодать безблагодатному миру.
«Благодать повсюду», — произносит умирающий священник в романе Жоржа Бернаноса «Дневник сельского кюре». О да! Но мы проходим мимо. Мы глухи к благодати.
Я окончил библейский колледж. Спустя много лет мне довелось лететь на самолете вместе с ректором этого учебного заведения, и он спросил, как я оцениваю полученное образование. «Есть положительные стороны, но есть и недостатки, — ответил я. — Я встретил много хороших людей, встретил Бога. Как это оценить? Но потом я понял, что за все четыре года учебы почти ничего не узнал о благодати. Благодать — важнейшее понятие Библии, квинтэссенция Евангелия. Почему нас этому не учили?»
Когда я воспроизвел этот разговор в выступлении перед преподавателями колледжа, они оскорбились. Кое–кто даже требовал, чтобы меня больше не приглашали. А один доброжелатель написал мне письмо и посоветовал формулировать свои мысли помягче. Сказать, например, что в студенческую пору мои «органы восприятия» оставались неразвиты, и я не был способен уловить благодать, которой было пропитано все вокруг. Этого человека я глубоко уважаю и люблю, а потому всерьез призадумался над его советом. Но должен сказать: в нашем студенческом городке я обнаружил не больше благодати, чем в мире в целом.
Психолог Дэвид Симандз так подводит итоги своего многолетнего труда:
Много лет назад я нащупал две основные причины большинства эмоциональных проблем евангельских христиан: они неспособны понять и принять безусловную благодать и прощение Господа, а также ощутить их в своей жизни, и неспособны даровать другим людям эту безусловную любовь, прощение и благодать… Хватает и книг, и проповедей о благодати. Мы прислушиваемся к ним с верой, но не используем их в жизни. Благая весть, Евангелие милости Божьей не влияет на нашу эмоциональную жизнь.
* * *
«Мир не хуже, а то и лучше Церкви справляется с проблемами, — говорит Гордон Макдональд. — Нет надобности быть христианином, чтобы строить дома, кормить голодных, лечить больных. Лишь одного мир сделать не может: не может даровать благодать». Таким образом Макдональд выделил основное призвание Церкви. Где, если не здесь, мир обретет благодать?
Итальянский писатель Игнатио Силоне сочинил историю о революционере, скрывавшемся от преследований полиции. Товарищи снабдили его рясой и отправили в заброшенную деревеньку у подножья Альп. Скоро разнесся слух о появлении нового священника, и крестьяне один за другим потянулись к его хижине поведать о своих грехах и горестях. «Священник» отбивался как мог, пытаясь прогнать кающихся, но ничего не вышло. Пришлось ему сидеть и слушать рассказы людей, истомившихся по благодати.
Вот зачем, как мне кажется, любой человек приходит в Церковь: он жаждет благодати. Стефан Ульштайн рассказывает в своей автобиографии о встрече выпускников миссионерской школы. «Все мы, за одним или двумя исключениями, на какое–то время отпадали от веры, а потом обратились вновь, — вспоминал один из учеников. — У тех, кто вернулся к вере, есть одно преимущество: все мы обрели благодать…»
Оглядываясь на свой путь, на свои поиски, заблуждения и тупики, я теперь понимаю, что неустанно влекло меня вперед: жажда благодати. Какое–то время я отвергал Церковь, потому что в ней было мало благодати. Потом я вернулся — потому что в остальных местах не нашел благодати вообще.
Сам я вкусил мало благодати, а другим дал ее еще меньше, и никак не могу претендовать на звание «специалиста» в этой области. Именно поэтому я решил написать эту книгу. Я хочу больше узнать, хочу больше понять, больше ощутить благодать. Опасность велика, но я очень надеюсь, что книга о благодати не выйдет безблагодатной. Однако сразу признаюсь: перед вами — записки паломника, облеченного единственным правом — жаждой благодати.
Благодать — не простая тема для книги. Слова Уайта о юморе вполне к ней подходят: «Можно препарировать это понятие, как лягушку. Но оно умрет под скальпелем, а на внутренности любому человеку, кроме ученого, смотреть мерзко». Только что я прочел в «Новой католической энциклопедии» статью «Благодать», занимающую тринадцать страниц, и у меня пропало всяческое желание препарировать благодать и созерцать ее внутренности. Я не хочу, чтобы она погибла под скальпелем патологоанатома. Вот почему я постараюсь говорить о благодати языком житейских историй, а не силлогизмов.
Я хочу передать благодать, а не изъяснить ее суть.