Чудеса и природа.

Чудеса и природа.

Чем, могут спросить, чудо отличается от событий, происходящих в обыкновенном порядке вещей? Природа равным образом чудесна; и если постоянное возвращение явлений может охладить личное к ним удивление, тем не менее природа остается чудесной.

На этот вопрос некоторые отвечали, что если все чудесно, если растущий злак, прозябающее семя, восход солнечный суть действия сил, которые мы ни объяснить, ни постигнуть не можем, как и претворение воды в вино, как исцеление расслабленного одним словом и возвращение слепому зрения одним прикосновением, то, следовательно, нет ничего заслуживающего по преимуществу названия чуда. Мы, могут сказать, не имеем права в великом и всеобъемлющем чуде природы, отовсюду нас окружающей, разграничивать некоторые факты произвольно и утверждать, что то или другое чудесно, а все прочее подчинено естественному порядку; нам должно, напротив, условиться в определенном значении слов и считать все или ничего не считать чудом. Но положение это, с первого взгляда кажущееся глубокомысленным и истинным, в самом деле поверхностно и ложно. В каждом явлении и его целях есть признаки, по которым можно различать собственно называемое нами чудом от прочих явлений, с которыми его стараются смешивать и уничтожить. Различие, по которому в чудесах Бог представляется непосредственно действующим, а в других явлениях все совершается по предуставленным от Него законам, не может быть допущено, ибо оно утверждается на мертвом, механическом, несогласном с истинною взгляде на вселенную. Часовщик делает часы и оставляет их, корабль из рук своего строителя переходить в распоряжение плавателей; но мир не есть любопытное произведение механизма, великий Зодчий мира есть его Вседержатель и не по временам лишь его обозревает и починивает, но, по изречению Господа, «Отец Мой до ныне делает, и Я делаю» (Иоан. V, 17); Он все держит словом силы Своей. Выражение «законы Бога», «законы природы» кажутся нам обманчивыми и закрывающими от глаз наших более глубокую действительность. Божеские законы существуют только для нас; это воля самого Бога. В самом деле эта воля, воля высшей премудрости и любви исключает всякий произвол; эта воля вполне нас обеспечивает: из прошедших ее проявлений мы можем заключать о будущих, и, таким образом, мы справедливо называем ее законом. Но во всякое время это есть воля; и всякий так – называемый нами закон природы и есть то самое, что мы изучили относительно Его воли в особенной сфере ее деятельности. Итак, мы выразились бы неточно, говоря, что в каком-либо чуде сильнее, чем в другом, действует Божия воля.

Но, отрицая заключение, что если все чудесно, то и чудо, обыкновенно так – называемое, лишь в таком же смысле, как и обыкновенные процессы природы, есть проявление присутствия власти и могущества Божия, мы не должны отрицать истину; содержащуюся в этом положении. Все чудесно: сотворить человека есть, по меньшей мере, столь же дивное дело, как и воскресить умершего. Семя, плодящееся в земле, столь же дивно, как и хлеб, умножающийся в руках Господа. Чудо не более проявляет могущество Божие, как и другие, обыкновенные и постоянные процессы; но оно отличается по способу проявления. Те суть глагол Божий всех времен, всему миру великие, непрерывные Его откровения. «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество от создания мира чрез рассматривание творений видимы» (Римл I, 20). Но из того самого обстоятельства, что природа гласит во все времена людям всех веков, всех стран, следует, что эта самая общность, это непрестанное повторение ее перестает быть внятным для нашего слуха. Нельзя сказать, чтобы голос ее относился ближе к одному человеку, чем к другому, подтверждал слово одного более других, возбуждал сознание в одних сильнее, чем во всяком другом человеке: но при всем том, будучи внятен для одних, он теряет свою силу и значение для других. Чудо, напротив, произведенное перед некоторыми лицами, призывающее их к усиленному вниманию, есть глагол, обращенный к ним в особенности. Следовательно, тогда в природе слышится голос, говорящий непосредственно некоторым среди множества. Очевидно, что Бог таким образом вразумляет их особенным словом и посольством. Особенные таинственные причины, а не те, которые мы признаем действующими всюду и всегда, принадлежат к существенным свойствам чуда: чудеса – это суть силы Божии иные, а не действующие постоянно, силы редко или еще никогда прежде не являвшиеся. Непрерывная божественная деятельность, по временам таящаяся под покровом, так называемых божественных законов, открывается в чудесах, выступает пред нами, и действующая рука разоблачается. Сверх обыкновенных естественных явлений, мы видим силы высшие (высшие не по своему происхождению из какого-либо высшего источника, но по стремлению к высшим целям), которые останавливают на себе наше внимание, делаются ощутительными при непосредственном исхождении от своего источника.

Если, по самой своей сущности, чудо должно быть «новая вещь», то чрез это не отрицается, что естественные предметы становятся для нас чудесными по своей благовременности и целесообразности. Правда, все вполне объяснимое естественными и историческими причинами, конечно, не есть чудо в собственном смысле слова; но в то же время перст Божий так ясно может быть в них видим, так явно совпадают в них разнородные причины для единой цели, такие происходят кризисы в жизни людей и в домостроительстве царства Божия, такое разительное соотношение с великим делом искупления, что и при совершенном объяснении действия естественными причинами мы имеем полное право признавать его чудесным и приписывать особенному Промыслу, не считая, однако, абсолютным чудом; говорим: абсолютным, так как были известны причины совершенно способные его произвести, а при таких условиях было бы суеверно прибегать к другим причинам или искать разъединения между причинами и фактами. Естественное, таким образом, может возвышаться до чудесного по времени, в которое совершается, по целям, достижению которых способствует. Это есть чудо субъективное, чудо для нас, а не объективное, не само по себе чудесное.

Многие египетские казни были естественными бедствиями страны [152], – бедствия эти только возникали ускореннее, разрушительнее обыкновенного действовали. Само по себе не было чудесно, что роями мух наполнились дома египтян, что саранча опустошила их поля, села, что эпизоотия истребила их стада. Ни одно из этих посещений не было неизвестно жителям страны. Но сила этих всех бедствий вместе, страшное последование одних за другими, их совпадение с предварительными угрозами Моисея, с искушением, постигнувшим фараона, с избавлением Израиля, которое они ускоряли, порядок их приближения и удаления: все это дает нам право назвать их египетскими чудесами и знамениями, согласно и с языком писании (Второз. IV, 34; Пс. LXXVII, 43; Деян. VII, 36).

Нет абсолютного чуда в том, что статирь найден был во рту рыбы (Матф. XVII 27), или что лев растерзал встретившегося ему человека (3 Цар. XIII, 24), или что случилась гроза в необыкновенное время года (1 Цар. XII, 16-19). При всем том обстоятельства эти так приспособлялись к утверждению веры, к наказанию непокорности, к пробуждению раскаяния; так могли служить к высшим целям нравственного богоправления, что мы решительно вносим их в список чудес, не стараясь прибегать к разграничению между абсолютным и провиденциальным чудом. В особенности принадлежит им это право, когда в каждом из вышеприведенных примеров конечный исход запечатлевает собою предшествовавшие божественные глаголы; ибо таким образом, как пророчества, как чудеса предвиденья, они достойны так называться, не будучи чудесами Его всемогущества. О них поистине можно более, чем о других, сказать, что они существуют лишь для религиозного настроения человека, верящего богоправлению, соединенному не только со всемогуществом, но и с мудрым промышлением, праведностью и любовию; для такого человека это суть высокая знамения делания и присутствия Божия. В случае более абсолютного чуда возможно иногда вынудить у нечестивца, как некогда у египетских волхвов, невольное признание: «это перст Божий» (Исх. VIII, 19); но это в знамениях почти невозможно, так как легко прибегнуть к естественному объяснению, далее которого, несмотря ни на какие доводы, его рассуждение не простирается.

Но если таким образом чудо не в природе вещей, то оно в то же время не есть противоестественно. Нельзя допустить общепринятого способа выражения, что чудеса нарушают законы природы. Они вне природы, они выше ее законов, но они ей не противоречат. Нельзя утверждать, что это различие напрасно; все нападки Спинозы на чудеса основываются на выгоде, которою он умел воспользоваться при ошибочной постановке истины; при правильной же ее постановке они не имеют значения. Чудо не есть и не может быть нечто неестественное, ибо неестественное, противное порядку, само по себе – антирелигиозно, и никак неприложимо к деланию Божию, составляющему предмет настоящего рассуждения. Истинная идея мира, как о том свидетельствует не одно только имя ему пресвоенное, есть идея порядка, и то, что служит к осуществлению этой идеи, им утраченной, едва ли может быть беспорядком. Напротив того, истинное чудо есть высшая и чистейшая природа; оно нисходит из мира не возмутимого, совершеннейшего согласия в наш дольний мир, разъединяемый и возмущаемый столь многими противоречиями, и возвращает оный хоть на один пророческий таинственный момент к гармонии мира высшего. Исцеление расслабленного никак не может считаться противным природе в виду того, что болезнь, от которой он излечился, противоречила истинной природе человека, в виду того, что нормальна не болезнь, а здоровье. Исцеление есть восстановление первоначального порядка. Чудо являет нам не нарушение закона, а нейтрализацию низшего закона, прекращение его власти, хотя и временное, сильнейшим законом. Отсюда обильные аналогические примеры открываются во все времена пред нашими глазами. В мире, окрест себя, непрестанно видим ограничение низших законов – высшими: механических – динамическими; химических – жизненными; физических – нравственными; но, где низший закон уступает высшему, там мы не имеем права говорить, что произошло нарушение закона, или что совершилось нечто противное природе; скорее мы признаем, что закон большей свободы поглощает закон меньшей. Когда Спиноза утверждает, что в природе ничего не может случиться противодействующего ее всемирным законам, он ясно видел, что даже этим он не исключал и чуда, и дабы усилить исключение прибавил: «или что не следовало бы из этих законов». Но опыт нас научает, что эти мировые силы, нами наблюдаемые, не могут произвести таких действий. Откуда же мы осмеливаемся заключать, что поелику все нам известное их не производит, то и не существует ничего, что бы их производило? Они выступают за пределы нашего естества, но из того не следует, что они вне законов всего естества. Если бы животные обладали рефлексией, то человек показался бы для них чудом, каким кажутся для нас ангелы, и таким же сверхъестественным явлением оказались бы самые животные для низших существ органической жизни. Комета представляется чудом в нашей солнечной системе, т. е. она не подчиняется законам нашей системы и, на основании их, необъяснима, но есть высший и обширнейший закон небес, вполне или не вполне открытый, по которому движение комет такт же точно определено, как и движение планет, находящихся в непосредственном соотношении к нашему солнцу. Когда я подымаю свою руку, тогда закон тяготения относительно моей руки не отрицается и не уничтожается; он по-прежнему силен, но его задерживает высший закон моей воли. Химический закон, действующий вследствие смерти на животные части, не уничтожается, когда помощью других веществ, напр., соли, задерживается разложение. Закон греха в возрожденном человеке непрестанно ограничивается законом духа; между тем хотя он и не действует постоянно в его членах, так как сильнейший закон проник его и ограничил, но он им присущ, и готов проявить свое влияние, лишь только тот высокий закон останавливается в своем действии. То, что совершается в каждом из этих случаев, может противоречить частному, так сказать, изолированному закону, отрешенному от совокупности законов, коих он составляет только одну часть. Но никакой закон не действует одиночно, не состоит в борьбе, а скорее в совершенной гармонии с системою законов; ибо есть закон для этих законов – тот, что где две силы сталкиваются, там слабейшая уступает место сильнейшей, низшая – высшей. В чудесах наш мир приводится в систему высшего порядка вещей; в нем действуют тогда не законы его падшего состояния, а законы сильнейшего порядка и высшего совершенства; и они-то дают себя чувствовать, проявляют свое господство, по праву им принадлежащее. Простое объяснение, заимствованное из церковного устава, может служить к большей очевидности. По церковным правилам пост отменяется в некоторые праздничные дни; это не только нельзя считать нарушением установленного порядка, а скорее разумною предусмотрительностью, с которою отцы церкви дали предпочтение дню общественного торжества пред днем сокрушения.

В таком же отношении к физическим законам мира находятся и бывшие чудеса, и те, которые имеют быть с нашим смертным телом и материальным миром. О могущих произойти переменах в том и другом мы не должны говорить, как о нарушении законов. В воскресении мертвых нельзя видеть ничего противного природе, ничего неестественного, хотя ни одна из сил, ныне действующих на наши тела, неспособна произвесть в нас такого действия; это возможно лишь для силы еще не проявившейся, для силы, пребывающей во власти Бога. Так, будущее великое преставление видимого мира, из которого произойдет новое небо и новая земля («возрождение» Матф. XIX, 18), далеко превзойдет все мировые силы, ныне действующие (хотя и теперь можно допустить некоторое к тому предрасположение и необычайные признаки), но это так связано с истинною идеей о мире, теперь столь несовершенно осуществленною, что, когда это произойдет, тогда только наступит истиннейший порядок вещей, тогда только совершеннейшая природа будет торжествовать свое рождение. По выражению Жан Поля, чудеса земли суть законы неба.

Итак, чудеса не противоречат природе, хотя и не заключаются в ее пределах; это не суть нарушения ее обыкновенной и вседневной деятельности, а скорее, с точки зрения более правильной, они внушают к ней уважение, они свидетельствуют о том же источнике ее начального происхождения. Христос, словом Своим исцеляющий больного человека, фактически является властителем целительных сил, когда-либо простиравших свое благотворное влияние на тела человеческие, как бы говорящим: «Я вам указываю на факт, который вы всегда и теряете из виду, что во Мне источник силы, изливающийся в тысяче постепенных исцелений. Теперь одно Мое слово возвращает человеку совершенное здоровье. Этими словами Он не отрешает от Себя прочие более постепенные врачевания, но связывает эти последние с первыми. Так, умножая хлебы, претворяя воду в вино, не говорит ли Он: «не иной кто, но Я, в сиянии солнечном и дожде, в сеянии и жатве, даю пищу человеку; и вы узнаете то, что вы неблагодарно предаете забвению, вы должны узнать, будучи раз или два свидетелями; если же не прямыми свидетелями, то непрестанно внимая слухом своим, что сущность вещей в Моей власти: хлеб растет в Моих руках; вода, всасываемая виноградною лозою, постепенно претворяясь в сок виноградного плода, не извлекаемая из него давлением, а непосредственно по слову Моему превращается в вино. Я, мгновенно дающий вам улов рыбы, для которого вы долго напрасно трудились, напоминаю о Том, Кто указывает путь в океане. Кто допускает вас долго и напрасно трудиться, или венчает труды ваши богатою и неожиданною морскою жатвою». Даже единственное, носящее на себе отпечаток суровости, чудо над иссохшею смоковницею, имеет то же значение, ибо в нем милосердый Господь говорит: «бич, которым Я наказую ваши грехи и вызываю вас к покаянию, или не достигает своей цели совсем, или неоднократно должен быть повторяем главным образом потому, то вы видите в них лишь несчастные случаи слепой природы; но Я покажу вам, что лишь Я посылаю на землю проклятия и удары, карающие грехи человеческие».

И мы ясно понимаем, как это все необходимо. Ибо, с одной стороны, обыкновенный порядок вещей поведает славу Божию (Пс. XVIII, 1-6), с другой стороны, он может сокрыть эту славу от глаз наших; если он должен постоянно напоминать нам о Нем, то есть опасность, что он приведет нас к забвению Его, и тогда окружающий мир будет – не как прозрачная среда, чрез которую мы Его созерцаем, а как густая, непроницаемая завеса, скрывающая Его от наших глаз. «В каждом чуде, говорит Донн, слышится глухой упрек природы, молчаливое порицание тем, кто ищет или требует чудес». Если б они имели одну только цель – свидетельствовать о свободе Бога и проявлять Его волю, хотя зримую в природе, но простирающуюся далее ее пределов, если бы чрез это порывалось одно звено цепи, связующей причины и действия, которую бы мы в противном случае принимали за самого Бога, за железную цепь неумолимой необходимости, равно сковывающую небо так же, как и землю, и тогда они служили бы к великой цели и не происходили бы напрасно. Но они служат для других целей, еще более близких к спасению человека (См. кн. «Чудеса Господа нашего ИИСУСА Христа», Тренча, архиеп. Дублинск., изд. 1883г.).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.